День Победы
Моя эвакуация
Когда началась война, мне не было ещё и 6 лет. Но столько произошло событий, которые я хорошо помню. Наша семья (мама, 14-летний брат и я) уезжала в эвакуацию из Крыма в августе 1941 года вместе с детским садом, где мама работала педиатром.
Отец через несколько дней уходил на фронт – военврач. Этот первый этап нашей эвакуации я помню хуже. В памяти остались платформы с зерном, на которых мы ехали много дней. И однажды утром все замерли, увидев необыкновенной красоты пейзаж: словно нарисованный на небе Казбек. Кавказ. Место жительства – Минеральные Воды. Впервые в жизни мне позволяют пить не кипячёную воду. Голод, тревоги. Но первое ощущение того, что мир перевернулся, это отрешённый взгляд мамы, которой я показала красивый цветочек в поле. Никогда она не была такой невнимательной.
Через несколько месяцев, ранней весной 1942 года, нас ждала неожиданная, невероятная радость. На рассвете в наше окно постучался отец. Он после контузии лежал в одном из госпиталей Пятигорска, остался в госпитале врачом. Он разыскивал нас, а мы оказались недалеко друг от друга. Я на всю жизнь запомнила это состояние абсолютного счастья и невероятный аромат горохового супа из концентрата – паёк врача.
К этому времени к нам из Симферополя приехала мамина старшая сестра, которая жила с нами всю жизнь. Вначале она не хотела покидать симферопольскую квартиру. Она помнила Екатеринослав 1918 года. Бесконечная смена красных, белых, петлюровцев и махновцев. Когда пришли петлюровцы, все старшие дети успели спрятаться, а младшего 13-летнего сына на глазах матери подняли на штыки и сбросили вниз с 3-его этажа. На фоне этих бандитов немецкая армия выглядела тогда достаточно цивилизованной. Вначале невозможно было поверить в полное истребление евреев. Но слухи уже шли, и сестра сумела уехать из Крыма.
Затем было лето 1942 года. Стремительное наступление немецких войск. Времени для экстренной эвакуации населения нет.
Утром приходит из Пятигорска отец – добирался где пешком, где на подводах. У него отпуск на 24 часа. Он назначен главным врачом госпиталя. Много тяжело раненых и обожжённых танкистов. Вывезти их всех невозможно. Выделили состав, который должен ехать на Красноводск. Пути разбомблены, эвакуация в этом направлении давно закончилась. Было решено отправить всех в никуда, лишь бы не оставлять под фашистами.
В сформированном из нескольких вагонов составе был главврач – мой отец, врач – моя мама, пассажиры – брат, я, мамина сестра. К утру следующего дня мы обязаны были быть, к моменту погрузки раненых, на месте.
Но дома, в Минеральных Водах, не было брата. Всех школьников, начиная с 7-ого класса, послали на уборку урожая в колхозы.
После этой истории я твердо убедилась, что у кого-то из нас пятерых был ангел-хранитель. Родители решили, что женщин немцы всё-таки не тронут. Ждать нельзя. Отец пойдёт в колхоз, найдёт сына, и они пойдут в Пятигорск. Мама срочно готовит небольшой узелок с вещами сына. Мы идём проводить отца до угла. На углу все останавливаются и прощаются. В этот момент подходит брат. Колхозные поля стали бомбить, и все дети разбежались. Мы не разминулись. Это было невероятно.
C мамой, папой и братом С братом
Не тратя времени, мама вернулась за документами. И мы пошли в Пятигорск ночью пешком. Несколько раз нам посчастливилось подъехать на перекладных. К утру, сонные и уставшие, мы добрались до Пятигорского вокзала. Вокзал был забит беженцами. Тётю усадили на скамейку с нехитрым скарбом. Она подзывает нас и показывает на подозрительного мужчину: вероятно, вор. Через некоторое время он подходит к тёте и спрашивает её: «Ты Маня?». Это оказался ее родной старший брат, бежавший во время гражданской войны из Днепропетровска. Он жил с семьёй в Луганске и не виделся со своей сестрой с 1918 года.
На вокзальную площадь прибывали последние грузовики для эвакуации. Дядя, его жена, беременная дочь имели места на один из них. Без документа на посадку можно было с собой взять только ребёнка не старше 7 лет. Я подходила. Все собрались, плакали и уговаривали моих родителей, чтобы меня отдали им. Было совершенно понятно, что наша семья едет на смерть. Должен же кто-то из семьи выжить. Родители согласились. Вскоре подъехал грузовик – толпа, крики, драка, меня передали по рукам. Мама бежала за грузовиком, упала в пыль, закричала: «Верните мне дочь! Мы будем умирать все вместе!» Меня выкинули на дорогу.
Почти все, кто эвакуировался в последние дни с Кавказа по автомобильной дороге, погибли. В том числе и наши родственники.
Поезд на Красноводск шёл целый месяц. Бомбили и обстреливали поезд ежедневно. Красный крест с крыши сняли – это была мишень. Часто останавливались и ремонтировали разбитые пути. Во время обстрелов все, кто мог, выбегали из составов и прятались под вагонами.
Однажды я спрыгнула со ступенек. Надо мною низко летел самолёт и отстреливал всех спасающихся. Смеющееся, в охотничьем азарте лицо летчика, я помню до сих пор. Раньше я часто это видела во сне.
Когда мы приехали в Красноводск, наш состав уже никто не ждал. Оставшихся в живых раненых перераспределили в госпиталя. Отца и мать долго перепроверяли. Нам осталось много бесхозных шерстяных одеял. Наступала осень, и они были нашей одеждой, нашим спасением. Эти одеяла служили нам еще долгие годы.
Дальше был кишлак в Средней Азии, куда направили родителей. Жизнь при больнице. Все эпидемии военных лет прошли рядом – сыпной тиф, чесотка, трахома.
Два врача на огромный горный район. Прикреплённая старая кобыла для отдалённых, зимой недоступных районов. Уважительное отношение людей, впервые увидавших не муллу, а настоящих врачей. Через полгода отец свободно владел киргизским и читал Токтогула на родном языке (мне бы его способности!).
Когда мы возвращались на родину в Крым в 1946 году, за нами шла плачущая толпа – уезжал доктор – «Большой доктор!»
Жизнь в Киргизии – это скорее из истории про дружбу народов, и это не было фарсом. В Киргизии наша эпопея беженцев кончилась.