Литературная страница

Константин ВАСИЛЬЕВ

* * *

Я грешен, ибо я пишу стихи,

Не зная, увенчаются ль старанья,

Осудят ли потом мои грехи?

Избавят ли меня от наказанья?

Но поздно отступать, идти назад:

Поэзия сильнее всех сомнений,

Пусть я растерзан буду, пусть распят –

Ведь стоит наслаждение мучений!

* * *

Вот и явилась она, долгожданная...

Осень! Я так тебя ждал!

Небо всё в тучах – как простыни рваные.

Рваные раны души – а не рано ли

я на земле умирал?

Рваные раны души зарубцуются,

дождь их омоет навек.

И зашагаю по узенькой улице.

Небо в предчувствии радости хмурится –

видимо выпадет снег.

Родина вольная и неуютная!

Снова ты на рубеже.

Все мы твои – молодые, беспутные,

грусть бесконечную, радость минутную

знающие в мятеже.

Это вот поле, широкое, серое

сделает белым рассвет.

Что я увижу, разрушу и сделаю?

Что не приму я? Во что я уверую?

Где оборвётся мой след?

Осень! Ты в вечность летишь, как последняя,

я на земле остаюсь.

Родина юная, тысячелетняя,

солнце холодное, тьма беспросветная.

Женщина... Золушка... Русь...

НАИВНЫЙ СОНЕТ

Свобода – дверью хлопнуть от души.

Свобода – душу выдернуть из тела,

Свобода – совесть выдернуть из лжи.

Свобода – делать собственное дело!

А мне твердят: не медли, не спеши,

заботься, чтоб душа переболела,

не злись, не проповедуй, не греши.

Закрой глаза. Глупцам доверься смело.

А третьего, выходит, не дано.

Ну что же – понимаю: или – или.

Зачем мне в мир открытое окно?

Ведь у меня - подрезанные крылья!

Зачем душа, которую давно

по доброте душевной придушили?!

* * *

Бездумным стать бы? – не судьба.

Беззлобным сделаться бы? – нет уж.

Фотографирую себя

на фоне черном – к черту ретушь!

Фотографирую сирот

на фоне русского народа,

Фотографирую народ

на фоне полного разброда.

Фотографирую толпу

на фоне полного безлюдья.

Фотографирую тропу

на фоне «Витязь на распутье».

Фотографирую святых

на фоне вечного порока.

Фотографирую купчих

на фоне книг Рембо и Блока.

Фотографирую весну

на пестром фоне листопада.

Фотографирую войну

на фоне века – третью кряду.

И начинаю проявлять..

И проявляется такое,

что удавалось увидать

лишь Мефистофелю да Гойе.

Потоки подлости и лжи,

беды приливы и отливы...

Как негативы хороши!

Как безобразны позитивы!

И фотографии держу

в руке, дрожащей от волненья.

И вдаль – за каждый кадр – гляжу, –

но не для утешенья.

За каждым кадром – грянет гром.

За каждым: кадром – будет глянец

ненапечатанных в былом

небесных снимков... Эхо грянет.

FIN DE SIECLE

Быть может, я и дотяну

до третьего тысячелетья,

хотя душа идет ко дну

и в небеса устал глядеть я.

Но провожу Двадцатый Век,

скажу два слова на прощанье...

И тот же самый будет снег,

и то же звездное сиянье!

* * *

Он даже знать не хочет пауз:

не ветер – песня!

И мой, вдали белея, парус

стремится к бездне.

Но что Мальстремы и Гольфстримы!

Он мчится мимо,

неутомимо – мимо, мимо! –

неуловимо.

И моря черная воронка

кипит от страсти.

Но не порвется там, где тонко:

надежны снасти!

Усвоил я твои уроки,

морская ярость:

белеет парус одинокий,

белеет парус!

Напрасно ветер ураганный

пронзает уши.

Когда надеяться устану –

увижу сушу.

Как старый парус мой воспрянет!

О, верить мне бы:

Когда душа вот так устанет,

увидит – Небо!

* * *

Я точно не умру от легкомыслия:

земная жизнь груба и тяжела.

Пускай моя не выполнена миссия –

познать добро путем познанья зла,

Пускай мои слова наилегчайшие

под тяжестью своей изнемогли –

суди меня, казни меня, но знай, что я

шел к небу роковым путем земли.
 

* * *

О жизни что могу сказать своей? –

что состоит она из репетиций,

ведь на лице написано: плебей,

а скорчу рожу – истинный патриций!

О, сколько было смеха, сколько слез,

и меда сколько выпито, и яда!

Вся жизнь – игра,

и только смерть – всерьез, –

ее и репетировать не надо.

* * *

Пусть я унижен, опозорен,

отвергнут всеми – и тобой –

но дух мой бел; мой ворон чёрен.

И ясен взор мой голубой.

И в униженьях, и в позоре

свою я знаю высоту.

Голубизна небес во взоре,

и чёрный ворон на виду.

Мой чёрный ворон, злыдень старый,

мой верный друг, мой вечный враг, –

грози, грозя мне страшной карой,

пари вокруг, зовя во мрак.

Я знаю сам, насколько низок

мой дух пред горней высотой...

Но ворон мой, мой чёрный призрак,

как низок ты передо мной!

Я не стыжусь своих падений,

и я за всё платить готов,

хотя ещё мой ворон-гений

не прокричал последних слов...

* * *

На ветру дрожит листва

и пылит дорога...

Кто бы мне сказал слова

"Отдохни немного"?

Будет время - отдохну,

если время будет.

Но когда предамся сну,

кто меня разбудит?

Не дает покоя – жуть

русских революций, –

из-за них боюсь заснуть,

и боюсь проснуться...

* * *

Меня напрасно ты зовёшь

за правду драться,

ведь не настолько ж я хорош,

чтоб отозваться.

Пусть правит армия пройдох

моей эпохой,

но не настолько же я плох,

чтоб стать пройдохой.

Что многим можно – мне нельзя,

останусь сирым.

– Беритесь за руки, друзья,

боритесь с миром!

Ни в грязь не лезу, ни в князья:

калач я тёртый:

– Беритесь за руки, друзья,

катитесь к чёрту!

* * *

Кончается тысячелетье

и век мой подходит к концу –

который не мог разглядеть я,

который мне был не к лицу.

Родился ни поздно, ни рано –

а всё же себя не нашёл,

хотя я и жил без обмана,

и мне покорялся глагол.

Но мне удавалась лишь малость, –

другие поболе могли б...

Так странно, что жизнь состоялась,

так странно, что я не погиб.

Теперь и не знаю, откуда

я шёл, и куда я иду.

Но был я – и видимо буду –

неважно, в раю или в аду.