История

«Мне помогают расстрелянные»

56-летний крестьянин Степан Иванович Карагодин был арестован в ночь на 1 декабря 1937 года сотрудниками Томского ГО НКВД, осужден Особым Совещанием как организатор шпионской-диверсионной группы и резидент японской военной разведки и приговорен к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение 21 января 1938 года. Жена и дети не знали о расстреле и надеялись, что Степан Иванович жив. В конце 50-х они получили справку о реабилитации, в которой говорилось, что он «умер в заключении».

Правнук Степана Ивановича, выпускник философского факультета Томского университета, 34-летний Денис Карагодин решил установить имена всех, кто повинен в фальсификации обвинения против арестованных по «Харбинскому делу», и проследить преступную цепочку – от кремлевских инициаторов Большого террора до простых исполнителей в Томске, вплоть до водителей «черных воронков» и машинисток, перепечатывавших бумаги НКВД. Архивы советских спецслужб крайне неохотно делятся информацией, но Денису удалось раздобыть множество документов, свидетельствующих о том, как работала машина сталинских репрессий, убивавшая ни в чем не повинных людей.

В статье, посвященной расследованию Дениса Карагодина, доктор исторических наук Иван Курилла пишет: «Карагодин поставил вопрос об ответственности государства и конкретных исполнителей террора, причем не политической, о которой говорили, начиная с XX съезда КПСС, а самой что ни на есть уголовной ответственности. В России такой шаг выглядит одновременно естественным и невозможным. У россиян не было ни своей комиссии по национальному примирению, ни своего трибунала для палачей. Денис Карагодин предложил свою форму выяснения отношений с прошлым: личное расследование и личный иск по поводу гибели прадеда».

В июне 2016 года Денис Карагодин рассказал Радио Свобода о своей надежде завершить расследование настоящим судебным процессом (этот материал мы напечатали в прошлом номере «Рубежа». – Ред.). Сейчас все материалы, необходимые для подготовки этого процесса, собраны. В ноябре Денис получил последний ключевой документ: акт о приведении Томским горотделом НКВД в исполнение приговора в отношении 36 человек, в том числе Степана Ивановича Карагодина и шестерых его «подельников».

«Теперь у нас есть вся цепочка убийц полностью: от политбюро до конкретного палача», – пишет Денис Карагодин.

Всего в этот день – 21 января 1938 года – в тюрьме города Томска сотрудниками горотдела НКВД были расстреляны 64 человека. Люди, не упомянутые в акте, проходили в номенклатурной отчетности по другим приговор-спискам.

Самое главное – то, что в документе указаны имена непосредственных палачей. Это помощник начальника Томской тюрьмы Зырянов, комендант горотдела НКВД Денисов и инспектор Носкова.

Денис Карагодин добивался получения этого документа не один месяц. Его многочисленные письменные и устные запросы всегда заканчивались одним и тем же – формальными отписками или сообщениями о том, что данного документа нет.

Оказавшись в отчаянном положении и не желая сдаваться, Денис разработал сложный план действий. Он надеялся найти помощь в Госдуме или даже в РПЦ. Однако, после его повторного запроса из архива Управления ФСБ России по Новосибирской области неожиданно пришло письмо с копиями документов о расстреле и именами палачей.

Степан Карагодин с детьми

Денис Карагодин рассказал Радио Свобода о том, как это произошло:

– В 2012 году я начал собирать сведения о сотрудниках НКВД по ведомственным и политическим архивам, но оказалось, что могут помочь и потомки людей, родственники которых были расстреляны в Томске.

Мне начали приходить письма через сайт. Из присылаемых материалов я по крупицам «снимал» данные сотрудников НКВД: кто производил арест, кто обыскивал, кто был понятым, кто вел следствие, кто подписывал санкции на арест и т.п.

Однажды мне написал человек, родственник которого был расстрелян. Благодаря документам, которые он прислал, я выявил сотрудников НКВД, убивших Салихова Алексея Ивановича – он был расстрелян 5 июля 1938 года. Причем выяснилось, что он жил на одной улице с моим прадедом Степаном Ивановичем Карагодиным, буквально через два дома. Это было невероятное открытие, которое очень воодушевило меня! Я внес адрес этого дома в интерактивную карту своего расследования. На этом сюрпризы не закончились. При анализе его документов (я решил подойти к этому особенно тщательно – что называется, «по-соседски») была обнаружена очень странная запись на выписке из акта о расстреле. На ней значилось, что «акт о приведении приговора в исполнение хранится в Особом архиве 1-го спецотдела НКВД СССР». Прежде я такого не встречал. А главное – именно эти сведения мне и не предоставляли, блокировали любые попытки доступа к ним; более того – скрывали, что такие архивы вообще существуют. «Сведений не имеем» – был стандартный ответ.

– То есть это сверхсекретный отдел спецслужб?

– Полагаю, что скорее – да. По крайней мере, интересующего меня периода. Удалось установить, что сейчас он находится в архиве Управления ФСБ России по Омской области. Попал он туда как резервный фонд хранения в период Второй мировой войны, когда эвакуировали архивы с Дальнего Востока и из европейской части СССР. Причем по месту этого резервного хранения находятся и документы Особого Совещания при НКВД, и архивно-следственные дела по раскулачиванию территорий Дальнего Востока, и различные московские документы, и много чего еще, в том числе и тот самый спецархив НКВД СССР.

– Вывозили, опасаясь, что эти документы захватят японцы или немцы?

– Да, конечно. Всё было проведено в рамках «стандартной» эвакуации самого ценного. Самое ценное, понимаете!

Я мгновенно запросил нужный мне документ по всей форме. В полученном из Омска письме говорилось, что акта расстрела моего прадеда в архиве нет, а в указанном мною томе «находятся акты об исполнении решений Судебной тройки УНКВД по Читинской области». И это был настоящий прорыв, потому что из этой бюрократической формулировки я установил то, в чем всегда был уверен: эти документы по-прежнему существуют!

Я направил похожий запрос в Управление ФСБ России по Новосибирской области, полагая, что получу очередную отписку. Ответа не было несколько месяцев, и я направил запрос повторно. Полученный «технический ответ» оказался абсолютно ошеломительным – мне прислали искомый мною акт расстрела!

– У вас есть догадки, почему они его прислали?

– Во-первых, сам запрос был сформулирован крайне точно: была указана вся номенклатура приказов и дат. Был фактор знания архива спецотдела, приведена переписка с Управлениями ФСБ Омска и Томска. Все эти сведения – не для рядового человека и даже не для каждого историка.

Интересно и то, что на документах не стоит грифа «секретно» или «совершенно секретно». Варианта всего два: либо они были настолько секретными, что никому даже и в голову не приходило их визировать таким образом, либо гриф все же стоит, но на лицевом титульном листе фонда.

Историки и специалисты, с которыми я успел поговорить, не могут поверить в то, что мне это удалось. Некоторые были просто в шоке от того, что такие документы все же существуют и добиться их реально. Не исключено, что вообще впервые в истории России человеку был выдан такой документ. Но я, конечно же, этого достоверно не знаю.

По некоторым сведениям, ряд сотрудников архивов Управлений ФСБ были искренне убеждены в том, что данного акта просто физически нет, якобы он был в свое время просто уничтожен – «зачищен», как и многие другие документы. Но я знал, что это не так, знал, что эти документы существуют, я был в этом абсолютно убежден! Так оно и оказалось.

– Что именно открывает этот акт?

– Документ представляет собой приказ Управления НКВД по Новосибирской области, в котором перечисляются 36 человек и приказывается расстрелять их на основе решения Особого Совещания при НКВД. Документ был прислан лично начальнику Томского горотдела НКВД Ивану Овчинникову для выполнения. После выполнения – убийства 36 человек – этот документ вместе с актом расстрела должен был быть отправлен обратно в Новосибирск (такова инструкция в самом этом приказе). Что и было сделано. Таким образом, мы имеем документ на трех листах, на обороте третьего листа – сам акт о выполнении, завизированный палачами.

Документ – это ключ, способный открыть многие двери, в первую очередь символические.

Теперь мы достоверно знаем коменданта Томского горотдела НКВД – это Денисов. Фамилия Носковой также мне была известна по публикации в местной газете. Эта Носкова всегда была у меня «черной лошадкой», я никак не мог понять, почему она не проходит по тем базам, где встречаются другие сотрудники. Теперь понятно: она была «просто палачом», инспектором (по «специальным поручениям»).

– А почему в газете о ней писали?

– Весной 2016 года, сидя в читальном зале библиотеки Томского университета и работая над вопросами французской постструктуралистской традиции, я вдруг неожиданно для себя встал и подошел к фонду периодики. И, открыв подшивку томской газеты «Красное знамя» за 1937–1938 год, начал искать фотографию прокурора Николая Пилюшенко. Был такой массовый убийца, абсолютный маньяк (требовал от подчиненных, чтобы они больше читали художественной литературы, дабы прокурорские обвинения периода Большого террора совершенствовались по части красноречия). В 1939 году его, правда, арестовали, обвинив в «правотроцкистском контрреволюционном заговоре», но потом просто отпустили – повезло. Более того, он был признан жертвой политических репрессий и вошел в Книгу памяти Томской области как пострадавший.

Газета «Красное знамя» – умопомрачительное чтение. На каждом листе – крики о наступлении со всех сторон на «нашу социалистическую родину» фашистов всех мастей (включая даже «фашистских пиратов») и раскрываемых «мудрым руководством НКВД» заговорах.

«Отработав» 1937 год полностью, а это 242 номера, я нашел интересные сведения. Несколько фотографий региональных сотрудников НКВД, награжденных высшими государственными наградами; в публикациях не указывалось, за что именно они награждены, но я точно знал за что – за массовые убийства. Это был зенит их успеха. На одном из этих снимков была и Носкова, в заметке под ее фото была подпись – «одна из активных сотрудников Томского горотдела НКВД». Тогда я просто машинально внес ее в свою картотеку.

Томская тюрьма на Каштаке – место убийства

21 января 1938 года в Томске этими деятелями были убиты 64 человека. И это только в один день. До этого дня были такие же массовые убийства, и после тоже, и месяцами ранее, и месяцами позже. Это был конвейер, хладнокровная машина убийства, простой механизм, рутина.

Я полагаю, что эти три палача – и есть основная группа. Хотя в моей картотеке есть и другие палачи, но достоверно выявлены по «моему делу» именно эти.

– И вы хотите вычислить совершенно всех, вплоть до водителей «черных воронков» и машинисток, печатавших документы?

– Не хочу, а сделал это.

И это не просто фамилии и должности, но и весь объем персональных данных (ФИО, год и место рождения, послужной список, номера приказов о награждении, присвоение званий, свидетельства о смерти и фотографии).

Я установил весь список водителей гаража Томского горотдела НКВД, и на пару машинисток горотдела у меня тоже есть данные. Но это все же факультативная цель. Машинистку мы не «притянем» как соучастницу (хотя, если отработать почерк печатных машинок и сличить график смен, это возможно). Водителя же как соучастника «притянем» 100%. Для этого будет достаточно всего лишь наряда на транспорт на конкретные даты – в принципе, думаю, это выполнимо.

Но, главное – это не они, а та расстрельная команда, за которой я охотился. Я их достал! Всех.

Прошедшие выходные я провел за расшифровкой полученных документов и дорабатыванием профилей убийц; и вдруг неожиданно понял, что мое расследование завершено.

Это очень странное чувство, знаете. Представьте, что вы разработали операцию дня «Д» по высадке в Нормандии и начали движение, как вдруг вам сообщают, что Гитлер пошел в ванную комнату, там, случайно поскользнувшись, ударился головой о раковину и умер.

– А что вы еще знаете о палачах?

– Да в общем-то, всё. Хочу еще достать их дополнительные фото. Фотография Носковой уже есть, есть номер партбилета Денисова, соответственно, я найду фотографию, а третий – новый, Зырянов – помощник начальника тюрьмы. У меня были сведения о том, что в массовых убийствах участвовали и комсомольцы, это была отдельная линия, которую я разрабатывал. А он был членом ВЛКСМ с 1930 года. Вот именно он-то и был привлечен к работе «по комсомольской линии», помогал. Было распоряжение – платите любые деньги, но только чтобы они делали работу. Я нашел ведомости по зарплате 1936 – 38 годов, хотел понять, был ли скачок по выплатам в этот период. Решил даже делать таблицу, выявлять по косвенным признакам, по каким-то ассоциативным связям, и вот буквально – бах, и тебе всё присылают. Я думаю, они сами не поняли, что они сделали.

Удостоверение кадрового сотрудника НКВД Николая Зырянова

Ну, что значит всё присылают? Только каракули их автографов и фамилии (без инициалов), других сведений, конечно же, не предоставлено. Имена, отчества, послужной список, год рождения, фото и т. п. – это я уже установил самостоятельно. Такую информацию по моему линейному запросу, конечно же, они бы мне не предоставили (об этом даже не может идти и речи). В июне этого года я уже немного вам рассказывал об этом.

– Вы пишете, что выявили и внутрикамерного агента-провокатора. Кто этот человек?

– Это основная «наседка» Томского горотдела НКВД – Пушнев Иван Федорович, 1911 года рождения. Причем не простая «наседка», а настолько лютая, что позволяла себе даже учить следователей (кадровых сотрудников горотдела), как именно им следует работать с подследственными. По заданию НКВД он выдавал себя за представителя польского Генштаба, «завербовал» в несуществующую «Партию народных героев» более тридцати человек, в том числе свою жену, после чего их всех арестовали, Пушнину инсценировали побег из тюрьмы, а арестованным по делу объявили, что он умер, и для убедительности показывали его фотокарточки в гробу. Всех обвиняемых по делу «Партии народных героев» приговорили к расстрелу.

В 1958 году Военная прокуратура отказалась реабилитировать Пушнева с формулировкой «как лицо, занимавшееся фальсификацией уголовных дел»; однако уже в 1990 году с формулировкой «лицо, не являвшееся штатным сотрудником НКВД» его реабилитировали.

Но если одна дверь закрывается, то, вероятно, открывается какая-то еще. Именно этот юридический казус позволил мне запросить доступ к его делу как к «жертве политических репрессий» – посмотрим, что это за жертва. Отказать мне не имеют право. Дело находится на постоянном хранении в Управлении ФСБ по Томской области. То же самое я проделал и в отношении прокурора Пилюшенко.

Подобные юридические лазейки я называю «баги системы». Смотрели фильм «Матрица»? Он во многом выстроен на концепции французского социального теоретика Жана Бодрийяра, одного из любимых моих академических авторов.

– И этот внутрикамерный агент выбивал показания и из вашего прадеда тоже?

– Мы не можем это утверждать. Но пытки в Томском горотделе НКВД активно применялись; это называлось «мировые» – меры физического воздействия. У меня есть официальные документы, свидетельствующие об этом. Причем нужно понимать, что к одним подследственным могли применять именно физическое насилие, например, бить большими томами книг по голове, зажимать пальцы дверьми, ставить на «выстойку», «высотку», различные растяжки, тривиально избивать и т. п., а к некоторым подследственным применяли и более изощренный способ: достаточно было просто показать первый лист их же анкеты из только что начатого дела, где они сами же и указывали при первом допросе состав и членов своей семьи, и пригрозить репрессиями в их адрес… – этого было более чем достаточно, чтобы люди подписывали любые документы; лишь бы семью не тронули. Всё просто. Возможно, со Степаном Ивановичем случилось нечто подобное, потому что после его ареста его сыновей, служащих по призыву в Томске, неожиданно продвинули по службе. Своего рода «контракт», понимаете? Договорились. Я достоверно не знаю, конечно. Но на тех листах в протоколе допроса, который я видел, его роспись сбитая. А иногда такое впечатление, что сначала были подписаны чистые листы, а поверх них уже внесены материалы допроса, перепечатанные позже машинисткой.

– После нашего июньского интервью и других публикаций о вашем расследовании вы получили много писем – и просто от любопытствующих, и от тех, кто хочет разыскать сведения о своих репрессированных родственниках. Что вам пишут? «Парень, ты молодец, но ничего не добьешься» или «мы будем то же самое делать»?

– О том, что я ничего не добьюсь, я слышал с самого первого дня. А в определенный момент и даже самые близкие мои друзья были убеждены, что дальше мне не продвинуться, что это предел и тупик. Но я просто не обращал на это внимания, потому что решение невозможных задач – это, собственно, и есть весь проект www.stepanivanovichkaragodin.org. Любой из его пунктов – невозможная задача, и как видите – каждая решена. Безусловно, есть что-то и невозможное, но эти зоны мною определены, и, осознавая их (как Сталкер братьев Стругацких), я концентрируюсь на возможном.

Да – многие писали, что я молодец. Это, конечно же, было приятно. Но в каждом таком письме была семейная трагедия и искалеченные судьбы. Думаю, люди хотели мести. И видя, что вот хоть у кого-то получается, желали мне сил. Даже предлагали деньги; я, конечно же, отказывался.

Также меня часто спрашивали о том, как именно составить запрос и куда его направить, как добраться до тех или иных документов. Я подсказывал, как что лучше сделать, но давалось мне это с большим трудом – это очень тяжело. Каждая история – это ад, и ты должен в него входить и беседовать о событиях; не выходя при этом еще и из ада российской бюрократии. Это бесконечный поток… Это очень тяжело, но и не отвечать порой нельзя, так как письмо – это крик из сердца человека, возможно, самый последний отчаянный шанс что-то узнать. Искренне говорю вам: я очень хочу снять с себя это гуманитарное бремя. Я не общество «Мемориал», но пишут почему-то именно мне. Им, думаю, тоже пишут… В общем, все всем пишут, и в итоге мы имеем то, что имеем.

– А родственники тех людей, которые вместе со Степаном Ивановичем были по его делу расстреляны, нашлись?

– Нет. Этих родственников мне найти не удалось. Да, честно говоря, я и не ставил перед собой такой задачи. Думаю, их уже просто нет в живых. Вот, смотрите: по расстрельному делу проходят восемь человек, семь расстреляно. Свидетельства о смерти в Томском ЗАГСе на всех сфальсифицированы – стоят ложные даты и ложные причины смерти. Это НКВД, а позже и КГБ СССР скрывало следы своих преступлений – массовых убийств, фальсифицируя документы в ЗАГСах. О том, как именно это происходило (включая и секретные внутриведомственные приказы), можно также прочесть на моем сайте. Однако, со временем (это 50-е и 80-е годы) свидетельства на троих из семи были исправлены на реальные: реальная дата смерти – «21 января 1938 года», реальная причина смерти – «расстрел». Это означает лишь одно – на момент внесения исправлений родственники убитых были живы.

– Скептик слушает нас и говорит: ну хорошо, он установил всех этих палачей, они родились в 1892 году, их на свете давным-давно нет. Что дальше?

– Наше расследование завершено – это главное. Мы узнали то, что хотели знать несколько поколений нашей семьи, – имена всех убийц. И мы сделали это. Каждый делал свою часть. Моя началась в 2012 году и закончилась 12 ноября 2016 года. Само же расследование велось с 1 декабря 1937 года, то есть ночи ареста Степана Ивановича сотрудниками Томского горотдела НКВД. Теперь нам известна абсолютно вся цепочка убийц: от организаторов в Москве до конкретных палачей в Томске, причем не просто фамилии, а подробные биографии с послужным и карьерным списком, включая домашние адреса. Дело сделано.

Когда в 1928 году Степана Ивановича арестовали во второй раз (заключив в тюрьму в Благовещенске, а позже раскулачили и выслали в Нарымский край), то его жена Анна Дмитриевна – казачка, уроженка Майкопа, будучи совершенно неграмотной, начала кампанию общественного давления, заложив тем самым хорошую традицию. В 2013 году я приехал на Дальний Восток в село Волково, нашел потомков тех, кто тогда в 1928 году вступился за Степана Ивановича, и поблагодарил их; оставил благодарственное письмо в великолепном музее сельской школы.

Я, в отличие от моей прабабушки, грамотный, могу проводить подобные кампании на том уровне, который мне позволяет мое университетское образование. Вместе с тем дух Кубанского казачества живет и во мне.

В том же 1928 году большевистская газета «Амурская правда» (существующая, кстати, до сих пор) выступила с разгромной статьей «Веселый эффект» в отношении администрации села Волково Благовещенского района Амурского края, которую возглавлял на тот период Степан Иванович. Эта статья в итоге была приобщена большевистским следствием к материалам дела 1928 года и послужила «очередным доказательством» его вины. Итог – раскулачивание и высылка в Сибирь на 3 года. По ее отбытию он и оказался в Томске.

Таким образом, помимо кампании общественного давления в дело была введена и медиасоставляющая; и эти два компонента стали перманентными.

Сейчас, пользуясь заложенной в 1928 году моей прабабушкой Анной Дмитриевной традицией многоуровневых кампаний общественно-политического давления и используя медиа, но уже как механизм, обращенный в нашу пользу, я добился того, чего добился – убийство моего прадеда раскрыто! Думаю, Анна Дмитриевна была бы мною довольна. Отдаю ей этим свою дань ее памяти.

И сделанное – это главное; и этого более чем достаточно.

Однако, это еще не всё.

Вторая часть проекта расследования – это привлечение к уголовной ответственности всех лиц, виновных в убийстве Степана Ивановича Карагодина. Абсолютно всю цепочку: от организаторов этого конкретного убийства – членов Политбюро в Москве (во главе с гражданином Джугашвили Иосифом Виссарионовичем, 1878 года рождения, более известного под псевдонимами Коба, Сталин) до конкретных палачей в городе Томске (граждан: Зырянова Николая Ивановича, 1912 года рождения; Денисова Сергея Тимофеевича, 1892 года рождения и Носковой Екатерины Михайловны, 1903 года рождения). Цепочка убийц достаточно длинная – более 20 человек: организаторы, руководители, исполнители, соучастники – все. Включая и водителя черного «воронка» – он пойдет как соучастник. Обвинение: группа лиц по предварительному сговору совершила массовое убийство.

Сценарии этой юридической процедуры (о привлечении к ответственности) уже разработаны.

– Массовое убийство – это все 64 человека?

– Нет. Только семь. Конечно, в тот роковой день – 21 января 1938 года – сотрудниками Томского горотдела НКВД (и ассоциированными с ними лицами) было убито не менее 64 человек. Хотя в акте расстрела есть имена 36 из этих 64 человек, но фактический материл доказательной базы у нас лишь только в части семи из них. Это Степан Иванович Карагодин и все, кто проходил по его делу и был расстрелян вместе с ним в рамках «харбинской операции» по решению «Особого Совещания при НКВД»: а именно – Батурин Фрол Данилович, Бочарников Иосиф Михайлович, Малакишер Матвей Леонтьевич, Симо Елена Дмитриевна, Старовойт Ульяна Андреевна и Шабалин Вениамин Яковлевич.

– Но вам откажут в возбуждении дела.

– А вы пробовали?

Сценарии по юридической процедуре (привлечения виновных к уголовной ответственности) разработаны. И не воспользоваться такой возможностью было бы просто преступно. Кому еще и когда удавалось зайти так далеко? С такой фактурой и доказательной базой? Есть такие примеры? Мне лично не известно. Пусть она будет, и если вдруг она окажется неудачной, то по крайней мере она войдет в историю как попытка. А заложенная традиция – сильная вещь!

Один человек убивает другого, а потом говорит: вы знаете, я его убил, но вот справка, что я его реабилитировал – теперь всё в порядке. Нет – не в порядке. И это абсолютно очевидно.

Никто никогда в истории России не подавал подобного иска, ни у кого не было идеи дойти до конца.

Формально есть несколько видов ограничения: срок давности по этому конкретному типу преступления. Но это ограничение легко снимается в Государственной думе. Есть и другие формальные признаки «отказа», но, как я уже и сказал, – у нас разработан не сценарий, а сценарии.

Ведь по сути дело против этих убийц уже начато. До этого мы вели следствие инверсивно – выявляя виновных в убийстве по делу о «виновности» убитых. Сейчас мы выворачиваем изнанку на правильную сторону – в нормальное положение ткани реальности. Всё должно и будет названо своими собственными именами: убийцы – убийцами, палачи – палачами, соучастники – соучастниками, а жертвы – жертвами. И не в абстрактном теоретическо-гипотетическом смысле, а в более чем предметном и конкретном.

Трудно сказать, чем все это может в итоге по-настоящему закончиться, но по крайней мере (как минимум) это действительно «может дать начало общественной дискуссии. Той дискуссии, что не состоялась у нас ни в 1950-е, ни в 1980-е годы», – как написал историк Иван Курилла, осмысляя проект моего расследования.

Добавлю еще следующее.

В 1857 году Александр II высылает теоретика русского анархизма Михаила Бакунина в Томск, в сибирскую ссылку на вечное поселение. Из ссылки тот успешно бежит в 1861 году, через территорию Японии, перебираясь в итоге в Лондон, где устраивается в журнал «Колокол» к Александру Герцену, который, как мы помним, «разбудил русских революционеров».

Мой прадед Степан Иванович Карагодин, находясь в Томске уже после отбытия своей сибирской ссылки, в начале 1930-х годов, живет не просто на улице Бакунина, но и в самом его доме – правда, в полуподвальном помещении (вход справа, со двора). Современный адрес – г. Томск, ул. Бакунина, дом 14. И он не просто живет в этом доме, но и арестовывается сотрудниками Томского горотдела НКВД по этому адресу, с предъявлением ему обвинения как «резиденту японской военной разведки».

Прямой связи, конечно, в этом нет, но и отрицать определенное стечение обстоятельств затруднительно. Во всяком случае, символически – это можно расценивать как знак. Знак включения в ткань истории. В ее исторический цикл. Пускай и не с парадного входа, а полуподвального, но все же именно входа.

Так вот. Не исключаю того, что мы этот цикл своим иском замкнем.

Вообще, я не очень религиозный человек, скорее агностик (копающийся в структуре социального на «программном уровне», с воодушевлением смотрящий за успехом проекта CERN – высшей точки развития человеческой теоретической мысли). Но вместе с тем, я, безусловно, знаком и с христианской теологической традицией, и русской религиозной философией; мои любимые святые – это Фома Аквинский и Аврелий Августин – два величайших теолога.

И вот, размышляя над всем мною проделанным, и особенно над серией фантастических совпадений, я временами прихожу к такой странной и во многом абсолютно даже пугающей меня мистической мысли, что все эти совпадения не случайны. Что все эти люди, расстрелянные в Томске на Каштаке и лежащие сейчас на дне этого оврага под грудой железобетонной арматуры и промышленного мусора, помогают мне. Не знаю как, но порой просто физически ощущаю эту странную, ни с чем не сравнимую силу, а с такой поддержкой нам, живущим сейчас, возможно сделать абсолютно всё.

И даже если мне не удастся оформить всё юридически – совершить акт привлечения к уголовной ответственности убийц моего прадеда, то какая мне разница, что скажет какой-то там дяденька в мантии, когда я и так прекрасно знаю, кто убивал.

Полагаю, что дискуссия, не состоявшаяся у нас ни в 1950-е, ни в 1980-е годы, все же теперь начата.

Благодарю всех тех, кого я поблагодарить должен.

Готов по мере сил ответить на любые дополнительные вопросы или получить ваш комментарий на своем сайте.

Дмитрий Волчек,

Радио Свобода, 19 ноября