Поэзия
Григорий Левин
СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ
Ландыши продают
На привокзальной площади
Ландыши продают,
Какой необычный, странный смысл
Ландышам придают.
Ландыши продают...
Почему не просто дают?
Почему не дарят, как любимая – взгляд?
Ландыши продают ...
Непорочно белые, чистые,
Лучевидные и лучистые,
Непогрешимые – что им гроши мои? –
Ландыши продают.
Что звучит пошлей, чем «пошла по рукам»? –
Но не тот ли смысл я словам придам,
Когда спрошу, Москвой проваландавшись:
«Почём ландыши?»
Почём свежесть?
Почём красота?
Почём нежность?
Почём чистота?
Почём воздух сегодня дают?
Не правда ли, странно, когда услышишь:
«Ландыши продают»?
* * *
Мне кажется, что всё вокруг мертво,
Что в мир не приходило Рождество.
Что начиналась сразу всё с распятья.
К истоку всё-таки тянусь опять я,
Тянусь к истоку, чтобы всё понять.
Но трудно зло душе моей обнять.
Откуда же оно, ожесточенье?
Во зле таится страшное влеченье.
Зачем оно? Что радости во зле?
Но небо убивают на Земле.
* * *
Не веруя в бога, я бога хулить не хочу:
Он был утешением страждущих и болезных
В жестоком, проклятом мире,
где жить бесполезней,
Чем голову вдруг в охотку отдать палачу.
И всё-таки надо
спасать и спасать других,
Хоть жизни своей последней и страшной ценою,
Ценою прощенья,
прелестью всей земною,
Ценою потери любимых и дорогих.
Мне скажут:
– Одумайся. Успокойся. Окстись.
Грехи искупай,
чтобы в чистой предстать рубахе.
И пусть я унижен,
и ползаю пусть во прахе,
Спасаю других.
А мне – самому бы спастись.
Вот приблизился
«Вот приблизился предающий меня».
Матф., 26 , 46
Я становлюсь недоверчивей день ото дня:
Вот приблизился предающий меня.
Самые близкие предали – и не раз,
Не отводя дружелюбных, внимательных глаз.
После они отводили эти глаза:
Тем, кто нас предал, в глаза нам глядеть нельзя.
Я ж понимаю, даже и не виня:
Вот приблизился предающий меня.
Не уличаю, не обличаю, – молчу.
Просто понять, просто постигнуть хочу:
Что же за радость? Близкий, почти родня...
Вот приблизился предающий меня.
* * *
А содержанье каждого стиха
Накапливают клетки постепенно.
Терпение. Одно только терпенье.
Годами завершается строка.
Не пишется как будто ничего.
Но дышится. А это поглавнее.
Мы доживем до слова своего,
Голгофы нашей или Галилеи.
И будет час – от первого толчка
Проснётся то, что собиралось годы.
И душу нам увеселит строка
Взыскуемой тревоги и свободы.