Чечня при Ельцине

Илья МИЛЬШТЕЙН

Террорист взывает к миру

Буденновск, 20 лет назад

Двадцать лет – это срок немалый, и вот никого из них уже нет на свете. Того, кто говорил тихо, и того, кто начальственным баском призывал его прибавить звук. Шамиля Басаева ликвидировали. Виктор Черномырдин умер.

Однако разговор не завершен, это же вечная тема: надо или не надо вступать в диалог с террористами? Мучительнейший вопрос: можно или нельзя выполнять их требования? Что важнее: жизнь заложников или интересы государства, которое ведет войну с террором? Тут ведь ловушка, волчий капкан, откуда не выбраться, не перекусив себе руки-ноги, а то и голову. С одной стороны, человеческая жизнь драгоценна, и невыносима каждая смерть. С другой, унижение государства, которое идет на поводу у отморозков, может обернуться десятками новых терактов и тысячами погибших.

Как быть?

Проблема, однако, заключается еще и в том, что все эти вопросы слишком абстрактны. Рассуждения о праве человека выжить в теракте и обязанностях государства уничтожать злодеев звучат бессмысленно, когда взрослые и дети, захваченные боевиками, томятся в больнице, в театре, в школе, в самолете, в автобусе, и решать очень конкретную задачу необходимо здесь и сейчас. И время уже пошло, и жизненные ресурсы людей ограничены, а бандиты обещают в случае невыполнения их требований убивать заложников каждый час. Или ведут себя не столь брутально, но счет все равно идет на минуты; бездействие равносильно капитуляции.

А бывает, что дела обстоят еще хуже. Провинция убежала на волю, и государство объявило ей войну. То есть при помощи фронтовой авиации государство сносило с лица земли города и села, с больницами, яслями, жилыми домами и домами престарелых, а теперь война приехала в метрополию. Самолетов у террористов нет, чтобы отбомбиться в ответ, и они захватывают больницу. Причем денег не требуют, и золотых слитков тоже, и наркота им не нужна, и о личных гарантиях безопасности они беседуют без особой охоты. Они приехали в Буденновск, чтобы остановить войну.

Это никак не оправдывает террористов, но тут вот какая закавыка. У нормального государства, столкнувшегося с отморозками, помимо спецназа и спецсредств еще имеется глубокое чувство внутренней правоты. Государство, развязавшее чудовищную бойню, которая уже стоила жизни десяткам тысяч мирных и немирных людей, выглядит ничуть не лучше боевиков, способных взять в заложники врачей, больных, рожениц, новорожденных. Оттого они и общаются как бы на равных: тот, кто говорит тихо, и тот, кто начальственным баском призывает его говорить громче.

Бандит и убийца Басаев настаивает на том, чтобы российские войска были из Чечни выведены. Премьер и хозяйственник Черномырдин в целом не возражает. Его потом назовут предателем, как после Хасавюрта определенного сорта люди в погонах заговорят об украденной победе, и это постепенно станет трендом, и в начале счастливых нулевых российская армия однозначно возродится в Чечне, но тогда, двадцать лет назад, они неожиданно договорятся – террорист и премьер-министр. И штурм, убийственный для заложников, будет отменен, и правозащитники войдут в больницу, и власть подгонит автобусы, и две тысячи человеческих жизней будут спасены.

Потом такое больше никогда не повторится, ибо государство непоправимым образом изменится и чувство глубочайшей внутренней правоты утвердится в нем, как сапог на человеческом горле. Россия станет, что называется, единой – в отличие от той, постперестроечной, многообразной и многослойной, в которой Сергей Ковалев работал уполномоченным по правам человека, свирепствовала свобода слова, и о том, что на самом деле происходило в Чечне, можно было узнать из первых рук. Прочесть в газете, увидеть на телеэкране. Узнать и осознать масштаб преступлений, совершенных в мятежной республике, и не о том мечтать, чтобы ни один гад не скрылся, но о том, чтобы война порождающая смерть, горе и террор, кончилась. Эти мечты сбудутся в Хасавюрте, но мир продлится недолго – по той уважительной причине, что для воцарения мало кому известного преемника потребуется новая война.

И кончатся вопросы, абстрактные по форме, бессмысленные по содержанию. «С террористами не ведут переговоров, их уничтожают», – скажет новый президент, абсолютно убежденный в том, что «слабое» государство только потворствует террору. Однако на деле выяснится, что людей на Дубровке убили для того, чтобы еще больше убить в Беслане. Что же касается Чечни, то там воцарится такой мир, что даже силовики, армейские, полицейские и чекистские, до сих пор празднующие победу на Дудаевым и Масхадовым и отвоевывающие Донбасс у фашистов-бандеровцев, тихо затоскуют о новой, свободной России. О той великой России, которая выйдет же когда-нибудь из состава Ичкерии.

Двадцать лет назад сделать это было гораздо проще.

Реально и побыстрей убрать оттуда войска, объявить Басаева в международный розыск и заняться своими внутренними проблемами, которых уже тогда накопилось с избытком. Это был шанс, который большой стране предоставили чеченский террорист и российский премьер, сумевшие как-то услышать друг друга по телефону, несмотря на плохую связь. Один из многих шансов, возможностей, исторических развилок, которые были упущены и прохлопаны, и теперь уже кажется, что иначе и быть не могло. Безнадежным фаталистом становишься, оглядываясь назад, пытаясь осмыслить прошлое и думая о невинных людях, погибших и раненых в Буденновске. Жертвы самого первого теракта, они могли бы стать последними жертвами войны, но живое тогда еще общество уже было отчасти мобилизовано ненавистью и жаждой реванша, к чему и дебютант Басаев приложил руку, и огромный список погибших заложников в те дни только начал заполняться именами.