История
Эдуард ГИНДИН
КОРИЧНЕВАЯ ТРАГЕДИЯ НЮРНБЕРГА*
*Продолжение. Начало в № 2 – 8.
Глава 2. «ВАС СУДЯТ НЕ ЗА ТО, ЧТО ВЫ ПРОИГРАЛИ ВОЙНУ,
А ЗА ТО, ЧТО ВЫ ЕЁ НАЧАЛИ»
Все разногласия союзников по поводу будущего Нюрнбергского процесса никогда не касались его главных целей. Державы-победительницы были едины в своём стремлении сделать то, чего ещё никто и никогда не делал – не только наказать преступников, которые ввергли мир в бесчеловечную войну, но и создать такой мировой порядок, при котором войну невозможно было бы развязать.
На протяжении всей истории человечества войны были не преступлением, а вполне легитимным средством государственной политики. Поэтому для их ведения всегда существовали правила, и только нарушения этих правил считались (далеко не всегда!) военными преступлениями. Такие преступления расследовались, а тех, кто их совершал, находили и наказывали – но это делали их же собственные командиры. Единого подхода тут не было – одни запрещали своим солдатам отбирать последнее у местных жителей, другие считали, что ничего такого в этом нет, ибо война должна кормить войну... Разумеется, даже теми командирами, которые сурово наказывали военных преступников, руководили не столько этические, сколько прагматические соображения – любому полководцу требуется управляемое и боеспособное войско, а банда мародёров не может быть ни тем, ни другим.
То же самое относится и к обращению с пленными. Военное счастье переменчиво – сегодня ты взял врагов в плен, а завтра взяли в плен тебя, и поступили с тобой так же, как до этого ты поступил с ИХ пленными... Но у всех тогдашних полководцев было нечто общее – они считали, что военные преступления заканчиваются вместе с войной. Поэтому практически во всех мирных договорах, которыми войны завершались, содержался пункт об амнистии тех, кто во время войны, как говорится, взял грех на душу. И был ещё один общий момент – никакие правила ведения войны, начиная с глубокой древности и заканчивая Гаагской конвенцией 1907 г., не считали преступниками тех, кто начинал войны, т.е. государственных руководителей...
Первая мировая война изменила подход к военным преступлениям. В Версальском мирном договоре от 28.6.1919 было установлено, что Германия развязала преступную войну, и странами Антанты был составлен список из 900 военных преступников, которые должны были предстать перед судом. Однако победители решили, что преступников должны судить... немецкие суды. Действительно, в 1921 – 1922 гг. были проведены такие судебные процессы, вошедшие в историю под названием Лейпцигских. Из всего представленного списка там судили... 12 человек, причём 7 было оправдано, а самым тяжёлым приговором было 4 года тюрьмы. Разумеется, среди подсудимых не было числившихся в списке правителей германской империи – прежде всего, немецкого кайзера Вильгельма II. В 1918 г., сразу после отречения от престола, он удалился в изгнание, в небольшой голландский городок Доорн. На требование союзников выдать бывшего кайзера голландцы ответили отказом – дескать, нет таких законов, по которым можно судить монархов, и поэтому выдача была бы беззаконной расправой. Вот если бы такие законы были – другое дело...
Нельзя сказать, что существовавший правовой вакуум не пытались заполнить. В 1928 г. было заключено международное соглашение, названное «пактом Брайана-Келлога», по имени тогдашних министров иностранных дел Франции и США, готовивших соглашение. Этот пакт юридически фиксировал понятие «агрессивная война», признавал её преступлением и декларировал ответственность государств, такую войну развязавших. Существовала также международная организация, призванная обеспечить соблюдение мира – ещё в 1920 г. была создана Лига Наций, в которой состояло в общей сложности 63 государства. Но эта организация могла только призывать к выполнению своих решений – принудить агрессора к миру она была неспособна. Самым тяжёлым наказанием для государства, совершившего агрессию, было... исключение его из Лиги Наций. В декабре 1939 г. эта мера наказания была применена к Советскому Союзу, напавшему на Финляндию. Сталин отреагировал сообщением ТАСС от 16.12.1939 г.: «Исключение СССР из Лиги Наций вызывает лишь ироническую улыбку». Вскоре из Лиги Наций вышли Германия и Япония, после чего эта организация стала практически недееспособной. В 1946 г. она самораспустилась, уступив место созданной незадолго до этого Организации Объединённых Наций (ООН).
ООН с самого начала создавалась как организация, способная в случае необходимости применить военную силу. Она и родилась из военного союза – «Объединёнными Нациями» назвали себя государства-члены антигитлеровской коалиции в своей декларации от 1.1.1942 г. Самым могущественным органом ООН стал Совет безопасности. Пять его постоянных членов (державы-победительницы плюс Китай) обладали мощью, которой не могла противостоять ни одна страна в мире. Совет безопасности имел право вести войну против агрессоров, для чего мог наделять соответствующими полномочиями (это называлось «мандат ООН») государство или группу государств. Кроме того, для менее масштабных военных операций Совет безопасности имел в подчинении собственные «войска по поддержанию мира», в просторечии «голубые каски» (каждое государство-член ООН, имевшее такую возможность, должно было выделять в эти войска подразделения из своих армий).
Другими словами, Совет безопасности ООН в масштабах планеты решал примерно те же задачи, что и полиция в отдельных странах – обеспечивал закон и порядок. Поэтому вполне естественно, что Международный военный трибунал, созданный союзниками для того, чтобы судить гитлеровских военных преступников, тоже считался органом ООН – иначе говоря, был в то время высшей судебной инстанцией в мире.
Это очень важный момент в истории суда. Дело в том, что в послевоенной Германии появилось множество желающих объявить Нюрнбергский процесс некоей исторической ошибкой. Для него даже придумали громкое название «Siegerjustiz» – «юстиция победителей». Якобы державы-победительницы расправились над побеждёнными немцами под прикрытием юридических процедур, которые на самом деле были шиты белыми нитками. Так вот – одним из доводов всех этих критиков было утверждение о нелегитимности Нюрнбергского трибунала. Простите, но на тот момент более высокого суда на Земле не существовало – если не считать Всевышнего!
Был ещё один вариант того же самого возражения – якобы Нюрнбергский трибунал не имел права судить руководителей Третьего рейха, поскольку в его работе не участвовали немецкие представители. Однако возражающие забывали (либо не хотели признавать), что в то время Германия как государство не существовала – а право судить всегда принадлежало государству, всегда было его прерогативой! Так что в составе того суда представителей несуществующего государства быть просто не могло...
Гораздо важнее и серьёзнее была критика, так сказать, чисто юридического характера – ведь международный трибунал не имел аналогов в мировой судебной практике, и, как всякое новое дело, был предельно уязвим для такого рода критики. В принципе, все подобные обвинения сводились к одному – в Нюрнберге был нарушен основополагающий принцип юриспруденции: «Закон обратной силы не имеет». Дескать, законы, по которым судят военных преступников, во время войны ещё не существовали, а раз нет закона – нет и преступления. Возражение было весьма серьёзное, поэтому Роберту Джексону и его коллегам надо было так сформулировать обвинительное заключение, чтобы оно с одной стороны опиралось на существующие законы, а с другой – не давало уйти от ответа ни тем, кто зверствовал, ни тем, кто ими руководил. В итоге подсудимые в Нюрнберге были обвинены в следующих преступлениях:
1. Заговор против мира.
2. Подготовка, развязывание и ведение захватнической войны (агрессии).
3. Военные преступления.
4. Преступления против человечности.
Эти пункты были тесно переплетены между собой. Например, в заговоре против мира обвиняли как тех, кто готовил агрессию, так и тех, кто нарушал международные договоры и соглашения. Военными преступлениями считались всевозможные нарушения законов и обычаев войны – грабежи, убийства, пытки, расстрелы пленных и заложников, уничтожение населённых пунктов, принуждение к рабскому труду и т.п. Под преступлениями против человечности понимались в принципе те же самые злодеяния – но не вызванные военной необходимостью и совершённые против мирного населения по политическим, религиозным либо расовым причинам. Иначе говоря, преступления против человечности не были неким юридическим новшеством, которое Нюрнбергский трибунал якобы ввёл задним числом – это было обобщающее понятие для того, что во всех странах считается тяжкими преступлениями. То же самое можно сказать о тех, кого трибунал обвинял в заговоре против мира – их действия пактом Брайана-Келлога признавались такими же преступлениями, как и развязывание агрессивных войн (тем более, что нередко это было одно и то же).
Конечно, Нюрнбергскому трибуналу пришлось вводить ряд положений, ранее в юридической практике неизвестных. Скажем, обвинение в военных преступлениях и преступлениях против человечности предъявлялось независимо от того, считались ли эти преступления таковыми в отдельных странах или нет. Это понадобилось как противовес для слишком вольной трактовки известного юридического принципа «Не может быть сегодня незаконным то, что вчера было законным». Например, если сей принцип применить к немецким солдатам, которых начальник германского Генштаба фельдмаршал Кейтель освободил от ответственности за ВСЁ, что они творили на советской территории, то окажется, что никаких преступлений они не совершали – и это вовсе не курьёз, многие в Германии по-прежнему утверждают, что Вермахт ни в чём не виноват!
Ещё одно нововведение трибунала – это то, что он обвинял не только отдельных лиц, но и целые организации, такие, как СА, СС и СД, нацистская партия, гестапо и др. Это было очень серьёзное обвинение – если организация признавалась преступной, то преступниками автоматически становились ВСЕ её члены. Но и это не было «расправой над побеждёнными» – мера вины каждого определялась индивидуально, для чего в марте 1946 г. были сформированы специальные комиссии по денацификации. Работа этих комиссий не имеет прямого отношения к Нюрнбергскому трибуналу, но и трибунал и комиссии были частью единой системы, созданной союзниками для того, чтобы не только наказать преступников, но и очистить сознание немецкого народа от заразы гитлеризма.
О том, как действовала эта система, речь впереди, а сейчас – о двух важнейших положениях, которыми Нюрнбергский трибунал обогатил мировую юридическую практику.
Первое – трибунал не признаёт оправданием того факта, что преступление совершалось в рамках выполнения служебных обязанностей. Иначе говоря, никакая должность, хотя бы даже она была наивысшей в государстве, не защитит преступника от наказания.
Второе – трибунал не признаёт оправданием для преступника то, что он выполнял приказ (хотя может признать это смягчающим обстоятельством).
В подобных оправданиях тогда недостатка не было, как нет их и до сих пор, но те решения Нюрнбергского трибунала тем не менее никто не пытается оспорить – настолько очевидна их справедливость. Впрочем, как их оспоришь? Единственный способ – сослаться на то, что «нет таких законов». Но тут Нюрнбергскому трибуналу пришла на помощь англо-американская юридическая система, содержащая понятие «прецедентное право». Согласно ему, прежние судебные решения в похожих случаях являются таким же основанием для работы суда, как и писаные законы. Так что трибунал своими решениями очень часто создавал правовые прецеденты – да собственно, он и сам был одним большим прецедентом для юристов всего мира. И не только для юристов – именно после Нюрнберга понятие «преступный приказ» появилось в уставах многих армий мира. Например, в сегодняшней немецкой армии – бундесвере – новобранцу в первую очередь внушают не бессмертное «Приказ начальника – закон для подчинённого», а то, что НЕЛЬЗЯ выполнять приказы, не соответствующие конституции страны...
Конечно, в первые послевоенные годы немцы так ещё не думали. Их тянуло на привычные штампы – «юстиция победителей», «расправа над побеждёнными» и т.п. Понятно, что нужно было разгромить Германию для того, чтобы иметь возможность судить её правящую верхушку – точно так же, как полицейские должны арестовать преступника и привести его в суд, чтобы суд состоялся. И судят его, вопреки русской поговорке, не за то, что он попался, а за те преступления, которые он совершил. Примерно это и имел в виду председатель Нюрнбергского трибунала лорд Джеффри Лоуренс, когда в ответ на очередную реплику одного из подсудимых заявил: «Вас судят не за то, что вы проиграли войну, а за то, что вы её начали».
Глава 3. ПРОЦЕСС ВЕКА
Джеффри Лоуренс был не просто председателем Нюрнбергского трибунала – в глазах всего мира он стал его лицом. 65-летний член английского Верховного суда всем своим видом олицетворял традиционные британские правосудие и справедливость. Присутствовавший на процессе советский писатель Борис Полевой так описал его в своей книге «Нюрнбергские дневники»: «...коренастый старик с большой головой и лысым лбом ... он был величав и значителен, и внешностью своей напоминал героев Диккенса. Поражало его постоянное спокойствие, точное и экономичное расходование слов, жестов, внимательное и уважительное отношение ко всем вопросам изо дня в день... Это был человек с большим даром судьи, гармонично сочетающий в себе физическую и духовную красоту, благородство и степенность в управлении сложной машиной ведения суда». Участники процесса единодушно отмечали кристальную ясность всего того, что Лоуренс произносил своим ровным, бесстрастным голосом. Той же ясностью отличались документы, которые он составлял вместе со вторым английским судьёй – бароном Норманом Биркеттом, рекомендации которого Лоуренс очень ценил.
Здесь следует напомнить, что Нюрнбергский трибунал состоял из восьми судей – по двое от каждой страны. Вторые судьи, хотя они были полноправными членами суда, обычно характеризуются как заместители или дублёры. Их работа была очень важна для трибунала, но тем не менее они оставались как бы «в тени», а на виду были первые, так сказать, главные, судьи. Все они, как и Лоуренс, были весьма высокопоставленными юристами в своих странах – и зампредседателя Верховного суда СССР генерал-майор Иона Никитченко, и сорбоннский профессор Доннадье ле Вабр, и Френсис Биддл – министр юстиции США, ушедший в отставку с этого поста после смерти Рузвельта. Все судьи трибунала отличались редкостным терпением и выдержкой. Вот отзыв Бориса Полевого о советском судье: «... невозмутимейший Иона Тимофеевич Никитченко, который в своем пенсне всегда представляет собой образец сосредоточенного спокойствия...» Все они с огромным уважением относились к мнению друг друга и, несмотря на коренные различия, им удалось наладить дружную совместную работу. Именно поэтому они сумели справиться с возложенной на них задачей – провести честный и беспристрастный судебный процесс, которого с нетерпением ожидали люди во всём мире...
Восемь судей были только «верхушкой айсберга», вершиной того исполинского предприятия, каким стал Нюрнбергский международный трибунал. Все видели их за судейским столом – но и до начала процесса судьям пришлось поработать. Некоторые из них, например, советский судья Иона Никитченко, входили в состав Лондонской комиссии по подготовке процесса и участвовали в согласовании состава обвиняемых. Впоследствии это послужило поводом для сомнений в беспристрастности трибунала – дескать, судьи не имеют права выбирать, кого им судить. Но надо сказать, что особо выбирать не пришлось. Перед трибуналом стояла предельно ясная задача – процесс против главных нацистских военных преступников. Однако самые главные – Гитлер, Геббельс, Гиммлер – покончили с собой, так что обвинителям пришлось собирать уцелевших нацистов, что называется, из второго ряда. Поэтому критики процесса, который пресса ещё до его начала нарекла «процессом века», придумали прозвище, как бы принижающее его значение – «процесс заместителей».
Действительно, главной фигурой среди обвиняемых стал «нацист номер 2» Герман Геринг, на место, предназначавшееся Гиммлеру, сел его заместитель Эрнст Кальтенбруннер, а на место Геббельса – Ганс Фриче, статс-секретарь в Министерстве пропаганды (в наших понятиях – замминистра). В обвиняемые зачислили и Мартина Бормана, заместителя Гитлера по партии, хотя его пришлось судить заочно. Предшественник Бормана на этой должности, Рудольф Гесс, в мае 1941 г. улетевший в Англию и там арестованный, тоже был выведен на процесс. Остальные обвиняемые (общим числом 21, плюс ненайденный Борман, плюс покончивший с собой до процесса руководитель гитлеровского «Трудового фронта» Роберт Лей) были высшие военные, министры и гитлеровские наместники в захваченных странах. Трое из них – гауляйтер Штрайхер, министры Шпеер и Шахт – уже появлялись на страницах этой книги...
Таким образом, на нюрнбергской скамье подсудимых было весьма полно представлено высшее военно-политическое руководство Третьего рейха, что явилось результатом совместной работы всех держав-победительниц. Ещё более титаническая работа была проведена по сбору и подготовке доказательств нацистских преступлений. Главная заслуга здесь, разумеется, принадлежала американскому обвинению во главе с Робертом Джексоном. Однако вклад советской стороны был также весьма значителен, причём не только фактический, но и, так сказать, личностный. Надо сказать, что Джексон слишком сильно полагался на огромный объём материалов, собранных его командой, и его речи в суде иногда больше напоминали научный доклад, чем обвинение. Поэтому, например, опытному демагогу Герингу удавалось брать верх над ним в словесной перепалке – но тут на помощь приходил советский обвинитель Роман Руденко. Его обвинительным речам – напористым, агрессивным, изобилующим яркими эпитетами и характеристиками – Геринг ничего не мог противопоставить.
Вообще-то нет смысла пересказывать здесь все перипетии Нюрнбергского процесса, изобиловавшего драматическими поворотами – в сотнях замечательно написанных книг, статей и мемуаров можно прочесть, как всё это происходило. Сидевшие в зале суда старались запомнить и подробно описать то, что видели, ибо каждый понимал – здесь вершится история...
...Этот зал – самое большое помещение в нюрнбергском Дворце юстиции. Как и все помещения Дворца, он имеет номер – 600. Расположен он не в главном здании комплекса, а в восточном трёхэтажном флигеле, как бы на отшибе. Если обойти его сбоку, видно, что позади здания – стена, за которой возвышается здание тюрьмы, построенной ещё в 19 веке. От четырёх тогдашних тюремных корпусов остался один – не тот, в котором ИХ держали, тот снесли в начале 80-х. Снесли, разумеется, и деревянную галерею, шедшую от тюрьмы к зданию суда. Собственно, это была не галерея, а закрытый со всех сторон коридор, по которому ИХ водили в суд – из коридора лифтом на третий этаж в небольшую комнату рядом с «залом 600», затем, через дверь в стене, прямо на скамью подсудимых. Окна в зале были завешены плотными шторами, под потолком горели ярчайшие люминесцентные лампы – такое освещение требовалось для фотографов и кинооператоров. Утром – Сюда, вечером – обратно в камеры, где тоже не было окон. В обеденный перерыв ИХ кормили в здании суда – окна в той комнате тоже были закрыты. Комендант, американский полковник Эндрюс, пообещавший, что «они у меня не увидят солнца», слово сдержал – те, кого суд приговорил к повешению (их было десять, плюс Геринг, проглотивший яд за три часа до казни), дневного света так больше и не увидели. Вешали ИХ в тюремном спортзале – это был небольшой домик, стоявший на отшибе, у самой стены, и к нему надо было идти по тюремному двору. По дороге ОНИ могли бы последний раз увидеть солнце – но казнь происходила ночью...
Сам зал (в него можно прийти с экскурсией) на удивление невелик для того количества людей, которые тогда в нём помещались. Кроме судей, подсудимых и охраны – адвокаты, судейские секретари, переводчики в застеклённой кабине, кинооператоры в специальных будочках по бокам зала, эксперты, четыре группы обвинителей, пресса – её отодвинули назад, сломав перегородку между залом и лестничной площадкой... Всего, пожалуй, несколько сотен – для посетителей в зале места уже не было, они сидели на балконе, нависающем над залом. Сейчас этот балкон используется как смотровая галерея. Хотя посмотреть не всегда получается – в зале по-прежнему проходят судебные заседания. Есть планы перенести их отсюда, превратив зал в музей. Интересно, как это будет выглядеть? Ведь в зале с тех времён осталась только облицовка стен. Хотя меблировку наверняка можно восстановить, расставить всё, как тогда, таблички повесить или там стенды с фотографиями. Любопытно было бы взглянуть...
Оборудование зала суда было далеко не единственной из тысяч больших и малых хозяйственных (или, как теперь говорят, логистических) забот, которые легли на плечи организаторов процесса. Львиную долю этих забот взяли на себя американские военные – «Большая Красная Единица», 1-я пехотная дивизия армии США, которая базировалась в районе Нюрнберга. Военнослужащие этой дивизии охраняли судебный комплекс (серьёзно охраняли, с использованием танков), обеспечивали участников процесса и журналистов всем необходимым, от машин до бумаги (на процессе её было израсходовано 200 тонн!), обслуживали оборудование (освещение, акустику, кондиционеры – без них в таком небольшом зале дышать было бы нечем)... Они же организовывали снабжение продуктами – из армейских рационов, в изобилии завезённых американской армией в Европу. Про те рационы сохранились весьма противоречивые воспоминания. Например, тот же Борис Полевой пишет в своих «Нюрнбергских дневниках» об американской еде:
«Удивительно красивая и аппетитная с виду и... безвкусная. Нет-нет, хозяева стараются как могут. Даже белый хлеб доставляют сюда в красивых станиолевых обертках. Он ноздреватый, пухлый, с румяной корочкой. Но положишь его в рот – никакого впечатления, будто жуешь бумажную салфетку. Знаменитые американские стейки – поджаристые, толщиной в руку, с горошком таким зелёным, будто он сейчас снят с грядки. А положишь в рот и – никакого вкуса. Даже слюна не выделяется. Консервы, все в консервах. Не только мясо, но и яйца доставляются сюда в замороженном виде, бог весть какого года хранения. Много варенья, повидла, консервированных фруктов и овощей. Но все обманчиво. Хлопнешь рюмку водки, вонзишь вилку в зеленый пупырчатый огурчик, а он, оказывается, сладкий, да такой сладкий, что, обманувшись в лучших чувствах, и глотать его не хочется».
Далее Полевой пишет, как жена прислала ему из Москвы связку чеснока – и с чесночком безвкусные американские продукты пошли «на ура»: «Когда мы садились за обед, благоухание чеснока расплывалось по залу и обязательно какая-нибудь соседствующая с нами нация шла к нам за русской помощью». А вот один из советских переводчиков на процессе, Михаил Восленский, вспоминает те американские пайки с большой теплотой, поскольку в них были не только разнообразные продукты, но и сигареты, шоколад – всё то, о чём обычные советские люди могли тогда только мечтать. Правда, он рассказывал об этом, став, как говорили в СССР, «невозвращенцем» – в 1972 г. доктор исторических наук Восленский остался в ФРГ, отказавшись возвращаться домой. Рассказывал он не только про еду, но и про нравы в советской делегации – её члены жили изолированно от других делегаций, за «несанкционированную» беседу с иностранцем полагалась высылка в Союз (а в желающих сообщить начальству о такой беседе недостатка не было) ...
Размещение участников процесса было ещё одной «головной болью» организаторов. В разбомбленном дотла Нюрнберге с жильём было очень плохо, поэтому в ход шло практически всё, пригодное для жилья, даже «замок Фаберов», в котором устроили импровизированный пресс-центр для журналистов. Многие из них, живших и работавших там, дружно ругали этого «неоготического архитектурного уродца», но если учесть, что избалованные западные журналисты жили там по четыре-пять человек в комнате, то их негодование простительно.
...На мой взгляд, не так уж он и уродлив, этот небольшой замок в нюрнбергском предместье Штайн – особенно если знать его историю. Его в 1905 г. построил граф Александр Кастелль по случаю своей женитьбы. Род графа был древний, известный ещё с 11 века, но, как водится, обедневший. Граф, мягко говоря, нуждался в деньгах – а женившись на Оттилии, внучке и единственной наследнице здешнего «карандашного короля» Лотара Фабера, он стал богатым фабрикантом, чего страстно желал (ради этого он даже взял фамилию жены, став Фабер-Кастеллем)...
А Оттилия всю жизнь любила его друга, барона Филиппа фон Бранда. И в 1916 г. она объявила, что уходит к нему – махнув рукой на уговоры и пересуды, отказавшись от всех прав на фаберовское наследство, оставив графу детей (их было четверо!)... Они с Филиппом уехали в Найдштайн, родовой замок фон Брандов в 50 км к востоку от Нюрнберга – и там Оттилия, пережив любимого на 9 лет, скончалась в 1944 г. Война, разруха, голод, «ревущие двадцатые» Веймарской республики, нацизм, снова война, снова голод и разруха – всё это осталось там, за стенами замка. Век-волкодав пронёсся мимо её жизни...
Фабер-Кастеллям по-прежнему принадлежит этот замок, стоящий рядом с их карандашной фабрикой. Там оборудован своего рода музей семьи – и история Оттилии занимает в нём почётное место. А ещё там выставлена их продукция, начиная с самого первого кустарного карандаша, который в 18 веке сделал Каспар Фабер. В музее есть на что посмотреть – цветные карандаши в коробочках с яркими картинками, изящные «бальные карандашики», которыми дамы записывали, какому кавалеру какой танец они обещали, «сопутствующие товары» – точилки, колпачки, закрывающие острие... Выставлена и другая продукция фирмы, например, логарифмические линейки (сегодня уже мало кто помнит, что это такое!). А вот от тогдашнего «пресс-кемпа» в замке и следа не осталось...
Для размещения судей и обвинителей американские военные власти реквизировали многочисленные виллы на окраинах Нюрнберга, практически не затронутых бомбёжкой. Советская делегация жила в восточном предместье города – Erlenstegen.
...Ещё в 14 в. в этой деревушке строили себе загородные дома богатые нюрнбергские купцы-патриции. Место было удобное – здесь проходила средневековая «Золотая дорога» из Нюрнберга в Прагу (сегодня – федеральная трасса В14). Когда в 1899 г. посёлок стал частью Нюрнберга, в лесах вокруг дороги стали строить дома состоятельные горожане. Сегодня здесь по-прежнему преобладают двух-трёхэтажные виллы. Кричащей роскоши нет, чувствуется эдакий неброский основательный уют – «здесь живут люди, у которых всё в порядке». Вот и Eichendorffstrasse – как раз на этой улице жила советская делегация. Если пройти по ней немного и свернуть направо, а потом ещё раз направо, попадаешь на небольшую улочку Novalisstrasse. А вот и дом 24, в котором американцы во время процесса размещали самых важных свидетелей. С виду ничем не примечательная вилла – если опять же не знать её историю...
Заведовала этой гостиницей венгерская графиня Ингеборг Кальноки. Когда в 1944 г. Красная армия вошла в Венгрию, ей пришлось бежать из своего поместья. Муж, граф Гуго, на фронте, от него никаких известий, на руках – четверо детей. Куда бежать? Разумеется, в Германию – она ведь немка, урождённая баронесса фон Брайтенбах! Всеми правдами и неправдами 36-летняя красавица добралась до Нюрнберга, где у неё были знакомые – всё те же Фабер-Кастелли. Возможно, они и рекомендовали её американским военным властям. А может быть, это был американский военный священник Роберт Флинн, безнадёжно влюблённый в графиню – такую версию высказывает писательница Кристиана Коль, написавшая об этой истории книгу «Дом свидетелей»...
Ингеборг Кальноки управляла виллой на Novalisstrasse до 1947 г., когда в Нюрнберг приехал её муж, которого Красный Крест освободил из советского плена. Семья уехала в Америку, захватив с собой «Книгу регистрации гостей». Сегодня эта книга стала достоянием историков, которые изучают записи, оставленные посетителями – свидетелями обвинения на Нюрнбергском процессе.
До чего же пёстрое общество там собиралось! Первый шеф гестапо, Рудольф Дильс, которого выжил с этой должности сам Геринг (на процессе он даже извинился перед Дильсом!)... Ближайший сотрудник адмирала Канариса Эрвин Лахузен, чудом избежавший судьбы своего шефа, повешенного по приказу Гитлера в конце войны... Личный фотограф Гитлера Генрих Гофман – этот был даже не свидетелем, а «экспертом по фотоматериалам», т.к. предоставил трибуналу свой огромный фотоархив. Во Дворце юстиции у него был свой кабинет, где он из-под полы приторговывал снимками – американцы на такое смотрели сквозь пальцы... И тут же – выжившие узники гитлеровских концлагерей, рассказывавшие о перчатках и абажурах из человеческой кожи, которые в тех лагерях делали. Все эти люди собирались за одним столом и требовались врождённые аристократические манеры графини, чтобы общение оставалось в рамках застольного светского разговора...
Всего на Нюрнбергском процессе было более 240 свидетелей. Тех из них, которые не удостоились чести попасть на Novalisstrasse, американцы размещали либо в помещениях, специально оборудованных во Дворце юстиции, либо – если это были интернированные немецкие военные, партийные или гражданские чиновники – в тюрьме, правда, не там, где сидели главные подсудимые, а в соседних корпусах. В этих тюремных корпусах режим был в общем-то не тюремным, всем, кто там сидел, разрешалось свободное перемещение. Впоследствии некоторые из тех «свидетелей» перекочевали на скамью подсудимых и даже на эшафот – но это произошло уже после того, как завершился «процесс века»...
(продолжение следует)