Жизнь и судьба

Летописец «Колымского ада»

к 110-летию со дня рождения Варлама Шаламова

Я двадцать лет живу в пещере, горя единственной мечтой,

Что, вырываясь на свободу, и, сдвинув плечи, как Самсон,

Обрушу каменные своды на многолетний этот сон.

В. Шаламов

Есть в жизни эпизоды, быть может, не совсем привычные для нашего восприятия, но достаточно  убедительные и впечатляющие, чтобы надолго отложиться в памяти. Убеждался в этом не однажды.

Тематическое отступление

Лет двадцать с лишним назад один из моих бывших коллег, специализировавшийся на клинической психологии и консультировавший в ряде медучреждений, поведал мне поучительную историю одного довольно «энергичного» юноши, доставлявшего немало хлопот своей семье.

Попав в дурную компанию и совершив незначительное по тем временам преступление, парень, однако, в силу несправедливо вынесенного приговора, отбыл пять с половиной лет в колонии строгого режима. По возвращении из «мест, не столь отдаленных», он оказался практически не способным привыкнуть к жизни на воле: тщательно припрятывал остатки своего недоеденного ужина, включая столовые приборы; перед сном закрывал на ключ в тумбочку свою верхнюю одежду, ключ же клал под подушку; панически избегал наголо обритых мужчин и рослых собак и два года подряд читал и вновь перечитывал одну и ту же книгу – «Колымские рассказы» В. Шаламова, – которую ему удалось где-то раздобыть в машинописной перепечатке. Книгу он мог по памяти цитировать чуть ли не целыми страницами! Так и не сумев вписаться в новую для себя реальность, он, в конечном итоге, стал пациентом психиатрической больницы, где после одной неудачной попытки свел счеты с жизнью.

Не знаю, способны ли шаламовские истории на самом деле стать для человека с неустойчивой психикой побудительным мотивом к суициду, тем не менее, говорить о прозе Варлама Шаламова, значит, несомненно, говорить о смерти, как эстетической основе этой книги. Ибо смерть, небытие и есть тот художественный мир, в который автор погружает читателя почти в каждом из сюжетов своего произведения. 

Жизнь как испытание на прочность

Жизнь, человеческая и творческая судьба писателя Варлама Тихоновича Шаламова (5 (18) 06.1907 – 17.01.1982) одна из самых трагических в истории русской литературы. Он родился в Вологде в семье священника, после окончания гимназии в 17 лет, оставив родной город, перебрался в Москву, где испробовал ряд профессий. В 1926 году поступил в МГУ на юридический факультет, где проучился до 1929 года, когда был впервые арестован и осужден на 3 года за участие в так называемой «троцкистской группе». Фактически поводом к аресту стало распространение им текста «Письма к съезду», известного как «Завещание Ленина». Выйдя в 1932 году на свободу, Шаламов обращается к литературному творчеству. В 1936 году в журнале «Октябрь» появляется один из первых его рассказов – «Три смерти доктора Аустино». Вольнолюбие писателя, читаемое между строк, не дает покоя власти, и в январе 1937 году его вновь арестовывают за «контрреволюционную троцкистскую деятельность», приговорив теперь уже к пяти годам лагерей.

Отбыв срок, Шаламов, тем не менее, не перестает писать, однако очередное пребывание на свободе длится недолго, так как он уже успел обратить на себя самое пристальное внимание органов. После того, как в 1943 году писатель назвал Ивана Бунина русским классиком, он был осужден еще на десять лет! Позднее писатель заметит, что «сталинская коса смерти косила всех без различия, равняясь на разверстку, на списки, на выполнение плана» («Инженер Киселев»).

В общей сложности В. Шаламов провел в лагерях 20 лет, и большую часть этого времени – на Колыме, в жесточайших условиях Севера. Именно там, в условиях каторжного труда, при 40-50-градусных  морозах, издевательств лагерного начальства и уголовников всех мастей  родился у Шаламова замысел описать свой опыт выживания в советских лагерях, который он смог реализовать после реабилитации и возвращения в Москву. Так появился на свет его цикл «Колымские рассказы», который сам писатель назвал «художественным исследованием страшной реальности». Он стал памятником тем, чья жизнь была загублена преступным сталинским режимом. Работа над ним началась сразу же после реабилитации и продолжалась с 1954 по 1973 год. Созданные в этот период произведения были разделены на шесть книг: «Колымские рассказы», «Левый берег», «Артист лопаты», «Очерки преступного мира», «Воскрешение лиственницы» и «Перчатка, или КР-2».

Впервые рассказы были напечатаны в эмигрантском «Новом журнале» № 85 за 1966 год и с тех пор начали распространяться в машинописных копиях. Отдельным изданием они вышли в 1977 году в Лондоне. Однако под давлением властей, будучи уже тяжело больным и находясь в подавленном морально-психологическом состоянии, Шаламов вынужден был от этого издания отречься. В СССР «Колымские рассказы» впервые увидели свет лишь в 1987 году. Сам же писатель в мае 1979 года вынужден был по состоянию здоровья переехать в дом инвалидов, откуда в январе 1982 года его, разбитого инсультом, полуодетого, насильно запихнули в машину и повезли в дом для психохроников, закрытый для посещения. Фактически это стало последней ссылкой писателя. По дороге он простудился, получив воспаление легких, и умер, едва начав ее отбывать. Страна и власть сделали все, чтобы уничтожить его. Первый раз – когда отправили на медленную смерть, на Колыму. Второй раз – уже на воле.

Колымский «эпос»

Рассказы Шаламова – это не просто художественный документ. Это целостная картина мира, скорее антимира абсурда, в который брошен человек страшным молохом безжалостного террора, переламывающим миллионы людей. В этом мире все перевернуто и все страшно. Человек в нечеловеческих условиях – так можно обозначить сквозную тему «Колымских рассказов». Попадая в лагерь, человек теряет все, что связывало его с нормальной средой общения, с прежним опытом, который теперь неприменим. Так у писателя появляются понятия «первая жизнь» (долагерная) и «вторая жизнь» – в лагере. Человек мечтает попасть из лагеря не на свободу, а в тюрьму, потому что он давно забыл, что такое свобода. В рассказе «Надгробное слово» так и сказано: «Тюрьма – это свобода. Это единственное место, которое я знаю, где люди, не боясь, говорили все, что думали. Где они отдыхали душой». В этом же рассказе описывается, как ослабевшие от голода зэки вынуждены были заниматься непосильным каторжным трудом. На просьбу бригадира Дюкова улучшить питание, вместе с ним самим была расстреляна вся бригада.

То же самое происходит и в рассказе «Одиночный замер», в котором недавний студент университета, изможденный голодом, получает одиночный замер. Он не в силах выполнить это задание полностью, и наказание ему за это – расстрел.

В рассказе «Сухим пайком» заключенный, которого из-за болезни перевели на более легкую работу, отрубает себе пальцы – только бы его не вернули вновь в шахту. Писатель пытается показать, что нравственные и физические силы человека не безграничны. Одна из главных характеристик лагеря по Шаламову – это растление. Расчеловечение, утверждает писатель, начинается именно с физических мук. При этом последствия экстремальных состояний превращают человека в звероподобное существо.

В рассказе «Шоковая терапия» тонко выписан образ врача-изувера, бывшего заключенного, прикладывающего все усилия и познания в медицине, чтобы разоблачить заключенного, который, по его мнению, является симулянтом. При этом он абсолютно безучастен к судьбе несчастного, ему просто приятно продемонстрировать свою профессиональную квалификацию. Вызывает содрогание и жуткий облик одноименного персонажа рассказа «Инженер Киселев», о котором автор пишет, что тот «перещеголял всех палачей в своем палачестве». Его нелепая смерть и есть настигший его рок судьбы.

Губительное влияние лагерной системы на человеческую личность ярко демонстрирует рассказ «Посылка». Крайне редко политические зэки получают посылки. Для каждого из них это огромная радость. Но голод и холод убивает человеческое в человеке. Заключенные грабят друг друга! «От голода наша зависть была тупа и бессильна» – говорится в рассказе «Сгущенное молоко». Омерзительны здесь надзиратели, их зверство. Не имея никакого сочувствия к ближним своим, они уничтожают жалкие куски заключенных, ломают их котелки, осужденного Ефремова избивают до смерти за кражу дров. У всех зэков искалеченные души и искалеченные судьбы: «Все внутри было выжжено, опустошено», – читаем мы в рассказе.

Совершенно иной по духу персонаж изображен в рассказе «Последний бой майора Пугачева». Он – о заключенном, которого не сломили ни фашистские, ни сталинские лагеря. Бывший офицер собирает вокруг себя таких же, как он, свободолюбивых людей, и погибает при попытке побега. Рассказ зримо показывает, как родина обошлась с людьми, сражавшимися за нее, и провинившимися лишь в том, что по воле судьбы оказались в немецком плену.

В своих рассказах Шаламов показывает то, что было страшнее холода, голода и болезней – человеческое унижение, низводящее людей до уровня животных. Оно просто погружает их в состояние небытия, когда из человека уходят все чувства, мысли, когда сама жизнь есть лишь «полусознание». В рассказе «Сентенция» автор с психологической точностью анализирует состояние человека в нечеловеческой жизни, когда его единственным чувством остается злоба. Но когда смерть отступает, а сознание возвращается к человеку вновь, он с радостью замечает, что мозг его начинает работать, а из глубины памяти всплывает давно забытое слово «сентенция».

Писатель не щадит читателя, изображая беспощадную правду Колымы. На кошмарный сон похожа действительность, в которой живут и умирают герои его рассказов. В них появляются страшные подробности, которые невозможно воспринимать без внутренней дрожи: это холод и голод, порой лишающие человека рассудка, гнойные язвы на ногах, жестокий беспредел уголовников, которые в отличие от так называемых «врагов народа», т.е. политических, ходят в друзьях у лагерного начальства. Это другой мир, где действует закон: ты умри сегодня, а я – завтра. Колыма, какой ее описывает Шаламов, это территория, где отменены все законы морали, где палач и его жертва одинаково расчеловечены, это торжество абсолютного зла, которое и есть ад. Становится ясным, что жизнь и ее граница со смертью персонажами его рассказов пройдена навсегда с момента, когда они попадают на Колыму. Лагерь становится для них отправной точкой, тем началом, который запускает часы, отсчитывающие время небытия.

Как впоследствии напишет один литературовед, «эта сотня рассказов, вмещающаяся в одну книжку, „потяжелее“ одиннадцати томов „Нюрнбергского процесса“».

Неслучайно и писатель Андрей Синявский, также ставший лагерником позднее, в 60-е годы, характеризуя прозу В. Шаламова, особо подчеркнет: «Колыма в сталинской России – все равно, что Дахау или Освенцим для гитлеровской Германии. От этих названий ни той, ни другой уже не отвертеться. Навсегда припечатано: Дахау, Колыма. Достаточно произнести, и мы видим Колыму таким же средоточием мирового зла в современной истории, как газокамеры и печи Освенцима. Только, может быть, с другим противоположным знаком. Полюс вымораживания человека вместо огней крематория» (Синявский А. Д. «О „Колымских рассказах“ Варлама Шаламова. Срез материала»).

А поэт Евгений Евтушенко в антологии русской поэзии «Строфы века» прямо называет «Колымские рассказы» В. Шаламова «великой Колымиадой», характеризуя самого автора как «Пимена Гулага», который «добру внимая отнюдь не равнодушно, и написал ад изнутри, а вовсе не из белоснежной кельи».

Лживая  метка «русских патриотов»

При жизни Варлам Шаламов никак не предполагал, что могут настать еще худшие времена, когда его собственное честное имя будут склонять в разного рода невежественных и оскорбительных тонах свои же собратья по ремеслу. Ведущим застрельщиком на этом поприще выступил главный редактор «Литературной газеты» Юрий Поляков, он же «изобретатель» так называемого «детектора патриотизма». Два года назад, 10 мая 2015 года, в программе ТВЦ «Право знать», посвященной патриотизму, он приписал Шаламову высказывание, смысл которого заключался в том, Сталина можно победить, если Гитлер завоюет СССР. Это Шаламов, по словам Полякова, говорил, находясь в лагере.

При этом один из главных «патриотов» доверился показаниям в деле Шаламова неких лжесвидетелей-доносчиков, пытавшихся в свое время в лагере оклеветать Шаламова, однако позднее полностью разоблаченных. Факт этот давно получил свое подтверждение. Однако не для Ю. Полякова, неутомимого искателя «врагов Отечества». Его слова о том, что «Шаламов был арестован за то, что был троцкистом, а во время заключения агитировал за Гитлера» были произнесены еще за два года до выступления в телепрограмме, на заседании Изборского клуба и свидетельствуют о том, что они не стали простой оговоркой.

Это, впрочем, не единственный эпизод, которым отметился на ниве поиска «ненавистников России» один из главных «русских патриотов». В сентябре 2014 года в своей статье, опубликованной на портале «Культура», он, в частности, обрушился на А. Солженицына, утверждая следующее: «Солженицын не просто уехал в свое время из Советского Союза…по сути исторической России, но фактически призвал американцев начать против него войну». В ответ на гневную отповедь Натальи Солженицыной, вдовы покойного писателя, обвинившей его в намеренной лжи, Поляков еще раз подтвердил свое убеждение в том, что «Архипелаг Гулаг» в школе изучать не следует, ибо «однобоко понятое прошлое воспитывает ненависть к собственной стране». С какого «бока» патриоты типа Полякова видят советскую историю, понятно: по этой логике и Гитлер не только совершил преступление против человечности, но сделал кое-что полезное для Германии. Построил, к примеру, отличные автобаны!

Опыт осмысления  Колымы

Варлама Шаламова тематически очень часто сравнивают с Солженицыным, хотя по масштабу его правильнее было бы сравнивать скорее с Данте. С той разницей, что Данте придумал ад, а Варлам Шаламов прошел его, описав в подробностях адское бытие, четко и во всех его омерзительно-бытовых деталях. То, что совершил Шаламов, лежит за гранью человеческих возможностей – чудом является не только то, что он выжил после 17 лет Колымы, но и то, что выйдя из этого ада, он нашел еще силы и желание писать и говорить. Еще один рассказ Шаламова, «Что я видел и понял в лагере», представляет собой своего рода обобщенный свод знаний о крепости, но и одновременно распаде человеческого духа, лежащих, если так можно выразиться, за гранью земного опыта. Можно сказать, что это одновременно и свод постулатов уникальной жизненной философии писателя, лишенной каких-либо надежд и иллюзий относительно природы русского человека. Обнажив ее, В. Шаламов не оставляет, к сожалению, читателю никакой надежды, заставляя его застыть в состоянии полной безысходности. Вот лишь некоторые извлечения из этого рассказа (всего там 46 авторских констатаций!) о том, в чем писателя убедил лагерь. Там он увидел и осознал:

Чрезвычайную хрупкость человеческой культуры, цивилизации. Человек становится зверем через три недели – при тяжелой работе, холоде, голоде и побоях.

Убежден, что лагерь – весь – отрицательная школа, даже час провести в нем нельзя – это час растления… На всех – заключенных и вольнонаемных – лагерь действует растлевающее.

Понял, что сталинские «победы» были одержаны, потому что он убивал невинных людей – организация, в десять раз меньшая по численности, но организация, смела бы Сталина в два дня.

Страсть власти, страсть свободного убийства велика – от больших людей до рядовых оперативников – с винтовками.

Неудержимую склонность русского человека к доносу, к жалобе-

Так же, как и книги бывшего узника Освенцима и писателя Примо Леви (см. «Рубеж» № 7, 2014), читать Шаламова – занятие, мало прибавляющее оптимизма (скорее, наоборот!), но делать это совершенно необходимо. Хотя бы ради того, чтобы, постепенно избавляясь от всевозможных иллюзий, человек лучше осознавал собственную природу и отчетливо различал границы своих мыслей, намерений и поступков,  пересекать которые он не имеет морального права.

Александр Малкин