Наш путеводитель
Юрий БУЖОР
Венеция, Большой Канал
«Дом Отелло» и «дом Дездемоны»
Некто Кристофоро Моро вряд ли был мавром или даже смуглым. Просто фамилия такая – Темный. Отправился на Кипр молоденьким лейтенантом, через 14 лет вернулся капитаном эскадры из 14 галер. За это время успел жениться, но жена умерла на обратном пути. Второй его женой стала дочь Донато да Лецце, прозванная Demoniо Bianco, белокурым дьяволенком. В гербе семейства Моро отображена ягода – черника, mora. Подобное созвучие имени и слова-символа в геральдике толковалось как имеющее некий высший смысл; злополучный платок Дездемоны в пьесе Шекспира расшит земляничным узором: a handkerchief spotted with strawberries.
В соревновании за звание того самого дома, где проживал Отелло, и того, откуда он умыкнул на Кипр полюбившую его за муки Дездемону, дворeц Моро и дворец Контарини-Фазан безусловно лидируют. Кто-то ищет в этом логику и пытается выяснить, почему домом Дездемоны считается не родовое гнездо да Лецце, а вот именно дворец Контарин Фазан. Неужели потому только , что последний стройнее и изящнее, особенно в противопоставлении маскулинному палаццо Моро на другом берегу? Но логика здесь не при чем.
Еще одно шекспировское место – Риальто. Кстати, единственная упомянутая им четкая примета Венеции – это как раз Риальто в «Венецианском купце».
Шейлок, вот гад, пытается в счет долга получить с обедневшего дебитора фунт христианского мяса. Но и эта интрига не на пустом месте возникла. Было время, говорят, когда в Венеции несостоятельного должника высаживали с обнаженным задом на Сан-Марко и каждый, кому он был должен, не только вправе, но и обязан был прийти и специальным лезвием отрезать от указанного места маленький кусочек мяса. От этого не умирали, но крови было довольно много. Расчет был на то, что родственники как-нибудь скинутся и свой род от такого позорища уберегут. Если это не помогало – долговая тюрьма. Там с пристрастием выясняли, нет ли припрятанного клада, или недвижимости какой неучтенной, или состоятельного двоюродного дедушки где-нибудь на периферии. Если и это не давало результата – Рабом на галеры. Несчастный вычеркивался из списка порядочных людей навсегда.
Нижний этаж дворца Камерленги и был такой тюрьмой. Сегодня об этом можно догадаться по зарешеченным окошкам. Прохожие время от времени кричали в окошко обидные слова или бросали туда что-то очень неприятное.
La Puta Assassina
Её и соучастников судили в этом старинном здании арбитража (Fabbriche nuove) с величавым сдержанным фасадом весной 1910 г. Среди публики были замечены Габриель д’Аннунцио, Эдгар Дега и другие знаменитости. Здесь и сегодня располагаются местные судебные инстанции.
Манюня, так в детстве звали, она же la puta assassina, «сука-убийца» – так величали в Венеции, «змея, голубка, кошечка, романтик» – это из специально сочиненного Игорем Северяниным сонета, урожденная графиня О’Рурк, из ирландцев, осевших в России при Елизавете Петровне, в замужестве Мария Тарновская убедила богатого любовника Комаровского написать в ее пользу завещание, которое, понятно, стало его смертным приговором. Исполнить приговор поручено было несчастному молодому любовнику Наумову, и он исполнил, застрелив Комаровского в Венеции. Настоящим подельником был основной любовник, московский адвокат Прилуков.
Пересказать всю эту забрызганную кровью историю пунктиром невозможно. А была и предыстория. Даже более или менее точное количество покончивших из-за нее с собой мне не удалось установить. Занимают, однако, три вопроса.
Первый. Зачем такие сложности? Выходила бы замуж за Комаровского, и дело с концом. Ответ простой при всей его видимой иррациональности: не хотела, не нравился он ей.
Второй. Как выяснилось, что Тарновская заказчица? Влюбленный в нее Наумов и уже бросивший семью, растративший ради нее много чужих денег и, значит, тоже влюбленный Прилуков могли бы выгородить графинюшку. Не выгородили. Наумов, хотя и не сразу, понял, что был слепым орудием, и стал давать на нее показания. Прилуков сдал ее сразу. Власть этой женщины над мужчинами была огромна, но не беспредельна.
И третий. А что потом, как сложилась ее жизнь? Она отбыла свой срок в венецианской тюрьме и оказалась за океаном в компании с каким-то состоятельным американцем, которого сменила на аргентинца. В Аргентине и скончалась в 1949 году. Достоверных сведений очень мало. Информация о месте погребения отсутствует. В англоязычной Вики написано, что ее прах был вывезен и похоронен в родовой усыпальнице неподалеку от Чернигова, но, похоже, это из какого-то романа, а не реальный факт.
Девушка из простонародья
Можно было бы и вовсе не заметить непритязательный фасад дома Биондетти, если бы не четкая примета – расположившийся рядом и всеми узнаваемый музей современного искусства Пегги Гуггенгейм.
В начале XVIII в. самым современным и востребованным было искусство проживавшей в этом доме венецианки Розальбы Каррара, поначалу прославившейся портретными миниатюрами для табакерок. Перебравшись в Париж, создала школу работы пастелью, из которой позднее вышли такие мастера, как Латур и Лиотар. Ей позировали Людовик XV в Версале и император в Вене.
Возвращение в Венецию, две неудачные операции по удалению катаракты, полная слепота, безумие, смерть в 84 года.
Понятно без подписей, какое из приведенных изображений создано по заказу, а какое представляет собой глубокий психологический автопортрет.
«...все творение Розальбы лишено чувственной стороны; оно какое-то бесполое; это чистая греза девушки из простонародья, взиравшей на богатую жизнь, как на чудесный и безгрешный рай» (Александр Бенуа)
Дворец Фалиер Каносса
В начале XII в. дож Орделаффо Фалиер помог византийцам отбиться от викингов, проложив путь к завоеваниям на другом берегу Адриатики и праву беспошлинно торговать в портах Леванта – Сидоне и Акре. Там начинался и заканчивался Великий шелковый путь, это был неслыханный источник обогащения. Привез в Венецию в качестве вместилища для мощей Святого Марка Золотой Алтарь и основал Арсенал – cамую большую судостроительную верфь, да и не одно столетие просто самый большой завод в Европе.
Куда более известен, однако, другой Фалиер, бывший дожем всего полгода с октября 1354 по апрель 1355 гг.
Марина Фалиера выбрали, когда ему было 76. В разных источниках по-разному: 70, 76, 80 лет. Несомненно, он был очень пожилой человек. Разве непонятно, что и выбирают тебя, достопочтенный старец, председательствовать в госсовете, чтобы ты не слишком засиделся во власти. Разве не ясно было, когда шел на выборы, что ни одно по-настоящему важное решение ты не можешь принять единолично? Но нет, взыграло ретивое, затеял путч с целью изменения Основного закона и узурпации власти. Тихой же сапой затевать не получалось по времени. Возраст, знаете ли.
Один знатный шалопай, расстроенный тем, что молоденькая жена дожа не ответила на его, шалопая, чувства, не то на стене написал, не то на мебели нацарапал о ней обидное. В вольном переводе: «Красотку оприходовать любому по плечу, а старый рогоносец пусть держит нам свечу». Юношу приговорили к месяцу тюрьмы и паре ударов тростью. Мягкость приговора оскорбила Фалиера (хотя, может, не столько оскорбила, сколько тайно обрадовала как благовидный предлог, задета честь и все такое), и он приступил к осуществлению давно вынашиваемого плана.
Тут же кто-то выдал. Схватили, судили, отрубили голову.
Европа вздрогнула. Пусть и с ограниченными полномочиями, выборный, но все-таки глава государства. Нет чтобы, как водится, отравить потихоньку.
В Венеции вспомнили, как во время процедуры избрания Марин нечаянно прошел между двумя колоннами на набережной. Плохая примета, хуже не бывает.
Этим сюжетом вдохновлялись такие выдающиеся личности, как Байрон, Доницетти, Гофман (который сказки) и dolboeb (который Носик).
Во Дворце дожей имеется портретная галерея. Представлены все правители Республики, кроме Фалиера. Там задрапировано черным и надписано: «Здесь место Фалиера, обезглавленного преступника».
Церковь Святой Марии Благодетельницы
Несмотря на то, что к этой церкви приложились в свое время Бартоломео Бон и даже сам Андреа Палладио, выглядит она довольно невзрачно. Разве что создает контраст светлому неоклассическому пятну – входу в музей Академии. На самом деле лет 200 уже служит этому музею в качестве основного выставочного помещения.
В 1177 году в ворота большого монастырского подворья постучался одинокий путник. Он смиренно попросил пристанища и куска хлеба за любую работу. Взяли посудомоем, ну, и подать, прибрать, когда скажут.
С недельку так поработал, и, видно, справлялся, раз не прогнали. Но тут какой-то пилигрим признает в посудомое и уборщике Его Святейшество папу Римского Александра III. Понтифик бежал из Рима и скрывался, опасаясь расправы. Расправой грозил германский император Фридрих Барбаросса. Вместо того, чтобы заниматься централизацией власти у себя дома, этот деятель, как, впрочем, и другие германские императоры, искал счастья в италийском далеке, надеясь возобновить Римскую империю. В результате ни империи, ни нормального немецкого государства на долгие века.
Донесли дожу. В Совете небольшое замешательство. Как без всеобщей потери лица выйти из нештатной ситуации?
Каковы же были влияние и авторитет Серениссимы, если ей удалось не просто замять досадный инцидент, а примирить двух злейших врагов и самых могущественных в то время правителей! Правда, конъюнктура была благоприятная. Барабаросса как раз потерпел сокрушительное поражение при Леньяно.
Примирение обставили с помпой. Пришлось императору и на колени становиться. Ничего не поделаешь, протокол. «Не перед тобой склоняюсь, – сказал он папе, – а перед Петром». «И передо мной, и перед Петром», – резонно возразил папа.
Тогда и подарен был папой дожу Себастьяно Дзиани дорогущий перстень, вскоре ставший обручальным кольцом, скрепляющим союз Венеции с морем. Из года в год на праздник Вознесения кавалькада самых красивых гондол выходила в лагуну. На носу парадного флагманского «Буцентавра» стоял дож. Он бросал в воду перстень в воду, приговаривая: «Мы обручаемся с тобой, о море, в знак нашего союза и твоей покорности нам».
Перстень принадлежал дожу лично. Просить возмещения его стоимости никому и в голову не приходило.
(продолжение следует)