К 100-летней годовщине Красного террора

«…террор – система, а не насилие само по себе»

С.П. Мельгунов. «Красный террор в России»

Эту дату, 5 сентября 1918 года, в советской истории всегда стыдливо обходили молчанием, почти так же, как обходят и в нынешней, российской. Между тем, ее отделяет всего лишь год от другого, тесно связанного с ней события, –100-летия Русской революции, юбилей которого, хотя и без особого пафоса, в силу неоднозначного отношение к нему общества, да и самой действующей власти, тем не менее, повсеместно отмечался в стране в прошлом году.

5 сентября 1918 года Совет народных комиссаров выпускает постановление о «Красном терроре», который советская власть развернула якобы в ответ на террор контрреволюционный. Побудительным поводом явилось совершенное 30 августа 1918 года в Москве, на заводе Михельсона, покушение на В.И. Ленина, приведшее к его тяжелому ранению. Первым человеком, расстрелянным в связи с провозглашенным красным террором, считается эсерка Фанни Каплан, якобы стрелявшая в Ленина. Хотя расстреляна она была до принятия официального постановления Советского правительства. Официально провозглашенным поводом к введению красного террора, кроме покушения на Ленина, было убийство в тот же день Леонидом Каннегисером председателя Петроградского ЧК Моисея Урицкого. Уже 31 августа Яков Свердлов единолично прекращает расследование покушения, а 2 сентября Каплан переводится с Лубянки в Кремль, подальше от чекистов. 3 сентября по приказу Свердлова комендант Кремля Мальков лично расстреливает Ф. Каплан. Расстрел был намеренно проведен в спешном порядке, до возвращения Ф. Дзержинского, ибо у принявших это решение имелись реальные опасения в том, что глубокое расследование всех обстоятельств покушения на Ленина могло вывести на истинных организаторов покушения. Для обоснования смертного приговора вместо положенных в таком случае следствия и суда Свердлов, как председатель ВЦИК, издал 5 сентября указ о введении в стране Красного террора, на основании которого репрессивные органы могли схватить и расстрелять на месте любого, кто подвернется под руку. Как инициатор и руководитель террора, Ф. Дзержинский определял красный террор, как «устрашение, аресты и уничтожение врагов революции по принципу их классовой принадлежности»

Сам термин «красный террор» был позднее сформулирован Л. Троцким, который обозначил его как «орудие, применяемое против обреченного на гибель класса, который не хочет погибать».

Еще до официального провозглашения террора по отношению к мирному населению коммунисты «теоретически» обосновывали его крайнюю необходимость. Председатель Совнаркома Ленин и руководство коммунистической партии выступили против мягкотелости в ответах на действия контрреволюционеров. В.И. Ленин в связи с этим особо подчеркивал необходимость «поощрять энергию и массовидность террора», называемого «вполне правильной революционной инициативой масс».

Так начинал раскручиваться маховик красного террора, явившийся впоследствии вполне наглядным примером и в значительной мере «путеводным маяком» для сталинского террора 30-х годов.

В обличии классового геноцида

На всем протяжении советской (в том числе и российской) истории неоднократно предпринимались попытки подсчитать количество жертв красного террора, однако значительные пробелы в архивах до сих пор не дают исследователям возможность достоверно прояснить этот вопрос. Расхождения в цифрах весьма существенны: от 135 тысяч до 400 – 500 тысяч. К примеру, британо-американский историк Роберт Конквест называл в свое время цифру в 140 тысяч расстрелянных, а опирающийся только на скупые архивные источники российский историк О.П. Мазохин говорит о 50 тысяч жертв. Характерно, что подобные расхождения вызваны даже не идеологическими подходами к самому феномену красного террора, а тем, что до сих пор при археологических раскопках и строительных работах находят массовые захоронения жертв террора, что не дает возможности окончательно определиться с числом жертв массовой трагедии 1918 – 1922 годов.

Размах масштабов красного террора нашел свое отражение и в художественной литературе. Одно из самых пронзительных воспоминаний о красном терроре в Крыму принадлежит Ивану Шмелеву. В своей книге «Солнце мертвых» писатель показал, до какого животного падения в братоубийственной войне способен дойти человек, опьяненный запахом крови. Громадный эмоциональный заряд произведения увеличивают и письма автора к наркому А. Луначарскому и писателю В. Вересаеву, приложенные к изданию. Как сказал в свое время об этой книге Томас Манн, «читайте, если у вас хватит смелости».

Будничный мир красного террора ярко и выразительно отражен и в повести писателя В.Зазубрина «Щепка» (1923), по мотивам которой в 1990 году был снят фильм «Чекист» (см. «Рубеж» №7, 2010, статья «Непатриотическая киноправда»).

В писательской среде, между тем, нашлись и те, кто посчитал своим долгом защитить красный террор, его цели, средства и методы. Своеобразным ответом на «Солнце мертвых» Ивана Шмелева стала в советской литературе повесть Федора Гладкова «Пьяное солнце». Вот лишь одна цитата, дающая представление о том, что такое личность при коммунистическом режиме, какая ей отведена роль в общественном созидании: «Мы, комсомольцы, не должны рассуждать. От критики впадают в уклон. Партия дает готовую формулу. За нас думает партия. Оппозиция – это уклон. Уклоны расшатывают партию. Чтобы не впадать в уклон, надо каждую букву резолюций помнить даже во сне».

Имеется, впрочем, и масса других как исторических, так и литературно-художественных свидетельств. Для большевиков, сделавших ставку на террор как на стратегическое направление в установлении тотального господства своей идеологии и полного искоренения буржуазного класса и его попутчиков, жестокие меры по удержанию своей власти, массовые расстрелы, аресты, взятие заложников представлялись вполне естественными и необходимыми. Действуя по принципу «цель оправдывает средства», большевики усиленно насаждали миф о том, что красный террор был ответом на «белый террор». Под отдельные террористические покушения на вождей Октября со стороны их противников была подведена соответствующая идеологическая база, позволившая развязать кровавую вакханалию, которая не знала границ.

Идеологическое обоснование красного террора весьма отчетливо сформулировал Мартын Лацис, член коллегии ВЧК: «Мы истребляем ненужные классы людей. Не ищите на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал словом или делом против Советов. Первый вопрос – к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом – смысл и сущность красного террора».

На деле Красный террор стал узаконенным преступлением большевиков против всего народа. Известный историк С.П. Мельгунов в своей книге «Красный террор» писал: «Нельзя пролить больше человеческой крови, чем это сделали большевики; нельзя представить себе более циничной формы, чем та, в которую облачен большевистский террор. Это система, нашедшая своих идеологов; это система планомерно проведенного в жизнь насилия, это открытый апофеоз убийства как орудия власти, до которого не доходила еще ни одна власть в мире. Это не эксцессы, которым можно найти объяснение в психологии гражданской войны то или иное объяснение».

Сразу же после покушения на Ленина в Петрограде было расстреляно 512 человек, тюрем на всех не хватало, появилась система концентрационных лагерей. Массовость красного террора, которая была признана легитимной документально, не шла ни в какое сравнение со зверствами «белых», которые тоже имели место, но были не узаконенным средством противостояния большевикам, а скорее проявлением так называемой «атаманщины». Не случайно, красный террор, по характеристике Л. Троцкого, был нацелен не на борьбу с контрреволюцией как таковой, не с актами диверсий и саботажа новой власти, а преследовал своей целью полное уничтожение «враждебного» большевикам класса. И в этом было его принципиальное отличие от так называемого «белого» террора. Говоря по существу, красный террор стал ни чем иным, как орудием истребления определенной части гражданского общества.

21 февраля 1918 года СНК издает Декрет «Социалистическое отечество в опасности!», который постановлял, что «неприятельские агенты, спекулянты, громилы, хулиганы, контрреволюционные агитаторы, германские шпионы расстреливаются на месте преступления. 9 августа 1918 года Ленин писал: «Необходимо произвести беспощадный массовый террор против кулаков, попов, белогвардейцев; сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города. Декретируйте и проводите в жизнь полное обезоружение населения, расстреливайте на месте беспощадно за всякую сокрытую винтовку». Надо понимать, что такого рода указания давались еще до официального начала «Красного террора», а кулаком и сомнительным элементом мог считаться любой, решение о принадлежности того или иного человека к контрреволюционным элементам принимались «на местах». Уже к концу Гражданской войны в первых концлагерях пребывало 50 тысяч человек.

Ошибочно полагать, будто жертвами красного террора становились исключительно классовые враги большевиков – дворяне, буржуазия, белогвардейцы и другие гражданские слои общества. Принцип «лес рубят – щепки летят», который был сформулирован гораздо позднее, вполне характеризует ситуацию в Советской России периода революции и гражданской войны. «Чрезвычайки», расстрелы на месте без суда и следствия, произвол властей – все это стало будничным явлением. Люди переступили к тому времени через порог ужаса и боли. Основной генофонд страны был выкошен под корень именно тогда. Сталинский же террор 30-х годов закрепил эту тенденцию окончательно и бесповоротно. Трагизм ситуации заключался в первую очередь в том, что массовый кровавый конвейер убийств, работая безостановочно, постоянно требовал все новых и новых жертв: палачи менялись местами с жертвами, свои убивали своих. Революция, по сути, пожирала своих детей.

О причинах жестокости русской революции, нашедшей свое выражение в красном терроре, писали в то время многие мыслители, но наиболее резко, хотя, быть может, не совсем справедливо, высказался по этому поводу М. Горький: «Жестокость форм революции я объясняю исключительной жестокостью русского народа». Писатель настаивает на том, что трагедия русской революции развивается в среде «полудиких людей». При этом, как ни странно, от вождей революции подобного рода обвинения он отводит: «Когда в „зверстве“ обвиняют вождей революции – группу наиболее активной интеллигенции – я рассматриваю это обвинение как ложь и клевету, неизбежные в борьбе политических партий или – у людей честных – как добросовестное заблуждение». В другом месте Горький утверждает: «Недавний раб стал самым разнузданным деспотом»

Правда, к сожалению, такова, что массовый террор против собственного народа, начавшийся в России сто лет назад, продолжался фактически в различных формах почти все ХХ столетие (красный, сталинский, борьба с «космополитизмом» и расстрел Еврейского антифашистского комитета, Новочеркасский расстрел 1962 года, борьба с диссидентским движением и политические психушки и т.д.), унося с собой миллионы человеческих жизней. Печально осознавать, что нация и по сегодняшний день так и не прошла через покаяние и самоочищение, а это означает, что корни зла, увы, не только не вытравлены окончательно, но и

демонстрируют очевидную способность прорастать вновь.

Будни Красного террора: откровение факта

1. «Особенно массовый характер носили расстрелы, проводившиеся по окончании военных действий, особенно, в конце 1920 – начале 1921 гг. в Крыму, где было уничтожено около 50 тысяч человек, и в Архангельской губернии, куда, помимо чинов Северной армии ген. Миллера, вывозились арестованные в ходе массовой кампании летом 1920 года на Кубани, сдавшиеся в начале 1920 года чины Уральской армии и другие „контрреволюционеры“».

2. «В Петрограде с объявлением Красного террора 2 сентября 1918 года по официальному сообщению было расстреляно 512 человек (почти все офицеры), однако в это число не вошли те сотни офицеров, которых расстреляли в Кронштадте (400) и в Петрограде по воле местных советов и с учетом которых достигает 1300. Кроме того, в последних числах августа две баржи, наполненные офицерами, были потоплены в Финском заливе. В Москве за первые числа сентября было расстреляно 765 человек».

3. «Перед взятием Киева добровольцами (32 августа 1919 г.) в течение двух недель было расстреляно несколько тысяч человек, а за весь 1919 г., по разным данным, 12-14 тысяч человек, во всяком случае только опознать удалось 4800 человек».

4. «Из всех преступлений, которые творятся русскими коммунистами, система заложничества является едва ли не самым грубым надругательством над правом, справедливостью, над человеческой личностью. Простая и неоспоримая мысль о том, что за преступление должен отвечать тот, кто его совершил, кто к нему причастен, превращается в извращенную круговую поруку. Причем даже нет необходимости доказывать наличность преступления. Совершенно достаточно принадлежности к профессии, классу, семье. Жена, мать, дочь офицера бросаются в тюрьму, расстреливаются. Иногда это происходит потому, что офицер исчез».

5. «Вначале, когда одесская «чрезвычайка» совершала лишь первые, еще робкие шаги по пути своей кровавой деятельности, расстрелы производились нередко самым потрясающим и омерзительно циничным способом. Приговоренного водили в клозет, наклоняли голову мученика над чашкой и стреляли ему в затылок. Над этой раковиной держали его бездыханное тело, пока не стекала вся кровь. Затем спускали воду»..

6. «Как и большинство сотрудников ЧК, Терехов не мог жить без кокаина. Кокаинистом был и комендант Михайлов. Тоже молодой, стройный, с усиками, холеный и франтоватый. Одетый по моде нарядного красного офицера. На груди у него красовалась Красная Звезда и другие знаки отличия советской армии. Все отличной ювелирной работы. Михайлов был комендантом губернской ЧК, которая помещалась в генерал-губернаторском доме. В ясные лунные ночи он выгонял арестованных голыми в сад и с револьвером в руках охотился за ними».

7. «Но из всех этих отщепенцев особенной, непостижимой жестокостью отличался один из членов президиума В-н. Я не раз видел этого человека. Московский студент с бледным продолговатым худым лицом, острым носом и красивыми темными, совершенно матовыми, пронизывающими насквозь глазами. В-н, по словам Абаша, „разменивал человека по частям“. Он обыкновенно садился перед своей жертвой и начинал его расспрашивать. – Офицер? – прищуривался В-н и, прицелившись из револьвера, пробивал кисть мученика… Может быть, полковник? – И пуля раздробляла локоть…»

8. «Садическое сладострастие мучителя, старающегося как можно глубже заглянуть в истерзанную душу мучеников, упоение чужим горем – одна из психологических особенностей большевизма. Им было чем потешиться в эти последние сутки красной власти над Киевом. Заключенные бились в смертельной тоске, еще живые уже были похожи на мертвецов… Арестованных, совершенно раздетых, выводили по 10 человек, ставили на край ямы и из винтовок расстреливали. Это был необычный способ. Обыкновенно осужденного клали в подвал на пол к земле, и комендант убивал его выстрелом из револьвера, в затылок, в упор». (гл. «Еще о киевских ЧК»).

(Из книги С.В. Волкова «Красный террор глазами очевидца»)

Александр Малкин