К 100-летию Русской революции

2. На изломе веков

 * Начало цикла см. № 2 за этот год.

Хоть убей, следа не видно.

Сбились мы. Что делать нам?

Александр Пушкин, «Бесы»

Английский историк Пол Джонсон дал 1881 году: «Последствия его были настолько широкими и фундаментальными, что этот год заслуживает того, чтобы считаться ключевым в мировой истории». Как говорилось там же, эту оценку по справедливости следует отнести к одному дню 1881 года – 1 марта, когда народовольцами был убит царь-реформатор Александр II. С этого дня можно вести отсчет времени, когда наша сладкая парочка – русские революционеры с русскими консерваторами – начала практически творить русскую, а с нею – и мировую историю. Как это будет прослеживаться и дальше, цели у них были вроде бы разные, но в итоге каждый раз каким-то чудесным образом оказывалось, что те и другие дружно работают на один результат.

Консерваторы еще при жизни Александра II, как могли, старались подточить реформы. Народовольцы, убив царя, дали им прекрасный повод закрутить гайки. Философ и богослов Георгий Федотов справедливо характеризовал царствование Александра III (см. предыдущую статью) как победу славянофилов и, соответственно, как «реакционный тупик в явно московском направлении». Нелишним будет к этому добавить характеристику, которую дал самому Александру писатель Марк Алданов: «Это был очень ограниченный, малообразованный человек, который до конца своей жизни не выучился правильно писать на каком-либо языке, в том числе и по-русски. Он был настоящим антисемитом и, кажется, в этом отношении занимал первое место среди русских царей и императоров после Елизаветы Петровны».

При нем была резко усилена роль бюрократии и особенно полиции, что, правда, стало неизбежным после той настоящей охоты, которую устроили на его отца революционеры. Надо сказать, террористов он основательно придушил. И у него, по крайней мере, хватило ума не ввязываться ни в какие военные авантюры, за что он удостоился в русской истории неофициального титула Миротворца.

Новое царствование

У его наследника и на это ума не хватило. Но об этом позже. Царствование Николая II началось с двух знаковых событий. Поскольку за предыдущие примерно полтора века в России сложилось чередование реакционных и относительно «либеральных» царствований, в некоторых кругах общества теплилась надежда на то, что и Николай II смягчит реакционную политику своего отца. Но новый царь уже при вступлении на престол 17 января 1895 года развеял все надежды, заявив: «Мне известно, что в последнее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекшихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего управления. Пусть же все знают, что я, посвящая все силы благу народному, буду охранять начало самодержавия также твердо и неуклонно, как охранял его мой незабвенный покойный родитель». Оставь надежду всяк сюда входящий…

Еще более многообещающим было другое событие, вошедшее в историю под именем «Ходынка». 18 мая 1896 года во время раздачи народу подарков по случаю коронации царя на Ходынском поле в Москве из-за давки погибло, по официальным данным, 1389 человек, по неофициальным – более пяти тысяч, множество было искалечено. Даже некоторые из родственников царя настаивали в связи с этим на отмене коронационных торжеств. Но Николай не захотел к ним прислушаться. Иностранцы, наблюдая вечером того же дня веселящихся на балу императора и членов царской фамилии, высказывались в том духе, что «Романовы лишились рассудка…» Легкомыслием и бессердечием будет отмечено все царствование…

Александр Бушков в книге «Красный монарх» приводит характеристики, которые давали Николаю II даже не какие-нибудь либералы или революционеры, а самые ярые монархисты. Генерал Драгомиров: «Сидеть на престоле годен, но стоять во главе России не способен». Министр иностранных дел Н. П. Дурново: «Убожество мысли и болезненность души». Но самым ценным мне представляется мнение, которое в 1905 году занес в свой дневник после аудиенции у Николая человек, с которым мы не раз в нашем повествовании будем встречаться – один из видных руководителей и идеологов черносотенцев, ученик Константина Леонтьева профессор Б. В. Никольский: «Неверность его ужасна… Когда говорит, то выбирает расплывчатые, неточные слова и с большим трудом, нервно запинаясь, как-то выжимая из себя слова всем корпусом, головой, плечами, руками, даже переступая… Точно какая-то непосильная ноша легла на хилого работника, и он неуверенно, шатко ее несет… Я думаю, что царя органически нельзя вразумить. Он хуже чем бездарен! Он – прости меня, Боже – полное ничтожество… Несчастный вырождающийся царь с его ничтожным мелким и жалким характером, совершенно глупый и безвольный, не ведая, что творит, губит Россию…»

Бушков приводит еще «малоизвестный, но многозначительный факт, кажется не имеющий аналогов в мировой практике: в свое время русская полиция конфисковала тираж книги „Полное собрание речей императора Николая II за 1894 – 1906 годы“! Дело в том, что по отдельности выступления и резолюции самодержца на документах еще кое-как смотрелись, но собранные вместе в большом количестве, выглядели таким тупоумием, производили столь невыгодное впечатление, что их пришлось срочно изымать из обращения».

Мало было ничтожества царя, так на него еще крайне неблагоприятное влияние оказывала супруга Алиса Гессенская, а через нее – всякие проходимцы, наиболее известным из которых стал Григорий Распутин. Царица и «старец» добивались от Николая назначения угодных им людей на посты министров и даже премьер-министра! Грандиозная коррупция расцвела в царской фамилии. Об одном из великих князей, адмирале, говорили, что в его кармане поместилось несколько броненосцев. Другой в виду его продажности умудрился оставить русскую армию без тяжелой артиллерии. Третий не стеснялся запускать руку в фонд народных пожертвований на строительство храма Воскресения, строившийся на месте убийства Александра II. Самое любопытное: «Согласно установлениям Российской империи члены дома Романовых стояли над законом и не подлежали судебному преследованию, что бы они не совершили…» Естественно, чиновники поменьше, хоть и не обладали иммунитетом, брали пример со старших…

Но, пожалуй, хуже всего было то, что царь, при всем собственном ничтожестве, не терпел еще рядом с собой дельных сотрудников. Дважды избавлялся он от реформатора Витте, едва выносил Столыпина. Назначая после убийства последнего премьер-министром Коковцева, Николай первым делом спросил: «Надеюсь, вы не будете заслонять меня, как это делал Столыпин?»

Впрочем, премьер-министр да и правительство, как обычно в России, не очень-то правили, или, во всяком случае, правили не единолично. Был еще царский двор, в обход которого ни одно серьезное решение не могло быть принято. А вот двор, напротив, мог действовать через голову официального правительства, иногда – как теневое правительство. Излишне говорить, что сановники, его составлявшие, были, как правило, ультраконсерваторами и ретроградами. В период революции 1905 года, как мы увидим, ключевую роль в этом «теневом правительстве» играл Дмитрий Трепов, занимавший в том критическом году последовательно посты петербургского генерал-губернатора, товарища министра внутренних дел и командира корпуса жандармов, дворцового коменданта.

Вадим Кожинов, русский почвенник, пишет о том времени в книге «Россия. Век ХХ-й»: «В России были три основных силы – предприниматели, интеллигенты и наиболее развитой слой рабочих, – которые активнейше стремились сокрушить существующий в стране порядок». Хорошенькое дело – «три силы», но эти силы составляли едва ли не все городское общество, по крайней мере, его наиболее образованную и активную часть! Но, может быть, лучше обстояли дела на селе, где все еще проживало около 85% населения страны?

Ахиллесова пята

Ага, как раз. О селе загодя позаботились господа славянофилы. В предыдущей статье мы приводили мнение дореволюционного исследователя крестьянского права К. Зайцева о том, что принятое в 1861 году не без их влияния решение о передаче земли не в личное пользование крестьян, а сельским общинам, «свалило Россию». Сейчас мы можем сказать, что это решение валило Россию неоднократно. К рубежу ХIХ – ХХ веков оно привело сельское хозяйство России к кризису, который не преодолен до сих пор, и кризис этот во многом стал причиной всех катастроф, пережитых Россией в ХХ веке. Каждый советский человек знает, что ахиллесовой пятой советской власти было сельское хозяйство. Но это было справедливо и для царской власти в последние десятилетия ее существования.

Мы уже говорили о том, что важнейшим двигателем преобразований в человеческом обществе с древних времен является рост населения. Когда старый способ производства, старые общественные отношения уже не могут прокормить его, приходится искать новые. Сельская община, как архаичный способ ведения хозяйства, в европейских странах исчезла еще несколько веков назад. Искусственное продление ее существования в России привело к ожидаемому результату.

C 1870 по 1900 годы сельское население Европейской России выросло на 56,9%, а площадь сельскохозяйственных угодий – всего на 20%. Правда, площадь пашни при этом выросла на 40,5%, но дополнительный ее прирост произошел за счет сокращения площади пастбищ. Пасти скот становилось негде, и его количество за это же время выросло всего на 9%, то есть в расчете на душу населения его стало на 30% меньше. По свидетельству одного из генералов в тот же период «40% крестьянских парней впервые в жизни пробуют мясо в армии». Академик Тарханов в 1906 году писал: «Русские крестьяне в среднем на душу населения потребляют продовольствия на 20,44 руб. в год, а английские – на 101,25 руб.» 

Но ладно, мясо или обезличенное продовольствие – крестьяне не могли обеспечить себя хлебом. Голод катился по России из одной губернии в другую. В один из голодных годов начала ХХ века Лев Толстой, объехав 4 уезда своей родной Тульской губернии, писал: «Употребляемый почти всеми хлеб с лебедой, – с 1/3 и у некоторых с 1/4 лебеды, – хлеб черный, чернильной черноты, тяжелый и горький; хлеб этот едят все – и дети, и беременные, и кормящие женщины, и больные…»

Бушков приводит выдержки из наказов крестьян своим депутатам в Государственной Думе 1906-1907 гг. Вот, например, из Лужского уезда Петербургской губернии: «Наделены мы были при выходе на волю по три десятины на душу. Население выросло до того, что в настоящее время уже не приходится и полдесятины. Население положительно бедствует, и бедствует единственно потому, что земли нет; нет ее не только для пашни, а даже под необходимые для хозяйства постройки». Подобные наказы шли со всей Европейской России.

Но как же быть с говорухинской «Россией, которую мы потеряли», как быть с утверждениями, что «русские крестьяне до революции кормили хлебом всю Европу»? Кожинов так отвечает на этот вопрос: «Европу кормили вовсе не крестьяне, а крупные и технически оснащенные хозяйства сумевших приспособиться к новым условиям помещиков или разбогатевших выходцев из крестьян, использующие массу наемных работников… Крестьяне же сами потребляли основное количество выращиваемого ими хлеба, – притом, многим из них не хватало этого хлеба до нового урожая». О том же пишет и Бушков. Русские авторы «забыли» еще один источник «русского хлеба» – немецких колонистов. Я не отношусь к большим поклонникам здешней газеты «Heimat». Но те ее авторы, которые пишут, что значительную часть этого хлеба давали немецкие колонии, я думаю, правы. Пусть не 60%, как пишет господин Приб, но если даже 30% – это тоже немало.

Итак, мы видим, что на селе ситуация была еще острее, чем в городах. В общем, складывается впечатление, что вся страна жаждала перемен…

Черная сотня

Это было не совсем так, была в стране сила, которая, напротив, всеми силами стремилась не допустить никаких перемен. Это были все те же славянофилы, но называться они стали по-другому – черносотенцами. Почему это произошло, что означает их название и за что выступали черносотенцы, нам расскажет их прямой наследник русский почвенник Вадим Кожинов: «Словосочетание „черная сотня“ вошло в русские летописи, начиная с ХII века» и обозначает оно «объединение „земских“ людей, людей земли, – в отличие от „служилых“, чья жизнь была неразрывно связана с учреждениями государства. И именуя свои организации „черными сотнями“, идеологи начала ХХ века стремились тем самым возродить древний сугубо „демократический“ порядок вещей: в тяжкое для страны время объединения „земских людей“ – „черные сотни“ – призваны спасти ее главные устои».

Удивительно точное определение: черносотенцы действительно стремились спасти «устои», если не ХII, то какого-нибудь ХVI века – те самые «московские» устои, для которых, согласно Георгию Федотову (см. предыдущую статью), слово «свобода» было ругательным. Подтверждение «демократизма» черносотенцев Кожинов находит… у Ленина. Он приводит его высказывание на этот счет: «В нашем черносотенстве есть одна чрезвычайно важная черта, на которую обращено недостаточно внимания. Это – темный мужицкий демократизм, самый грубый, но и самый глубокий». Написано это было вождем мирового пролетариата в 1913 году, когда «демократизм» черносотенцев проявился уже в полной мере. Что ж, рыбак рыбака видит издалека, недаром в Гражданскую войну многие из черносотенцев, как мы увидим далее, потянулись к большевикам.

Кожинов категорически отрицает обвинения черносотенцев в организации или подстрекательстве к еврейским или иным погромам. Он разбирает данное в одном из словарей толкование понятия «черносотенец», где сказано, что это «член, участник погромно-монархических организаций в России начала 20 века, деятельность которых была направлена на борьбу с революционным движением». Вместо этого, говорит он, «правильнее было бы сказать „крайне“ или „экстремистски монархические“ (то есть не признающие никаких ограничений монархической власти)».

И далее он уточняет, что черносотенцы отстаивали не только монархизм, но «тройственный, триединый принцип – православие, монархия (самодержавие) и народность (то есть самобытные отношения и формы русской жизни). Во имя этой триады „черносотенцы“ и вели непримиримую, бескомпромиссную борьбу с Революцией, – притом гораздо более последовательную, чем многие тогдашние должностные лица монархического государства, которых „черносотенцы“ постоянно и резко критиковали за примирение либо даже за прямое приспособленчество к революционным – или хотя бы к сугубо либеральным – тенденциям. Не раз „черносотенная“ критика обращалась даже и на самого монарха и на главу православной Церкви, и на крупнейших творцов национальной культуры». И он приводит пример: «Черносотенцы, которые поначалу поддерживали политику Столыпина, решительно боровшегося с бунтами и террором 1906-1907 годов, позднее резко и даже очень резко выступали против его реформаторской деятельности, ибо смотрели на современность всецело с точки зрения прошлого России».

Все это – святая правда, особенно что касается «либеральных тенденций». Понятно, что должностные лица государства и даже сам монарх, имея дело с реалиями жизни, неся как-никак ответственнось за это самое государство, при всей своей реакционности, порой вынуждаемы были идти на те или иные перемены в государственном законодательстве, в общественных отношениях. Черносотенцы же, которые ни за что не отвечали, зубами держались за старые порядки и, как мы увидим ниже, всеми силами удерживали монарха и все государственные структуры от любых перемен, в частности, в отношении еврейского бесправия.

В этом и состоит их главная вина – не перед евреями, а перед Исторической Россией, которую они так старались сохранить. Английские консерваторы всегда понимали: в отношении колоний – оставаться, уходя; в отношении собственного государства – сохранять, идя на диктуемые временем перемены. Русские консерваторы в отношении присоединенных народов и земель исповедовали принцип «держать и не пущать» и тупо сопротивлялись любым переменам в жизни государства – и тем самым более успешно, чем любые революционеры, способствовали его краху.

Изложенным уточнения Кожиновым определения понятия «черносотенец» не кончаются. Он пишет: «Словарное определение относит к „черносотенцам“ только деятелей „начала ХХ века“; между тем, это обозначение часто – и опять-таки с полным основанием – применяется и ко многим деятелям предыдущего, ХIХ века, хотя и называют их так, конечно, задним числом. Но, как бы то ни было, начиная по меньшей мере с 1860-х годов на общественной сцене выступали идеологи, которые явно представляли собой прямых предшественников тех „черносотенцев“, которые действовали в 1900-1910-х годах».

Ну, золотые слова! Действительно, при Николае I удерживать российское государство от каких-либо перемен не было никакой необходимости: с этой задачей прекрасно справлялись сам самодержец и его ближайшее окружение. Но как только при Александре II начались реформы, тут же, немедленно русская интеллигенция выделила из своей среды отряд консерваторов, которые считали своей задачей всячески удерживать страну от любых перемен. Собственно, и выделять не пришлось: просто, наши старые знакомцы славянофилы прониклись убеждением, что теперь-то уж точно их главная задача – «держать и не пущать», больше некому.

Кожинов называет ряд имен «проточерносотенцев» последних десятилетий ХIХ века, и первым в этом ряду идет наш знакомец историк Д. И. Иловайский (1832-1920). Надеюсь, читатель вспомнит: это он был в начале 1880-х годов закоперщиком травли в русской прессе евреев после убийства Александра II, травли, которая вылилась в массовые еврейские погромы. Поскольку он дожил до 1920 года, он вполне мог сыграть роль в организации черносотенных организаций начала ХХ века. До конца ХIХ века движение славянофилов оставалось преимущественно интеллигентским. В начале ХХ века, когда стала явной угроза революции и, следовательно, во весь рост встала задача защиты «устоев», почвенническая интеллигенция, понимая, что одной ей это не под силу, стала привлекать в свои организации самые темные («черные») слои общества. Так движение стало «черносотенным».

И еще одно ценное замечание, которое нам не раз пригодится, оставил нам последователь черносотенцев. Кожинов говорит о том, что понятие «черносотенец» нельзя сужать: «Нередко вместо него предпочитают говорить о „членах Союза русского народа“, но при этом дело сводится только к одной (пусть и наиболее крупной) патриотической и антиреволюционной организации… Между тем „черносотенцами“ с полным основанием называли и называют многих и весьма различных деятелей и идеологов, выступивших намного ранее создания Союза русского народа, а также не входивших в этот Союз после его возникновения и даже вообще не состоявших в каких-либо организациях и объединениях... Так, например, авторы и сотрудники редакции знаменитой газеты «Новое время» не входили в какие-либо „черносотенные“ организации,.. но тем не менее „нововременцев“ вполне основательно причислили к лагерю черносотенцев».

Что касается «Нового времени», ее «черносотенность» не вызывает никаких сомнений: мы еще увидим, какую роль этот флагман российской юдофобской прессы играл в начале века в разжигании ненависти к евреям. И виднейшего сотрудника «Нового времени» Василия Розанова, как пишет Кожинов, «вполне „заслуженно“ именуют „черносотенцем“» (в его устах это похвала). Опровергая мнение, что в черносотенцах были не только «подонки населения», он перечисляет ряд видных представителей русской культуры, иерархов Церкви, которые либо прямо входили в черносотенные организации, либо, не будучи формально их членами, придерживались вполне черносотенных взглядов. Он не упомянул о важнейшем секторе «неформальных черносотенцев» – офицерском корпусе. По закону, как и во многих других странах, военные не имели права состоять в политических организациях. Но взгляды, близкие к черносотенным, были широко распространены в русских армейских кругах, офицеры и генералы составляли, пожалуй, самую многочисленную группу в право-консервативной части общества. Если кто-то думает, что во время Гражданской войны они сражались на стороне «контрреволюции», то есть Белой армии, тот глубоко заблуждается. Но об этом – тоже в свое время.

Накануне

Вот так, с «самодержавием, мертвой хваткой вцепившимся в Средневековье» (не помню, чье выражение), входила Россия в ХХ век. Вот что по этому поводу сообщает «История России. ХХ век» издательства «Аванта+»: «В начале ХХ в. основные проблемы русской жизни, решение которых правительство откладывало десятилетиями, превратились в непреодолимые препятствия, мешая спокойному, органичному развитию государства. Как запущенная болезнь, проблемы эти приобретали хронический характер, подрывая стабильность внутриполитического положения России, грозя страшными революционными потрясениями. Революция надвигается – это ощущение было единым и для многих общественных деятелей, и для наиболее разумных, чутких представителей власти… Крестьянский, рабочий, национальный вопросы все острее вставали перед Россией. Они в конечном счете упирались в вопрос об управлении страной, об организации власти…Неспособность и, более того, явное нежелание царского правительства решать наболевшие проблемы приводили к тому, что именно оно начинало восприниматься как главное препятствие на пути нормального развития России».

И «препятствие» это не хотело сдвинуться ни на сантиметр со своей кондовой позиции: «По откровенному признанию министра внутренних дел Петра Святополк-Мирского, Российская империя к осени 1904 г. была доведена „до вулканического состояния“, превратилась в „бочку с порохом“… В декабре 1904 г. он подал императору доклад о политической обстановке в стране, которая оценивалась как „катастрофическая“. В заключение доклада прилагался проект указа; в нем наряду с обещанием „различных вольностей“ шла речь „о привлечении в Государственный совет“ – высший законосовещательный орган страны – „выборных от земств“. Как считал министр, такой указ позволил бы правительству найти общий язык с „наиболее здравомыслящей оппозицией“ и хотя бы частично стабилизировать внутриполитическое положение. Однако особое совещание из высших сановников, созванное императором для обсуждения проекта, отвергло главное предложение Святополк-Мирского: Николай II собственноручно вычеркнул пункт о выборных представителях... Таким образом, Николай II ясно показал, что не желает сотрудничать с кем бы то ни было».

А земля уже горела под режимом (там же): «Весной 1902 г. в Полтавской и Харьковской губерниях в волнениях участвовали более 150 тысяч крестьян, которые за несколько недель разгромили десятки поместий. Несмотря на репрессии со стороны правительства, в 1903 г. подобное движение распространилось на другие украинские губернии, Центральный район, Поволжье». А вот с чем столкнулся П. А. Столыпин после его назначения в 1903 году саратовским губернатором: «В 1904 г. уже вспыхнули крестьянские волнения. Побывав в Актарском уезде, Столыпин сообщал жене: „Слава Богу, удалось обойтись арестами, без порки“… Летом 1905 г. Саратовская губерния стала одним из главных очагов крестьянского движения. В сопровождении казаков Столыпин разъезжал по мятежным деревням. По его приказам проводились массовые обыски и аресты… На время волнения стихли, но осенью, после завершения полевых работ, возобновились с невиданным размахом… Восстание крестьян, доведенных до отчаяния голодом, малоземельем, нуждой, было нелегко подавить».

Это было уже прелюдией к Первой русской революции. О самой революции мы расскажем в следующий раз. А сейчас я хотел бы сделать небольшое отступление: как в России все меняется, оставаясь в своей сути неизменным. Вы помните заявление царского генерала о том, что в последние десятилетия ХIХ века «40% крестьянских парней впервые в жизни пробовали мясо в армии»? Прошло более ста лет, над Россией прошумели две революции, две Мировые войны, самодержавие сменилось советской властью, советская власть – демократической. 15 февраля 2006 года министр обороны России Сергей Иванов так объяснил в Думе, почему среди российских солдат пышным цветом расцвела «дедовщина»: «Некоторые из них, придя на службу, впервые в своей жизни видят унитаз, зубную щетку и трехразовое питание. Поэтому воспитать таких солдат сложно». На мой взгляд, министр дал исчерпывающий ответ на поставленный депутатами вопрос.

Выше мы писали, что «Согласно установлениям Российской империи члены дома Романовых стояли над законом и не подлежали судебному преследованию, что бы они не совершили…» В Израиле судят президента Моше Кацава, в США в свое время объявили импичмент президенту Никсону, а совсем недавно этой участи едва избежал Клинтон, в Литве импичменту подвергся президент Паксас, в Южной Корее засудили сразу двух бывших президентов и т. д. В демократической России президент, как когда-то члены дома Романовых, не может быть привлечен к суду ни за какие деяния, ни во время пребывания в должности, ни даже после ухода в отставку.

В царской России было правительство и был царский двор, который стоял над ним, но ни за что не отвечал. В СССР было правительство, а над ним – Политбюро ЦК КПСС, которое им командовало, но ни за что не отвечало. В демократической России есть правительство, а над ним – администрация Президента, которая… Такого больше нет, кажется, нигде, разве что в Иране…

В царской России в мае 1896 года была «Ходынка», в СССР в марте 1953 года были похороны Сталина… Страшно представить, что будет на похоронах Путина...