Россия
Социологическая погрешность
Под такими заголовком и подзаголовком 7 сентября в журнале «Огонек» была опубликована интригующая статья Ольги Филиной. К сожалению, «Огонек» не разрешает перепечатывать свои публикации. Поэтому мы предлагаем вам сокращенный и чуточку авторизованный пересказ ее содержания. Особо интересующиеся данной темой могут найти полный текст статьи в интернете.
Итак, пересказываем. В последние месяцы сначала в соцсетях, а затем во всех видах СМИ все больше стали говорить и писать о том, что соцопросам нельзя доверять. По их результатам выходит: что бы власти ни придумали, население России готово немедленно одобрить.
Аннексия Крыма? По опросам, чуть ли не стопроцентный одобрямс. Введение цензуры в интернете? И здесь опросы фиксируют преобладающее одобрение. Или вот министр финансов Антон Силуанов посоветовал россиянам не гнаться за долларами или евро, а держаться за свой рубль, и тут же по опросам выходит, что российский рубль – самая стойкая валюта.
На такие социологические сюрпризы можно реагировать по-разному. Можно, покуда хватает сил, их анализировать, а можно, как это все чаще случается, пенять социологам на их нечистую работу. В прессе стали все чаще высказываться мнения о некомпетентности социологов, а еще лучше – об их ангажированности, стремлении потрафить властям.
Автор не исключает и этой причины «чудных» результатов соцопросов, но есть ведь социологические организации, как «Левада-центр», которые заподозрить в этом вряд ли возможно. Но результаты их опросов порой тоже бывают «чудесными». Поэтому Ольга Филина акцентирует внимание на причинах «чудес», которые можно считать объективными.
Она задает простой вопрос: какова вероятность того, что интервьюер большой опросной службы, постучав к вам в дверь в рабочее время, застанет вас дома? Понятно, что эта вероятность весьма далека от 100 %. Следовательно, мнение тех, кого не оказалось дома, в опросе не учтено. Вполне очевидно, что таких будет не мало, и тем самым народное мнение по заданным вопросам будет искажено.
Но возникает возражение: почему надо считать, что у тех, кого не было дома, мнение по заданным вопросам отличается от мнения тех, кого интервьюеры застали дома? При большом числе охваченных опросом людей, в среднем, мнения тех и других не могут существенно отличаться.
На первый взгляд это действительно должно быть так. Но на второй взгляд это выглядит несколько иначе: вероятность застать в рабочее время дома людей пенсионного возраста в разы больше, чем людей трудоспособного возраста, а мнения тех и других по поставленным вопросам могут весьма существенно различаться.
А автор продолжает задавать вопросы. Допустим, интервьюер застал вас дома. Какова вероятность, что вы ему откроете? Если откроете, какова вероятность, что согласитесь заполнить анкету на 20 листах, потратив на это 30-40 минут времени?
Опять же, занятый человек скорее, чем праздный, не откроет вам, а, даже открыв, откажется заполнить вашу анкету. А некоторые, не поддерживающие политику родного президента, но наслышанные о 37-м годе, сочтут за благо уклониться от участия в опросе из соображений безопасности: вот же не в 37-м, а только что убили оппозиционера Бориса Немцова, а кое-кто из выходивших на Болотную получили сроки…
И вникните: все эти категории граждан – бывшие на работе, когда приходил интервьюер, или не пожелавшие открыть ему и, наконец, отказавшиеся по тем или иным мотивам участвовать в опросе, в его результаты не попали: ведь эти результаты честно отражают мнения тех, кто принял в опросе участие. Они так и озаглавлены: «Результаты опроса…» Кто виноват, что некоторые граждане не пожелали в нем участвовать, а другие по объективным причинам не смогли?
Но мы-то с вами, знакомясь с результатами «всенародного опроса», именно таковыми их воспринимаем. Но какова доля «молчащей» части населения?.
Филинова приводит на этот счет мнение Григория Юдина, старшего научного сотрудника Лаборатории экономико-социологических исследований НИУ ВШЭ: «Вся интрига в том, каков размер этой „молчащей“ прослойки населения. На Западе уже в 1980-е годы стали бить тревогу: „молчаливое меньшинство“ превращается в „молчаливое большинство“. У нас только сейчас начинают это понимать».
Узнать что-либо об этих «молчащих» затруднительно – именно в силу их нежелания раскрыться. Но – задается вопросом автор статьи – интересно узнать, что представляют собой та часть населения, которая в опросах участвует, и чье мнение мы принимаем за мнение большинства народа?
Оказывается, на последней Грушинской конференции социологи невесело признавались: «В России появились „профессиональные респонденты“, то есть, люди, которые регулярно участвуют во всех опросах (как правило, за вознаграждение) и очень хорошо знают, кому и как отвечать».
Подтверждает это мнение Владимир Петухов, руководитель Центра комплексных социальных исследований Института социологии РАН: «Респонденты могут откровенно лукавить при ответах на вопрос, лишь бы быстрее отделаться от интервьюеров. Они стали очень хорошими учениками, которые умеют подстраиваться под учителя, и не отвечать ничего по существу. Спросят таких „отличников“: поддерживаете текущий политический курс? Они и козыряют: поддерживаем! А что на самом деле думают и какие фиги держат в карманах – интрига...».
Но это еще не все беды российской социологии, считает Филина. Возникает вопрос, а кто опрашивает «профессиональных респондентов»?.. Откуда берутся и насколько профессиональны эти люди? Средняя зарплата интервьюера в Москве 30 тысяч рублей, в областных центрах – 16-20 тысяч рублей. Работа тяжелая: ходи целый день, стучись ко всем, умоляй поговорить...
К сожалению, Филина не сообщает, за что полагаются эти тысячи. Не за день, вероятно. Возможно, за опросную кампанию? В любом случае, судя по тону, это не густо.
Что из всего этого выходит, сообщил директор Центра методологии федеративных исследований РАНХиГС Дмитрий Рогозин: «Понятно, что соблазн подделать анкеты в таких условиях очень высок……Недавно мы провели эксперимент в Вязниках: заказали трем разным социологическим компаниям провести опрос 300 человек в этом городе… А потом приехали в Вязники сами и прошли по отмеченным адресам. Выяснилось, что половина анкет была сфабрикована: вместо записанных квартир мы находили служебные помещения, вместо записанных людей – давно умерших хозяев давно проданных домов...»
Далее автор описывает разные попытки улучшить ситуацию в этой области, в частности, путем использования гражданской, или волонтерской, социологии. Но, как выяснилось, она имеет определенные преимущества перед социологией профессиональной, но заменить ее не может: масштаб не тот.
Завершается статья на такой минорной ноте: «Похоже, критикуя официальную социологию, обеспокоенная общественность попадает в ловушку: дискредитировать институт просто, тем более когда есть за что, но все альтернативы оказываются еще хуже. А кризис доверия, и без того умучивший россиян, разрастается».
* * *
Хотелось бы узнать, как решается эта проблема здесь, на Западе. Как представляется, одно из средств – это достойное вознаграждение труда интервьюеров, возможно, в сочетании с периодическим контролем их работы. Что касается учета доли «молчаливой» части электората, эта задача может решаться довольно просто: интервьюеры должны отмечать отказавшихся или не имевших возможности высказать свое мнение по поставленным вопросам.
И еще мы считаем необходимым предостеречь наших читателей от того, чтобы при оценке публикуемых в России данных соцопросов бросаться в другую крайность: дескать, как следует из статьи в «Огоньке», этим опросам нельзя верить, и в действительности линию путинского режима поддерживают не 87% россиян, как эти опросы якобы показывают, а, вероятно, каких-нибудь 20-30%.
К сожалению, это, видимо, все же не так. Из наблюдений многих критически настроенных к путинскому режиму россиян следует, что его политику поддерживают пусть не 87% населения (а в кадыровской Чечне бывает, что и все 105%), но все же большинство. Люди, прожившие несколько лет за пределами России, возвращаясь домой, не узнают своих близких. Некоторые с горечью, но прямо пишут, что те превратились в натуральное быдло. Объясняют это действием кремлевской пропаганды, возможностям которой сам Геббельс позавидовал бы.
Спорить с этим не приходится, ибо даже добрая половина живущих здесь бывших советских граждан, несмотря на обилие источников информации, оказалась всецело под влиянием кремлевского зомбоящика.