Исследование

Пушкин в 1887 году

«Я читаю очень поздно и на ночь почти всегда Пушкина. Потом принимаю снотворное и опять читаю, потому что снотворное не действует. Тогда я опять принимаю снотворное и думаю о Пушкине. Если бы я его встретила, я бы сказала ему, какой он замечательный, как мы все его помним, как я живу им всю свою долгую жизнь... Потом я засыпаю, и мне снится Пушкин. Он идёт с тростью мне навстречу. Я бегу к нему, кричу. А он остановился, посмотрел, поклонился, а потом говорит: „Оставь меня в покое, старая блядь. Как ты надоела мне со своей любовью“».

1981 год.

Алексей Щеглов. Фаина Раневская. Фрагменты жизни. М., 1998.

– I –

Зима 1887 года выдалась неустойчивая, конец февраля, только что прошла оттепель, санного пути нет и пришлось выехать в коляске. Стройный, молодцеватый генерал-майор Александр Александрович Пушкин вышел из подъезда и осмотрел выезд: у коляски замерли денщики и адъютант, в двух извозчичьих пролётках разместились настоятель и причт Конюшенной церкви. Генерал не спеша сел в коляску, одобрительно кивнул, и коляска, а за ней и пролётки двинулись по Литейному и Невскому проспектам на Чёрную речку.

Генерал ехал на место дуэли Пушкина и Дантеса, чтобы отслужить панихиду в день пятидесятилетия со дня смерти отца. Никакого обелиска на месте дуэли ещё не было, и споры о том, где же происходили трагические события 1837 года были в самом разгаре. Через несколько лет, в 1890 году, на одной из полянок у речки был установлен памятник поэту: гипсовый бюст на кирпичном постаменте с надписью «Александр Сергеевич Пушкин, – место его последнего поединка 27 января 1837 года». На месте, где стоял этот памятник, и был установлен в 1937 году ныне существующий обелиск с барельефным портретом Пушкина.

Посланные генералом вперёд слуги, найдя удобное для подъезда место на берегу маленькой замёрзшей речушки, утоптали снег и, чтобы как-то украсить неприглядный берег, прикрыли нарезанным лапником дрожащие на ветру низкие кустики.

Подъехали и старшие воспитанники Александровского лицея с директором Н.Н. Гартманом, c которыми у генерала после торжеств 1880 года сложились особо дружеские отношения. Быстро приготовились и начали панихиду.

Солнце время от времени пробивалось сквозь низкие серые облака, и тонкий, дрожащий голос настоятеля Конюшенной церкви, поддержанный хором лицеистов, был еле слышен в сыром воздухе.

После окончания службы у Чёрной речки переехали в церковь Спаса Нерукотворного образа, которая была домовой церковью придворного Конюшенного ведомства, и петербуржцы в быту звали её Конюшенной. В этой церкви 1 февраля 1837 года отпевали погибшего поэта, и отслужили здесь вторую панихиду.

Случилось так, что на заупокойных службах, у Чёрной речки и в Конюшенной церкви, ни родственников, ни близких покойного поэта, кроме Александра Александровича, не было. Отсутствовали сестры Мария и Наталья, младший брат Григорий, не было на панихидах и никого из внуков, хотя количество Пушкиных второго поколения быстро росло. Внуки, наверное, радовали бы поэта, который всегда хотел иметь большую семью. Каждый раз на очередных крестинах внука или внучки мать и тётка Александра вспоминала восторг Пушкина при рождении очередного ребёнка: «Моё семейство умножается, растёт, шумит около меня. Теперь, кажется, и на жизнь нечего роптать, и старости нечего бояться …». И хотя у сестры Марии нет детей, а у брата Григория нет законных детей (у него три дочери от сожительства с француженкой, с которой он прожил в Михайловском более 20 лет), Бог не обидел наследниками Александра Александровича и младшую сестру Наталью Александровну, всего внуков в 1887 году было уже 13. У Александра Александровича – 10 детей, двое умерло во младенчестве, а через два года в 1889 году родится последняя дочь – Елена Александровна. У Натальи Александровны было трое детей. Первой внучке покойного поэта, старшей дочери Натальи Александровны – Наталье Михайловне Дубельт уже 33, а самому младшему, внуку, сыну Александра Александровича, Николаю Александровичу Пушкину всего 2 года (он умер уже в наше время, в 1964 году).

Так, без братьев и сестер, без внуков поэта, в окружении посторонних людей адъютанта, денщиков, слуг, изображающих подобающую печаль, и молодых полных жизни воспитанников лицея, одиноко и тихо отстоял службы старший сын Пушкина, поневоле возвращаясь к событиям пятидесятилетней давности, которые генерал знал по рассказам матери Натальи Николаевны и тётки Александры Николаевны.

Нельзя сказать, что Александр Александрович интересовался творчеством своего покойного отца или вообще литературой, но, конечно, он помнил историю посмертных изданий Пушкина, всё это обсуждалось в семье, так как было связано с деньгами, а в деньгах многодетная семья второго мужа Натальи Николаевны Петра Петровича Ланского, как всякая дворянская семья, не очень экономно и нерасчётливо живущая, нуждалась всегда.

Сегодня опечаленный, но ещё полный сил и новых карьерных планов генерал-майор, состоящий в свите его величества (было такое придворное звание), командир первой бригады 13-й кавалерийской дивизии, чувствовал, что жизнь покатилась под горку, для России второй половины XIX века 54 года – серьёзный возраст, время подводить итоги, но, как военный и гусар, чем он очень гордился, Александр Александрович не любил отвлечённых размышлений – пора было возвращаться к действительности. По дороге из Конюшенной церкви адъютант решился прервать затянувшееся молчание задумавшегося генерала:

– Ваше превосходительство изволили видеть очереди у книжных лавок?

– Не знаю, печалиться или радоваться, скорее, радоваться надо, – наклонил голову генерал.

Конечно, генерал обратил внимание на необычное оживление, которое царило у расположенных на проспектах книжных лавок и магазинов, у каждой двери небольшая очередь. Странное зрелище для Санкт-Петербурга: толпящиеся у книжных лавок студенты, гимназисты, мелкие чиновники, купцы, слуги и денщики с записками от хозяев. Генерал понимающе кивнул: сегодня, 29 января, через 50 лет со дня смерти его отца, Александра Сергеевича Пушкина, заканчивался срок действия прав собственности наследников, и торговцы готовились выбросить на рынок несколько дешёвых собраний сочинений поэта.

– II –

Ни один рассказ о законах, защищающих авторские права писателей и их наследников в Российской империи XIX века, не обходится без ссылки на мнение Александра Сергеевича Пушкина. Обстоятельства сложились так, что Пушкин, как один из первых русских профессиональных писателей, был вынужден изучать действующие российские законы об охране собственности литераторов и несколько раз выступать против нарушения своих авторских прав.

В 1835 году послом Франции в России был назначен известный историк и публицист, c 1828 года академик французской академии, член палаты депутатов и пэр Франции, барон Амабль Гильом Проспер Брюжьер барон де Барант (Brugiere de Barante, 1782 – 1866). Многие книги Баранта, популярные во Франции, были переведены на русский язык: «Картина французской литературы XVIII века», «История герцогов Бургундских из дома Валуа». Пушкин интересовался работами Баранта, одного из основателей новой французской исторической школы, некоторые из них были в библиотеке поэта. Занятый сложными дипломатическими задачами по улучшению отношений между Францией и Россией, которые ухудшились в период Июльской монархии, Барант уделял время, чтобы познакомиться с представителями русского общества, изучить законы и обычаи России, он был вхож в различные кружки и салоны столицы, где пользовался большим успехом. В декабре 1836 года Барант был избран почётным членом Российской Академии наук. Популярный французский писатель, автор очерков о путешествиях по разным странам и убеждённый монархист маркиз Астольф Луи Леонор де Кюстин (Astolphe-Louis-Léonor, Marquis de Custine, 1790 – 1857), который в 1839 году по приглашению императора Николая совершил путешествие по России, так характеризовал работу Баранта: «Но какие же разнообразные беседы ведёт наш посол! Какой острый ум у него – для делового человека даже чересчур острый – и какой урон понесла бы литература, если бы время, отданное политике, не оборачивалось изучением жизни, плодами которого ещё воспользуется когда-нибудь словесность».

Начав собирать материалы по истории русской культуры и литературы, Барант обратился с письмом к Пушкину с просьбой разъяснить некоторые положения законодательства об авторском праве:

Французское посольство в России. С.-Петербург, 23/11 декабря 1836.

Милостивый государь,

...Правила, касающиеся литературной собственности в России, должны быть известны вам лучше, чем кому-нибудь другому, и ваши мысли, конечно, не раз обращались к улучшениям, необходимым в этой отрасли законодательства. Вы оказали бы мне большую помощь в моих розысках, сообщив мне действующие законы и обычаи, и, вместе с тем, ваши соображения о мерах, которые, по вашему мнению, могли бы быть одновременно приняты разными правительствами в интересах авторов или их уполномоченных. Ваша любезность, милостивый государь, мне достаточно хорошо известна, для того чтобы с полной уверенностью обратиться к вам за подобными сведениями по столь важному вопросу.

Примите, милостивый государь, уверения в совершенном уважении, с которым я имею честь быть, милостивый государь, ваш нижайший и покорный слуга

Барант.

Пушкин, очевидно, имел достаточную информацию о действующем законодательстве по защите авторских прав литераторов в России, но разъяснения для Баранта требовали некоторого изучения, и поэт составил программу исследований:

О литературной собственности.

О правах издателей.

О правах писателя.

О правах анонима.

О правах наследников.

К средине декабря ответ для Баранта был подготовлен:

16 декабря 1836 г. в Петербурге.

Господин барон,

спешу сообщить вашему превосходительству сведения, которые вы желали бы иметь относительно правил, определяющих литературную собственность в России.

Литература стала у нас значительной отраслью промышленности лишь за последние двадцать лет или около того. До тех пор на неё смотрели только как на изящное аристократическое занятие. Г-жа де Сталь говорила в 1811г.: в России несколько дворян занялись литературой... Никто не думал извлекать из своих произведений других выгод, кроме успехов в обществе, авторы сами поощряли их перепечатку и тщеславились этим, между тем как наши академики со спокойной совестью и ничего не опасаясь подавали пример этого правонарушения. Первая жалоба на перепечатку была подана в 1824 году. Оказалось, что подобный случай не был предусмотрен законодателем. Литературная собственность была признана нынешним монархом. Вот собственно выражение закона:

«Всякий автор или переводчик имеет право её издать и продать как собственность приобретённую (не наследственную).

Его законные наследники имеют право её издавать и продавать его произведения (в случае, если право собственности не было отчуждено) в течение 25 лет.

По истечении 25 лет, считая со дня его смерти, его произведения становятся общественным достоянием. Закон 22 апреля 1828 г ....»

...Эти правила далеко не разрешают всех вопросов, которые могут возникнуть в будущем. В законе нет никаких условий относительно посмертных произведений. Законные наследники должны были бы обладать полным правом собственности на них, со всеми преимуществами самого автора...

Вопрос о литературной собственности очень упрощён в России, где никто не может представить свою рукопись в цензуру, не назвав автора и не поставив его тем самым под непосредственную охрану со стороны правительства.

Остаюсь с уважением, барон, вашего превосходительства нижайший и покорнейший слуга.

16 декабря 1836. СПб.

Как пишет в письме Пушкин, первая жалоба на незаконную перепечатку была подана в 1824 году. Жалобу подал Пушкин. Нарушение прав поэта произошло летом 1824 года при издании поэмы «Кавказский пленник».

Петербургская газета «Русский инвалид или военный вестник» 2 сентября 1822 года известила своих читателей о выходе в свет новой книги:

«Кавказский пленник. Повесть в стихах, соч. А. Пушкина. СПб, 1822», продаётся на Невском проспекте, в доме, принадлежащем Публичной библиотеке, в квартире Н.И. Гнедича. Цена экземпляру, с портретом сочинителя, на веленевой бумаге – 7, а на любской – 5 рублей».

Поэт, переводчик и библиотекарь Публичной библиотеки Н.И. Гнедич, который издавал уже в 1820 году поэму «Руслан и Людмила», вновь решил взяться за издание новой книги молодого талантливого автора. В предисловии к повести в стихах сообщалось: «Издатели присовокупляют портрет Автора, в молодости с него рисованный. Они думают, что приятно сохранить юные черты поэта, которого первые произведения ознаменованы даром необыкновенным».

Пушкин, находившийся в южной ссылке, получил книгу не скоро, и сразу, 27 сентября 1822 года, писал своему издателю из Кишинёва в Петербург: «Приехали „Пленники“ – сердечно вас благодарю, милый Николай Иванович. Александр Пушкин мастерски литографирован, но не знаю, похож ли, примечание издателей очень лестно – не знаю, справедливо ли...»

И хотя Пушкин был недоволен полученным от Гнедича гонораром за поэму – пятьсот рублей и один экземпляр книги, в то время как заработок издателя составил от 2500 до 3000 рублей, – но поэт, как никогда нуждавшийся в дружеской помощи, решил не ссориться с издателем.

Поэма Пушкина была тепло принята критикой: статьи с разбором новой поэмы молодого автора, положительные, даже хвалебные рецензии были опубликованы Плетнёвым в журнале «Соревнователь просвещения и благотворения» (5.10.1822), журнал «Сын отечества» напечатал статьи князя Вяземского (11.12.1822) и Н.И. Греча (8.01.1823), журнал «Северный Архив» поместил редакционную статью Ф.В. Булгарина, а в «Вестнике Европы» с большой статьёй выступил М.П. Погодин. В немецком Геттингене университетский журнал «Göttingische gelernte Anzeigen» («Геттингенские учёные записки») поместил в январе 1823 года большую хвалебную статью под заглавием «Der Gefangene auf dem Kaukasus, eine Erzälung». Газета отмечала благородство языка и звучность стихов поэмы, новые и сильные картины, точное, а подчас и бесподобное, описание. «С большой любовью и бесконечной нежностью выписан характер черкешенки. Он является одним из самых привлекательных образов, которые когда-нибудь были изображены в поэзии. Полный расцвет этого поэта ещё ожидается», – заключает автор статьи.

Почти через год после выхода в свет поэмы, 28 августа 1823 года, в Петербурге был напечатан стихотворный перевод поэмы на немецкий язык «Die Berggefangene von Alexandr Puschkin aus dem russisch übersetzt» («Пленник гор Александра Пушкина, перевод с русского»). Перевод поэмы сделал Александр Евстафьевич Вульферт (von Wulffert), который родился в 1790 году в Выборге в немецкой семье, в 1808 – 1809 годах изучал филологию в одном из старейших университетов города Дерпта (ныне город Тарту в Эстонии) и в 1816 – 1820 годах – право в университете города Або (ныне город Турку в Финляндии). После окончания университета в Або Вульферт преподавал немецкую литературу, французский язык, историю и географию в училищах Выборга и Вильманстранде.

В 1826-1833 годах Вульферт редактировал выходящую в Петербурге на немецком языке «St.-Petersburgische Zeitung» («Санкт-Петербургскую Газету»), а затем служил директором почты Финляндии, он умер в 1855 году и похоронен в городе Гельсингфорсе.

Кроме поэмы «Кавказский пленник» Вульферт перевёл на немецкий язык пушкинскую поэму «Бахчисарайский фонтан» («Die Trauerquell» – «Печальный источник», 1826), ряд стихотворений Жуковского, Крылова и Хвостова.

На книге «Die Berggefangene» не указано имя переводчика. В примечаниях к тексту даны объяснения географических названий и фамилий исторических лиц, упоминаемых в поэме. К книге приложены ноты композитора Л. Маурера к «Черкесской песне» («Tscherkessen Lied», musik von Luis Maurer). Критика положительно оценила издание и работу переводчика – в газете «Русский инвалид» за 14 сентября 1823 года в анонимной заметке перевод назван превосходным, отмечено, что он «переложен из стиха в стих с рифмами и мерою подлинника».

Одобрительно отозвался о переводе Вульферта и бывший директор Лицея Егор Антонович Энгельгард, который писал 14 сентября 1824 года своему ученику В. Кюхельбекеру из Царского Села в Москву: «Если сможешь достать немецкий перевод „Кавказского пленника“, то прочитай его, он весьма удачен. Переводил некто Вульферт, земляк и сослуживец Стевена».

Титулярный советник Фридрих Стевен, соученик Кюхельбекера и Пушкина по Лицею (лицейское прозвище – Фрицка), с сентября 1821 года служил в комиссии финляндских дел, и Энгельгард считал его сослуживцем Вульферта, который преподавал в учебных заведениях Финляндии.

Ориентирующиеся на хвалебные отзывы критиков, которые отмечали поразительные красоты и прекрасные стихи поэмы «Кавказский пленник», читатели раскупали книгу Пушкина. В Петербурге её продавали, кроме самого издателя, книготорговцы Свешниковы, Глазунов и Сленин, а в Москве книгу можно было купить в магазине Ширяева.

Продажа первого издания поэмы, напечатанного тиражом 1200 экземпляров, шла настолько успешно, что Пушкин, несмотря на своё недовольство мизерной оплатой, полученной за первое издание поэмы, в мае 1823 года предложил Гнедичу снова выпустить «Кавказского пленника» – у поэта, находящегося в ссылке в Кишинёве, другого издателя пока не было.

Но... В июле 1824 года выходит издание «Кавказского пленника», содержащее текст поэмы параллельно на русском и немецком языках. На двух заглавных листах было напечатано:

«Кавказский пленник, повесть. Соч.А.Пушкина. Санктпетербург, напечатано в типографии, состоящей при Особенной Канцелярии Министерства Внутренних дел. 1824.

Der Berggefangene von Alexander Puschkin – Aus dem russischen übersetzt. St.-Petersburg. Gedruckt in der Buchdruckerei der Besondern Kanzellei des Ministeriums des Innern. 1824».

Книга включала немецкий и русский текст поэмы параллельно: на чётных страницах – русский текст, на нечётных – немецкий, примечания на немецком и на русских языках.

Имена переводчика поэмы на немецкий язык и издателя в книге не указаны, но существующие документы свидетельствуют о том, что издание подготовил Евстафий Ольдекоп, служивший в то время в канцелярии Министерства полиции, где он курировал вопросы цензуры.

Все пушкинисты утверждают, что Ольдекоп преследовал исключительно корыстные цели; рассчитывая на популярность пушкинской поэмы и воспользовавшись тем, что в действующем цензурном уставе не было запрещения прилагать к переводам текст оригинала, он соединил русский текст и немецкий перевод Вульферта и выпустил новое издание тиражом 1200 экземпляров. Но ни личность Ольдекопа, ни характер подготовленного им издания пушкинской поэмы и её немецкого перевода не дают основания делать однозначный вывод о корысти издателя.

Возможно, что появление двуязычного издания «Кавказского пленника» без согласования с Пушкиным было обусловлено стечением ряда обстоятельств, а не корыстным расчетом издателя.

Христиан Вильгельм Август Ольдекоп (Christian August Wilhelm von Oldekop), в России его звали Евстафий Иванович, родился в 1786 году в городе Риге в немецкой семье, его отец был секретарём городского совета. В детстве Христиан Вильгельм был хилым и болезненным ребёнком, поэтому учился он дома, но образование получил хорошее, родители уделяли много внимания развитию его музыкальных способностей и поощряли любовь к чтению и книгам. После окончания немецкого училища в Риге Ольдекоп поступил в Московский университет, где сначала учился медицине и естественным наукам, но вскоре перешел на филологический факультет и специализировался по новым языкам. После окончания университета в 1811 году Ольдекоп получил место учителя в немецком лютеранском училище в Архангельске. Он хотел переехать в Петербург, где надеялся найти занятие больше по душе, но, женившись на уроженке Архангельска, надолго задержался в городе, и только в 1815 году семья смогла переехать в Петербург. Там Ольдекоп, хорошо зарекомендовавший себя педагог, открыл частное учебное заведение, но, наладив работу, передал заведение другому педагогу, а сам поступил цензором в канцелярию Министерства полиции. В 1826 году цензурные учреждения перешли в ведение Министерство внутренних дел, и Ольдекоп был назначён секретарём отдела иностранной цензуры. В 1827 году титулярный советник Е.И. Ольдекоп подал в III отделение записку с просьбой выдавать ему субсидию по тысячи рублей в год в течение шести лет для издания газеты «Санкт-Петербургский вестник» на немецком языке, чтобы познакомить жителей Остзейских провинций «с благодетельными действиями правительства, с новыми учреждениями в пользу отечества и вообще с возрастающим усовершенствованием всех отраслей народного богатства». Император дал указание выплачивать субсидию, с тем чтобы деньги выдавались через императорский кабинет.

В 1828 году Ольдекоп был назначен цензором драматических произведений в III отделение Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, где он осуществлял цензуру произведений, предназначенных для представления на театре. Даже если драматическое или музыкальное произведение было опубликовано, то для театрального спектакля требовалось новое согласование. В должности цензора III отделения Ольдекоп служил до 1840 года, а в 1843 году стал чиновником особых поручений Министерства внутренних дел.

Ольдекоп активно переводил на немецкий язык и издавал русских писателей (от Пушкина до Фаддея Булгарина), выпустил учебники «Russischen Grammatik für Deutsche» (Spb., 1834), «Geographie des Russischen Reiches, nach den neusten Quellen» (Spb., 1842), французско-русский и немецко-русский словари, написал по-немецки ряд стихотворений в 1822 – 1825 годах, издавал на немецком языке «St.-Petersburgische Zeitschrift» («Санкт-Петербургский журнал»), а с 1838 года до своей смерти в 1845 году редактировал большую газету – «St.-Petersburger Zeitung» («Санкт-Петербургскую Газету»). В 1820-х годах в Санкт-Петербурге проживало свыше 30 тыс. немцев, а в Москве – свыше 20 тысяч, читателей у газеты было достаточно, и она пользовалась популярностью.

О характере издания «Кавказского пленника» Ольдекопа можно сказать, что, по всей видимости, как педагог-специалист по обучению языкам, издатель хотел создать пособие для русских, изучающих немецкий язык, и немцев, изучающих русский язык, а также ознакомить немецких читателей с новинками русской литературы. Из описания издания, приведенного выше и заимствованного из книги Н. Смирнова-Сокольского «Рассказы о прижизненных изданиях Пушкина», видно что в книге Ольдекопа использован метод набора (на чётных страницах размещается русский текст, на нечётных – немецкий), позволяющий читателю одновременно видеть перед собой русский и немецкий тексты, не переворачивая страницы. Книгу нельзя механически разделить на части на немецком и русском языках при последующем переплёте, который в первой половине XIX века выполняли читатели по своему вкусу (издание имело «немую» цветную обложку). Книга продавалась по цене 6 рублей, такая цена соответствовала цене издания Гнедича и не была рассчитана на быструю продажу, ведь если бы Ольдекоп имел ввиду только корысть, то цену он назначил бы несколько ниже.

17 апреля 1824 года цензор Александр Красовский, давая разрешение Ольдекопу на издание, состоящее из механического соединения двух ранее разрешённых и изданных книг, обратил внимание издателя на необходимость получить разрешение автора оригинала поэмы Александра Пушкина на перепечатку его текста на русском языке, и издатель обещал такое разрешение получить. Как решался вопрос о разрешении перепечатывать немецкий перевод Вульферта неизвестно, но, возможно, что Ольдекоп такое разрешение имел, и этот вопрос при цензуре книги не обсуждался. Двуязычное издание «Кавказского пленника» вышло в свет 5 июня 1824 года.

В это время автор поэмы «Кавказский пленник» уже почти год жил в Одессе и был погружён в работу над романом в стихах «Евгений Онегин», переживал краткий и жаркий роман с графиней Елизаветой Ксаверьевной Воронцовой, женой своего начальника, был послан на борьбу с саранчой, в обиде подал в отставку, хотел с помощью графини Воронцовой и княгини Веры Вяземской, женой Петра Вяземского, которая с детьми была на морских купаниях в Одессе, нелегально выехать за рубеж, но 11 июля 1824 года по представлению новороссийского генерал-губернатора графа М.С. Воронцова решением императора Александра I «был исключён из списков чиновников Министерства иностранных дел и удалён в Псковское имение своего отца под надзор местного начальства».

Получив 29 июля 1824 года предписание об исключении со службы и приказ без промедления отправиться в город Псков, Пушкин, раздавленный неожиданным наказанием, причины которого были ему ещё не ясны, 1 августа двинулся из солнечной Одессы на север. И 9 августа вместе с героем своего романа Евгением Онегиным приехал он в Михайловское.

Недолго вместе мы бродили

По берегам эвксинских вод.

Судьбы нас снова разлучили

И нам назначили поход.

Онегин очень охлаждённый

И тем, что видел, насыщённый,

Пустился к невским берегам.

А я от милых южных дам,

От жирных устриц черноморских,

От оперы, от темных лож

И, слава богу, от вельмож

Уехал в тень лесов тригорских,

В далёкий северный уезд;

И был печален мой приезд.

Возможно, что Ольдекоп с учётом рекомендаций цензора всё же пытался связаться с Александром Пушкиным, чтобы получить его разрешение на публикацию русского текста, но так как ему это не удалось, то он решил обратиться к отцу поэта Сергею Львовичу Пушкину, который был в то время в Петербурге. Сергей Львович, будучи далёк от забот сына по публикации его произведений, всё же сразу понял ситуацию. Возможно, что переговоры отца поэта и Ольдекопа закончились ничем, и Сергей Львович, используя сообщения издателя, сразу, или почти сразу, подал в Петербургский цензурный комитет прошение о самовольном использовании оригинального русского текста «Кавказского пленника» без разрешения автора. Никто другой, кроме Ольдекопа, не мог рассказать Сергею Львовичу об издании поэмы на русском и немецком языках, так как первое объявление книготорговца Заикина о продаже русско-немецкого издания появилось в «Санкт-Петербургских новостях» только 9 сентября. Но уже 7 июля 1824 года Петербургский цензурный комитет, опираясь на первый цензурный устав 1804 года, который содержал некоторые положения об охране авторских прав, рассмотрел прошение Сергея Львовича Пушкина и принял решение:

С.-Петербургский цензурный Комитет.

На заседании 7 июля 1824 года слушали:

1) Прошение чиновника 5-го класса и кавалера Сергея Пушкина, в котором изъясняет, что Г. Ольдекоп, издатель немецкого журнала в С.-Петербурге, напечатал самопроизвольно вторым изданием поэму сына просителя Александра Пушкина: «Кавказский пленник» с немецким переводом. Г. Пушкин во избежание таковых противозаконных поступков, просит Цензурный Комитет впредь уже не позволять печатать никаких сочинений сына его без письменного позволения  самого автора, предъявленного от него издателем, или без личного его, просителя удостоверения. Из сего исключаются мелкие пьесы, помещаемые во всякого рода журналах; но не с тем, чтоб из собрания оных составлена была книга.

Справка: В Высочайше утверждённом Уставе о цензуре нет законоположения, которое обязывало Цензурный Комитет входить в рассмотрение прав издателей и переводчиков книг.

2) Г. Ольдекоп напечатал стихотворение сына просителя «Кавказский Пленник» не особою книжкою, а вместе с немецким переводом оного в стихах, сделанным с напечатанного прежде Русского подлинника, и при том с примечаниями немецкого переводчика. Впрочем Г. Ольдекоп объявлял цензору, рассматривавшему сие новое издание, о желании своём предварительно снестись по сему предмету с сочинителем «Кавказского пленника».

3) Ни от сочинителя сего стихотворения, напечатанного первым изданием в С.-Петербурге в 1822 году, ни от отца его, Г. чиновника 5-го класса Пушкина, прежде сего не было подано в Комитет прошения о запрещении печатать другим стихотворения его сына вместе с переводами их на иностранные языки.

Определено: I) хотя в Высочайше утверждённом Уставе о Цензуре нет постановления, которое обязывало бы Цензурный Комитет входить в рассмотрении прав издателей и переводчиков книг; но как чиновник 5-го класса Сергей Пушкин вошёл ныне в Комитет с вышепрописанным прошением: то дать знать об оном Г. Ольдекопу, сообщением ему копии с сего прошения по содержанию которого впредь уже не позволять печатать никаких сочинений сына просителя без письменного позволения самого автора, предъявленного от него издателем, или по крайней мере, без личного удостоверения его отца о таковом на то позволении, исключая из сего запрещения мелкие пьесы, помещаемые в разных журналах, с тем однакож, чтобы из собрания и таковых пьес не было составлено особых книг.

II) Для надлежащего исполнения сего определения Комитета на будущее время сообщить каждому из г.г. цензоров копию с сего журнала.

Александр Бирюков.

Александр Красовский.

Карл Фон Поль.

Секретарь Василий Комовский.“

В Петербурге издание Ольдекопа продавал книготорговец Заикин. Цена не была низкой, но книжный рынок был узок, слишком мало было читателей, готовых заплатить 5 или 6 рублей за издание небольшой поэмы, и появление двух изданий общим тиражом 2400 экземпляров насытило спрос года на два. Пушкин лишился возможности своевременно выпустить второе издание «Кавказского пленника».

Друзья поэта В. Жуковский, А. Тургенев, П. Плетнёв и А. Дельвиг в Санкт-Петербурге и П. Вяземский в Москве старались остановить продажу издания Ольдекопа или хотя бы получить от издателя какие-либо деньги в компенсацию за незаконное использование оригинала поэмы. Но из их хлопот ничего не вышло и продажа русско-немецкого издания продолжалась.

Пушкин долго не знал об издании Ольдекопа, и 7 июня 1824 года он пишет из Одессы в Москву П. Вяземскому: «Радуюсь, что могу услужить тебе своей денежкой, сделай милость не торопись. С женою отошлю тебе 1-ую песнь „Онегина“. Авось с переменой министерства она и напечатается – покамест мне предлагают за второе издание «Кавказского пленника» 2000 рублей. Как думаешь? Согласиться? Третье ведь от нас не ушло».

Кто и когда предлагал поэту 2000 рублей за второе издание поэмы, неизвестно, но через неделю 13 июня в письме брату Льву он пишет из Одессы в Петербург, что покупателей пока нет: «Слушай, душа моя, деньги мне нужны. Продай на год „Кавказского пленника“за 2000 р. Кому бишь?»

В конце июня Пушкин всё еще надеется продать кому-либо второе издание поэмы: «Ещё слово: я позволил брату продать второе издание „Кавказского пленника“. Деньги были нужны – а (как я говорил) 3-е издание от нас не уйдёт. Да ты пакостишь со мною: даришь меня и связываешься чёрт знает с кем. Ты задорный издатель – а Гнедич хоть и не выгодный приятель, зато уж копейки не подарит и смирно себе сидит, не бранясь ни с Каченовским, ни с Дмитриевым» (из письма Вяземскому из Одессы в Москву 24 – 25 июня 1824 года).

Наконец-то какие-то слухи об издании «Кавказского пленника» Ольдекопом дошли до Пушкина, и он, ещё не чётко представляя ситуацию, пишет Вяземскому 15 июля из Одессы в Москву: «Кюхельбекер едет сюда – жду его с нетерпением. Да и он ничего ко мне не пишет; что он не отвечает на моё письмо? Дал ли ты ему „Разбойников“ для „Мнемозины“? – Я бы и из „Онегина“ переслал бы что-нибудь, да нельзя: всё заклеймено печатью отвержения. Я бы хотел сбыть с рук „Пленника“, но плутня Ольдекопа мне помешала. Он перепечатал „Пленника“, и я должен буду хлопотать о взыскании по законам. Прощай, моя радость. Благослови, преосвященный владыко Асмодей».

Друзья поэта в Петербурге оказывают давление на Ольдекопа, и он, возможно, говорит о какой-то договоренности, которую он имел с Сергеем Львовичем, Вяземский хочет получить чёткий ответ на этот вопрос и доверенность Пушкина на переговоры с Ольдекопом. В письме от 8 – 10 октября 1824 года к Вяземскому из Михайловского в Москву поэт снова возвращается к переговорам с Ольдекопом: «Мой милый, наконец ты подал голос – деловую записку твою получил исправно – вот тебе ответ. Ольдекоп украл и соврал; отец мой никакой сделки с ним не имел. Доверенность я бы тебе прислал; но погоди; гербовая бумага в городе, должно взять какое-то свидетельство в городе – а я в глухой деревне. Если можно без неё обойтись, то начни действия, единственный деятельный друг!»

А.И. Тургенев, самый опытный и высокопоставленный бюрократ из пушкинских друзей, пишет Вяземскому в Москву 1 ноября 1824 года о ходе переговоров с Ольдекопом: «Сейчас был у меня Дельвиг. Он опять поедет к Ольдекопу и будет требовать вознаграждения. Я поручил ему постращать его жалобою начальству, если он где служит и если он, хотя экземплярами, не согласится заплатить за убыток. Ольдекоп сам нищий. Что с него взять? Я велел сказать ему, что буду на него жаловаться. Авось страх подействует там, где молчит совесть».

Подвергшийся жёсткому административному давлению и запугиванию, с обвинением в воровстве, которыми руководил директор департамента одного из министерств, действительный статский советник Тургенев (большая величина для титулярного советника Ольдекопа), всё же Ольдекоп не уступал, очевидно, имея какие-то документы, подтверждающие его право перепечатки русского текста.

Наконец-то Пушкин и его друзья пришли к выводу, что дальнейшие переговоры не имеют смысла, и поэт подвёл итог длительной переписке: «Оделькоп, мать его в рифму; надоел! Плюнем на него и квит». (Из письма Вяземскому 29 ноября 1824 года).

Сомнительно, что Пушкин, запоминающий и менее серьёзные «литературные» обиды, действительно хотел забыть о «воровстве» Ольдекопа.

Пётр Вяземский так вспоминал о злопамятстве Пушкина: «Пушкин в жизни обыкновенной, ежедневной, в сношениях житейских был непомерно добросердечен и простосердечен. Но умом, при некоторых обстоятельствах, бывал он злопамятен, не только в отношении к недоброжелателям, но и к посторонним, и даже к приятелям своим. Он, так сказать, строго держал в памяти своей бухгалтерскую книгу, в которую вносил имена должников своих и долги, которые считал за ними. В помощь памяти своей он даже существенно и материально записывал имена этих должников на лоскутках бумаги, которые я сам видел у него. Это его тешило. Рано или поздно, иногда совершенно случайно, взыскивал он долг, и взыскивал с лихвою. В сочинениях его найдёшь много следов и свидетельств подобных взысканий. Царапины, нанесённые ему с умыслом или без умысла, не скоро заживали у него».

Ни разу имя Ольдекопа не появилось в пушкинских эпиграммах или публицистике с отрицательной характеристикой, ни разу Пушкин не опубликовал обвинения в краже, которые находятся только в частной переписке. Как утверждает поэт, он не стал публично обвинять Ольдекопа «из уважения к его званию и опасения платы за бесчестие». Очевидно, что Пушкин или его отец, или его брат в переговорах с Ольдекопом допустили какую-то ошибку, к истокам которой Пушкин, с присущей ему деликатностью по отношению к родным, не хотел возвращаться.

Пушкинисты на то и пушкинисты, чтобы в любом случае превозносить и оправдывать своего кумира. Они выбрали для этого метод принижения его противника: Ольдекоп де не пользовался уважением коллег литераторов, которые, помня о его конфликте с Пушкиным, относились к нему прохладно и настороженно, зачастую избегая знакомства. Эти аргументы мне кажутся  несколько натянутыми, Ольдекоп всегда оставался уважаемым и авторитетным членом литературного сообщества, к мнению которого многие прислушивались, учитывая его место службы.

Пушкин пишет, что он не знаком с Ольдекопом. Но поэт встречался с ним значительно позже, когда принял участие в торжественном обеде, устроенным 19 февраля 1832 года книгоиздателем и книготорговцем А.Ф. Смирдиным по случаю переезда его книжной торговли и библиотеки в новое помещение на Невском проспекте. На обеде присутствовали 80 гостей: почти все писатели и поэты, сотрудничавшие со Смирдиным и находившиеся в то время в Петербурге; книгоиздатель пригласил представителей разных литературных течений, порой враждебных групп, которых он хотел примирить и объединить. В новом помещении книжного магазина, где проходил обед, были Пушкин и Булганин, Греч и Жуковский, Гоголь и Воейков, Вяземский и Хвостов, Одоевский и Сенковский. Был среди приглашённых и Е.И. Ольдекоп. Но, конечно же, поэт не желал знакомиться с ним.

При жизни Пушкина Ольдекоп цензуровал «Моцарта и Сальери» (18 января 1832), «Скупого рыцаря» (21 января 1837 года), и ранее опубликованные маленькие трагедии были разрешены к постановке, а отрывок «Ночь, сад, фонтан» из «Бориса Годунова» 23 марта 1833 года цензором не был допущен на сцену. Но все эти драматические произведения представляли в цензуру актёры, которые хотели поставить их на сцене.

Ольдекоп был широко известен в Петербурге как педагог и автор авторитетных учебников немецкого и французского языков, которые многократно выходили большими тиражами. Как популярный литератор он и изображён среди 223 зрителей парада рядом с другими представителями культуры и искусства на огромной картине Григория Чернецова «Парад 6 октября 1831 года на Царицыном лугу по случаю окончания военных действий в царстве Польском» (1837) (Об этой картине см. статью Владимира Когана в №№ 2, 3 «Рубежа» за прошлый год). Театральный цензор Ольдекоп в толпе зрителей стоит рядом с другими деятелями театра: композитором А.Н. Верстовским, автором одной из первых русских национальных опер «Аскольдова могила», и знаменитыми оперными солистами В.М.  Самойловым и В.А. Шемаевым.

Продажа издания Ольдекопа шла очень медленно: прошел почти год со дня выхода в свет «Кавказского пленника» на русском и немецком языках, а издание ещё не было распродано – 19 мая 1825 года в «Русском инвалиде» снова помещено объявление о его продаже в Петербурге у книгопродавца Заикина.

Среди бумаг Пушкина остался черновик письма, подготовленного 7 апреля 1825 года для отправки из Михайловского в Петербург Министру народного просвещения А.С. Шишкову: «Г-н Ольдекоп в прошлом 1824 году перепечатал моё сочинение Бах.<чисарайский> Фонтан без моего соизволения – чем и лишил меня 3000. Отец мой, с.<татский> с.<оветник>, С.Л.Пуш.<кин>, хотя и жаловался вашему в.<ысокопревосходительству> на сие неуважение собственности, но не только не получил удовлетворения, но ещё уверился я из письма вашего в том, что г. Ольдекоп пользуется вашего высокопревосходительства покровительством. Выкл.<юченный> из службы, следственно, не получая жалования и не имея другого дохода, кроме своих сочинений, решился я прибегнуть с жалобою к самому вашему высокопревосходительству, надеясь, что вы не захотите лишить меня хлеба – не из личного неудовольствия противу г. Ольд.<екопа>, совсем для меня не знакомого, но единственно для охранения себя от воровства».

В письме Пушкин ошибочно написал «Бахчисарайский фонтан» вместо «Кавказский пленник», осталось также неизвестным, отправил поэт подготовленное письмо Министру или нет. Пушкин придерживался своего решения «наплевать» на издание Ольдекопа, но так как до поэта, проживающего в Михайловском, дошли слухи о подготовке нового Цензурного устава, то он хотел снова напомнить Министру о необходимости учесть в новом документе «казус Ольдекопа».

(продолжение следует)

г. Аахен