Украина

День побега

 

Узкому кругу украинских правозащитников о спасении крымчанина Юрия Ильченко стало известно сразу же после того, как два месяца назад он появился во львовском офисе общественной организации «Крым SOS». Но в Севастополе оставались пожилые родители Юрия, поэтому все это время Ильченко числился в списках политзаключенных, освобождения которых требует от России украинская сторона. Как только во Львов удалось перевезти родителей, Юрий решился на пресс-конференцию в Киеве. За два дня сбежавший из-под домашнего ареста в Севастополе Ильченко дал более десятка интервью.
 

11 месяцев пыток в СИЗО, домашний арест, разрезанный кухонным ножом электронный браслет, побег через заминированную лесополосу... Сюжет, достойный приключенческого романа. Но многие украинцы, разочарованные деятельностью Надежды Савченко после ее освобождения из российской тюрьмы, с недоверием отнеслись и к истории Юрия.
 

Мы расспросили Юрия Ильченко о деталях его фантастического побега и постарались выяснить, каких убеждений придерживается человек с такой невероятной историей.

 

– Когда Надежда Савченко была в тюрьме, я вместе со всеми переживал за ее судьбу. Первое время ее заключения я еще был на свободе. А когда она вышла, то, что она начала говорить, произвело на меня удручающее впечатление. Я даже не знаю, чем можно объяснить ее поведение. Мне кажется, это все-таки результат какого-то воздействия на нее. Вопрос только в том, делает она это сознательно или, может быть, под воздействием какого-то гипноза или чего-то такого, что она не осознает. Не исключаю, что ей внушили какие-то мысли и она их высказывает, даже не понимая, что делает это по заказу.

 

– Вы заметили, что к вашей истории многие украинцы, особенно в соцсетях, отнеслись с недоверием?

 

– Я вижу, что Россия ведет против меня информационную войну. Но ничего другого от нее я не ожидал, потому что моя позиция, в отличие от позиции Савченко, не меняется. Она была и остается антироссийской. Не в отношении русских, а в отношении российской власти, российской оккупации, того, что Россия продолжает самые негативные советские традиции. Еще в 90-е годы я говорил, что Россия нападет на Украину. Тогда к этому относились с улыбкой, говорили, что такого не может быть, что это бред. Но, к сожалению, так и получилось. Своей антироссийской позиции я не скрывал и в СИЗО, хотя понимал, что этим делаю себе хуже. Эта позиция не изменилась: я так считал десять лет назад, два года назад, так считаю и сейчас.

 

Я совершенно не поддерживаю позицию Савченко. Я считаю, что Украина должна действовать более жестко. Слабая армия? Нет оружия? За два с половиной года можно было перевести экономику на военные рельсы, завалить армию оружием, обучить солдат и офицеров. При всем моем негативном отношении к Советскому Союзу, напомню: за два с половиной года после 22 июня 1941-го, после начала конфликта между двумя агрессорами (а для меня СССР такой же агрессор, как и фашистская Германия, они вместе начали войну) Советский Союз перестроил на войну все производство. Конечно, с 2014 года какие-то подвижки в лучшую сторону в украинской армии были, но, как мне кажется, недостаточные. Войну надо называть войной, я против обозначения «АТО». Врага надо называть врагом. В данном случае нашим врагом является Российская Федерация. Я против дипломатических отношений с РФ. Мне кажется недопустимым, что идет торговля с Россией, когда наши парни гибнут на Донбассе.

 

– Но вы же знаете, сколько украинцев содержится в российских тюрьмах. Без дипломатической поддержки ни освещение процессов, ни помощь политзаключенным будут просто невозможны.

 

– Может быть, и так. Но на кону стоит сохранение Украины как государства. Мы можем поручить представительство Украины другой стране, как это обычно делается во время войны. Литва вполне могла бы представлять наши интересы в России. Польша всегда была нашим другом. Кстати, то, что сейчас происходит в Польше, меня очень удручает. Мне кажется, это опять-таки Россия вбивает клин в украинско-польские отношения.

 

– Вы имеете в виду признание Волынской резни геноцидом поляков?

 

– Я имею в виду то, что именно сейчас эту тему подняли. Согласитесь, сейчас не самое лучшее время акцентировать внимание на исторических событиях, которые нас разделяют. Это наша общая проблема – украинского и польского народов, – что во время Второй мировой войны мы не смогли найти общий язык. Тогда, как и сейчас, нам нужно было сражаться против нашего общего извечного врага.

 

– Насколько мне известно, вы римо-католик?

 

– Да, это правда. Римско-католическая религия мне наиболее близка. Я вообще человек проевропейских взглядов.

 

У вас не возникало желание после всего пережитого переехать в какую-нибудь западную страну, подальше от войны?

 

– Такое желание у меня может возникнуть только при одном условии: если в Украине будет российская власть. Если России удастся поставить в Киеве власть, которая будет преследовать все проукраинские силы. Тогда эмиграция станет вынужденным шагом. Я надеюсь, что Украина – по крайней мере Западная – никогда с российской властью не смирится. В нынешней же ситуации уехать из Украины – это двойное предательство. Наша страна находится в таком тяжелом положении, что бросить ее сейчас – это даже хуже, чем сделать такой шаг в мирное время. У меня и раньше была возможность уехать за рубеж, была пятилетняя американская виза. Я был во многих странах Европы, всего был в 18 странах. Однако я никогда не думал о том, чтобы покинуть свою Родину, я ее люблю и хочу посвятить свою жизнь ей.

 

– Тема украинских политзаключенных в России сейчас в моде у украинских политиков, особенно после того как удалось добиться первых освобождений. Может быть, вам уже поступали какие-то предложения от политических партий?

 

– Конкретных предложений от руководителей политических сил пока не было. Хотя я не исключаю такую возможность. Но при любом раскладе я могу сотрудничать только постольку, поскольку не нарушаются мои убеждения. Я не пойду против своих убеждений ради каких-то мест или должностей. Я считаю, что мы все сейчас должны объединяться и придерживаться принципа «Враг моего врага – мой друг». Из-за своей толерантности наш народ не хочет называть Российскую Федерацию врагом. Но не мы пришли на их землю, а они на нашу. Мы жили спокойно. Да, не все удовлетворяло, я, например, был не согласен с властью Януковича, однако это наша внутренняя проблема. А в остальном Украина дала мне все – я получил бесплатное высшее образование, у меня был свой процветающий бизнес, который развивался постепенно, но перед оккупацией достиг нормального уровня доходов в 2-3 тысячи долларов в месяц. Я мог себе позволить ездить и в Штаты, и по Европе. Какая бы ситуация ни складывалась, недопустимо, чтобы одна страна вмешивалась во внутренние дела другой.

 

– Вы рассказывали на пресс-конференции, что ваш учебный центр стал чуть ли не центром проукраинских сил в Севастополе после оккупации Крыма. Как складывается судьба тех людей, которые приходили в этот центр? Вы поддерживаете с ними связь? Высказывали ли они вам поддержку?

 

– К сожалению, многие из этих людей были запуганы российской властью, еще когда я был на воле. Например, был такой случай. Когда погиб известный исполнитель Кузьма, я как раз с родителями был в Днепропетровске, поэтому не мог участвовать ни в каких акциях в Севастополе. А мои единомышленники вышли к памятнику Шевченко в Севастополе со свечками, с мобильными телефонами, на которых были песни Кузьмы. На них набросились российские спецназовцы в масках, устроили «маски-шоу». Активисты попали в участок – правда, пробыли там всего несколько часов, но им этого вполне хватило, чтобы после этого в акциях не участвовать. Когда я им сообщал о последующих акциях, они отказывались.

 

Я очень просил людей прийти на празднование Дня Конституции 28 июня 2015 года, потому что у меня было какое-то плохое предчувствие. Мне говорили: мы придем 24 августа (День независимости Украины. – Ред.), а я отвечал: 24 августа меня может уже не быть. 28 июня, к сожалению, многие не пришли. А это было за три дня до моего ареста.

 

– Возвращаясь к теме вашего ареста – многих удивляет, как же вам после пыток и 11 месяцев пребывания в СИЗО все-таки удалось попасть под домашний арест. Очень редкая история для политзаключенных в России. Как так получилось? Возможно, вам кто-то оказал поддержку?

 

– Честно говоря, для меня самого это в какой-то мере остается загадкой. Было ли это решение судьи... Я не буду называть его фамилию, тем более я ее и не помню. Но власти России все равно знают, кто меня осудил, а кто отпустил под домашний арест. Это был такой пожилой судья, и, может быть, какие-то остатки совести у него были. Может, в силу возраста ему не столь важно было держаться за должность... Потому что молодой судья-карьерист никогда не пойдет против власти.

 

– Вы уже не раз достаточно детально рассказывали о своем побеге на территории Крыма. Но как вы передвигались по территории Украины? Как попали во Львов?

 

– Дело в том, что я не мог добраться сразу до Львова. Я купил билет до того города, до которого у меня хватило денег. Это был Николаев. А в Николаеве на железнодорожном вокзале я обратился в справочное бюро, спросил, где я, как переселенец, могу получить помощь. Меня отправили к дежурному по вокзалу. Я попросил помощи, чтобы доехать до Львова, но в такой помощи мне было отказано. Я вспомнил, что у меня раньше была карточка Приватбанка. C собой у меня ее не было, но по паспорту ее удалось восстановить. На ней было несколько сот гривен. Но к тому времени поезд уже ушел. Я переночевал в хостеле, а на следующий день выехал во Львов.

 

– Почему именно Львов?

 

– Львов – это столица Западной Украины. Почему именно Западная Украина? Она мне близка по духу, тут в основном украиноязычное население. После того как в течение 11 месяцев меня буквально заставляли говорить по-русски, били за украинский, за крымскотатарский (я хотел его выучить, пока было время), русский вызывает у меня еще больше отторжения. Мне хотелось оказаться в патриотической среде, где разделяют мои убеждения.

 

Во Львове я опять-таки на вокзале спросил, куда я могу обратиться как переселенец. Меня отправили по адресу улица Шептицкого, 10, в отдел социальной защиты. Меня зарегистрировали, выдали справку и дали адрес общественной организации «Крым SOS». В тот день она не работала, все были в командировках. Под дверью тоже ждала переселенка из Донецка. Она, кстати, мне помогла из своих собственных денег, дала мне небольшую сумму, чтобы я хотя бы мог поесть. А на следующий день я встретился с сотрудниками «Крым SOS», и они стали мне помогать и решать мои вопросы.

 

Кстати, простые люди помогали мне в первую очередь. Небольшую сумму мне дал сотрудник Министерства чрезвычайных ситуаций – не от государства, а просто от себя. Родственница этой же переселенки из Донецка передавала еду. Люди понимали, что с нуля все начинать очень трудно.

 

– Алим Алиев (сооснователь «Крым SOS». – Ред.) на пресс-конференции говорил, что застал вас в офисе в царапинах и ссадинах...

 

– Да, следы моего побега сошли только где-то через месяц. А в первые дни их было очень видно. Я же пробирался через лес... Я уже видел, что в интернете ставят под сомнение слово «лес», что вблизи крымской границы леса нет. Я хочу сказать, что это не лес на десятки километров. Это лесополоса шириной 150-200 метров, но очень-очень густая. Там буквально переплетались колючки, через которые надо было продираться. Еще была колючая проволка, еще какие-то преграды. Я шел ночью, поэтому практически ничего не видел, больше чувствовал на ощупь. Естественно у меня не было времени отцеплять каждую колючку, и когда я продирался через колючую проволку, я уже не обращал внимания на раны, разорванную одежду.

 

– Российская власть обвиняет вас еще и в растлении несовершеннолетних. Сразу после вашей пресс-конференции в интернете появилось компрометирующее видео якобы с вашим участием.

 

– Для XXI века это очень неудачный фейк. При наличии аппаратуры, имеющейся у спецслужб, они могли бы создать что-то более профессиональное. Всем понятно, почему этот фейк появился. Ничего подобного не было за те два месяца, что я не выступал. Как только я начал выступать, им захотелось меня очернить. Еще когда я был в тюрьме, мне угрожали, что если я не пойду на сотрудничество, если не подпишу признание в том, чего не делал (например, что я хотел взорвать памятники Ленину, что я был координатором «Правого сектора» в Севастополе или в целом в Крыму), мне придумают такую статью, которая не уважается в криминальном обществе.

 

Насколько я понимаю, они пытались склонить близких мне людей написать на меня фальшивые доносы. Даже была попытка сказать, что человек написал такой донос, а на самом деле доноса не было. На протяжении четырех лет до всех этих событий я встречался с женщиной; у нее есть дочь. Мне сказали, что она написала на меня заявление, что я приставал к ее дочери. С одной стороны, я был в ужасе, как она могла такое сделать. С другой стороны, я понимал, что у них есть очень изощренные способы давления. Меня очень успокоило, когда в конце концов оказалось, что это было абсолютной ложью. Когда я знакомился с материалами дела, то прочитал характеристику, которую она мне дала. Ничего подобного там не было. Не было и никакого заявления. Более того, открыто было написано, что она не считает меня преступником ни по каким обвинениям, в том числе по политическим. А девочка написала, что я ничего плохого не делал, не говорил, а наоборот, относился к ней как отец. Также она указала, что на нее оказывалось давление, чтобы она меня оговорила.

 

– Как собираетесь обустраиваться на материковой Украине? Что будете делать в ближайшее время?

 

– Если военная ситуация будет ухудшаться, я не собираюсь находить причины, прятаться за инвалидностью мамы, чтобы уклоняться от службы. Я уже встал на учет во Львовском военкомате, получил мобилизационное предписание, и мне было сказано, что если будет седьмая волна мобилизации или всеобщая мобилизация, я должен в течение 24 часов явиться в военкомат.

 

Может, меня многие переселенцы за это осудят, но мне кажется, что очень часто переселенцы сами способствуют тому, что о них складывается негативное мнение среди местного населения. Есть, конечно, разные, но многие специально не регистрируются в военкоматах. Это неправильно. Когда привозят хоронить погибших на войне жителей Львова и Львовской области, львовяне справедливо возмущаются: почему жители Западной Украины должны воевать и погибать за Донбасс, а многие жители самого Донбасса в это время отсиживаются тут? Все должны быть в равных условиях.

 

Кроме того, многие переселенцы не стараются адаптироваться, принять местный способ жизни, как минимум перейти на украинский язык. Я не говорю о том, чтобы полностью забывать русский, – в семьях говорить по-русски никто не запрещает. Но когда к переселенцу обращаются по-украински, нормально было бы, если он, прожив тут год-два, отвечал по-украински. Совершенно переселенцам по этому поводу возмущаться не следует. Вы приехали сюда, вас львовяне радушно приняли... И вообще это обязанность каждого украинца – выучить украинский язык. Так же, как в Крыму правильным бы было повсеместное изучение крымскотатарского языка.

 

– А чем собираетесь заниматься до мобилизации?

 

– Для того чтобы заработать какие-то деньги, я пытаюсь возобновить свою профессиональную деятельность – преподавание. Если со временем в Украине все будет относительно мирно, открою учебный центр или курсы во Львове.

 

Есть еще политическое направление. Сейчас я вижу свою задачу в том, чтобы рассказать миру о том, что происходит в Крыму, что каждую неделю все новых и новых людей сажают по политическим мотивам, люди подвергаются бесчеловечному обращению, пыткам. Кого-то убивают, люди пропадают... Между тем, если не считать последнего всплеска, связанного с так называемыми крымскими диверсантами, общий интерес к Крыму как-то притих. Война в Донбассе идет в более жесткой форме. А если говорить о минских договоренностях, то мое мнение, что неправильно было их подписывать, поскольку там ни слова не сказано о Крымском полуострове. Нельзя снимать с России санкции только за улучшение ситуации в Донбассе. Санкции и вообще давление Запада могут быть прекращены только при полном освобождении территорий Украины.

 

Ольга Решетилова,

Грани, 19 августа