История
Эдуард ГИНДИН
КОРИЧНЕВАЯ ТРАГЕДИЯ НЮРНБЕРГА*
Продолжение. Начало в № 2, 3.
Глава 5. НАШЕ НЕСЧАСТЬЕ
Если продолжить разговор о том, как нацисты добивались народной поддержки, то можно сказать, что они выполнили программу-минимум – создали у немцев иллюзию законности своих действий. А вот нацистская программа-максимум – развратить немецкий народ – по большому счёту провалилась. Единственной их относительно удачной акцией в этом направлении можно признать т.н. «искупительный налог». 12 ноября 1938 г., сразу после «Хрустальной ночи», Геринг объявил, что в происшедшем виноваты евреи, и потребовал от них выплатить 1 млрд. марок. Эту «контрибуцию», в отличие от самого погрома, народ в целом одобрил. Впрочем, прекрасно помня, какими методами в социалистических государствах достигается такое «единодушное одобрение», я не могу утверждать, что Гитлеру удалось соблазнить немецкий народ чужим добром. «Аризацию» еврейского имущества тоже проводили не широкие народные массы под лозунгом «Грабь награбленное!». Нацисты заставляли евреев за бесценок продавать земельные участки, дома, машины, мебель – а «покупателями» были сами нацистские бонзы и их приближённые, которых уже не надо было развращать...
Вообще, к материальным ценностям немцы относились по-хозяйски, никто ничего (за редким исключением) не ломал и не крушил. В этом плане показательна история фонтана «Нептун», с 1902 г. стоявшего на Рыночной площади Нюрнберга. Это была копия того самого фонтана, который в 1797 г. был продан императору Павлу I. Отливку по гипсовому слепку с оригинала и установку фонтана на площади оплатил богатый нюрнбергский коммерсант Конрад Гернгрос. «Нептун» уже давно мозолил глаза Штрайхеру – Гернгрос был евреем. Однако щедрый и великодушный меценат, которого многие жители Нюрнберга ещё хорошо помнили (Гернгрос умер в 1916 г.), совершенно не вписывался в образ жадного и коварного еврея. Поэтому Штрайхер был вынужден идти окольным путём.
В июне 1933 г. он распорядился снять табличку с именем Конрада Гернгроса, подарившего фонтан городу. Затем целый год всякие «искусствоведы» непрерывно талдычили, что «Нептун» портит уникальный архитектурный ансамбль Рыночной площади. В апреле 1934 г. к этому хору присоединился Гитлер, потребовавший убрать фонтан до начала партийного съезда. Тогда бургомистр Либель, который хотел оставить «Нептуна» на прежнем месте, сдался, и фонтан был демонтирован. В 1937 г. его установили возле управления гауляйтера (на сегодняшней площади Вилли Брандта), т.е. прямо перед глазами у Штрайхера. Видимо, там ему «еврейский» «Нептун» больше не мешал...
С предприятиями, отнятыми у их еврейских владельцев, дело обстояло иначе. Поскольку этими предприятиями надо было руководить, нацистам нужны были люди арийского происхождения, что-то понимающие в экономике и не обременённые совестью. Они и получали в своё владение «аризированные», т.е. отнятые у евреев, предприятия. Самым лакомым кусочком были, конечно, магазины – например, хорошо известный в Нюрнберге универмаг «Вёрль» на оживлённой торговой площади возле старинной Белой башни. Его беломраморный фасад частично сохранился с 20-х годов, когда здесь был магазин мужской одежды, принадлежавший богатому еврейскому семейству Титц. Вдова владельца, Луиза Титц, с 1927 г. была замужем за неким Теодором Хартнером. В 1933 г., чтобы избежать «аризации», она зарегистрировала магазин на него, как на чистокровного арийца. После того, как были приняты «Нюрнбергские законы», Хартнер развёлся с Луизой, которая через месяц после развода покончила с собой. После смерти Хартнера в 1949 г. сын Луизы Титц от первого брака, Ханс Людвиг, приехавший из Израиля, сумел возвратить себе магазин, вернее то, что от него осталось.
...Если бы Хартнер умер чуть позже, или Ханс Людвиг Титц вернулся чуть раньше, они бы встретились, и Хартнеру пришлось бы что-то объяснять. Что же он мог рассказать сыну женщины, которую обворовал и довёл до самоубийства? Что он развёлся с ней из страха перед нацистами? Что он сам тоже пострадал от войны (23 апреля 1945 года магазин разграбили бывшие пленные, освобождённые американцами при взятии Нюрнберга)? Что если бы он тогда не оставил магазин себе, нашлись бы другие желающие поживиться?...
После войны такие разговоры были отнюдь не редкостью, и оправдываться приходилось не только перед евреями – немцев тоже арестовывали, и выжившие иногда находили тех, кто доносил на них в гестапо. Все оправдывались примерно по одной схеме – просили вникнуть в их непростую ситуацию, и не хотели признавать, что совершали преступления. Массовое сознание взвалило всю вину на Гитлера. А в отношении остальных – какие преступления, что вы, это было несчастье, которое обрушилось на всех немцев! Многих такой подход в общем и целом устроил. В первые послевоенные годы немцы поувольняли наиболее рьяных поклонников Гитлера и посадили тех, кого совсем уж нельзя было оставлять на свободе. А когда страсти улеглись, начали потихоньку выпускать посаженных и практически перестали ворошить общее прошлое...
К своему общему прошлому с евреями немцы обратиться не могли, поскольку сами же изгнали их из общества. Немецкие евреи никак не могли понять, почему они – родившиеся и выросшие в Германии, работавшие для неё, воевавшие за неё – вдруг оказались непонятно кем. Даже не «кем», а «чем» – некоей злой силой, разрушавшей народ и страну. Лучше всех это сформулировал Штрайхер, украсивший первую страницу своего «Штурмовика» чеканной фразой: «Евреи – наше несчастье!». Сегодня многие недоумевают, чего ждали те евреи, которые тогда не желали покидать Германию – неужели им было неясно, чем всё кончится? Мой ответ – они просто не могли считать себя несчастьем для своей родины, а представить себе «окончательное решение еврейского вопроса» в середине 30-х вообще никто не мог. Так что евреи, уцелевшие после войны, не собирались «входить в положение» немцев. Они приходили к тем, кто их разорил, и предъявляли счёт...
...Эта история началась в Нюрнберге в 20-х годах, когда Карл Йоэль и его жена Мета открыли небольшой бизнес: у себя в квартире они упаковывали бельё в пакеты и отвозили на почту для рассылки клиентам. Сначала возили на тележке, машину купили позже, когда появились первые заработки. Поскольку заказов становилось всё больше, стали шить бельё сами, затем наняли нескольких работниц... К началу 30-х это была уже процветавшая мануфактура, где шили постельное бельё, фартуки, рубашки, рабочую одежду и многое другое. Своих работниц Карл Йоэль не обижал, чем богаче он становился, тем больше заботился о них. Образцовое предприятие – было бы, если бы Йоэль не был евреем и жил бы не при нацистах...
Сначала он просто не обращал внимание на штрайхеровские эскапады. Потом, поняв, что тот не уймётся, переехал с семьёй в Берлин. Он всё ещё верил, что Штрайхер – это чисто нюрнбергское явление, а в Берлине они будут в безопасности. «Мы ведь немцы, такие же, как все». Однако наивным человеком Йоэль не был, и в 1938 г. всё понял. Он продал своё предприятие и вся семья уехала в Швейцарию, откуда позднее они переехали в США. Брат Карла Леон отказался ехать – он был офицером, награждённым Железным крестом, и верил, что уж ему-то нацисты ничего не сделают. Леон Йоэль и вся его семья погибли в концлагере...
Мануфактуру Йоэля приобрёл молодой предприниматель из Вюрцбурга Йозеф Неккерман, банкир по образованию. Опыт подобных «приобретений» у него был – ещё в 1935 г. он дёшево купил в Вюрцбурге магазин тканей у его еврейского владельца. Цена, назначенная Йоэлем за своё предприятие, и без того была низкой, но Неккерман ухитрился снизить её более чем вдвое. Однако даже этих денег бывший владелец не получил – счёт, на который их перечислили, был заморожен, поскольку после отъезда за границу Йоэля лишили немецкого гражданства. Распорядителем этого счёта стал опять-таки Неккерман, руководивший всеми делами из Берлина. Там он уютно устроился на вилле, ранее принадлежавшей семье Йоэль. А нюрнбергская мануфактура была уничтожена во время бомбёжки – когда Гельмут, сын Карла Йоэля, в качестве американского военнослужащего приехал в 1945 г. в Нюрнберг, он нашёл на месте здания только печную трубу.
...Известен адрес того здания – Singerstrasse, 26. Но сейчас на этом месте – сплошная стена жилых домов, каменные джунгли большого города. О бывшей мануфактуре ничего не напоминает. Кстати, берлинскую виллу Йоэля, доставшуюся Неккерману, тоже разбомбили в декабре 1943 г. Всё-таки права старая поговорка – за что не доплатишь, того не доносишь...
В 1957 г. Карл Йоэль через суд добился выплаты компенсации за свою мануфактуру. Йозеф Неккерман, отделавшийся при денацификации небольшим штрафом, к тому времени уже был успешным предпринимателем, и 2 млн. тогдашних марок, которые ему пришлось заплатить, его не разорили. Йоэлям хватило этих денег, чтобы в 1964 г. вернуться в Нюрнберг. В 1971 г., после смерти жены, Карл перебрался в Вену, где умер в 1982 г. Сын Гельмут не последовал за родителями – он был специалистом по телекоммуникациям, сотрудником американской компании «Дженерал Электрик», и ездил по всему миру. В 1949 г. у него родился сын Вилли, внук старого Карла. Став музыкантом, Вилли стал называться на американский манер – Билли Джоэль. Под этим именем он известен любителям джаз-рока во всём мире.
О своих немецких корнях он прекрасно помнит, неоднократно бывал в Германии с концертами, в том числе и в Нюрнберге. Отношение его к Германии очень трезвое и взвешенное. «Мы ни в коем случае не должны забывать о том, что произошло», – говорил он в 1996 г., давая интервью международному музыкальному журналу «Роллинг Стоун», – «но надо смотреть в будущее и стараться поправить разрушенное. Я уверен, что музыка здесь может помочь, и надеюсь, что всё это нацистское дерьмо никогда не повторится».
...Взгляды Билли Джоэля как нельзя лучше подходили для замысла австрийской журналистки Беаты Тальберг – хотя ни Карла Йоэля, ни Йозефа Неккермана уже нет на свете, может быть, их внуки, встретившись, найдут общий язык? В 2001 г. она организовала такую встречу, но ничего хорошего из неё не вышло. Внуки Неккермана – Лукас, Марк и Юлия – не хотели говорить о том, что их дед что-то у кого-то отнял. По их мнению, он не делал ничего противозаконного, просто время такое было. А что во время войны на его предприятиях работали пленные – так им было там лучше, чем в концлагере. В конце концов, у Неккермана не оружие делали, а шили зимнее обмундирование для вермахта. Услышав такое, Билли и его сводный брат Александр поднялись и стали прощаться...
Ханс Людвиг Титц и Карл Йоэль после войны смогли вернуть своё добро – хотя бы частично. Те же, кто не обладал должной коммерческой хваткой, или те, чью правоту можно было хоть как-то оспорить, оставались с пустыми руками. Например, нюрнбергский инженер Йозеф Ганц, чьим противником был не кто-нибудь, а сам Фердинанд Порше, великий конструктор, известный автомобилистам всего мира. В Нюрнберге Ганц работал на заводе «Арди», где делали мотоциклы. Корпуса завода на Preißlerstrasse частично сохранились, сейчас они принадлежат немецкой телефонной компании «Телеком». Однако мотоциклы интересовали Ганца мало – подлинной его страстью были автомобили, за свою жизнь он их сконструировал около 30. В 1933 г. на берлинской автомобильной выставке 35-летний инженер продемонстрировал свой автомобиль «Стандарт-Супериор», который уже можно было приобрести...
После выставки Ганца арестовали и конфисковали все его чертежи и патенты. В марте 1934 г. он был освобождён и уехал через Лихтенштейн в Швейцарию – немецким евреям, желавшим эмигрировать, в те годы ещё не чинили особых препятствий. Вскоре после этого Порше представил свой проект на конкурс «народного автомобиля», объявленный Гитлером. На конкурсе Порше победил и получил право делать свой «Фольксваген», очень похожий на «Супериор» Ганца. Машина Порше имела такое же заднее расположение мотора, такую же сепаратную плавающую подвеску колёс, такую же характерную форму кузова, из-за которой «Фольксваген» получил прозвище «Жук» (прототип «Супериора», появившийся в 1931 г., тоже назывался «Майский жук»). После войны Ганц, с 1951 г. живший в Австралии, безуспешно пытался доказать, что Порше присвоил его патенты. Непрерывная тяжба отразилась на здоровье – Йозеф Ганц перенёс несколько инфарктов и скончался в 1967 г.
...Присвоил ли Порше конструкцию Ганца? Для меня это – вопрос открытый. До того, что придумал один человек, может додуматься и другой, ничего при этом не воруя, а просто следуя инженерной логике. Например, заднее расположение мотора, скорее всего, было следствием его конструкции, а не гениальной придумкой Ганца. Ни он, ни Порше моторы не делали, а те, что подходили для небольшого «народного автомобиля», можно было разместить только сзади, на «горбу», который и делал автомобиль похожим на майского жука. И вообще, для серийного изделия конструкция – это ещё не всё. «Жук» стал машиной-легендой не в конструкторском бюро Порше, а в цехах Вольфсбурга, где его «доводили» и «вылизывали» тысячи безымянных инженеров и технологов. Всё это происходило без участия Ганца, чьи судебные иски наверняка воспринимались, как помеха в работе тех, кто после войны восстанавливал немецкую автомобильную промышленность. Нет, они, конечно, соглашались, что нацисты поступили с Ганцем несправедливо...
О справедливости и её восстановлении я как-то задумался возле того самого «Нептуна», который был изгнан нацистами с Рыночной площади. В 1962 г. этот фонтан был установлен в городском парке, в центре небольшого искусственного пруда. Пруд, конечно, гораздо скромнее, чем тот, что в петергофском Верхнем парке, где стоит подлинный «Нептун». Но нюрнбергский дублёр владыки морей тоже выглядит вполне импозантно в окружении родной стихии. С тем, что фонтан размещён в высшей степени удачно, согласны практически все – однако не утихают требования восстановить историческую справедливость и вернуть «Нептуна» на Рыночную площадь, где он стоял в специальном бассейне из чёрного мрамора. Я вспоминаю старые фотографии – действительно, фонтан выглядел там красиво, и бассейн был роскошный, хотя для морского царя, пожалуй, тесноватый...
А если серьёзно – для восстановления справедливости нередко приходится совершать новую несправедливость. Справедливо ли будет сейчас убрать фонтан из городского парка, который без «Нептуна» уже и не представить? Справедливо ли было бы, если жители Нюрнберга, вместо того, чтобы разбирать руины, стали бы разбираться, кто перед кем виноват? Так что я понимаю тогдашних немцев, которые решили – прежде, чем восстанавливать справедливость, мы все вместе восстановим нашу страну. Только вот, восстановив страну, они так и не стали восстанавливать справедливость. Отмахиваясь от тех, кто напоминал о вине и ответственности, тогдашнее поколение немцев всё больше замыкалось в себе, погружаясь в своего рода ступор. Вывести из него мог только шок – и таким шоком в декабре 1970 г. стал поступок тогдашнего канцлера Вилли Брандта.
Снимок Брандта, стоящего на коленях перед памятником погибшим в варшавском гетто, обошёл весь мир, став символом новой Германии. Но в самой Германии реакция была иная. Проведённый опрос показал, что 48% немцев осудили своего канцлера. Результат был вполне ожидаемый – разве додумались бы встать на колени Фердинанд Порше или Йозеф Неккерман?
Именно политика Вилли Брандта не только изменила отношение к Германии в мире, но и переломила ситуацию в самой Германии, где сегодня невероятно много делается для осмысления прошлого. Я уже не говорю о музеях и книгах – достаточно включить телевизор, где чуть ли не каждый день идут исторические передачи с кадрами старой кинохроники.
Страна заботится о том, чтобы её граждане усвоили уроки истории, ибо их забвение стало бы для всех немцев подлинным несчастьем.
Глава 6.
ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ЧУДО ГИТЛЕРА
Рассказывая о том, как национал-социалистическое «государство для всех» завоёвывало себе популярность у немцев, я пообещал подробный разговор об экономике этого государства. Симпатии к новой власти, пробудившей в народе чувство общности и вернувшей былые традиции (что для Нюрнберга было особенно важно), имели под собой солидную экономическую основу – Гитлер дал людям работу и достаток. Но сказав, ЧТО сделал Гитлер для немцев, надо объяснить, КАК ему это удалось? Все правительства времён Веймарской республики только разводили руками и кивали на объективные экономические законы, а Гитлер (по отзывам знавших его людей, в экономике не разбиравшийся) пришёл – и пожалуйста... То, что он совершил, тогдашние немцы считали чудом – и я должен признать их правоту. Ведь если происходит нечто, ранее невозможное, и никто объяснений не даёт, остаётся только это...
...Мне ужасно не хотелось оставлять Гитлеру ореол чудотворца. Поэтому пришлось выяснять, что же он такое тогда придумал. Собственно, экономические мероприятия, проводившиеся нацистами – строительство автобанов, гонка вооружений и т.п. – сами по себе вопросов не вызывали и чудесами не выглядели. Непонятно было другое – где Гитлер брал деньги на всё это? Я понимал, что ответ надо искать не в Нюрнберге, и поэтому возник новый вопрос – уместен ли в данной книге рассказ о проблемах, которые к городу отношения не имели? Хотя, что значит – не имели? Нюрнбергские предприятия финансировались по тем же самым схемам, что и во всей Германии, и в городе жили такие же немцы, считавшие, что Гитлер сотворил чудо. Другое дело, что ситуация в Нюрнберге была в некотором смысле особенной, потому что он получил от Гитлера своё собственное «экономическое чудо» из двух компонентов:
Во-первых, Нюрнберг был объявлен «городом фюрера». Это означало не только солидные финансовые дотации, но и личную помощь Гитлера в решении городских проблем. Спросите любого начальника (не обязательно бургомистра), что означает право обращаться непосредственно к Первому Лицу...
Во-вторых, проблема безработицы в Нюрнберге была закрыта благодаря грандиозной строительной программе. С 1934 г. в городе началось строительство гигантского комплекса для партийных съездов, давшее работу тысячам горожан. Об этом комплексе, а также о том, что связано с нюрнбергскими съездами, речь пойдёт во второй части книги. К ней можно переходить прямо сейчас, если про финансирование экономики неинтересно, или с ним и так всё ясно. А я, как говорят немцы, «вгрызаюсь в кислое яблоко» гитлеровских финансов...
Скудость собственных экономических познаний Гитлера не останавливала. Он верил, что им руководит само Провидение, которое в нужный момент подскажет, что делать – и это будет нечто всеобъемлющее, поскольку Гитлер мыслил в глобальных категориях, и не разменивался на мелочи, вроде экономики и финансов. Ему действительно удалось выдвинуть лозунг, который оказался эффективным и привлекательным для народа. По гитлеровскому замыслу, Германия должна была стать независимой от мировой экономики, прежде всего – от мировых финансовых рынков. Немцы должны развиваться, опираясь на собственные силы, и не надеясь на поставки из-за границы. Как такого добиться – Гитлер не знал, но над этим, говорил он, пускай ломают голову специалисты.
Неудивительно, что призыв к опоре на собственные силы нашёл поддержку именно у трудолюбивых немцев. К моменту прихода Гитлера к власти количество безработных в Германии превысило 6 млн., и это были отнюдь не лентяи. Высокая безработица была следствием того, что в Веймарской республике постоянно повышались налоги, урезались социальные выплаты, снижались зарплаты. Такая политика загоняла экономику Германии в глубокую депрессию. Выходом из неё могла бы стать денежная эмиссия, т.е. печатание денег правительством (которое на эти деньги должно создавать рабочие места). Но тогдашние правители, напуганные чудовищной инфляцией 1923 г., не хотели даже слышать об эмиссии.
Немецкие банкиры и промышленники тоже понимали, что экономику Германии не поднять без активной роли государства в создании рабочих мест. Но они видели также, что тогдашние политики были неспособны эффективно руководить, и что надо искать кого-то другого, готового осуществить решительные реформы. Те, чьи взоры обратились к Гитлеру, в начале 1932 г. образовали т.н. «кружок для изучения вопросов экономики», после 1933 г. переименованный в «кружок друзей Гиммлера». В него входили около 20 (позднее – более 30) предпринимателей, которые готовили экономическую программу нацистов (и жертвовали им крупные суммы). 19 ноября 1932 г. они написали письмо тогдашнему германскому президенту Гинденбургу, предложив ему назначить канцлером Гитлера, как главу самой влиятельной в то время партии.
Среди подписавших то письмо был и отставной председатель Рейхсбанка Яльмар Шахт. В отставку он ушёл в 1930 г., как раз из-за несогласия с финансовой политикой тогдашнего правительства. Будучи опытным банкиром, он понимал, что для выхода из депрессии нужны деньги, но взять их негде, а печатать нельзя – ничем не обеспеченные деньги, как в 1923 г., затопят страну. Эту, на первый взгляд, неразрешимую задачу Шахт решил. Он придумал, как печатать деньги, не печатая их. Но чтобы претворить в жизнь найденное решение, ему нужен был Гитлер с его идеей экономической автономности Германии. Интересно, что именно Шахт считал Гитлера не разбирающимся в экономике. Правда, не страдавший от скромности отставной банкир был уверен, что в экономике по-настоящему разбирается только он сам...
Они нашли друг друга. Гитлер, на которого шахтовская компетентность и самоуверенность произвели выгодное впечатление, наконец-то услышал от специалиста именно то, что хотел услышать – экономику Германии можно поднять, только сделав её независимой. А Шахт знал, что только Гитлер может дать ему карт-бланш на воплощение задуманного. Так и случилось. В марте 1933 г. Яльмар Шахт был назначен председателем Рейхсбанка, получил от рейхсканцлера Адольфа Гитлера все необходимые полномочия и приступил к выполнению своего плана, который за неполные пять лет сделал из депрессивной экономики процветающую, и вошёл в историю под именем «векселя МЕФО».
Вексель – это не что иное, как долговая расписка. Её берут у должника, надеясь когда-нибудь получить по ней деньги. По ней же можно, поскольку в нашем мире деньги не принято давать даром, получать проценты с суммы долга. Благодаря этому векселя в финансовом мире имеют хождение в качестве ценных бумаг. И вот в мае 1933 г. представители нескольких крупных немецких предприятий – «Сименс», «Круп», «Рейнметалл» и др. – создали фирму под названием «Металлургическое исследовательское общество» (МЕФО – немецкая аббревиатура её названия MEtallurgische FOrschungsgesellschaft). Эта фирма ничего не исследовала – она только выпускала векселя своего имени, т.е. обещала отдать долги, которых не делала.
Однако за небольшую фирму поручился Рейхсбанк, имевший в ней своего представителя (но не имевший доли в её уставном капитале!). Рейхсбанк обязался беспрепятственно принимать векселя МЕФО и платить по ним 4% годовых. Правда, дисконтировать эти векселя, т.е. получить по ним наличными, можно было не в любой момент, а только по истечении определённого срока (сначала его установили в полгода, но затем несколько раз продляли). Зато существовало правило, по которому векселя МЕФО можно было не проводить ни по банковским балансам, ни по госбюджету. Поэтому немецкие банки с удовольствием брали векселя, которые не надо было показывать своим иностранным акционерам, и за которые не надо было платить налог государству.
Дальше происходило следующее. Предприниматель, получивший государственный заказ (или государственный орган, финансирующий общественные работы вроде строительства автобанов), обращался в фирму МЕФО и через неё выписывал векселя на сумму заказа. Векселя поступали в банки (охотно их принимавшие), и все расчёты субподрядчиков между собой производились векселями же. Поскольку у каждого предприятия, задействованного в проекте, приход и расход постоянно перемежаются, то к моменту дисконтирования от первоначального объёма векселей оставалась лишь небольшая их часть, которая и превращалась в наличные. Вот это и было главной «изюминкой» в плане Шахта. Гарантию того, что выделенные средства не хлынут на рынок, а пойдут в основные фонды, т.е. на создание рабочих мест, обеспечивали сами же эти средства. То, что творилось в Советском Союзе в последние годы перестройки, когда госпредприятия обналичивали свои основные фонды через кооперативы, Шахт сделал невозможным в принципе...
Поскольку всю эту систему надо было прятать от иностранцев, государство стало постепенно прикрывать биржи. В результате стало невозможно добывать необходимые оборотные средства на мировых финансовых рынках. Поэтому государство перевело внешнюю торговлю на т.н. клиринговую схему, т.е. на товарообмен. Что-то купить за границей стало возможно только у тех, кто был готов брать немецкие товары. Однако по клирингу можно было получить далеко не всё необходимое, а кроме него был только один путь – платить золотом. В результате к концу 1937 г. Германия истратила 86% золотого запаса, который она имела в 1933 г. Когда в 1938 г. Гитлер «добровольно присоединил» Австрию, оказалось, что золота у этой маленькой горной республики втрое больше, чем у Третьего рейха. Понятно, что австрийское золото переехало в Берлин...
Средства, влитые в немецкую экономику, сделали своё дело. Полностью исчезла безработица. Была построена восхитившая весь мир сеть автобанов, выросли новые металлургические и автомобильные предприятия, появились новые отрасли промышленности – самолётостроение, заводы по производству синтетического бензина, и т.п. Однако в любом деле главное – вовремя его завершить. Шахт, разумеется, имел полную информацию о положении дел в Германии, т.к. главный банкир был с 1934 по 1937 г. также министром экономики – в 1937 г. Геринг, почуявший, что «а жизнь-то налаживается!», забрал эту должность себе.
В 1938 г. Шахт понял, что возможности экономического роста исчерпаны. Векселя МЕФО (их к тому моменту было выпущено на 12 млрд. марок) уже не оборачиваются внутри страны, а оседают в банках, которые скоро понесут их в Рейхсбанк. И придётся по этим векселям платить (мысль устроить дефолт, как в России в 1998 г. , тогда ещё никому в голову не приходила)...
Шахт настоял на прекращении выпуска векселей и разработал план их погашения. Но это было последнее, что он сделал как председатель Рейхсбанка. Гитлер, вошедший во вкус «денег из воздуха», в начале 1939 г. снял Шахта с должности, оставив в правительстве в качестве «министра без портфеля». В 1943 г. Шахт перестал быть и им, а в 1944 г., после покушения на Гитлера, был арестован гестапо, якобы за связь с заговорщиками, и до конца войны просидел в концлагере.
В 1945 г. Яльмар Шахт вместе с главными нацистскими преступниками предстал перед Нюрнбергским международным трибуналом. Судили его за то, что он способствовал подготовке Германии к захватнической войне. Львиная доля векселей МЕФО шла в военную промышленность, либо на предприятия двойного назначения. Безработица стремительно снижалась, кроме всего прочего, ещё и потому, что молодёжь призывали в армию, которая стремительно росла. Всё это, разумеется, происходило с ведома и при участии Шахта. Но суд его оправдал – видимо, помогла та отсидка в концлагере, а также то, что Шахт не был членом партии (точнее говоря, не вступал в неё – хотя в 1937 г. Гитлер элегантно принял Шахта в партию, вручив ему «Золотой значок почётного члена НСДАП»). После освобождения Шахт вёл активную жизнь – основал банк в Дюссельдорфе, написал автобиографию, полную самовосхвалений, и до конца жизни (он умер в 1970 г.) не мог понять, за что же его судили. Ведь когда он руководил немецкой экономикой, никакой войны не было, Германия процветала, а немцы были в восторге от своего руководства...
К войне людей надо готовить иначе. Тому, кто будет воевать, надо внушить то удивительное чувство товарищества, когда теплеет в груди оттого, что в одном ряду с тобой, локоть к локтю, стоят такие же славные парни, как ты сам. Внушить восхищение силой, когда захватывает дух при виде бесконечных шеренг в стальных касках, над которыми плывут самолёты, выстроившиеся в огромную свастику. Внушить ощущение, что ты – частичка этой силы, слитая с миллионами таких же безликих частичек. Внушить, наконец, слепой восторг перед Ним. «Фюрер, прикажи – и мы пойдём за тобой!» Для того, чтобы внушить такое миллионам немцев, сделав их послушными исполнителями воли Гитлера, нацистам нужен был грандиозный спектакль. Именно таким спектаклем были партийные съезды в Нюрнберге. О них – вторая часть этой книги...
(продолжение следует)