История
Эдуард ГИНДИН
КОРИЧНЕВАЯ ТРАГЕДИЯ НЮРНБЕРГА*
*Окончание. Начало в № 2 – 10.
Глава 6. ТЕ, КОТОРЫХ НЕ ПОВЕСИЛИ
В четырёх описанных выше Нюрнбергских «процессах-наследниках» общим моментом является та строгость, с которой трибуналы наказали преступников. В остальных восьми процессах подсудимые были наказаны гораздо мягче. Там не было вынесено ни одного смертного приговора. К пожизненному заключению на этих процессах были приговорены в общей сложности 9 подсудимых. Четверо из них – на процессе по делу юристов, проходившем в Нюрнберге с 17 февраля по 4 декабря 1947 г. Перед судом предстали 16 обвиняемых (четверо из которых были оправданы) – чиновники высокого ранга из нацистского Министерства юстиции, председатели судов, прокуроры...
На процессе отсутствовали главные гитлеровские юристы, которые вполне заслужили смертные приговоры – председатель «Верховного народного суда» Роланд Фрайслер и министр юстиции Отто Тирак. Фрайслер, фанатичный нацист, вынесший более 2500 смертных приговоров, погиб в Берлине во время бомбёжки 3 февраля 1945 г. – прямо на «боевом посту», в здании суда, где его придавило рухнувшей балкой. Очевидцы вспоминают – в руке у трупа была папка с очередным делом, на котором уже красовалась фрайслеровская резолюция «К смертной казни» (из книги Гельмута Ортнера «Палач. Роланд Фрайслер – убийца на службе у Гитлера», Гёттинген, 1995)...
Тирак, арестованный англичанами, покончил с собой 26 октября 1946 г., узнав, что ему придётся предстать перед судом. К пожизненному заключению были приговорены двое его заместителей – Герберт Клемм и Франц Шлегельбергер. Такие же приговоры получили уже упоминавшийся в этой книге Освальд Ротхауг, председатель нюрнбергского суда, и Рудольф Ошей, сменивший его на этом посту в 1943 г., когда Ротхауг «ушёл на повышение» в Берлин. Ошей настолько прославился своей кровожадностью, что в феврале 1945 г., когда в Германии обычную юриспруденцию сменили военно-полевые суды, его поставили руководить таким судом...
Ещё четверо обвиняемых (генералы Рейнеке, Варлимонт, Лист и Кунце) были приговорены к пожизненному заключению на двух «генеральских» процессах, где судили 14 генералов, входивших в ОКВ, т.е. Верховное командование Вермахта (30.12.1947 – 14.04.1949 г), и 12 генералов, командовавших «Юго-восточной группировкой Вермахта», которая располагалась в оккупированной Югославии (15.07.1947 – 19.02.1948 г). Их обвиняли главным образом в преступных методах борьбы с партизанами и бесчеловечном обращении с военнопленными. Не забыли и разработанную в ОКВ «Директиву об обращении с политкомиссарами». Согласно этой директиве, подписанной Кейтелем 13 мая 1941 г., т.е. ДО нападения на СССР, захваченных в плен политработников полагалось расстреливать на месте. В ходе суда над «Юго-восточной группировкой Вермахта», где генералов обвиняли в массовых расстрелах заложников и уничтожении деревень, они защищались, ссылаясь на... Гаагскую конвенцию, которая в исключительных случаях такие расстрелы разрешала. Решением трибунала эта законодательная несуразность была устранена – новая Женевская конвенция 1949 г. решительно запретила взятие заложников...
В «генеральских» процессах четверо подсудимых было оправдано, двое покончили с собой, одного освободили по болезни, остальных приговорили к различным срокам тюремного заключения. Пожизненное заключение получил также заместитель Геринга фельдмаршал Мильх, отвечавший за техническое оснащение германских ВВС. Американцам он представлялся настолько важной фигурой, что был удостоен отдельного процесса, продолжавшегося со 2 января по 17 апреля 1947 г. Мильха обвиняли в использовании труда заключённых на немецких авиазаводах, а также в том, что на испытательных станциях ВВС в Берлине и Мюнхене проводились опыты на людях. От последнего обвинения ему удалось откреститься, заявив, что эти опыты проводились не на мюнхенской станции, а в концлагере Дахау, и он о них ничего не знал. А Дахау, между прочим – в часе езды от Мюнхена...
Ещё более мягкими были приговоры в самом долгом из «процессов-наследников», длившемся почти полтора года, с 4 ноября 1947 г. по 13 апреля 1949 г. – в историю он вошёл как «процесс Вильгельмштрассе». На берлинской улице Вильгельмштрассе находилось нацистское Министерство иностранных дел, которым руководил Йоахим фон Риббентроп, повешенный в Нюрнберге по приговору международного трибунала. А в этом процессе на скамью подсудимых сели восемь его ведущих сотрудников – заместители, начальники отделов, послы... Остальные 13 обвиняемых были собраны, что называется, «с бору по сосенке» – из Рейхсканцелярии, министерств внутренних дел, пропаганды, сельского хозяйства, вооружений и т.д. В эту же компанию попал начальник политической разведки Третьего рейха бригадефюрер Шелленберг (тот самый, из фильма «17 мгновений весны»).
На процессе он получил 6 лет тюрьмы. В тюрьме у него обнаружился рак печени, поэтому в 1950 г. Шелленберг был выпущен на свободу, уехал в Италию, где и умер в 1952 г., в возрасте 42 лет.
Вальтер Шелленберг ... в исполнении Олега Табакова
А самый суровый приговор на процессе – 25 лет тюрьмы – получил обергруппенфюрер Бергер, отвечавший за формирование «добровольческих частей» СС. Туда брали всякое отребье, причём не только немцев, но и иностранцев, нередко прямо из тюрем и концлагерей. Новоиспечённых эсэсовцев старались направлять не на фронт, а в оперативные тылы Вермахта для борьбы с партизанами, в которые эти вояки автоматически записывали всех мирных жителей на оккупированных территориях. То, что там творилось, не было педантичной бесчеловечностью айнзатцгрупп – нет, это было самое настоящее средневековое зверство, как будто Гитлеру удалось оживить головорезов-наёмников времён Тридцатилетней войны и переодеть их в эсэсовскую форму...
В качестве наглядного образца – карьера одного из бергеровских «выдвиженцев», Оскара Дирлевангера, который дослужился до оберфюрера СС (примерно соответствует полковнику). В 1936 г. Бергер вытащил Дирлевангера из тюрьмы, где тот сидел за изнасилование малолетней, отправил «потренироваться» в Испанию, а в 1940 г. поручил ему набрать команду для борьбы с партизанами – из таких же уголовников, как он сам. Борьба с партизанами велась традиционными методами наёмников – грабежи, насилие, массовые расстрелы мирных жителей. Сначала в Белоруссии, затем в Польше (утопленное в крови Варшавское восстание – это и их работа). Недостатка в бандитах ни Германия, ни её союзники не испытывали, поэтому команда, носившая имя своего предводителя, постоянно росла – сначала батальон, потом полк, потом бригада «Дирлевангер». Конечно, это была никакая не воинская часть, а самая обычная банда – пьянство там, по воспоминаниям очевидцев, было явлением повальным, о воинской дисциплине никто понятия не имел...
...Но когда гитлеровцы оказались на краю гибели, им пришлось посылать в бой и это воинство. В феврале 1945 г. бригаду Дирлевангера, пополненную штрафниками, переформировали в «36-ю гренадёрскую дивизию СС» и отправили в Силезию, против наступавшей Красной Армии. В апреле ошмётки этой дивизии (к тому времени в её полках оставалось по 30 – 40 человек) сумели переправиться через Эльбу и сдаться американцам. В средние века захваченные в плен «псы войны» нередко оканчивали свои дни в петле, но конец Дирлевангера был более позорным – в лагере, где он сидел, его опознали поляки из числа «перемещённых лиц» и забили до смерти...
Чуть менее суровые приговоры – 20 лет тюрьмы – получили обергруппенфюрер Ламмерс и бригадефюрер Веезенмайер. Первый был начальником Рейхсканцелярии, а второй – послом в Венгрии. Правда, его дипломатическая деятельность там состояла главным образом в том, что он организовывал депортации венгерских евреев. Вообще, таких, как он, дипломатов с эсэсовскими званиями в германском МИДе было пруд пруди – да и не только в МИДе, но и в других министерствах Третьего рейха. В послевоенной Германии из всех этих «фюреров» лепили образ честных государственных чиновников, к преступлениям гитлеровского режима никакого отношения не имевших. Их эсэсовские звания (знак принадлежности к преступной организации!) представляли неким ни к чему не обязывавшим украшением – дескать, «у нас все были в СС» – либо вовсе про них не вспоминали. Так, например, конструктор баллистических ракет Вернер фон Браун никогда не вспоминал о том, что он был штурмбаннфюрером СС...
Ещё трое эсэсовцев, которые в Министерстве экономики занимались грабежом оккупированных стран, получили по 15 лет тюрьмы. Остальные приговоры были гораздо мягче – от 3 до 10 лет, двое подсудимых были оправданы. Но по-настоящему мягкие приговоры были вынесены в трёх «экономических» процессах, проходивших в Нюрнберге. Трибунал, судивший руководителей концерна Круппа (4.11.1947 – 31.07.1948 г), приговорил самого Альфреда Круппа и двух его директоров к 12 годам тюрьмы. Ещё семеро подсудимых получили тюремные сроки от 6 до 10 лет, один был оправдан, одному засчитали уже отбытое заключение (около 3 лет) и выпустили на свободу.
Это был самый строгий из приговоров немецким промышленникам, что неудивительно – имя Круппа давно стало символом германского милитаризма. Однако Гитлера вооружал не только Крупп, но и другие – например, Фридрих Флик, на чьих предприятиях добывались уголь и руда для выплавки крупповской стали, делались боеприпасы к крупповским пушкам... Как и Крупп, Флик сознательно поддерживал нацистов и безжалостно эксплуатировал заключённых (их доля на фликовских заводах была даже выше чем у Круппа, а условия содержания – ещё хуже). Тем не менее процесс по делу его концерна (18.04.1947 – 22.12.1947 г.) вышел гораздо скромнее. Перед судом предстало 6 человек, трое были оправданы, больше всех получил сам Флик – 7 лет тюрьмы.
Ещё более скромными были результаты масштабного процесса по делу концерна «ИГ Фарбениндустри» (14.08.1947 – 30.07.1948 г,). На предприятиях «ИГ Фарбен» не только эксплуатировали заключённых, но и помогали их уничтожать – концерн обеспечивал «лагеря смерти» отравляющим газом «Циклон Б». В итоге – 10 оправдательных приговоров на 23 обвиняемых. Двое директоров, непосредственно отвечавших за заказы для Освенцима, получили по 8 лет тюрьмы, остальные – от 7 до полутора лет...
Но главная неудача обвинителей, готовивших «экономические» процессы, заключалась даже не в относительно мягких приговорах подсудимым. Материалы, собранные обвинением, не смогли убедить американские трибуналы в том, что именно немецкие промышленники привели нацистов к власти и подготовили их к войне. Судьи решили, что ни Крупп, ни Флик, ни «ИГ Фарбен» не развязывали агрессивных войн, а вооружать агрессоров – это не преступление. Удивительным образом их мнение совпало с мнением американских промышленников и политиков, к которым внимательно прислушивались в военном министерстве США – а нюрнбергские военные трибуналы подчинялись именно ему. Поэтому упомянутые концерны, частично под другими названиями, после войны возродились в ФРГ – и нередко работу в них находили те, кому полагалось сидеть в тюрьме. Но подробно о том, как пересматривались нюрнбергские приговоры – в следующей главе.
Честный судебный процесс невозможен без права обвиняемых на защиту – это юридическая аксиома. Организаторы Нюрнбергского процесса прекрасно понимали – у подсудимых должны быть такие адвокаты, которых самые оголтелые критики «юстиции победителей» не посмели бы упрекнуть в сговоре с союзниками для создания видимости честного суда. Очевидно, что это могли быть только немецкие адвокаты, причём те, которые не пострадали от гитлеровского режима, а сделали при нём более-менее успешную юридическую карьеру. Собственно, подсудимые, которым было предоставлено право выбора, вряд ли взяли бы себе других адвокатов...
Это была первая трещинка в здании денацификации, которое пытались выстроить победители Гитлера. Тем, кого союзники собирались излечить от нацистской заразы, была предоставлена легальная возможность защищать и оправдывать этот самый нацизм. И они свой шанс не упустили – в адвокатах, желавших защищать военных преступников, недостатка не было. К тому же у них был и материальный стимул – работу защитников нацизма оплачивали сами организаторы процесса против нацистов. Адвокаты получали хорошие деньги и (что по тем временам было ещё важнее) продовольственные пайки с американскими сигаретами, которые были самой твёрдой валютой в послевоенной Германии. Даже возможность работать в тёплом светлом помещении была в разрушенном Нюрнберге роскошью почти немыслимой...
На Нюрнбергском процессе работала внушительная команда из 35 человек, представлявших интересы как отдельных подсудимых, так и организаций, которые обвинители требовали признать преступными. У многих подсудимых было по два адвоката, в то же время некоторые защищали сразу двоих, а один (Фриц Заутер) – даже троих. Почти половина (17 человек) были членами НСДАП (организаторы процесса согласились даже на это). Команда была весьма разношёрстная – практикующие юристы, университетские профессора, даже один бывший военно-морской судья (Отто Кранцбюлер, защищавший адмирала Дёница). В зале суда они сидели прямо перед скамьёй подсудимых, общаясь записками со своими подзащитными. Одеты они были в мантии (обычные адвокаты – в чёрные, профессора – в фиолетовые), и выглядели весьма внушительно. С лёгкой руки журналистов за этими адвокатскими шеренгами закрепилось ехидное прозвище «Последняя линия нацистской обороны»...
В предыдущих главах уже были кратко перечислены основные аргументы защитников нацизма – утверждение, что Нюрнбергский трибунал «придаёт законам обратную силу», сомнения в его легитимности, попытки доказать, что союзники во время войны делали то же, за что теперь судят немцев. Кроме того, адвокаты прибегали к обычным для их ремесла процессуальным трюкам – пытались запутать и сбить свидетелей обвинения, отвлечь внимание суда разглагольствованиями на посторонние темы, чтобы затянуть процесс. Разумеется, такое поведение пресекалось председателем трибунала лордом Лоуренсом. Он делал это с отменной вежливостью и истинным английским юмором. Вот, например, одна из его реплик: «Позволю себе заметить, что уважаемый адвокат уже в шестой раз подряд задаёт последний вопрос». Не молчали и свидетели. Например, директор ленинградского Эрмитажа академик Орбели на вопрос адвоката: «Разве вы артиллерист? Как вы можете утверждать, что немцы целились именно по Эрмитажу, а не по Дворцовому мосту?» ответил: «Я подсчитал, что в здание Эрмитажа попало более тридцати снарядов, а в мост – всего один. В этих пределах я безусловно артиллерист».
Разумеется, нельзя утверждать, что адвокаты были сплошь крючкотворами, пытавшимися доказать недоказуемое. До сих пор не утихают споры об истинных успехах адвокатов на процессе, например, об их роли в том, что советская сторона отказалась от обвинения немцев в Катынском расстреле польских офицеров (с тем, что этот расстрел на совести НКВД, сегодня уже никто не спорит), или в том, что суд не признал преступниками подводников Дёница, которые топили транспорты союзников. Однако исход Нюрнбергского процесса дал возможность утверждать – если бы не адвокаты, то всех обвиняемых повесили бы. Самим адвокатам такая легенда была очень кстати – на последующих процессах в Нюрнберге их услугами охотно пользовались те, кого там судили.
...И не только в Нюрнберге – например, Роберт Серватиус, который защищал «Генерального уполномоченного Рейха по трудовым ресурсам» Фрица Заукеля (он отвечал за угон в Германию и порабощение миллионов людей), в 1961 г. поехал в Иерусалим. Там он защищал оберштурмбаннфюрера Эйхмана – израильтяне судили его за организацию лагерей смерти, где были уничтожены миллионы евреев. Не знаю, почему Эйхман выбрал себе в адвокаты именно Серватиуса – его подзащитного Заукеля в Нюрнберге повесили. Повесили и самого Эйхмана – хотя в Израиле нет смертной казни, но для него сделали исключение. Тенденция, однако...
К нюрнбергским адвокатам можно относиться по-разному, но нельзя не признать – их существование укрепляло репутацию суда. Ни один из тех, кто утверждал, что Нюрнбергские процессы над нацистскими преступниками были юридическим фарсом, не рискнул спросить адвокатов: «Господа! Почему вы участвовали в спектакле, вся фальшь которого была для вас очевидной? Может, вас просто наняли за американские сигареты?» Представляю себе реакцию возмущённых адвокатов. Впрочем, их возмущение было бы вполне искренним. Даже после того, как завершился последний из Нюрнбергских процессов (14 апреля 1949 г.) и американцы перестали оплачивать работу адвокатов, они продолжали делать эту работу, образовав т.н. «Хайдельбергскую юридическую группу», которая занималась ревизией нюрнбергских приговоров нацистам...
Разумеется, любой адвокат даже после вынесения приговора не оставляет попыток спасти своего подзащитного или хотя бы облегчить его участь. Но адвокат действует чисто юридическими методами – а «Хайдельбергской группе» пришло на помощь государство в лице ФРГ, образованной 23 мая 1949 г. Собственно, нюрнбергские адвокаты сами постепенно становились частью государственного механизма – например, Альфред Зайдль, который на Нюрнбергском процессе защищал Гесса и генерал-губернатора Польши Франка. Франк, напомню, был повешен, а Гесс получил пожизненное заключение. После этого Зайдль поработал ещё на трёх последующих Нюрнбергских процессах, примерно с тем же успехом для подзащитных: личный врач Гиммлера Карл Гебхардт – петля, врач Равенсбрюка Герта Оберхойзер – пожизненное заключение, начальник Экономического управления СС обергруппенфюрер Поль – петля... Став баварским министром внутренних дел, Зайдль прославился тем, что предложил вновь ввести смертную казнь, отсутствие которой гарантирует статья 102 Конституции ФРГ. Уже после смерти Зайдля в 1993 г. стали известны его контакты с неонацистскими партиями. В 2003 г. в Германии провалилась попытка запретить эти партии, на вторую попытку государство никак не решится. Видимо, у неонацистов хорошие адвокаты...
...Да, немецкие политики «первого часа» во главе с первым канцлером ФРГ Конрадом Аденауэром успешно закладывали основы сегодняшней Германии – процветающего демократического государства, которое больше никогда не развяжет войну. Но они же добивались – и тоже весьма успешно – «подведения черты под прошлым» и прекращения преследования нацистских преступников. Самого Аденауэра – бывшего бургомистра Кёльна, отстранённого Гитлером от должности в 1933 г. и посаженного в концлагерь в 1944 г. – трудно заподозрить в симпатиях к нацистам. Правда, Советскому Союзу он симпатизировал ещё меньше. Впервые он приехал в Москву в 1955 г., для переговоров об освобождении военнопленных, ещё сидевших в советских лагерях. Помню кадры немецкой кинохроники – Аденауэр спускается по трапу самолёта, его окружают родственники пленных, пожилая женщина целует ему руки... Может быть, Аденауэр не делал различия между теми, кто сидел на Колыме и в Ландсберге – все они были для него прежде всего немцы? Вообще-то Гитлер рассуждал точно так же...
Представляю, как должно быть обидно сегодняшним жителям Ландсберга. Этот небольшой город в Верхней Баварии – очень красивый, с богатой историей, но после войны он приобрёл весьма сомнительную славу, главным образом благодаря своей тюрьме, построенной в 1908 г. В 1924 г. после провалившегося мюнхенского «пивного путча» в этой тюрьме сидел Гитлер и писал свою книгу «Майн кампф». Нацисты, придя к власти, превратили бывшую гитлеровскую камеру в музей, куда водили детишек из «Гитлерюгенда». А в 1946 г. американцы переоборудовали ландсбергскую тюрьму в «War Criminal Prison No 1», «Тюрьму номер 1 для военных преступников». В неё отправлялись все те, кому в Нюрнберге выносили приговор американские трибуналы – ждать казни или отбывать заключение. Здесь 2 июня 1948 г. повесили семерых нацистских врачей (см. главу 4). Здесь же должны были (см. главу 5) повесить ещё 18 приговорённых из Экономического управления СС и айнзатцгрупп...
В воскресенье 7 января 1951 г. в Ландсберге прошла демонстрация протеста. На площади перед тюрьмой собралось более 4 тыс. местных жителей во главе с бургомистром города и несколькими депутатами парламента. Демонстранты были возмущены готовящейся казнью нацистских преступников и требовали их помиловать. На ту же площадь пришли около 300 человек из расположенного неподалёку лагеря для «перемещённых лиц». Среди них было много евреев, которые, послушав речи «свободных и гордых граждан» (так их именовал бургомистр) и поняв, о чём идёт речь, возмутились и попытались напомнить собравшимся, что те заступаются за убийц. В ответ послышались выкрики «Евреи, вон отсюда!», завязалась потасовка, «перемещённых лиц» вытолкали с площади, а некоторых из них арестовала полиция.
В тогдашних газетах и радиопередачах появились негодующие комментарии по поводу ландсбергских событий – немецкий антисемитизм, казалось бы, ушедший в небытие вместе с Гитлером, снова поднял голову! Но правительство в Бонне отнюдь не возмутилось, а высказало горожанам своё «понимание». Ничего удивительного в этом нет – ландсбергская демонстрация явилась логическим следствием той «лихорадки милосердия», которая вспыхнула в ФРГ практически сразу же после её образования. Политики, «отцы церкви», общественные деятели буквально соревновались друг с другом, кто скажет больше добрых слов в защиту нацистских военных преступников. Собственно, их уже и военными преступниками не называли! «Так называемые военные преступники», «военнопленные» – именно такой лексикон был в ходу у тогдашних немецких политиков, начиная с Аденауэра. Его обращения к американцам по поводу помилований всё меньше напоминали просьбы и всё больше – требования...
...И для этого были веские причины. К моменту образования ФРГ вражда между бывшими союзниками была в самом разгаре. Корейская война, которая началась в июне 1950 г., грозила перерасти в Третью мировую. Американские и советские солдаты, ещё недавно вместе громившие Гитлера, уже готовились воевать друг с другом. Для борьбы против СССР в апреле 1949 г. США, Англия и Франция образовали «Северо-Атлантический оборонительный союз», больше известный как НАТО. Но военные командования этих стран отчётливо понимали – их европейским контингентам Советскую армию не удержать. Нужен сильный союзник – а чья армия была в Европе самой сильной?
...В октябре 1950 г. в старинном монастыре Химмерод собралась группа бывших генералов и офицеров Вермахта. Там они составили документ, вошедший в историю как «Химмеродский меморандум». Разумеется, это не было самодеятельностью – военные эксперты работали по приказу Конрада Аденауэра, от которого западные союзники потребовали сформировать полумиллионную армию, тем самым дав согласие на ремилитаризацию Западной Германии. В «Химмеродском меморандуме» были сформулированы идеологические основы возрождаемой немецкой армии, намечена её структура, очерчена программа военного строительства... А если попросту – в нём были изложены условия, на которых немцы соглашались воевать против Советского Союза.
В своей будущей армии немецкие военные хотели иметь как минимум корпуса, собственную тактическую авиацию и военные корабли для действий в территориальных водах. Они прямо заявили, что не собираются играть роль «заслона перед союзной оборонительной линией на Рейне», который должен принять на себя первый удар, дав американцам время подготовиться. Для немецких солдат они потребовали равноправия – дескать, в качестве «солдат второго класса» они сражаться не будут. Специально оговаривалось, что немцы не должны служить в иностранных частях, т.е. использоваться в качестве наёмников – так, как сами немцы во время войны использовали русских добровольцев-«хиви»...
...Запись про русских «хиви» в тексте меморандума не случайна – большинство немецких военных, собравшихся в Химмероде, имели опыт войны против СССР. Основываясь на своём опыте, они решительно отказались готовить партизанскую войну в Германии. Так и написали – «немецкий народ и немецкая территория не годятся для этого вида войны»...
Но главные условия, выдвигаемые в «Химмеродском меморандуме» – не военные, а политические. В первую очередь авторы документа требовали вернуть немцам «волю к обороне, подорванную 5-летней дискредитацией во всех областях общественной и государственной жизни». Для этого необходимо было, как они выражались, «прекратить диффамацию немецких солдат – как Вермахта, так и войск СС». В меморандуме сформулированы весьма конкретные предложения – прекратить судебные процессы против военных преступников, освободить уже осуждённых, отменить соответствующие законы союзного Контрольного совета (высшего органа власти в оккупированной Германии), провести пропагандистские мероприятия «для изменения общественного мнения внутри страны и за рубежом»...
В путинской России «подниматься с колен» было некоей общественной тенденцией. Думаю, что те немцы из 1950 года чувствовали что-то похожее – ещё пять лет назад подбиравшие окурки за американцами, сегодня они выдвигают перед ними ультиматум: «Если хотите, чтобы мы вместе с вами воевали против русских – перестаньте тыкать нас носом в наше нацистское прошлое». И американцы (а вместе с ними англичане и французы) действительно перестали – практически все требования «Химмеродского меморандума» были ими выполнены. Начиналось, как всегда, с мелочей – с конца 1949 г. ФРГ потихоньку стала платить пенсии военным за службу в Третьем рейхе. Закон, принятый Контрольным советом, прямо запрещал такие выплаты, но союзники закрыли на это глаза. Справедливости ради надо сказать, что кое-какие ограничения были – например, гросс-адмирала Дёница, отсидевшего 10 лет по приговору Нюрнбергского трибунала, «понизили» аж на четыре ступени, начислив ему «только» контр-адмиральскую пенсию...
Началось с пенсий – а дошло до помилования нацистских преступников, по которым, что называется, верёвка плакала. Вот тут и проявилась главная слабость американских трибуналов в Нюрнберге. Международный военный трибунал выносил окончательные приговоры, которые обжалованию не подлежали – поэтому и сидели приговорённые им гитлеровцы «от звонка до звонка» (Рудольф Гесс, получивший пожизненное заключение, умер в тюрьме в 1987 г., в возрасте 93 лет!). А приговоры американских трибуналов могло изменить их начальство – в данном случае глава военной администрации в Германии генерал Мак-Клой. Он-то и принялся проявлять милосердие. 7 июня 1951 г. в Ландсберге из 18 приговорённых повесили пятерых – Поля и четырёх эсэсовцев из айнзатцгрупп (Олендорфа, Блобеля, Науманна и оберштурмбаннфюрера Брауне, чья зондеркоманда 11а «отличилась» в Крыму). Остальным смертные приговоры заменили на тюремное заключение – а через несколько лет стали их постепенно выпускать. К концу 1958 г. ландсбергская тюрьма опустела – ВСЕ осуждённые американскими трибуналами в Нюрнберге оказались на свободе. «Последняя линия нацистской обороны» сумела выполнить свою задачу...
Из песни слова не выкинешь – в послевоенной Западной Германии уцелевшие нацисты не прятались в подвалах. Они были на виду, занимали солидные должности, в тогдашнем обществе отношение к ним было вполне лояльным. Лояльность эта объясняется, на мой взгляд, очень просто – гитлеровские порядки вполне устраивали большинство населения (из тех, кого гитлеровские порядки НЕ устраивали, выжили очень немногие). Запредельное унижение, которое немцам пришлось испытать после войны, они не переживали, а пережидали. Есть хорошая немецкая поговорка – «ничего не едят таким горячим, как оно сварено». Наверняка так думали многие – надо просто перетерпеть, это ведь не может продолжаться вечно... Ещё годик-два, ну три – и всё как-то наладится. Наведём порядок, разберём руины – тогда, глядишь, не будут вспоминать, откуда они взялись. Вообще лучше поменьше вспоминать и не бередить раны – пускай затянутся корочкой...
То, что раны под блестящей корочкой «экономического чуда» загноились, стало ясно примерно к 1967 году, когда подросло поколение, родившееся после войны. Молодым людям трудно терпеть, когда им лгут или отмалчиваются – они стали спрашивать. Им не отвечали – и тогда они понесли свои вопросы на улицы немецких городов, выйдя на демонстрации протеста. Это был «левый» протест – демонстранты несли портреты Ленина, Мао, Че Гевары... Ответом стала форменная истерика – дубинки, водомёты, травля в прессе. Протесты не стихали – и полиция стала стрелять, среди демонстрантов появились убитые...
«Пражская весна» 1968 года тоже была «левым» протестом – тамошние демонстранты требовали «социализма с человеческим лицом» и писали на стенах «Ленин, проснись – Брежнев спятил!», глядя на советские танки. Разумеется, у советского руководства и в мыслях не было помогать нацисту (тогдашний канцлер ФРГ Кизингер был членом НСДАП и во время войны работал в риббентроповском МИДе). Но факт остаётся фактом – после событий в Чехословакии активность немецких демонстрантов заметно снизилась и властям удалось окончательно задавить их протест...
Сегодня мы понимаем, что это была дорога в пропасть. «Окончательно задавленные» протесты обернулись террором 1970-х. Уже действовали «Законы о чрезвычайном положении», ограничивавшие действие Конституции и разрешавшие использовать армию против демонстрантов. До гражданской войны, в которую обязательно вмешались бы и СССР и ГДР, было рукой подать. Но с 1969 г. в Западной Германии у власти были социал-демократы – сначала Вилли Брандт, затем Гельмут Шмидт. Они сумели развернуть страну в будущее, в котором нацизму не было места...
Разумеется, симпатии к нацистам в обществе остались. Никуда не делись возмущённые берлинцы, которые в 1968 г. требовали остричь длинноволосых студентов-бунтарей и отправить их в трудовые лагеря. Историческая «слепота Германии на правый глаз» дожила до наших дней – сегодняшнее правительство её частенько демонстрирует. Но нацизм не стоит на пути у сегодняшних немцев – он, так сказать, хватает их за пятки. И дело даже не в «нетерпимости к любым проявлениям нацизма», которую декларируют власти объединённой Германии – нередко дальше деклараций дело не идёт. Просто сегодняшнее общество отчётливо понимает, что нацистские идеи ведут в никуда, а для их защитников придумано хлёсткое словечко «Ewiggestrige» – «вечно вчерашние»...
...которым наверняка особенно неуютно в Нюрнберге. Хотя город отнюдь не превратился в некий мрачный антинацистский мемориал – вокруг остатков Третьего рейха бурлит жизнь полумиллионной «франконской метрополии», а тех, кто приезжает на традиционную рождественскую ярмарку, не волнует, что в таком виде она впервые была организована «любимым бургомистром Гитлера». Но и забывать о нём нельзя. У Гитлера есть своё место в немецкой истории, и это место ещё в 1942 г. определил Сталин. Его словами (несколько изменёнными) я и хочу завершить эту книгу.
«Гитлеры приходят и уходят – а немецкий народ (добавлю – и чудесный немецкий город Нюрнберг) остаётся».
КОНЕЦ