К 100-летию Русской революции

Как евреи стали русскими патриотами, и что из этого вышло

* Начало цикла см. №№ 2 – 6 за этот год.

Если в постигших нас неудачах фронт обвинял Ставку и военного министра,

Ставка – военного министра и фронт, военный министр валил все на великого князя,

то все эти обвинители, бывшие одновременно и обвиняемыми,

указывали еще одного виновного, в осуждении которого

они проявляли завидное единодушие: таким «виноватым» были евреи

О. Георгий Шавельский,

«Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота»

Как показано в предыдущих статьях цикла, русский монархист Василий Шульгин обвинял евреев во всех грехах. Тем большего внимания заслуживает его сообщение об их позиции во время начала Мировой войны. В изданной в 1928 году в эмиграции книге «Что нам в них не нравится» (то есть, конечно, не нравится в евреях) он писал: «Не только следа пораженческих настроений не заметно было в начале мировой войны, а наоборот — вихрь энтузиазма, патриотического энтузиазма, подхватил Россию. Печать трубила во все свои трубы: „ляжем“, если не за Царя, то „за Русь“. Я удивляюсь и сейчас, как многие не поняли, что это обозначало. Ведь печать-то была на три четверти в еврейских руках. И если „ложа оседлости“, сделавшая в России слово „патриот“ ругательным словом (невероятно, но факт), сейчас склоняла слово „Отечество“ во всех падежах и ради Родины готова была поддерживать даже „ненавистную власть“, то сомнений быть не могло: еврейство, которое в 1905 году поставило свою ставку на поражение и революцию и проиграло, сейчас ставило ставку на победу и патриотизм.

Само собой разумеется, что оно рассчитывало на благодарный жест в конце войны; на то, что людям, исполнившим все обязанности, нужно дать и все права; разумеется, оно рассчитывало, что премией за патриотические усилия будет Равноправие. И ответственным людям, то есть прежде всего русскому правительству, надо было решить: да или нет. Принимая помощь русского образованного класса, то есть замаскированного еврейства, помощь вчерашних лютых врагов, власть должна была выяснить прежде всего для самой себя: решится ли она за эту помощь заплатить этой ценой? Ценой, которая не называлась, но всякому мало-мальски рассуждающему человеку была ясна…

И это было возможно. Это было возможно потому, что еврейство сделало первый шаг „в кредит“, без всяких условий поддержав Историческую Русскую Власть в борьбе с Германией. На это надо было ответить хотя бы куртуазным жестом. Хотя бы чем-нибудь в том роде, что было сделано в отношении поляков… Во время мировой войны русское еврейство, которое фактически руководило русской печатью, стало на патриотические рельсы; и выбросило лозунг „война до победного конца“. Этим самым оно отрицало революцию» (здесь подчеркнутые слова выделены Шульгиным).

Конечно, в приведенном тексте Шульгин воспроизвел ряд преувеличений о силе еврейства, свойственных всему правому лагерю России в то время. Роль евреев в русской печати была значительна, но все же не настолько («ложей оседлости» иронически называли ложу прессы в Думе, намекая на большое число евреев среди аккредитованных в ней корреспондентов). И совсем уж абсурдно его утверждение, что «русский образованный класс» это «есть замаскированное еврейство». И сам Шульгин, и масса других представителей националистических и консервативных кругов русского общества – они ведь тоже относились к образованному классу.

Но, отметив заблуждения Шульгина, нужно сказать, что в главном он прав: евреи, отложив в сторону свои обиды, готовы были всем, чем могли, включиться в военные усилия страны. Это подтверждает и другой современник событий, Я. Г. Фрумкин в статье «Из истории русского еврейства»: «Искренними патриотическими настроениями было охвачено все население России. В Петербурге имели место многочисленные патриотические демонстрации, в которых принимали видное участие и евреи… Значительным было число добровольцев евреев, в числе которых были и студенты заграничных университетов, из-за процентной нормы лишенные права учиться в России. Русские евреи, учившиеся в союзных государствах, вступали добровольцами в союзные армии. Процент евреев в армии был выше их процента в населении, как и процент убитых и выбывших из строя».

Но представление о том, что какой-то центр дал команду всем евреям враз повернуться от пораженчества времен Японской войны к патриотизму в Мировой войне, предельно наивно. Перемена позиции политически активной части еврейства, как и кадетов и других, ранее оппозиционных, русских партий, была во многом вызвана тем, что Японская война, разразившаяся на дальнем краю империи, рассматривалась ими как нечто чуждое, во что правительство вляпалось без нужды. А Мировая война воспринималась как прямая угроза целостности России, ее интересам на Балканах и т. п. Не стоит думать, что те же кадеты были лишены патриотических чувств и даже имперских вожделений. Лидер кадетов Милюков даже носил кличку Милюков-Дарданеллы. Конечно, евреями двигала и надежда на то, что их патриотические усилия будут оценены властью и обществом, и их правовое положение в России улучшится.

Далее Шульгин пишет: «Человек, способный понять, решиться и провести в жизнь меру такого размаха, был, по-моему, только один: Столыпин. Но его убил Богров — еврей». Поясню: «Мера такого размаха» – это дарование евреям равноправия. Шульгин считал эту меру «актом, который весит больше, чем манифест 17 октября». Но вся российская реакция, продолжает он, «стала бы на дыбы против такого в сторону евреев хода. И надо было бы иметь совершенно незаурядную гипнотического свойства волю, чтобы победить это сопротивление в Петербурге и в Царском Селе». И только Столыпин смог бы понять важность «союза с еврейством» в такой момент и «выдержать тяжелую борьбу с теми сторонниками власти, которые соображали медленно и тупо». Но евреи сами себя наказали, убив Столыпина руками Богрова.

Я вспомнил, как характеризуют американцы такой образ мышления: «Если убил белый, говорят „убил Смит или Кларк“, если убил черный, говорят „убил ниггер“». Мысль о том, что Столыпина убили евреи, просто нелепа, особенно если учесть, что, по утверждению самого Шульгина, он выступал за равноправие евреев.

Конечно, Шульгин сильно преувеличивал могущество Столыпина. Но, раз уж Столыпина нет, можно было поставить во главе правительства руководителя кадетов Милюкова, за которым стояли русская интеллигенция и евреи. Надо было только пообещать первым свободы и вторым – равноправия, говорит далее Шульгин. В этом случае, по его мнению, можно было рассчитывать предотвратить революцию и довести войну с немцами вместе с союзниками до победного конца.

Но: «Русская власть не пожелала венчаться с Милюковым; заодно отвергла и его приданое, оставшись по еврейскому вопросу при Елизаветинской формуле: „От врагов Господа Моего не желаю прибыли интересной“... Отвергшие союз с еврейством потеряли Трон, историческую русскую форму правления, а также результаты войны, оказавшейся в окончательном итоге победоносной для союзников России». Сказано, кажется, предельно ясно: шанс сохранить Трон был потерян по вине самого сидевшего на Троне и, образно говоря, стоявших у Трона. Поразительно, но, несмотря на ясное осознание этого факта, Шульгин во всем будет винить евреев…

Между тем, дело для евреев обстояло даже хуже, чем при Елизавете. Та была «честная девушка»: не хотела пускать евреев в Россию, но и от них ничего не требовала. А тут Тронодержец только прав им давать не хотел, но в качестве пушечного мяса охотно использовал – евреев исправно гнали на фронт. Об этом и о многом другом, гораздо худшем, Шульгин умалчивает.

О том, как царская Россия «отблагодарила» евреев за их патриотический порыв, мы проследим по названной выше статье Фрумкина, который был непосредственным участником событий и воспроизводит целый ряд подлинных документов эпохи. Итак, читаем: «Уже через несколько дней  после начала войны начались в прифронтовых местечках сплошные выселения евреев по распоряжению местных военных начальников. Так, например, через десять дней после объявления войны комендант поселка Мышенка близ Лодзи предписал всем евреям (их было 2000) немедленно выехать и не подчинился распоряжению губернатора, разрешившего им вернуться». Заметим: Лодзь – это русская Польша. Поляки точно были не слишком лояльно настроены к России, но их, в отличие от евреев, не трогали. Более того, когда началась война, царь постарался их задобрить, пообещав им после ее окончания автономию. Евреям, как мы видели выше, он не хотел обещать ничего: для них у него не было никаких пряников, только – кнут. Запомним это.

«И на фронте, и в прифронтовых местечках военные власти обвиняли евреев в шпионаже и содействии немцам после занятия ими частей российской империи. Немало было случаев расстрелов без суда или по приговорам военно-полевых судов, где обвиняемые были совершенно беззащитны и, по незнанию русского языка и отсутствию переводчиков, не знали даже, в чем их обвиняли. А обвинения были часто столь же неправдоподобны, как распространяемые слухи, что бородатые евреи скрывают в своих бородах телефоны, при помощи которых они сношаются с неприятелем». Напомню, тогда мобильников еще не изобрели.

«В ряде мест военные брали заложников евреев. Так в Сохачеве 4 декабря 1914 г. было взято 12 заложников, затем их стали менять чуть ли не каждый день; было подозрение, что выпускали, требуя выкупа, а 24 декабря три заложника были казнены по неизвестной причине. Взяты были заложники евреи и во многих других местах. На этой мере военное командование постоянно настаивало, требуя, чтобы в случае обнаружения шпионов, евреи заложники были повешены». А я-то думал, что практика взятия заложников впервые нашла широкое применение у большевиков. Не может ли быть так, что некий еврей, чей отец был царскими военачальниками взят в заложники и повешен, затем первым внедрил это «прогрессивное начинание» в стане красных? 

«О том, до чего доходило военное командование по отношению к евреям, жившим в прифронтовой полосе, свидетельствует боевой приказ по 18 корпусу от 14 мая 1915 г., в котором имеется пункт: „евреев гнать в сторону неприятеля“». Еще одно «ценное изобретение», оказывается, было сделано до большевиков и на евреях обкатано!

«Когда дела по обвинению евреев разрешались корпусными военными судами и с участием защитников, обвиняемым почти всегда выносились оправдательные приговоры за полным отсутствием серьезных улик. Исключением явилось дело Гершановича, жителя города Мариамполя Сувалкской губернии, который был 20 октября 1914 г. признан виновным в содействии неприятелю после занятия немцами этого города и осужден на 6 лет каторги. Обвинение было основано на показаниях мусульманского имама Байрашевского, показавшего, что все еврейское население Мариамполя встретило немцев с хлебом и солью, и что назначенный немцами бургомистром Гершанович настойчиво требовал, чтобы население снабжало немцев продуктами и лошадьми и об этом расклеил объявления по городу. Однако, уже через несколько недель после осуждения Гершановича было установлено, что сам Байрашевский был на службе у немцев и расклеивал те самые прокламации, в расклеивании которых он обвинил Гершановича. Байрашевский был предан суду, улики против него были столь подавляющими, что он на суде признал себя виновным и был приговорен к каторге… Корпусной суд установил не только невиновность Гершановича, но и отверг самый факт, что население Мариамполя снабжало немцев продуктами и лошадьми». Бросается в глаза, как легко верили обвинениям в отношении евреев. Не потому ли, что хотели верить?

«Члены контрразведочного отряда во главе с Чупраныком были признаны корпусным судом виновными в том, что они подбросили содержателю кинематографа еврею Айзенбигелю телефон, арестовали его по обвинению в сношениях с неприятелем и потребовали с него 5 тысяч рублей за освобождение. На суде обнаружилось, что по аналогичным обвинениям, исходящим от Чупраныка и его товарищей, были повешены 18 евреев». Опять же видим, как методы большевистских контрразведчиков обкатывались еще царскими. Но одну разницу не отметить нельзя: все же в царских судах можно было добиться справедливости. Те 18 евреев (и, видимо, немало других), правда, до суда не дожили…

Но самое ужасное для евреев было еще впереди: «До мая 1915 г. направленные против евреев мероприятия военных властей не исходили от Верховного командования и носили спорадический местный характер. Но мероприятия эти дошли до кульминационного пункта с объявлением ставкой Верховного Главнокомандующего о якобы имевшем место предательстве евреев местечка Кужи, Ковенской губернии. Это объявление было сообщено всем частям армии». Далее Фрумкин приводит текст одного из последовавших за этим воинских приказов.

«Командир корпуса приказал сообщить всем до последнего рядового о происшедшем в ночь с 25 по 28 апреля. Выполняя поставленную задачу, 151-й Пятигорский полк занял деревню Кужи и расположился. Из показаний участников выяснилось, что до прихода наших частей в эту деревню, в подвалах евреями были спрятаны немецкие солдаты, и по сигнальному выстрелу Кужи запылало в разных местах, а спрятанные немцы бросились к дому, занятому командиром Пятигорского полка…» Далее в приказе повествуется о зверствах немцев и мужестве и героизме русских воинов, которые, несмотря на предательство евреев и коварство немцев… ну, далее понятно.

Фрумкин продолжает: «Объявления об этом якобы имевшем место предательстве были расклеены повсеместно, напечатаны во всех газетах, в том числе и в „Правительственном Вестнике“, а в Ташкенте было отслужено молебствие за избавление от еврейского предательства». Но «вскоре после объявления о Кужах» Фрумкину стало известно, что «в Петербург приехал Шавельский уездный предводитель дворянства Быстрицкий, и что он негодует по поводу объявления о предательстве в Кужах, хорошо ему знакомых».

Фрумкин вместе с известным адвокатом О. О. Грузенбергом встретились с Быстрицким и тот рассказал, «что он хорошо знает каждый дом в Кужах и что только в очень немногих из них имеются погреба, которые притом пригодны только для хранения картофеля… и спрятать в них нельзя и десятка человек. К тому же, большинство домов принадлежат литовцам и лишь не более двух – евреям. По мнению Быстрицкого, было очевидно, что начальник занявшего Кужи отряда, вытеснившего оттуда немцев, не позаботился на ночь принять меры предосторожности. Отряд и был схвачен немцами врасплох, почему и придумана была версия о еврейском предательстве, объявленная Главным Командованием во всеобщее сведение».

Письмо Быстрицкого аналогичного содержания было опубликовано в либеральной газете «Речь». Лживость Кужского навета была подтверждена специально выезжавшим по этому поводу в Ковенскую губернию А. Ф. Керенским, тогда депутатом Госдумы, а также местными гражданскими властями, проводившими свою проверку. Но было поздно: сразу же после того, как было распространено объявление Главного Командования о «еврейском предательстве в Кужах», без всяких проверок и расследований, администрациям соответствующих губерний были направлены приказы. Текст одного из них приводит Фрумкин. Даю выдержку из него.

«Вследствие распоряжения командующего армией подлежат поголовному выселению все евреи, проживающие к западу от линии Ковно – Янов – Вилькомир – Рогов – Поневеж – Посволь – Салаты – Бауск. В отношении евреев, проживающих в ныне занятых германскими войсками местностях, надлежит приводить в исполнение указанную меру немедленно вслед за занятием их нашими войсками… Предельным сроком выселения назначено 5 сего мая. После этого срока пребывание евреев к западу от указанных границ будет караться по законам военного времени, а чины полиции, не принявшие действенных мер к исполнению указанного распоряжения, будут устраняться от должностей и предаваться суду…Выселение производилось с неслыханной жестокостью. Полиция вечером 3 мая начала извещать евреев гор. Ковно о том, что они должны оставить город не позже 12 часов ночи 5 мая. Выселены были тяжело больные из больниц, роженицы, целые дома сумасшедших, раненые солдаты, семьи солдат, сражавшихся на фронте». Ничего не напоминает?

Фрумкина дополняет другой непосредственный свидетель и участник событий Гольденвейзер, автор статьи «Правовое положение евреев в России»: «Приказ о взятии евреев-заложников был вскоре после Львова развешен и в польской крепости Новогеоргиевск, а при последовавшем затем отступлении русской армии из Царства Польского началось массовое выселение евреев, по приказу командиров разных рангов… Наконец, в апреле 1915 года, по приказу самого Верховного Главнокомандующего, были выселены 40 000 евреев из Курляндской губернии и в мае 120 000 евреев из Ковенской губернии».

Поражает, как начальник небольшого отряда, проспавший немцев в Кужах, и Верховное Командования русской армии одинаково пытались списать свои промахи на евреев – очень уж удобный в России объект на роль козла отпущения. Собственно, это и есть Второй русско-еврейский закон в действии: во всем плохом виноваты евреи.

По свидетельству Гольденвейзера, тяжелые репрессии обрушились не только на российских евреев, но и на евреев входившей тогда в состав Австро-Венгрии Галиции: «В апреле 1915 года мне пришлось побывать в оккупированной русскими войсками Галиции... По существовавшей тогда официальной версии, Галиция была не завоевана, а „освобождена“ русскими войсками и ее предполагалось воссоединить с Российской империей, как временно утраченную часть. В соответствии с этим полагалось считать, что местное население приветствует приход русских, как освободителей от австрийского ига. Исключение делалось только для местных евреев. В приказе, расклеенном в январе 1915 г. на улицах гор. Львова, говорилось „о враждебном отношении евреев Польши, Галиции и Буковины“ и объявлялось, что в  каждом населенном пункте будут взяты евреи-заложники, отвечающие жизнью за враждебные акты, совершенные их соплеменниками.

Вскоре после моего  отъезда из Галиции началось наступление армии немецкого генерала Макензена и спешная эвакуация русских войск и администрации из всей оккупированной австрийской территории. При этом, по каким-то непонятным соображениям, все еврейское население городов подверглось спешной эвакуации на Восток. В июне 1915 года мы видели проходившие по улицам Киева толпы галицийских евреев, которых, как арестантов, вели под воинской охраной по мостовой. А при посещении бараков, где их разместили перед отправкой в Сибирь, я к ужасу своему встретил некоторых из моих знакомых, с которыми я еще недавно вел беседы в их уютных квартирах в Львове и других городах».

Можно еще как-то понять выселение евреев из российской прифронтовой полосы – ну, чтобы они (чуть ли не все предатели) не снабжали (по телефону, по радио?) информацией немецкие войска, не прятали немецких солдат в своих погребах и т. п. Но чем могут повредить русской армии австрийские евреи, остающиеся в тылу австрийской же или немецкой армии? Вникните: только что «освобожденных» галицийских украинцев, равно как и поляков (тоже, как-никак, братья-славяне) оставляют на произвол врага, одних только евреев «спасают», вырвав из их домов и гонят в Сибирь. Видно, так дороги были евреи, даже чужие, Российской империи!

Галицийские евреи страдали не только от депортации. Пишет в своей «Двести лет вместе», ссылаясь на еврейский источник, Солженицын: «Издевательства над евреями, избиения и даже погромы, которые особенно часто устраивали казачьи части, стали в Галиции обычным явлением».

Антиеврейские «художества» военных властей не на шутку встревожили само российское правительство: министр иностранных дел Сазонов почти на каждом заседании Совмина докладывал о том, как они вредят имиджу России в союзных странах. Министр финансов Барк жаловался  на то, что «всеобщее возмущение по поводу отношения к еврейству» приводит к «трудностям с размещением государственных бумаг». Германия широко использовала действия против евреев для антирусской агитации. Выселения евреев наносили ощутимый вред и без того перенапряженной российской экономике. Фрумкин пишет, что уже в эмиграции стало известно «из записей о секретных заседаниях Совета министров 16 июля – 2 сентября 1915 года, что и Правительство было чрезвычайно возмущено этими мерами. Как свидетельствует помощник управляющего делами Совета министров А. П. Яхонтов, „даже непримиримые антисемиты приходили к членам правительства с протестами и жалобами на возмутительное отношение к евреям на фронте“».

Российское правительство, свидетельствует Фрумкин, «проявило большую настойчивость, чтобы добиться у Главнокомандующего прекращения диких мер в отношении евреев… Но генерал Янушкевич, автор этих мер, был непреклонен и не остановился перед тем, чтобы сообщить Совету министров, что он находит „все принятые в отношении евреев меры весьма слабыми и не остановился бы перед усилением их в еще более значительной степени“». Надо пояснить: генерал Янушкевич (поляк, принявший православие) был в то время начальником штаба Верховного Главнокомандующего русской армии.

Фрумкин приводит речь министра внутренних дел, князя Щербатова, на заседании Совета министров 4 августа 1915г.: «Наши усилия вразумить Ставку остались тщетными. Все доступные нам способы борьбы с предвзятыми тенденциями исчерпаны… Всесильный Янушкевич считает для него необязательными общегосударственные соображения; в его планы входит поддерживать в армии предубеждение против всех вообще евреев и выставлять их, как виновников неудач на фронте. Такая политика приносит свои плоды, и в армии растут погромные настроения. Не хочется этому верить, но мы здесь в своей среде и я не скрою подозрения, что для Янушкевича это едва ли не является одним из тех алиби, о которых в прошлый раз упоминал А. В. Кривошеин». Кривошеин, министр земледелия, как раз и имел в виду, что Янушкевич наветами на евреев пытается объяснить поражения руководимой им армии. На заседании Совмина 12 августа Кривошеин сказал о нем: «Его присутствие в Ставке опаснее немецких корпусов».

Жаботинский называл депортации евреев 1915 года «катастрофой, кажется беспримерной со времен Фердинанда и Изабеллы», то есть изгнания евреев из Испании в конце ХV века. И даже Солженицын вынужден был признать: «Янушкевич, летом 1915, прикрывая отступление русских армий, казавшееся тогда ужасающим, стал издавать распоряжения о массовых высылках евреев из прифронтовой полосы – высылках огульных, безо всякого разбора личной вины. Удобный ход: свалить все поражения на евреев… Тогдашняя высылка евреев видится особенно разительной на фоне того, что в 1915 не было, как в 1941, массовой общей эвакуации городского населения. Армия отходила, гражданское население оставалось на местах, никого не гнали – но именно евреев, одних евреев изгоняли, иногда повально и в самые короткие сроки, – кроме естественной обиды еще и фактическое разорение, потеря жилья, потеря имущества – еще один вид грандиозного погрома, и ведь уже от властей, а не от толпы?».

Наконец, в том же августе всесильный юдофоб лишился своей должности (был переведен на Кавказ), и антиеврейские акции в прифронтовой зоне несколько поутихли. «Но и позже, в 1916 году, порой очень уж соблазнителен был прежний удобный ход свалить все поражения на евреев»  – это уже пишет современный автор Андрей Буровский в своем двухтомнике «Евреи, которых не было». В нем много грязи вылито на евреев, но порой «для объективности» сообщается и кое-что реальное.

Откуда вообще взялось мнение о еврейском «предательстве» как массовом явлении (отдельные случаи могли быть, но в равной мере и со стороны поляков, украинцев)? Даже в войне 1812 года, вскоре после того, как бывшие польские евреи оказались в российском подданстве, они проявляли лояльность к России. Это опять пишет Буровский: «Великий князь Николай Павлович, будущий император, записал в дневнике про евреев: „Удивительно, что они в 1812 отменно верны нам были и даже помогали, где только могли, с опасностью для жизни“». В этом нет ничего удивительного, ибо, начиная со 135 года н. э., когда евреи оказались в рассеянии, одно из правил, которыми они руководствовались, гласило: «Евреи обязаны защищать страну, в которой они живут, даже если это означает, что им придется сражаться со своими братьями-евреями, живущими в другой стране». Это судьба всех разделенных народов: разве, например, украинцы, подданные России и Австро-Венгрии, не сражались друг против друга?

Притеснения коснулись не только евреев прифронтовой зоны и оккупированных областей, доставалось им и во внутренних регионах империи. Гольденвейзер свидетельствует: «В это время я заведовал отделом юридической помощи в Обществе защиты женщин и, помнится, почти каждый день составлял для жен призванных запасных, терявших с уходом мужей право жительства в Киеве, прошения на имя „Его Превосходительства Господина Киевского Генерал-губернатора“ о том, чтобы полиция их не выселяла. Из выпуска журнала „Рассвет“ от 5 января 1915 года читатели могли узнать, что „по распоряжению Петроградского градоначальника были произведены облавы в некоторых районах столицы с целью удаления беспаспортных евреев… Обнаружено 18 лиц… Все эти лица за самовольное прибытие в столицу подвергнуты аресту на один месяц"». И т. д. – воспроизвести все сведения такого рода потребовало бы слишком много места.

Не стоит думать, что большинство российских министров были либералами и юдофилами. Само российское правительство не раз во время войны издавало циркуляры явно антиеврейской направленности, порой совершенно абсурдного содержания. Процитируем, вслед за Фрумкиным, выдержку из циркуляра министерства финансов: «По поступившим в Департамент Полиции непроверенным сведениям, германцы с целью подорвать благосостояние крестьянского населения России намереваются летом настоящего года произвести в различных местностях Империи посредством особых машин выжигание хлебов». Далее сообщалось, что германцы собираются привлечь для выполнения этого плана российских немцев, а также «путем подкупа евреев». И, хотя в циркуляре еще раз отмечалась непроверенность этих сведений, предлагалось ознакомить с ними администрацию всех уровней, вплоть до «лиц волостной и сельской администрации». Это сильно прибавляло «любви» к евреям со стороны чиновного люда, да и народных масс?

А была еще, как сообщает Солженицын, провокация  временного директора Департамента полиции Кафафова, который 9 января 1916 года разослал секретный циркуляр всем губернаторам, градоначальникам и губернским жандармским управлениям, в котором говорилось что евреи, кроме революционной агитации «избрали еще два важных фактора – искусственное вздорожание предметов первой необходимости и исчезновение из обращения разменной монеты… стремятся внушить населению недоверие к русским деньгам». Кафафов потом оправдывался, что он никаких мер к евреям в связи с этим не предлагал, а просто сообщал «для сведения».

Лидер кадетов Милюков на это отозвался так: «К евреям применяют растопчинский прием: их выводят перед разъяренной толпой и говорят: вот виновные, берите их и расправляйтесь как знаете». А другой депутат Госдумы так охарактеризовал в своем выступлении действия властей по отношению к евреям: «Нет той гнусности, нет того безобразия, которого не проделало государство, надругаясь над евреем, и государство христианское… Больно за русское управление, стыдно за русское государство».

Не лучшим было отношение к евреям и в армии. Фрумкин сообщает: «С самого начала войны появились военные приказы, которыми евреи ставились в армии в худшее положение по сравнению с неевреями. Так, например, в весьма секретном приказе Управления начальника Санитарной части армий Юго-Западного фронта от 4 января 1915 г. за №6 объявлялось, что:

«Главный начальник снабжения армий Юго-Западного фронта приказал для предотвращения противоправительственной пропаганды евреями врачами и санитарами, для прекращения преступной пропаганды в санитарных поездах – воспретить зачислять в санитарные поезда  и в другие подобные учреждения евреев-врачей и санитаров, отправляя указанных лиц в такие места, где условия менее благоприятствуют развитию пропаганды, как, например, на передовые позиции, на работы на перевязочных пунктах, уборку раненых с полей сражения и т. д.»

«Был издан приказ о том, чтобы евреев-нижних чинов, а также бывших волонтеров французской армии отправляли на фронт первыми уходящими маршевыми ротами». Теперь, я полагаю, становится понятным, почему потери на фронте среди евреев были в процентном отношении выше, чем среди неевреев.

А это пишет Буровский: «В действующей армии множество раз менялись установки по отношению к солдатам-евреям. То их посылали исключительно рыть окопы, как ненадежных. То – чего это они прохлаждаются в тылу?! А ну, всех в маршевые роты! То опять всех отправляли с фронта в тыл, как потенциальных предателей». Дополняет Солженицын: «Из Ставки катилась волна распоряжений: изгонять евреев в армии с нестроевых должностей, особенно из писарей, хлебопеков, санитаров, телефонистов, телеграфистов». Стоит ли удивляться, что после всего описанного среди евреев находились перебежчики?

Остается сказать о нечаянном результате еврейских выселений. Обращаемся опять к Фрумкину: «Массовые выселения евреев из прифронтовых мест создали положение, при котором пересмотр положения о черте оседлости стал неизбежным… Однако, в результате обсуждения этого вопроса в Совете Министров, к разочарованию евреев, черта оседлости была отменена не целиком. Был издан так называемый Щербатовский циркуляр, в котором сохранялось воспрещение евреям селиться в сельских местностях, казачьих областях, столицах и резиденциях царской семьи», в частности, в Ялте. Циркуляр был разослан на места 15 августа 1915 года. Все же это был прогресс, доставшийся евреям, правда, дорогой ценой.

Теперь я поясню, зачем я в столь значительном объеме воспроизвел информацию о преследованиях и издевательствах, которым подвергались евреи в прифронтовой зоне, о недоверии, с которым относились в самой армии к евреям-военнослужащим. Очень важным в оценке роли евреев в революции 1917 года и последовавших за ней событиях является вопрос об отношении к евреям в Белой армии. Так вот, когда нам будут пытаться втемяшить, что плохое отношение к ним в этой армии, еврейские погромы, которые устраивали белогвардейские части, были реакцией на зверства служивших в ЧК евреев и т. п., мы ответим: мы отвергаем ваши россказни, ибо недоверие и вражда к евреям отличали русскую армию, когда ЧК еще и в помине не было. Не надо путать причину со следствием…

Историк Самсон Мадиевский цитирует уже известного нам помощника управделами Совмина России А.Н.Яхонтова, который так отозвался о выселениях евреев из прифронтовой полосы и оккупированной русскими войсками Галиции: «Что творилось во время этих экзекуций – неописуемо... Конечно, вся эта еврейская масса (Мадиевский отмечает, что вместе с беженцами она насчитывала до 350 тысяч человек) была до крайности озлоблена и приходила в районы нового водворения революционно настроенной».

Не слишком дружественный к евреям Буровский пришел к выводу: «Впечатление такое, что на протяжении всей Первой мировой войны власти как будто специально пытаются как можно сильнее раздразнить, обидеть евреев, унизить их, наплевать им в душу».

Что поразительно: Шульгин честно написал, что царский режим оттолкнул протянутую ему в начале войны руку евреев, но ни слова нет о диких притеснениях и издевательствах, которым они подвергались со стороны властей в ходе войны.

Итак, нежные чувства, которыми значительная часть русских евреев в начале Первой мировой войны воспылала к своей Родине, были Родиной отвергнуты. Историческая Россия ответила на патриотический порыв евреев дотоле невиданной чередой унижений и преследований, которые стали еще одним, самым тяжелым, звеном в цепи отношений между евреями и российским самодержавием.