Утрата

Юрий Афанасьев и важные точки истории

Я нашел только один кадр, на котором Юрий Афанасьев улыбается. Начало лета 1989 года, открытие первого съезда нардепов СССР. Радиотрансляции слушали на кухнях, в автобусах и на рабочих местах. Если на съезде что-то шло не так, собирались десятки и сотни тысяч и требовали своего. Собирались в далеких Лужниках, еще не воспринимая эти выселки как «слив протеста». Потому что никогда прежде такого не было и было неважно где. Отдаленная площадка была видна всему миру. Этот год до сих пор я считаю лучшим, потому что страна почувствовала свой шанс и еще верила в него. На съезде родилась Межрегиональная депутатская группа – первая оформленная фракция демоппозиции.

Афанасьев шел сквозь толпу, его приветствовали, как и многих других, и он смеялся. Мне он всегда казался человеком трагическим. Мощно возвышаясь на какой-нибудь трибуне, он обычно смотрел куда-то вдаль и, казалось, видел в грядущем нечто тревожное и драматическое. Даже когда уверенно и сильно говорил с каким-то полканом в 90-м. Тогда Горбачев вывел войска, чтобы перекрыть эти бескрайние людские реки, периодически разливавшиеся в центре Москвы в те годы. А на Садовом тем не менее собрались сотни тысяч. «Вы понимаете, что вы сейчас отвечаете и за возможную трагедию сегодня, и за наше общее будущее? Посмотрите, сколько людей, они ведь все равно пойдут, но какой ценой?» И солдатиков отводили в переулки, чтобы не мешали людям.

Очень символичный кадр для меня – межрегионалы на сцене, кажется, Дома кино. Было какое-то собрание демократов по ходу съезда, на котором дела шли хреново, они оставались там в меньшинстве, проигрывали какие-то голосования и постановления. Когда уже расходились, на сцене сложилась такая совершенно цельная композиция, олицетворявшая печаль и безнадежность. В центре ее располагался Афанасьев. Сегодня я думаю, что проиграли во многом из-за этой постоянной готовности к худшему и хронического чувства вины. Слишком долго и последовательно это воспитывали в нас, и все мы были инфицированы в той или иной степени.

В июне 93-го, еще до всех кровавых событий в Москве, Афанасьев внезапно отказался от депутатского статуса и ушел из политики. Так вышло, что встречи с ним отмечали для меня какие-то очень важные точки в истории. Следующий раз я встретил его в 2010-м и спросил: почему? Не было еще ни митингового всплеска 2011/12 гг., ни новых законов, ни Украины...

Дмитрий Борко,

Грани.ру, 14 сентября

Юрий Афанасьев: «У России перспектив нет»

– Я помню 80-е – начало 90-х… Кого вы тогда представляли себе носителем следующей идеи, следующей парадигмы, которая бы стала создавать мир после того, как он начал очень круто меняться?

– То, что я скажу – очень не хочется признаваться, потому что обнажать себя в том качестве, в котором я, как и некоторые другие, были, не хочется никому и никогда – а это качество, его можно было бы определить, ну, может, как не совсем бездумность,  но как неумение думать систематически, рационально, последовательно и так далее. И поэтому – не было такого идейного идеала и у меня тоже. Потому что и в голове-то было в этом смысле какая-то каша. В этой каше вертелась мысль, что так, как мы жили до этого, жить нельзя. А как надо было, к сожалению, даже в 80-х годах, на этот счет каких-то четких представлений – я про себя говорю – не было.

– Когда стало наступать отчетливое видение?

– Это тоже процесс, потому что какой-то такой грани, что с такого-то времени, с такого числа я стал думать примерно так, конечно, не было… Даже и теперь происходит то, что можно назвать углублением представления о том, что такое есть русский традиционализм, чтó есть русская система. Я думаю, что это в целом такая проблема, на решение которой, на осмысление которой и всей жизни не хватит. Все это продолжается.

– Но с какого-то момента, достаточно раннего, я перестал вас видеть в общественном процессе…

– Дело в том, что в таком активном политическом процессе я был где-то до 92-го года. А в 92-м году, когда мне стало ясно, что такое эта власть Ельцина, и что представляем собою мы, как некая демократическая альтернатива, я понял, что нет мне места в этом политическом раскладе…

– А с чем вы можете связать надежды, и есть ли они вообще?

– Именно у той России, которая есть – а другой-то нет – у этой России никакого будущего и перспектив нет. Вернее, у нее могут быть перспективы в смысле ужесточения этого режима и даже в смысле повышения его эффективности. То есть, этот режим может быть еще более бесчеловечным, чем он есть на сегодняшний день. В этом смысле – увы – но мне кажется, у него перспективы есть.

Но когда мы говорим о России, имея в виду Россию либеральную, демократическую, то у этого режима вот такой перспективы либеральной, демократической – нет.

– Есть ли у вас надежда на людей, на этот народ, что какой-то потенциал на сегодняшний день в них заложен?

 – Нет. Я не вижу такого потенциала. У меня все больше уверенность и ощущение того, что в обществе нарастает энтропия, и каких-то в этом смысле позитивных, социальных и нравственных начал, чтобы они потенциально были как элементы роста, я не вижу.

– Можно ли что-то сделать в этой ситуации?

– Можно и нужно каждый раз оставаться самим собой. Я, например, при всем осознании того, о чем я говорю, я все-таки продолжаю писать, выступать, что-то говорить, что-то доказывать, обосновывать. Я считаю, что это нормальная нравственная позиция.

Беседовал Дмитрий Борко,

Интервью записано во время VI Ходорковских чтений. Москва, 6 июля 2010 г.