Личность
«Рефлекс свободы» великого экспериментатора
К 165-летию со дня рождения академика И.П.Павлова
Истина делает нас свободными.
Есть люди, обладающие уникальным даром глубоко проникать в причинно-следственные связи между явлениями живой природы и окружающего мира и, в силу этого, способные в отличие от многих других на десятки лет прозревать время. Одним из таких людей был, несомненно, великий русский ученый-физиолог академик Иван Петрович Павлов (14 (26).09.1849 – 27.02.1936).
Большинству соотечественников академик Павлов известен как создатель учения о высшей нервной деятельности (изучение условных рефлексов), автор классических трудов по физиологии пищеварения и кровообращения и, наконец, как первый российский лауреат Нобелевской премии. Труды И.П. Павлова получили признание со стороны ученых всего мира. В 1935 году на 15-м Международном конгрессе физиологов в Ленинграде Павлов был увенчан званием «старейшины физиологов мира». Больше ни один из биологов не удостаивался подобной чести.
В значительно меньшей степени известны общественно-политические воззрения ученого, в первую очередь, его страстное неприятие той системы тоталитарной власти, которая установилась в России после большевистской революции 1917 года.
Именно он первым осознал и попытался довести до сведения всего российского общества, а также власть предержащих, мысль о том, что эксперимент в науке и эксперимент по насильственному изменению общественного строя есть вещи взаимоисключающие. Если естественно-научный эксперимент, как метод, предполагает получение новых знаний, обеспечивающих продвижение человечества вперед по пути прогресса, то некоторые социальные эксперименты становятся, наоборот, препятствием и даже помехой на пути этого движения.
165-летие со дня рождения великого ученого – лишний повод поразмыслить и сегодня над этим несоответствием.
И.П. Павлов появился на свет в семье священника в 1849-м году, в период правления Николая I, когда еще были в ссылке оставшиеся в живых декабристы, а умер в разгар сталинских репрессий – зимой 1936-го. Жизнь и первоначальное духовное образование прочили ему, казалось бы, естественную священническую карьеру, но неожиданно оставив обучение в Рязанской духовной семинарии, И.П. Павлов всерьез увлекается наукой. Поводом тому послужила прочитанная им на последнем курсе семинарии книга профессора И.М. Сеченова «Рефлексы головного мозга», перевернувшая его жизнь. Он уезжает в Петербург, поступает на естественное отделение физико-математического факультета университета и с блеском его заканчивает, после чего продолжает свое образование в медико-хирургической академии.
Можно встретить много спекуляций по поводу отношения Павлова к религии. Сам он писал: «Человеческий ум ищет причину всего происходящего, и когда он доходит до последней причины, – это есть Бог. В своем стремлении искать причину всего он доходит до Бога. Но сам я не верю в Бога, я неверующий».
Тем не менее, будучи убежденным материалистом, он до конца жизни не порывает связей с религией, посещает по праздникам службы, держит на видном месте иконы, соблюдает церковные посты, приводя тем самым в смятение большевиков. К этому у него имелись два побудительных мотива. Один – глубоко личный: воспоминания детства, запавшая в душу красота религиозных обрядов. Второй – сугубо общественный: категорическое неприятие большевистского террора в отношении православной церкви, попрания ими свободы совести и открытое проявление солидарности с гонимыми.
Начало его научной карьеры совпадает с возникновением в Петербурге Императорского Института экспериментальной медицины, созданного по инициативе одного из просвещеннейших людей того времени, мецената и реформатора принца Ольденбургского, взявшего в качестве образца для создания этого учреждения институт Пастера в Париже. Возглавить физиологическое отделение этого Института принц предложил Павлову, зарекомендовавшему себя к тому времени вдумчивым исследователем. Именно в лабораториях этого института И.П. Павлов провел свои знаменитые исследования по физиологии пищеварения, которые принесли ему в 1904 году Нобелевскую премию.
Февральскую революцию 1917-го года Павлов, как и многие просвещенные люди России, принял с энтузиазмом и точно так же, как и большинство из них, резко отрицательно отнесся к октябрьскому перевороту. По сути, с этого момента и начинается его конфронтация с новой властью.
В 1920-м году он обращается с письмом к правительству большевиков с просьбой отпустить его с семьей в эмиграцию, откровенно высказав свое неприятие коммунистического эксперимента.
В условиях послереволюционной разрухи фактически прекращается финансирование научных исследований, а у Павлова к тому времени было множество приглашений от зарубежных коллег из иностранных академий продолжить работу за границей. В частности, Шведская Королевская Академия наук несколько раз делала ему предложение переехать в Швецию, где ученому обещали создать самые благоприятные условия для жизни и научных исследований, причем в окрестностях Стокгольма планировалось построить по желанию Павлова такой институт, какой он захочет. В конечном итоге, однако, преклонный возраст и сохранившееся у ученого с дореволюционной эпохи чувство патриотизма, с одной стороны, а также стремление большевиков, с другой стороны, не допустить до эмиграции ученого такого уровня, как Павлов, удержали его от отъезда.
Стиснув зубы, большевистская власть вынуждена была терпеть свободолюбие великого ученого, при этом Ленин лично издал распоряжение обеспечить Павлову все необходимые условия для работы. Последовало соответствующее постановление Советского правительства, и Павлову построили великолепный институт в Колтушах под Ленинградом, где он проработал до самой смерти в 1936-м году, проводя свои знаменитые эксперименты.
Между тем еще за год до рождения ученого в 1848 году в Европе появился документ под названием «Манифест Коммунистической партии», который теоретически обосновывал возможность проведения еще более масштабного эксперимента, чем те, которые впоследствии всю жизнь ставил Павлов. Речь шла об эксперименте над целым обществом и даже, быть может, в мировом масштабе.
Идея осуществить на практике подобный эксперимент будоражила лучшие европейские умы, многих, однако, отпугивал огромный риск. По этому поводу в конце 19-го века вполне определенно высказался немецкий канцлер Отто Бисмарк: « Социализм построить, конечно, можно, но для этого надо выбрать страну, которую не жалко».
В 1917 году такой экспериментальной страной и стала Российская империя. Будучи сам великим экспериментатором, Павлов сумел в полной мере оценить его осуществление. В то время как его коллеги-профессора бегут из страны, либо становятся конформистами (здесь стоит вспомнить также насильственную высылку значительной части российской интеллектуальной элиты, так называемый «философский пароход»), Иван Павлов гневно осуждает разгон Учредительного собрания. Позднее он пишет письма в Совнарком, где именует большевистскую революцию не иначе как «большевицкий эксперимент», а в его кабинете висит портрет не пролетарского вождя, а принца Ольденбургского.
Вообще следует отметить, что противостояние академика Павлова и советской власти имело длительную историю: вначале его пытались запугивать, задерживать, допрашивать. Чекисты конфискуют шесть золотых медалей ученого, полученных им в разные годы, а также остаток денежной суммы Нобелевской премии. Впоследствии, однако, именно эта премия и сама международная известность академика Павлова становятся для него своего рода охранной грамотой, гарантирующей ему пожизненную защиту от репрессий. Сам ученый при этом приобретает как бы статус «антисоветчика в Законе», на что власть пытается намеренно закрывать глаза.
Защищенный своим привилегированным положением, но не переставая при этом оставаться открытым и бескомпромиссным критиком большевиков, Павлов публично атакует государственную политику новой власти на общественных собраниях, где другие инакомыслящие вынуждены были молчать. Его репутация распространяется далеко за пределы Петербурга, аудитории, в которых выступает ученый, всегда переполнены, его общественные заявления доходят до окраин России, откуда рядовые жители пишут ему, делясь своими горестями и заботами.
Силой своего авторитета И.П. Павлов спас от разрушения несколько храмов в Петербурге, а по количеству вызволенных из сталинских застенков с ним не мог сравниться никто из крупных общественных фигур того времени.
Большой общественный резонанс вызывает серия его публичных лекций, в которых ученый выражает свое отношение к большевистской революции. Названные «Об уме вообще», «О русском уме», «Основы культуры животных и человека», эти лекции, в основу которых были положены его исследования по условным рефлексам, объясняли национальную трагедию России слабостью «русского типа».
Их тон очевиден из вступления к первой лекции: «Если я, в теперешнем своем виде, никогда не певший, никогда пению не учившийся, – воображу, что я обладаю приятным голосом и что у меня исключительное дарование к пению, – и начну угощать моих близких ариями и романсами, – то это будет только забавно. Но если целый народ, в своей главной низшей массе недалеко отошедший от рабского состояния, а в интеллигентных слоях большей частью заимствовавший лишь чужую культуру, и притом не всегда удачно, народ, в целом относительно мало давший самостоятельного и в общей культуре, и в науке, – если такой народ вообразит себя вождем человечества и начнет поставлять для других народов образцы новых культурных форм жизни – то мы стоим тогда перед прискорбными роковыми событиями, которые могут угрожать данному народу потерей его политической независимости».
Более всего ученого до глубины души возмущает большевистский террор как средство достижения целей революции. 20 апреля 1924 года И.П. Павлов читал лекцию в здании бывшей Государственной Думы на тему: «Несколько применений новой физиологии мозга к жизни». В лекции прямо говорилось о несовместимости инстинкта свободы, с которым рождается каждый человек, и окружающей действительности в условиях диктатуры пролетариата. Процитировав Ленина, утверждавшего, что «диктатура пролетариата обеспечит победу путем террора и насилия», Павлов заявил, что насилие – это палка о двух концах. Подавляя врожденный инстинкт свободы, «террор, да еще в сопровождении голода прививает населению условный рефлекс рабской покорности». В результате такой «бесспорно скверной воспитательной практики» нация будет забита, рабски принижена. Ее будут составлять не свободные люди, а жалкие рабы.
Павлов был абсолютно убежден, что большевистская революция 1917 года оказала негативное воздействие на всю мировую и, в первую очередь, европейскую политику. В то время, как Ленин и его соратники фанатично рассчитывали на то, что революция в России явится толчком к мировой революции, Павлов в своих многочисленных научных командировках по Европе и Америке в 20-е годы (он посетил Париж, Нью-Йорк, Чикаго, Баттл-Крик, Эдинбург) явился свидетелем прямо противоположного. Как явствует из архивов, в своей лекции, прочитанной 23 сентября 1923 года студентам 2-го курса Военно-медицинской академии, он прямо заявил, что «не нашел следов мировой революции». Он также заявил, что в Европе, напротив, под влиянием Октябрьской революции зародился фашизм.
Идеологию классового фашизма, тотального управления личностью, которую несет с собой пришедший к власти большевизм, Павлов отметил сразу же, и не побоялся это открыто заявить власти.
21 декабря 1934 года, за два года до своей смерти, когда в стране после убийства С.М. Кирова начал раскручиваться маховик невиданных репрессий против всего народа, он пишет в Совнарком на имя В.М. Молотова письмо неслыханного содержания, где прямо называет стоящую в стране у руля коммунистическую власть фашистской.
Вот короткие выдержки из этого документа, хранящиеся в архиве Российской Академии наук и впервые опубликованные газетой «Советская культура» 14 января 1989 года : «Революция застала меня почти в 70 лет. А в меня засело как то твердое убеждение, что срок дельной человеческой жизни именно 70 лет. И поэтому я смело критиковал революцию…
Вы напрасно верите в пролетарскую революцию. Я не могу без улыбки смотреть на плакаты: «да здравствует мировая социалистическая революция», «да здравствует мировой октябрь»… Вы сеете по культурному миру не революцию, а с огромным успехом фашизм. До вашей революции фашизма не было... Но мне тяжело не оттого, что мировой фашизм попридержит на определенный срок темп естественного человеческого прогресса, а оттого, что делается у нас, и что, по моему мнению, грозит серьезной опасностью моей родине… Во-первых, то, что вы делаете, есть, конечно, только эксперимент и пусть даже грандиозный по отваге, но не осуществление бесспорной насквозь жизненной правды – и, как всякий эксперимент, с неизвестным пока окончательным результатом… Во-вторых, эксперимент страшно дорогой (и в этом суть дела) с уничтожением всего культурного покоя и всей культурной красоты жизни.
Мы жили и живем под неослабевающим режимом террора и насилия… Тем, которые злобно приговаривают к смерти массы себе подобных и с удовлетворением приводят это в исполнение, как и тем, насильно приучаемым участвовать в этом, едва ли возможно остаться существами, чувствующими и думающими человечно. И с другой стороны. Тем, которые превращены в забитых животных, едва ли возможно сделаться существами с чувством собственного человеческого достоинства. Когда я встречаюсь с новыми случаями из отрицательной полосы нашей жизни (а их легион), я терзаюсь ядовитым укором, что остался и остаюсь среди нея. Не я же один так чувствую и думаю? Пощадите же родину и нас».
(http://russcience.euro.ru/document/letters/pav95ist.htm)
Изощренной риторике большевистских вождей Павлов всегда противопоставлял свое, гуманное понимание нравственности. Так, выступая в 1929 году в 1-м Медицинском институте Ленинграда
(по случаю 100-летия со дня рождения И.М. Сеченова), академик подчеркивает: «Мы живем в обществе, где государство – все, а человек – ничто, а такое общество не имеет будущего, несмотря ни на какие Волховстрои и Днепрогэссы».
Хорошо известны также и своеобразные теоретические дискуссии академика Павлова с Николаем Бухариным в прессе и напрямую. В них автор «Азбуки коммунизма» пытался сделать своего оппонента союзником, даже морально подкупить; большевики боролись за влияние на мировоззрение ученого долго и настойчиво, используя одновременно и игру на его патриотизме, однако за 18 лет, которые И.П. Павлов прожил при советской власти, им это так и не удалось.
Впрочем, теоретические споры и дискуссии со своими оппонентами никогда не входили в число особых увлечений коммунистов на протяжении всей советской истории. Когда у советской власти, точно так же, как и нынешней российской, заканчивались словесные аргументы, в ход шли иные, более «убедительные» – от ледоруба для Льва Троцкого до полония-210 для Александра Литвиненко.
Существует стенографическая запись выступления академика Павлова в Московском Кремле 17 августа 1935 года на приеме делегатов ХV Международного конгресса физиологов. Не убоявшись присутствовавших на приеме руководителей партии и государства, ученый произнес в присутствии 1500 человек краткую речь, в которой были такие слова: «Вся моя жизнь состояла из экспериментов. Наше правительство тоже экспериментатор, только несравненно более высокой категории. Я страстно желаю жить, чтобы увидеть победное завершение эксперимента». Закончил академик свое выступление тостом: «За великих социальных экспериментаторов!»
Скорее всего, власть правильно поняла иронию или даже скрытую издевку, прозвучавшую в этом выступлении. Иначе не умер бы великий экспериментатор столь мистическим образом (он всего лишь простудился), что его не совсем естественная кончина обрела почти характер легенды. Своим ученикам, стоявшим у изголовья умирающего ученого, Павлов диктовал собственные предсмертные ощущения, превратив последние секунды своей жизни в очередной эксперимент, а потревожившего его по случайности посетителя он сразил фразой: «Академик Павлов занят. Он умирает»
Как и в случаях с Максимом Горьким, а также академиком В.М. Бехтеревым, до сих пор гуляют версии о том, что Павлов, будучи в целом человеком крепкого здоровья, был умышленно отравлен через укол, сделанный ему приглашенным врачом. Тем самым, кстати, доктором Д. Плетневым, который был расстрелян Сталиным в 1941 году за «неправильное» лечение М. Горького. Удивительно и то, что диагноз, поставленный Павловым самому себе, – отек коры головного мозга – при вскрытии подтвердился.
Так что нельзя полностью исключить, что последний «аргумент» в дискуссиях с великим ученым остался все же за советской властью.
Лишь в начале 90-х годов прошлого века, когда открыли закрытую часть архивов академика Павлова, стало возможным отчетливо представить, о чем он говорил в некоторых своих лекциях, с чем обращался к вождям пролетариата. Только сейчас мы имеем возможность полностью прочитать эти материалы и оценить масштабы величия и бесстрашия этого ученого. Великий физиолог, Павлов, несомненно, был одним из тех, кто лучше всех понимал нравственную, политическую и социальную ситуацию в стране.
Поразительно, как он предугадал, все, что будет с Россией.
Александр Малкин