Утрата

 

Имя и даты

 

В декабре прошлого года, в Париже, у Горбаневской дома.

 

Крохотная квартирка, обязательный обед, кислые щи.

 

 Очень вкусно! – говорю.

 У меня есть секрет, – сообщает Горбаневская. – Я во все супы кладу сельдерей. Я хочу, чтобы на моей могиле было написано: «Она умела готовить супчики».

 

И, через час:

 

 Так! Чашек чистых нет, мыть неохота, кофе будем пить в кафе!

 Да нам уже пора…

 Ну как хотите. А я пойду!

 

Последний кадр в памяти: маленькая Горбаневская с рюкзачком за плечами, у дверей дома.

Она была счастливым человеком, наверное. Она знала несколько простых правил и следовала им. Сельдерея в супе это касалось в последнюю очередь.

 

Спасшая, вместе с горсткой своих товарищей, честь народа, который ни хера в этом не нуждался и вообще, мля, не понял, че за дела, – она продолжала жить так, как будто тот выход на площадь был, как выход в кафе.

 

Никакой значительности. Ноль пафоса.

 

 А я пойду!

 

Даже словно оправдывалась, микшируя разговоры о своей легендарной отваге:

 

 Дура была бесстрашная…

 

Известная суховатость Горбаневской в общении была пленкой, оберегавшей нас от температуры ее души, от ее непроходящего стыда за страну, свинцовые мерзости которой она ощущала как свою личную вину.

 

«Это я не спасла ни Варшаву тогда и ни Прагу потом…»

 

Я не знаю, что будет написано на ее могиле, но думаю: достаточно имени и дат жизни. «Наталья Горбаневская» – это не нуждается в дефинициях с 25 августа 1968 года.

 

Вечная память.

 

Виктор ШЕНДЕРОВИЧ,

«Ежедневный журнал», 30 ноября