2018. Итоги года

Год протеста

2018-й был турбулентным годом для современного мира. В США Дональд Трамп, кажется, бравировал своей непредсказуемостью, а демократы пока не нашли достаточных оснований для импичмента. В Великобритании шли бурные споры по поводу Брексита, причем, несмотря на многочисленные разочарования, почти половина (48%) британцев проголосовали бы за выход из Евросоюза и по состоянию на сентябрь 2018-го (а, значит, результат возможного второго референдума был бы непредсказуемым). Во Франции в конце года на улицы вышли «желтые жилеты», протестующие против политики Эммануэля Макрона, пытающегося повысить конкурентоспособность стагнирующей страны. В Германии Ангела Меркель была вынуждена покинуть пост председателя ХДС и объявить об уходе с должности канцлера в 2021-м – и такой ценой смогла обеспечить преемственность в собственной партии. В США протест – это поддержка внесистемного президента, тогда как, к примеру, во Франции – выступления против президента системного.

В России рейтинги властных институтов упали до «докрымского» уровня из-за непопулярного повышения пенсионного возраста, а высказывания чиновников, обращенные к населению, вызывают все больше раздражения. Если в более спокойное время слова Ольги Глацких о том, что государство ничего не должно молодежи, прошли бы почти незамеченными, то сейчас они вызвали бурю протеста и сломали карьеру олимпийской чемпионки, ставшей свердловской чиновницей.

У всех этих разных событий есть нечто общее. Для лучшего понимания этого можно привести одну примечательную историю, также происшедшую в нынешнем году. Накануне смерти сенатора Джона Маккейна его землячка из Аризоны и коллега по Республиканской партии Келли Уорд согласилась с мнением о том, что объявление о прекращении лечения Маккейна от рака головного мозга было связано с желанием повредить избирательной кампании Уорд по выборам в Сенат. Крайне правая сторонница «чайной партии» участвовала в республиканских праймериз в Аризоне по выборам второго сенатора от этого штата вместо «антитрамписта» Джеффа Флейка, которому собственные однопартийцы отказали в поддержке из-за слишком умеренных взглядов. Еще ранее Уорд настаивала на отставке Маккейна по состоянию здоровья и открыто выражала желание занять его место, не дожидаясь выборов на место Флейка.

В прежние годы карьера политика, допустившего такие проколы, быстро бы закончилась. Сейчас же Уорд получила на праймериз 28% голосов – и набрала бы еще больше, если бы одним из ее соперников не был бы знаменитый шериф Джо Арпайо, активно боровшийся с мигрантами, ставший кумиром крайних консерваторов, осужденный за нарушения закона и помилованный Трампом. Арпайо получил 19%, которые при его отсутствии с высокой долей вероятности достались бы Уорд. Для республиканцев из аризонской глубинки важнее привычных этических норм было то, что Маккейн критиковал Трампа, не позволил отменить обамовскую реформу здравоохранения (его голос в Сенате оказался решающим) и вообще был слишком умеренным и системным политиком. Поэтому, по их мнению, Уорд была полностью права, когда без всяких церемоний и этических норм относилась к национальному герою, разочаровавшему консервативную Америку.

Выход за привычные рамки допустимого в истории с Маккейном и Уорд и его последствия демонстрирует уровень эмоций людей, оказавшихся на обочине глобализации. Это электорат Трампа, не просто не любящий, но и прямо ненавидящий правящую элиту. И таких людей много и в Европе. «Желтые жилеты» во Франции – это менее всего разочарованные сторонники Макрона. 42% из них голосовали в 2017 году за Марин Ле Пен, 20% – за левака Жан-Люка Меланшона, а за Макрона – всего 5%. Когда французское правительство пошло на уступки протестующим, то подавляющее большинство «лепеновцев» и «меланшоновцев» остались ими не удовлетворены (тогда как немногочисленные бывшие «макроновцы» в основном сочли, что протесты надо прекращать). В целом, как выяснили социологи, «желтые жилеты» – это преимущественно малообразованные бедные люди, жители сел, малых и средних городов. Среди них немало молодежи из этой же среды, не видящей жизненных перспектив. Разгром вандалами в ходе протестов выставки в Триумфальной арке не вызвал у них негативных чувств – она же была предназначена для туристов, далеких от нужд людей, считающих каждый евро. Недоверие к элитам носит масштабный характер – 47% поддержавших выход Великобритании из ЕС считают, что власти скрывают правду (и лишь 14% проголосовавших против него). 31% сторонников Брексита полагают, что иммиграция мусульман – часть заговора по исламизации страны (и только 6% противников).

Это люди, потерявшие жизненные ориентиры и почву под ногами. Привыкшие ощущать себя большинством, солью земли, опорой нации, они сейчас чувствуют себя крайне уязвимо. Одних уволили с завода, переехавшего в Азию, – и им приходится «встраиваться» в сферу услуг, к чему они не готовы (бывший механик становится плохим официантом). Других «взяли в клещи» технический прогресс и мигранты – первый сокращает число рабочих мест за счет автоматизации, вторые готовы работать за меньшие деньги и не протестовать по поводу условий труда. Есть и «страновая» специфика – во Франции среди «желтых жилетов» немало провинциалов, для которых старый неэкологичный автомобиль – необходимое средство передвижения. Кто-то ездит на нем на работу в другой город, потому что в своем работы нет, а поезда туда не ходят. Кто-то развозит товары клиентам. Денег на новую машину у них нет. Поэтому введение экологического налога стало последней каплей, заставившей их выйти на улицы.

Очень многие из таких людей ощущают сильнейший дискомфорт по поводу революции в нравственной сфере – им страшно представить себе, что их сын когда-нибудь приведет в дом молодого человека и сообщит им, что это его будущий супруг. Поэтому для многих республиканцев в США Трамп важен как президент, назначивший в Верховный суд уже двух консерваторов, которые не проголосуют за дальнейшую либерализацию моральной сферы (а, быть может, что-то и ужесточат). На этом фоне обвинения в связях с Россией не играют для них никакой роли. Понятно, что периферийные, крайне левые и крайне правые политические силы стремятся привлечь таких избирателей, ища возможности для синтеза левых и правых идей. Во Франции Марин Ле Пен выступала с довольно левой экономической программой. В Германии одна из лидеров леваков Сара Вагенкнехт пытается сочетать антикапиталистическую повестку с защитой немецкой идентичности и ограничением миграции.

И хотя речь идет о меньшинстве населения (даже за Трампа не голосовало большинство – он победил благодаря особенностям избирательной системы), но о меньшинстве значительном. Причем если в США демократы мобилизуют против него коалицию различных меньшинств (и суммарно она и сейчас опережает сторонников Трампа), то Макрону такую мобилизацию провести не удается, потому что на первый план во французском протесте выходит ярко выраженная социальная тематика. Многие его сторонники умом понимают необходимость модернизации страны, но сердцем сочувствуют разозленным мужичкам из провинции, их чадам и домочадцам.

И пока что элиты только нащупывают способы того, как не только тактически противостоять опасным для западной демократии тенденциям (такие способы есть – вроде победы Макрона или перехвата британскими консерваторами лозунгов сторонников Брексита, но они носят локальный характер), но и находить стратегические ответы на глобальный вызов. Когда антиглобалистские лозунги выдвигает не карнавальная левая молодежь, способная через несколько лет остепениться и превратиться в скучных клерков (а то и системных политиков), а хмурые работяги, для которых такая эволюция невозможна.

В России проблема аутсайдеров выглядит еще более масштабной – с учетом не только сильного ощущения несправедливости, но и огромного разрыва в доходах. Зарплата недовольного французского провинциала – мечта для большинства провинциалов российских. Но, одновременно, есть и существенно сдерживающие открытый протест факторы – от страха перед властью (восходящего к советским временам и актуализированного во время гражданского конфликта 1993 года) и опасений «вернуться в 1990-е годы» до патриотической мобилизации в связи с присоединением Крыма и последующего эффекта «осажденной крепости». Но внешняя политика в числе приоритетов россиян все более уступает место внутренней, тема «девяностых» со временем становится все менее актуальной, а страхов становится меньше, когда человек ощущает себя оскорбленным. А глубинный негативный эффект от повышения пенсионного возраста никуда не исчез – и он продолжает влиять на умонастроения людей.

Уже в прошлом году в нескольких регионах большинство избирателей голосовали по принципу «кто угодно, только не власть» – правда, пока это касалось тех чиновников, которые успели надоесть населению, или (как врио приморского губернатора, публично поддержавший пенсионную реформу) совершившие грубые ошибки. 2019 год покажет, распространятся ли протестные настроения вширь и вглубь в условиях роста НДС и сохранения экономической стагнации.

Алексей Макаркин,

«Ежедневный журнал», 2 января