Итоги. Агония

Илья МИЛЬШТЕЙН

Сон об уходящем

Эпоха агонизирует

Когда это кончится? Это никогда не кончится. Как настроение, Тарапунька? Черненько, Штепсель!

Будущее неведомо, оттого столько доверия к настоящему.

Радостного доверия. Печального доверия. Отчаянного доверия. Беспросветного доверия. Поскольку будущее рифмуется исключительно с прошлым и нынешним, и вот в старом анекдоте про популярных в застойные годы эстрадных комиков обыгрывается фамилия предпоследнего генерального секретаря.

Точнее, это мы теперь знаем, что предпоследнего, несчастного, обреченного, намертво забытого. А тогда, в начале 80-х годов прошлого века казалось, что этой унылой веренице падающих с трибуны мавзолея престарелых матрешек конца-краю не видать. Тогда чудилось, что так и помрем при советской власти, читая неположенные книжки, опасаясь стукачей, дослужившихся ныне до генералов, и давясь в очередях – в тех магазинах, которые боролись за звание продовольственных.

Тогда мнилось, что тьма в конце тоннеля является при зрелом социализме единственным источником света (плюс электрификация, конечно), и чудак, размышлявший о том, доживет ли Советский Союз до 1984 года, вызывал глухое раздражение. Издевается, что ли?

Да и все указывало на то, что век воли не видать и эта музыка будет вечной.

Разгром диссидентского движения. Гибридная война в Афганистане: вроде она есть, но гробы засекречены и в газетах скуповато описываются подвиги воинов-интернационалистов. Людей отучили работать – и вдруг отлавливают в банях, разворачивается кампания по борьбе с прогулами, это еще при Андропове. Народ самозабвенно спивается, пьянству объявлен бой, и в неравном бою гибнут тысячи и тысячи, скошенные самопальной отравой, как пулеметом – это уже при раннем Горбачеве.

Когда это кончится? Это никогда не кончится, ибо дурдом стал нормой и скрепой, а другой жизни здесь нет, не было и не будет. Не предусмотрена внутренним распорядком.

Так думало подавляющее большинство граждан СССР, включая автора этих строк. Абсолютно уверенного в том, что строй незыблем, режим непоколебим, советский народ бессмертен и непрошибаем, и шестая часть суши как заведенная всегда будет вращаться по своим законам, игнорируя все прочие, физические, экономические и человеческие. Автор этих строк тогда даже уезжать никуда не собирался, хотя вроде бы мог – до того был заворожен чудесами, творившимися буквально на каждом шагу. Автор этих строк смотрел на жизнь трезво и понимал, что все будет так – исхода нет.

А это была агония.

Сегодня тоже происходят вещи одновременно немыслимые и понятные, легко постижимые. Ясно же, почему влезли на Украину, потом в Сирию, летали над Турцией и долетались, и как случилось, что радиоактивный пепел стал повседневной темой в теледебатах. И само собой разумеется, что человека, выходящего на одиночный пикет, надо приговаривать и сажать, а генпрокурора, крышующего отморозков, и главного следователя, назначенного в СК на бандитской сходке в Испании, нельзя даже уволить.

И все знают, отчего импортную еду нужно давить бульдозерами, а врагов накажет Аллах, и сурово накажет, помидорами не отделаются. И откуда вообще взялся Путин, и почему без него нет России. Ну сами посудите, какая же Россия без Путина? Живем при Путине, умрем при Путине и обретем жизнь вечную – при Путине.

Сегодня вообще не верится, что бывает какая-то другая жизнь.

Без депутата Федорова, разглядевшего в дальнобойщиках наймитов ЦРУ. Без депутата Милонова, прозревающего в елке фаллический символ. Без депутатов Чебоксарского городского собрания, расторгнувших соглашение о побратимстве между Чебоксарами и Антальей. Без этого знаменитого комика, Геннадия нашего Хазанова, наследника Тарапуньки, дарящего гаранту корону царскую – как бы в шутку. И без другого, того самого, коронованного в Испании, по имени Бастрыкин, который раз в полгода извещает Бориса Ходорковского о том, что по вновь открывшимся обстоятельствам его сын Михаил обвиняется в убийстве. 

Когда это кончится? Это никогда не кончится, поскольку основано на абсурде, с которым все свыклись. Потому что происходит каждый день, и так шестнадцать лет подряд, а за ними – бездна, пропадающая в веках, и глядящий в бездну видит то же самое. С ужасом и тоской, или с радостью узнавания. По той причине, что хорошо знает историю или совсем историю не знает. Второму легче, ведь прошлое с настоящим предстает перед ним чередой сплошных побед, увенчанных окончательным нынешним триумфом и устремленным в грядущее. Но и первый, охваченный отчаяньем, не видит ничего, кроме торжествующих вождей и темпераментных дебилов на подтанцовке. Давненько уже черненько, и не будет конца.

Все видят одно и то же, погруженные в настоящее, как в сон, счастливый или кошмарный, по настроению.

Здоровый в целом сон, не правда ли, как бы там ни бредили счастливые и не пугались собственного крика одинокие страдальцы. Они же верят в реальность происходящего. Они смирились и точно знают, что реальность неизменна, стабильна, непреодолима, пушкой не прошибешь.

А это агония, и вопрос лишь в том, сколько она на сей раз продлится.