Германия – Россия

От имени мертвых и живых

Две страны, два государства, два гражданских общества – Германия и Россия. Новые времена, старая тема: нацизм и неонацизм.

В Мюнхене (хочется верить, что в последний раз) судят неонацизм. Идет крупнейший в послевоенной истории Германии процесс над неонацистами, над ультраправой группировкой, которая занималась организацией убийств, подготовкой терактов, ограблениями банков.

По Нимфенбургштрассе, где находится здание Верховного суда, не пройти. Воздух наэлектризован: в залах – судьи и адвокаты, во дворе – целая армия  тележурналистов, пятьсот поддерживающих порядок полицейских и многоголосая, многонациональная толпа с плакатами.

Я – среди них. И сегодня немецкий язык здесь – не главный. Главный – язык солидарности и взаимопонимания: судят и нацистское подполье, и его организаторшу – Беату Цшепе, последнюю, как мне казалось, нацистку на планете.

А дома меня ожидал удар. Включаю интернет и читаю в статье российской нацистки, «журналистки» Ульяны Скойбеды про оппозиционера Леонида Гозмана. Подзаголовок – «ПРОСТО ЖАЛЕЕШЬ, ЧТО ИЗ ПРЕДКОВ СЕГОДНЯШНИХ ЛИБЕРАЛОВ НАЦИСТЫ НЕ НАДЕЛАЛИ АБАЖУРОВ. МЕНЬШЕ БЫЛО БЫ ПРОБЛЕМ».

И печатается эта фашистская пропаганда в «Комсомольской правда», в официальной государственной газете. А подписывал к печати этот номер квалифицированный дежурный редактор. Уверена, что перед этим читали эту мерзость и ответственный секретарь, и главный редактор газеты В. Сунгоркин.

Почему же не задрожала рука подписывающих? Да потому, что твердо знали: сейчас так можно! Абсолютно согласна с Виктором Шендеровичем, заявившим, что мракобесная политика Путина привела, точнее, опустила Россию до худшего гитлеровского тридцать четвертого года.

Страшно подумать, что будет завтра со страной, если уже сегодня гражданское общество «всем миром, всем народом» не потребует у власти уголовной ответственности за это мракобесие, и закрытия газеты.

Германия научила своих граждан отвечать за политические заявления. Пример – история с Евой Херманн, любимейшей – по опросу 2003 года – телеведущей новостного журнала «Тагесшоу» на госканале АРД.

Она была популярна и любима зрителями долгих семнадцать лет.

Но стоило ей опубликовать книгу с несколькими хвалебными словами в адрес семейной политики «Третьего Рейха», как телезвезду молниеносно уволили с работы без выходного пособия. А в прошлом году она пострадала еще и материально: суд Гамбурга открыл процесс о ее полном финансовом  банкротстве. Что во многом характеризует западную политику, западную демократию, взаимосвязь и взаимодействие государства и общества.

Российской же нацистке и антисемитке Скойбеде участь Евы Херманн, судя по СМИ проходящей недели, не грозит. Ее ждет недолгая слава и популярность в стаде единомышленников. В. Сунгоркин, главный редактор «Комсомолки», по моему глубокому убеждению, это стадо возглавляет.

Я же им славы не прибавлю, я – из предков Гозмана, и из меня в сорок первом можно было сделать абажур.

Не успели: бабушка с дедушкой перед расстрелом гетто купили мне жизнь за рубиновое ожерелье и карманные часы «Буре» у соседа-полицая, охранявшего наш отсек на складе «Заготзерно», превращенного немцами в гетто.

Добрые люди отнесли меня, двухлетнюю, в партизанский отряд к матери, русской бабушке Анне Григорьевне и деду-поляку пану Лисовскому. Там, в обозе отряда, мы пробыли до освобождения Смоленщины.

Дня Победы я не помню. Для меня Победа началась 25 сентября сорок четвертого, когда нам разрешили выйти из леса.

Этот праздник почти сорок лет отмечала дома и тридцать пять лет праздную в Германии. Так сложилась моя жизнь.

Дом, Родина для меня – это бывший местечковый городок Рудня на Смоленщине. После войны он прославился своим знаменитым героем Михаилом Егоровым, водрузившим над рейхстагом Знамя Победы.

А для меня Рудня дорогá могилами. Первая – перезахороненные после войны останки узников гетто. На сером граните – тысяча двести имен и фамилий. Четыре из них – мои: Поверенные. Там лежат бабушка, дедушка, дядя и двенадцатилетняя тетушка.

А в пяти километрах от этой – могила поменьше: братская, солдатская. В начале войны мой отец, младший политрук Ерахмиль Поверенный служил на западной границе. С боями выходил из окружения вместе со своими солдатами, пробиваясь дальше, к Ельне, где стояли наши регулярные части. Так дошли до Рудни. Местные партизаны организовали подводы с сеном, на которых собирались перевезти отступающих солдат в лес.  Но нашелся предатель, из местных. Он и сообщил немцам в комендатуре, что в городе появились красноармейцы.

Здесь, 24 сентября сорок первого, фашисты провели первый публичный расстрел. Тогда-то и выросла здесь братская могила. Сегодня посреди могилы – огромный православный крест. Под ним лежат двадцать восемь наших бойцов: православные, два католика, мусульманин-татарин и иудей, мой папа.

Может, «фрау-абажур номер 2» Ульяна Скойбеда устроит себе тур по богатой братскими могилами Смоленщине? И, может быть, вспомнит она Эльзу Кох, надзирательницу нацистского концлагеря, собирательницу абажуров из татуированной человеческой кожи? Патологически жестокую немку-садистку, которую узники называли «овчаркой» и которая вошла в историю под кличкой «фрау-абажур». Стоит ли напоминать, что Эльза Кох в 1967 году в камере баварской тюрьмы накинула на себя собственноручно сделанную веревочную петлю?

Я не верю в извинения «журналистки» Ульяны Скобейды. Простить и извинить можно поступок. Здесь же речь идет об идеологии. Идеологии фашизма. Мне кажется, что она должна уйти из профессии, ибо эта журналистка недостойна иметь своего читателя. Недостойна и по христианским заповедям, и по человеческим нормам любви, морали и чести.

Анастасия Поверенная,

г. Мюнхен