Наш путеводитель

Юрий БУЖОР

Венеция, Большой Канал*

* Окончание. Начало см. в № 2,3.

Дворец Джустиниан

Во дворце Джустиниан жил Вагнер. Здесь он сочинил второй акт «Тристана и Изольды». На деньги своего безумного покровителя баварского короля Людвига II будет приезжать и размещаться с удобствами еще не раз. Венеция неизменно приводила его в восторг. Музыка в камне – избитая метафора, но в Венеции эта музыка непрерывна, а он такую любил.

Сиживал в кафе «Лавена», о чем напоминает выполненный на дереве портрет.

В погожий день играл оркестр. Часто исполняли Вагнера. Не 6-часовые оперы, конечно, а созданные сумрачным гением яркие запоминающиеся мелодии, из которых эти оперы состояли. Иногда дирижировал своей музыкой, и тогда с него не брали за кофе.

Дворец Вендрамин Калерджи, где он умер, тоже отмечен мемориальной доской. Там казино сейчас.

Джустинианы – знатнейшиее из знатных. Они принадлежат к четверке так называемых евангелических семейств Венеции, можно сказать, отцы-основатели.

Но в 1171 году мужская линия вот-вот должна была прерваться. Мужчины в продуктивном возрасте пали в бою, а мальчики либо рано умерли, либо вовсе не родились. Оставался один – принявший монашеский обет Николо. Всем городом уговаривали жениться, специальную делегацию отправили за санкцией папы в Рим. Женился. На свет были произведены девять сыновей и трое дочерей, после чего Николо со спокойной совестью вернулся в свой монастырь и возобновил обет.

В XIV в. некто Орсато Джустиниан был отправлен послом Венеции в Неаполь. Король Неаполя и обеих Сицилий велел убрать из зала, где назначено было вручать верительные грамоты, все стулья, кроме одного тронного сиденья – для себя. Это грубое нарушение протокола. Орсато понял, что уполномоченного посла и в его лице Республику хотят смутить и унизить. Однако ничем не выдал себя.

Придворные стояли, и Орсато стоял. Сама любезность, посол выполнил необходимые формальности, а когда перешли, выражаясь современным языком, к конкретике, расстегнул пряжку на шее. На пол упал расшитый золотом и подбитый редкостным мехом плащ. Посол непринужденно уселся на полу, и разговор продолжился. Выдержка требовалась уже от его высокопоставленного собеседника.

Когда Орсато уходил, в дверях, по знаку короля, его нагнал паж с плащом.

Сказано было негромко, но все услышали:

«Посол Венеции не таскает за собой стулья, на которых сидел».

И вышел.

Овдовев, Орсато завел себе возлюбленную – девушку замечательно красивую и преданную, но из простых. О браке не могло быть и речи. Однако подрастало дитя этой любви, дочь, в которой он души не чаял и которую вознамерился, когда пришло время, пристроить как раз самым достойным образом.

Молодые люди приглянулись друг другу, но вот родители кандидата не то чтобы говорили «нет», но и «да» не говорили, тянули кота за хвост. Сомнительное происхождение стало камнем преткновения. Во дворце назначена очередная встреча, надо что-то решать, но опять они тянут. Терпение хозяина кончилось. Он хлопнул в ладоши, и слуги принесли в гостиную самое дорогое платье дочери, сундук с золотыми дукатами и бутылку...

Внимание, вопрос. Зачем понадобилась бутылка и что в ней было?

Орсато Джустиниан велел положить платье на стол в парадной зале своего дворца и лить на него оливковое масло, пока не образовалось здоровенное пятно, а затем сыпать на это пятно золото.

Когда пятна стало не видно, он вопросительно посмотрел на родителей молодого человека.

На следующий день сыграли свадьбу.

Дворец Дандоло Фарсетти и дворец Лоредан

Дворец Дандоло Фарсетти (на фото справа) с его сплошным балконом, элегантными сдвоенными колоннами и ориенталистскими арками нижнего этажа – архитектурное эхо дворца Лоредан (слева), хотя и немного приглушенное позднейшей перестройкой.

Фарсетти не были старинным родом, они стали патрициями за деньги. Тщеславие? Может быть, и оно. Но главное – принадлежа к знати, они могли покровительствовать словесности, наукам и искусству; простолюдину, даже богатому, меценатствовать не полагалось.

В стенах дворца выучился великий Канова. Он отблагодарил своей первой взрослой работой – двумя полными корзинами с фруктами, выполненными из мрамора.

Здесь в 1747 г. состоялось первое заседание литературной Академии. История ее основания поучительна.

Сенатор Даниел Фарсетти и его брат Томмазо забрели как-то в небольшую церковь и услышали там на редкость претенциозную проповедь. Ораторствовал некто Джузеппе Сакеллари, человек малограмотный, но с космическими амбициями, пытавшийся рифмовать к тому же. Им показалось справедливым, чтобы и другие люди их круга ознакомились с этим потрясающим воображение творчеством. Изо всех сил стараясь не умереть от душившего их смеха, они дослушали проповедь до конца, после чего обратились к Джузеппе с выражениями восторга, а также предложением возглавить литературную Академию, но не угодно ли будет достопочтенному кандидату сперва явиться завтра в кафе Менегацци и выступить там, чтобы все предполагаемые члены могли оценить его гений.

В ту ночь муза графоманов была особенно благосклонна к Сакеллари; он, надо полагать, не отпускал ее до утра.

Нужно ли говорить, каким ликованием встретили его выступление в упомянутом кафе. Разумеется, он был избран единогласно, с титулом в придачу, перевести который непросто, но хотя бы попытаемся: «Его тестикулярная светлость, князь-председатель Академии Большого Яйца».

Здесь игра слов, в оригинале granо – «зерно». Но в определенном контексте не зерно, а яйцо как раз, и отнюдь не птичье. Утверждены были личный герб князя-председателя и эмблема Академии: сова, сжимающая в когтях два...э...зернышка.

Опустим завесу сострадания над несчастным.

Академия существовала и дальше, уже как серьезное научное и творческое сообщество.

Красивый старик, который смотрит на нас с потрета работы Джованни Беллини (Лондон, Национальная галерея) – дож Венеции Леонардо Лоредан.

Принял трон в нелегкую для Республики пору. Турция отбирала у нее восточные владения. Что же Европа? Отчего не помочь братьям-христианам в борьбе с турками, этими нехристями? А Европа злорадствовала. Турок не любили за мусульманство, но еще больше не любили Венецию за ее республиканский строй – бельмо на глазу у монархий Старого Света.

Полномочия главы государства были строго ограничены. Например, не дозволялось ни с кем вести международные переговоры с глазу на глаз. Сколько сенаторов должно в таких случаях присутствовать и кто именно, определялось специальными выборами. Другими словами, недоверие к первому лицу было прописано в Основном законе.

Несмотря на это, титул этот за высочайшую честь считали, и на высоком посту, как правило, оказывался человек достойный. Как правило, но не всегда.

Не вина Леонардо, что османы оттяпали Кипр. Зато не дрогнул, не убоялся открытого конфликта с папой Римским. Когда Европа, казалось, в едином строю выступила против этого республиканского безобразия (Камбрейская лига, начало XVI в.), он, ловко играя на противоречиях между сильными мира того, не гнушаясь, если нужно, и энергичными перебежками из одного лагеря в другой, удержал вверенное ему государство.

Основным же занятием рода была торговля.

Свои расчетные книги Лореданы держали в образцовом порядке. Не был исключением и некто Джакопо. В ходе очередных выборов дожа неожиданно скончался один из претендентов – его отец, отличавшийся крепким здоровьем, а вскоре вслед за ним и брат отца. На троне оказался Франческо Фоскари. В городе открыто говорили об отравлении. На семейном захоронении высекли на латыни: «Умерли от яда». Джакопо заводит в своей книге прихода и расхода новую страницу. Он озаглавил ее «Смерть моего отца и дяди».

Пройдет 34 года. Фоскари умирает в немощи, нищете и забвении. К тому времени он давно будет с позором смещен и брошен всеми своими друзьями и родственниками.

Джакопо вносит первую и последнюю запись на некогда озаглавленной им странице: «Он заплатил».