В стройном чиновничьем хоре осуждения российских антикоррупционных митингов голос Путина, конечно же, важнее всего. Даже не сам голос, а ход мысли. Протесты в России ассоциируются у Владимира Владимировича с «арабской весной». Не с Майданом, заметьте. Украинский Майдан для него всего лишь логическое продолжение этой самой весны, инструмент, который стал «поводом для государственного переворота» в Украине.
«Революция роз» в Грузии, «Оранжевая революция» в Украине были до «арабской весны», но о них он будто и не помнит. Не говорит, что Госдеп начал с дестабилизации постсоветского пространства, потом переключился на Ближний Восток и вновь вернулся к переворотам в его вотчине. А почему? А потому, что «арабская весна» – это его собственный диагноз. Его болезнь – и он точно знает, что она неизлечима. Но понять причины этого своего заболевания он не в состоянии.
«Революция роз» и «Оранжевая революция» – несмотря на его собственные поражения в борьбе за Украину и Грузию – воспринимались им как внутривидовая номенклатурная борьба с привлечением ничего не понимающего холопья. Шеварднадзе и Кучма переехали на дачи, Янукович уже через пару лет возвратился в кабинет премьер-министра, Киев и Тбилиси искали договоренностей с Москвой по газу и электроэнергетике – чего бояться-то, а главное – кого бояться?
А вот «арабская весна» – это действительно было то, что заставило его окончательно съехать с катушек. Он увидел, что можно быть верным союзником Запада, как Мубарак, – но тебя никто не защитит. Он понял, что можно договариваться с Западом, как Каддафи, – но в неурочный день тебя разорвут на пыльной дороге. Именно в этот момент – смотря видеокадры гибели Каддафи – он лишился всякого доверия к Западу и решил защищать свою власть до последнего россиянина. И Майдан 2013-2014 годов он уже воспринимал не как новую «Оранжевую революцию», а сквозь призму «арабской весны». Он двинул на Украину войска, чтобы не стать Каддафи.
Его главная ошибка в том, что он вообще не верит в свободную волю людей (это мироощущение присуще чекистам низшего звена). Он убежден, что любые массовые акции всегда кем-то поставлены и оплачены. Что люди не могут выйти сами. Что это все Госдеп и мировая закулиса. Его радость по поводу Трампа была от надежды не на то, что он с ним сумеет договориться, а на то, что трамповский Госдеп не станет устраивать «арабскую весну» в России.
Он искренне не понимает, что Запад совершенно не был заинтересован в крахе Мубарака или Каддафи – как в свое время не был заинтересован в распаде СССР. Он не верит в историческую неизбежность и в волю людей к восстанию. И в то, что внешний мир вынужден реагировать на восстание и считаться с его результатами, тоже не верит.
Ничего нового в таком подходе нет. Российские императоры хотели быть «жандармами Европы», а империя ходила в лаптях. Путин хочет быть жандармом уже не только бывшего Союза, но и Ближнего Востока, а его собственная молодежь задыхается от безысходности и лжи. Но он не хочет этого видеть, потому что не понимает, что такое диалог. Он разговаривает только с теми, кто стелется, – и поэтому вполне может верить в собственную ложь.
У Каддафи, кстати, была та же проблема – он подчинил себе разноплеменный конгломерат, но верил, что руководит государством единомышленников. То, что его ненавидят не только на политическом, а на каком-то физиологическом уровне, стало для ливийского диктатора самым настоящим открытием. Он думал, что воюет с заговорщиками, – а сражался со всей страной.
Русскому Каддафи все эти открытия еще только предстоят.
Виталий Портников,
Грани, 31 марта