Записки охотника

Александр ШИПИЦЫН

Вот это была охота!

– А полковые наши, полковые-то что учудили! – Коля Белошвейкин, молодой командир экипажа, охотник со стажем, завладел вниманием еще не отсмеявшейся от предыдущей истории компании. – Я про то, как управленцы берлогу купили, – призвал он в свидетели Серегу Дьяченко, который, зная о чем пойдет речь, в предвкушении удовольствия крутил головой.

– Они, управление, то есть, – продолжил приободренный Коля, – начхим, физрук, секретарь парткома и кто-то из штурманов под руководством зама по летной подготовке как-то понарассказывали друг другу, какие они ушлые и дошлые охотники. Вот и решили они, по пьяни, доказать это на деле. Купили они, за триста рублей, у ороча медвежью берлогу. Бешкин, штурман полка, рассказывал. Привел их ороч к берлоге. Показал все как есть, деньги забрал и ушел. Стоят они возле берлоги и рассуждают: что дальше делать? На медведя-то все они впервые, если кто из них рябчика когда подстрелил, тот и был среди них самым опытным.

– Начхим Пал Палыч, самый деловой, предложил по рюмашке ахнуть, потом видно будет. Оно и для храбрости не помешает. Всех, говорит, такой охотничий азарт тряс, еле водкой в стаканы попадали. Какой там азарт, хорошо, что в штаны себе не наложили. Как по стаканчику-другому пропустили, тряска прошла. Закусили, еще выпили. Осмелели и давай в берлогу бутылки кидать. Никакого эффекта. Кто-то предположил: а может медведя там вовсе нет. Или сдох давно. Сгрудились вокруг берлоги, ружья, конечно, возле выпивки забыли. Бешкин кол какой-то притащил, да в берлогу-то его и кинул. Тут медведь с ревом и поднялся. Они по тайге врассыпную. Бежали, только треск стоял. Да потом орочу еще сто рублей дали, чтобы он ружья оттуда принес.

Мы долго смеялись, представив себе картину, как наши начальники, побросав оружие и снаряжение, с воплями несутся по зимнему лесу. А ороч, нагруженный всем этим добром, доставляет его в гарнизон.

Нас, пятерых холостяков, курящих возле офицерского общежития в субботний вечер, и эта история здорово позабавила. Тем более, что мы успели после бани «злоупотребить».

– Это еще что, – перехватил эстафету Серега Дьяченко, – вот Саша Титаренко рассказывал, как он в Белоруссии на кабанов охотился. Был он там в отпуске, а белорусы офицеров, особенно летчиков, шибко уважали. Вот и пригласили они Сашу поохотиться на кабанов. Дали ему ружье, патроны и поставили на номер. Объяснили что да как. А сами ушли кабанов загонять.

Через некоторое время, то ли от вчерашнего угощения, то ли от волнения, прихватило Санькá. Да так что караул! Он ружье к дереву прислонил, штаны спустил, да и присел. А дружбан, с соседнего номера, подкрался сзади и стволами по его заднице провел, да еще и хрюкнул. Санек рассказывает: «Я со спущенными штанами бегу, слышу смех сзади. Понимаю, что это не кабан, но ни остановиться не могу».

И эту историю приняли с энтузиазмом. Трое из нашей компании уже успели послужить на Дальнем востоке по три-четыре года, и только мы со Стасом встретили нашу первую весну здесь, в этом таежном краю. Стоял тихий майский вечер, и, хотя снег почти сошел, нам после бани и выпивки было тепло. Я, чтобы внести свою лепту, вспомнил, как полярных куропаток ловят. Берут бутылку из-под шампанского, заливают в нее горячую воду и этой бутылкой делают в слежавшемся снегу наклонные лунки, стенки у них оплавляются, а потом замерзают. На дно этих лунок кидают пару ягод, ну, там, бруснички или клюквы, или просто кусочки красной тряпочки. Куропатка, завидев в этих лунках нечто ее заинтересовавшее, пытается до него добраться. Крылья ей приходится сложить, а лапки торчат вверх. Выбраться не может, так и замерзает. Утром приходит охотник и, как морковку из грядки, куропаток из снега выдергивает.

Или как горностаев ловят. Берут ведро воды, выставляют на мороз. Вскоре вода по краям замерзает и ведро вносят в помещение. В верхней части делают отверстие, сантиметра три в диаметре. Воду выливают, а в ловушку кладут кусочек мяса или рыбы. Когда нашедший приманку зверек забирается внутрь, его лапки скользят и выбраться наружу он не может.

Несмотря на мою неискушенность в охотничьих делах, эти примеры были тепло и одобрительно встречены авторитетами местной охоты. Саша Дьяченко, известный правдолюб, усомнился в действенности предложенного способа охоты на горностаев, но так как никто здесь горностаев не видел, быстро успокоился. Воодушевленный одобрением слушателей я уже хотел было поведать слушателям классический пример ловли обезьян при помощи тыквы, но, имеющий больше опыта, а, следовательно, и прав на внимание присутствующих Влад Севастьянов перебил меня.

– Я прошлой осенью поехал собирать бруснику возле Уськи Ороченьской. Мне показали сопку, на которой брусники полным-полно. Действительно, ее там море, и крупная, что вишня. Но местные тетки почему-то косили ягоду внизу, у подножья. Я же поднялся выше. И точно, ягоды здесь было больше, да и крупнее чем внизу. А еще выше меня, за кустом шиповника, собирал бруснику мужик в коричневом пальто. «Гляди, – сказал я ему, – здесь ягода и крупнее, да и больше ее тут». Мужик, что-то проворчал в ответ. А я спросил его: «Вы местный или приехали откуда?» Опять он пробурчал что-то непонятное. «Что-что?» – не понял я и выглянул из-за куста. В следующий момент, бросив ведро и грабарку, я несся вниз по склону с криком: «Бабы! Бегите! Медведь!!!» Они почему-то спокойно на это отреагировали: «Чего орешь! – сказали, – Он всегда там пасется. А мы здесь собираем».

– Мужики! А не свалить ли нам поутру на охоту? – внес предложение Влад Севастьянов.

– Ну да. Ружья у всех есть, патроны – тоже. Встанем часа в два ночи и до обеда пошарахаемся по тайге. Завтра – воскресенье. Подстрелим что-нибудь, поджарим, или сварим. Рябчики под водку особенно хороши!

– Эка! Открытие! Под водку что хочешь, и жаба пойдет. 

Все согласились с этим справедливым замечанием. Было ясно, такие разговоры просто так окончиться не могут. И вот.

Через пять минут мы, вечерняя компания, пили в Колиной комнате чай, заваренный на каких-то чудодейственных дальневосточных кореньях. Любезный хозяин выделил каждому по печенью и галете. Если бы я мог предвидеть, как окончится сегодняшний день, возможно, я бы с меньшим отвращением грыз сухую галету. Еще через пять минут наша группа шагала по спящему гарнизону.

Небо, на северо-востоке немного посерев, затем порозовело. Запах просыпающейся тайги был великолепен и ни с чем не сравним. Трудно было идентифицировать его с каким-либо одним растением. Я впоследствии специально срывал веточки багульника, голубики, брусники и даже кусочки мха и, нюхая их, пытался определить, какое растение из них ответственно за этот аромат. Все они пахли по-разному восхитительно, но непохоже на тот букет запахов, который царил под кронами лиственниц. Этот запах, чистота воздуха и быстрое движение в полчаса изгнали то легкое, но ощутимое похмелье, которое еще оставалось в нас. Край солнца, появившийся из-за невидимого нам Сахалина, облил окружающие сопки нежным розово-клюквенным светом.

Было поразительно наблюдать, как, в соответствии с движением солнца, на глазах менялись цвета и оттенки покрытых тайгой сопок. Под нашими ногами сверкающим ятаганом изгибался Тумнин, река суровая, холодная, каждый год требующая себе человеческих жертвоприношений. Во всех его протоках просыпалась и журчала жизнь. Ручей Каменный, берущий истоки где-то в болотце возле аэродрома и пересекающий весь гарнизон, очистившись от скверны людской в пути по тайге, сыпал  маленьким водопадом серебряную дань в ладони своего сеньора Тумнина. Тот, бесстрастно принимая ее от  вассалов своих, катил эти богатства в Татарский пролив. Там, за ослепительно-белой стеной клубящегося все лето тумана, происходило таинство смешения вод.

Несмотря на теплую для этих мест погоду, в затененных ложках остался снег. Он не был похож на те серые и ноздреватые массы, хранящиеся в тени заборов и зданий. Удивительно правильной формы кубики и параллелепипеды снега сохранили под сенью пихт зимнюю чистоту и испускали голубоватое сияние. Даже несклонный к лирике Стас, завидев такое чудо, указал мне на него:

– Гляди, как маленький холодильничек.

Мы остановились передохнуть перед спуском к реке. Два бурундука сновали вверх и вниз по молодой лиственнице.

– Пережили зиму, – кивнул в их сторону Саша Дьяченко, – значит, медведей поблизости нет.

Для бурундука нет худшего врага, чем косолапый. Мало того что он разоряет их кладовочки, так по весне он их ловит и ест.

– Как это медведь может поймать бурундука?

– А очень просто. Весной у бурундуков, как и у всех, когда щепка на щепку лезет, гон начинается. Так у них самка начинает пищать, а самец на писк прибегает. Медведь ложится на спину, лапы раскинет и пищит, как самка. Бурундук прибегает и начинает по медведю бегать, подружку ищет. Как на лапу медведю попадет, тот хвать бурундука и в пасть. Потом опять лежит и пищит. Еще, говорят, если медведь все кладовочки у бурундука разорит, тот кончает жизнь самоубийством. Разбегается и прыгает головой в рогульку, шея у бурундучка ломается и ему припасы уже больше за ненадобностью. Как они это делают, я не видал, но висевшего в рогульке бурундука встречал. Кстати, висит он так недолго, вороны, хорьки и соболи быстро убирают его с глаз долой.

– В прошлом году на Сахалине прапора бурундуков ловили, – добавил свою крупицу познаний Коля Белошвейкин. – Так они его за лапку веревочкой привяжут, и он по ним под одеждой бегает. Через два-три дня веревку снимают, а бурундук не уходит. По карманам лазит, сухарики, семечки ищет.

– Хорош, сухарики-семечки! – прервал наш бурундучий семинар Влад. – Пошли дальше.

Мы спустились в долину реки и, не успев пройти ста шагов, услышали свист и увидели, как из зарослей травы в воздух взмыли две птицы с длинными тонкими клювами. Влад отреагировал мгновенно. Мы еще понять ничего не успели, как он дважды выстрелил. Первый кроншпиль еще только падал, а Влад уже и второго сбил. Дикое возбуждение и суета охватили нас всех. До сих пор понять не могу, как лежащее на моей руке ружье выстрелило Владу под ноги. Он подпрыгнул:

– Ты, куда стреляешь!? – закричал он. – Подними стволы!

Рука моя не касалась спусковых крючков.

– Да я и не думал стрелять, видишь, ружье на руке лежит, – начал оправдываться я, но тут ружье само по себе второй раз бухнуло и опять под ноги Владу.

– Убери ты его на…., подальше от греха! Вот они, безкурковки твои, – повернулся он к Дьяченко, – нет-нет, да и бабахнет. Ладно, Санек, – успокоил он меня. – Ты ружье заряжай, только когда дичь увидишь. И то, если в секторе стрельбы никого не будет. Понял?

– Чего ж тут непонятного. Как только Фарид с ним охотится? Слышь, Коль! – обратился я к Белошвейкину, – а мы вообще на кого охотиться идем?

– Как увидишь что больше кулака, так и стреляй.

Мы прошли вдоль берега реки километра два. Колины галеты и печенье давно растворились, и желудки уже начинали давать о себе знать. Было почти семь утра, а так как мы ничего питательного с собой не взяли, я стал прикидывать, сколько еще придется терпеть. Получалось еще часов семь, не меньше.

Влад остановился и наполеоновским жестом указал на нечто, по моему непросвещенному мнению похожее на заросшую лесом балку.

– Вот по этому распадку, – назвал он по дальневосточному то, что я принял за обычную балку, – мы с Дьяком и Колей поднимемся вправо. Вы же со Стасом обойдете слева. Вдруг кабарга выскочит или глухаря поднимем.

Я перезарядил ружье и, под взглядом Влада, поднял стволы вверх. Так мы со Стасом и ушли. Больше в этот день мы своих друзей не видели. Часа два мы ползли по гребню распадка вверх, все больше и больше забирая влево. Ничего живого, что можно было бы назвать дичью, мы не встретили. Где-то вдалеке, изредка, слышались выстрелы. Мы со Стасом орали до хрипоты. А когда для привлечения внимания сами стали стрелять вверх, сторонние выстрелы и вовсе прекратились.

Откуда-то с запада потянуло дымом. Но не так, как тянет от костра или жилища, отапливаемого дровами. Несло гарью и дымом горящей в больших количествах прошлогодней травы. Охотничий инстинкт Стаса снова проснулся:

– Где-то в тайге пожар. Тянет в нашу сторону. Сейчас дичь на нас побежит. Готовься!

– Да я и так почти готов, – вложил я в свой ответ двойной смысл. – Ноги отваливаются и жрать по-бешеному хочется. Солнце вон встало выше ели, время с…ть, а мы не ели. – Я привел в качестве доказательства стихотворную поговорку, бытующую в наших кругах.

– Ничего, – успокоил  он меня, – до ужина потерпишь.

– Как до ужина? – ужаснулся я. Стасу легко говорить, при его мизерных размерах потребность в пище у него тоже была минимальная. – Влад ведь говорил, только до обеда.

– А ты прикинь, сколько отсюда топать обратно. Раньше трех домой не попадем, а столовая в это время уже закрыта. Так что про «ням-ням» раньше шести и не думай.

Так же сильно как есть, вдруг захотелось пить. Как назло, после того, что я весь день только и делал, что форсировал водные преграды, здесь наверху не оказалось ни одного ручья.

– Гляди сюда, – Стас приподнял пихтовую лапку.

Под пихтой оказался один из маленьких Стасовых «холодильничков», белоснежный брикет сохранившегося снега, испускающего голубоватое сияние. Мы запустили руки в его прохладные глубины. К моему удивлению, в горсти ледяных кристаллов оказались рубиново красные ягоды брусники. Она прекрасно сохранилась с осени. Тугие ягоды наполнили рот горьковато-сладким соком вперемежку со льдом. Жажда отступила, но приступы аппетита продолжали терзать пустые желудки. Горящие ступни ног ныли и требовали отдыха.

Мы оставили надежду на удачную охоту и, выбрав бугорок посуше, растянулись на высоко поднявшемся солнышке.

Погода была и вправду хороша! Косолапый хозяин леса сервировал стол, выкладывая из подноса жареных и копчёных рябчиков, – усыпанных брусникой, в пене из пивного соуса. Я подумал, что пиво было бы лучше отдельно подать, да ещё не мешало бы хлеба! Но не было времени для еды: на горку поднимался хрюкающий носорог, и я ринулся поохотиться. Поляна перед холмом была усыпана пока ещё живыми  рябчиками и кабанами. Но тут я обнаружил, что располагаю недостаточным арсеналом боеприпасов – и где же этот противный Стас! И нет никакой причины меня так трясти, что аж все кости болят от усталости. «Просыпайся, мы можем не успеть на ужин», – услышал я чей-то сердитый голос. Это был, ну конечно же, сам Стас.

– Болван, – сказал я ему – какая это могла бы быть охота!

Поужинать в этот день так и не удалось.

Великая же сила, эта молодость! В понедельник утром я, чувствуя только легкую боль в икрах, бодро шагал в летную столовую. Галчонок, старшая официантка смены, ростом и весом превосходящая уланского ротмистра, только подивилась, когда я, доедая вторую порцию, попросил добавку.

– Видно, хорошая деваха тебе попалась вчера, раз наесться не можешь.

Я что-то пробурчал в ответ, съел все и довольный вышел на крыльцо столовой.