История

Лично расстрелял 2100 человек.

История палача и его жертвы

В России получить доступ к делам сталинских палачей невозможно. В Украине, где архивы СБУ полностью открыты, исследователи изучают сотни тысяч прежде засекреченных документов советской госбезопасности. В публикации «Не запачкать одежду кровью» мы рассказывали о судьбе Ивана Нагорного (1902–1941), лично расстрелявшего в Киеве тысячи человек во времена Большого террора. Исследователь из Петербурга Константин Богуславский изучает личное дело еще одного офицера госбезопасности – Наума Турбовского, который повинен в массовых убийствах заключенных в Днепропетровске.

В аттестационном листе 1937 года Турбовский характеризуется так: «Свою работу знает хорошо. Умело организовал охрану и изоляцию заключенных внутренней тюрьмы УНКВД, доставку арестованных на допрос, что во многом способствовало успешности следствия. Товарищем Турбовским проведена большая работа по приведению в исполнение приговоров к высшей мере над врагами народа, участниками военно-фашистского заговора, шпионами и диверсантами. Лично приведено в исполнение свыше 2100 приговоров».

Наум Цалевич Турбовский родился в 1896 году в местечке Ходорков Киевской губернии. Окончил 3 класса хедера (еврейской школы). Работал в бакалейной лавке. С 1918 года в Красной армии, воевал против Деникина и Махно, несколько раз был в плену, но ему повезло сбежать. В органах госбезопасности с 1920 года. С 1936-го по июль 1938 года комендант и начальник тюрьмы УГБ Днепропетровска и по совместительству основной исполнитель приговоров к «высшей мере наказания». За массовое убийство людей он получил орден Красной звезды.

Имел большую семью: отец Цаль Турбовский умер в 1918 году, мать убита белополяками в 1920-м. Родные братья Мендель, Нахим и Моисей эмигрировали в США до революции. Сестра Маня уехала туда же в 1920-м. Сестра Бася в 1941 году осталась в Киеве и была расстреляна немцами в Бабьем Яру.

Константин Богуславский рассказал Радио Свобода о своем исследовании:

– Что известно о деятельности НКВД в Днепропетровске? Есть ли точные данные о числе арестованных, убитых, о руководителях и исполнителях? Кто осуществлял Большой террор и была ли серьезная кадровая чистка после ареста Ежова?

– По количеству репрессированных в годы Большого террора – расстрелянных и осуждённых – Днепропетровская область занимает третье место после Киевской и Сталинской областей. Согласно справке НКВД с 1 января 1937 года по 1 июля 1938 года в Днепропетровской области по делам органов госбезопасности было осуждено 20 216 человек, из которых 13 573 приговорили к расстрелу. Эти данные не окончательны – как известно, Большой террор продолжался до середины ноября 1938 года.

Согласно оперативному приказу 00447 НКВД СССР («кулацкая операция») от 30 июля 1937 года за подписью наркома Ежова в Днепропетровской области была сформирована «тройка» в составе начальника УНКВД Ефима Кривеца, 1-го секретаря Обкома партии Натана Марголина и прокурора Макара Цвика. Все трое вскоре были расстреляны: Кривец в 1940 году, Марголин в 1938-м, Цвик в 1939-м. Днепропетровской «тройке» был выделен лимит: 1000 человек на расстрел и 2000 человек на осуждение к заключению в лагеря, однако по запросу Днепропетровского УНКВД цифры эти неоднократно увеличивались. До конца 1937 года область получила дополнительные лимиты: 2600 человек на расстрел и на 3500 человек по так называемой «второй категории».

Одновременно с приказом 00447 областные УНКВД по приказу из Центра проводили национальные операции по борьбе с польским, немецким, румынским и другим подпольем. Эти операции давали дополнительные очень большие цифры приговорённых к расстрелу. Следствие велось с грубыми нарушениями советских законов, повсеместно применялись пытки.

– Можно ли назвать Турбовского главным палачом Днепропетровска? Мы знаем, что он лично расстрелял 2100 человек – но, видимо, это промежуточная цифра, ведь казни продолжались и после выдачи этой справки?

– Справка о том, что Наум Турбовский расстрелял более 2100 человек, датирована 7 декабря 1937 года. Всего за 1937 год в Днепропетровской области к расстрелу было приговорено 7162 человека. Физически часть приговорённых в конце 1937 года была расстреляна уже в 1938-м, а с 7 декабря до конца года у Турбовского было ещё больше трех недель. Полагаю, что как минимум половина всех расстрелянных по Днепропетровской области – дело его рук. В своей должности начальника тюрьмы УГБ и исполнителя приговоров он работал до 11 июля 1938 года, после чего был переведён на новое место службы в НКВД УССР в Киев, где его назначили заведующим хозчастью комиссариата. Ещё одним постоянным «исполнителем» в Днепропетровске был старшина Липовой. Я видел многочисленные акты о расстреле, подписанные Турбовским после 7 декабря 1937 года, но не подсчитывал их – они занимают несколько томов.

– В отличие от Ивана Нагорного, который пошел в органы, как он сам утверждал, из-за голода, Турбовский кажется чекистом по призванию. Что вам кажется примечательным в его послужном списке?

– По его послужному списку видно, что это был верный и исполнительный чекист. Что приказывали, то и делал, куда посылали – туда ехал. В характеристиках о нём писали как о добросовестном, но не слишком инициативном и без особого кругозора. Человек-функция. Тем не менее дослужился до подполковника госбезопасности, награждён орденами и медалями. После войны жена Турбовского Наталья также была сотрудницей МГБ и работала в отделе контроля корреспонденции. Год смерти Турбовского мне выяснить не удалось.

– В его биографии есть опасная деталь: близкие родственники за границей. Одно это могло стоить ему жизни. Вас удивляет, что он выжил?

– В отношении Турбовского, как и любого сотрудника НКВД, многократно проводились спецпроверки. Они касались его родственников за границей и нахождения Турбовского в плену во время Гражданской войны. Все проверки закончились положительно, было подтверждено, что с выехавшими в США родственниками он контактов не поддерживает и о судьбе их не знает.

– После публикации документов о Нагорном я получил несколько писем с упреками: зачем во время российско-украинского конфликта мы рассказываем об украинце-палаче? Не сомневаюсь, что этот наш разговор у кого-то вызовет подозрения другого толка: зачем мы рассказываем о палаче-еврее. Что бы вы сказали таким критикам?

– Мы рассказываем о тех сотрудниках НКВД, биография которых интересна и чьи личные дела удалось найти. Кстати, дело Наума Турбовского в архиве СБУ выявил харьковский историк Вадим Золотарёв. Что касается того, каким был национальный состав украинских палачей, то судите сами. Основными исполнителями по Киеву были украинец Нагорный и русский Шашков, по Днепропетровску еврей Турбовский и украинец Липовой, по Харькову украинцы Зелёный и Куприй. В Одессе русские Иванов и Лелеткин. В Умани еврей Абрамович. В Донецке украинец Дерновой, еврей Аксельрод и переведённый из Киева русский Шашков. В Житомире украинец Тимошенко, в Белой Церкви русский Воробьёв, в Виннице еврей Бельский.

Живущий в городе Бердянске Запорожской области историк Владимир Карпенко полагает, что Наум Турбовский расстрелял его прадеда Карпа Замрия. Приговор тройки был приведен в исполнение в Днепропетровске 22 ноября 1937 года.

До коллективизации Карп Ерофеевич Замрий, родившийся в 1879 году, был зажиточным крестьянином. В его хозяйстве было 9 лошадей, 5 коров, ветряная мельница, маслобойка, пасека, нанимались сезонные рабочие. В 1931 году Карпа Замрия «раскулачили», его имущество было конфисковано, а сам он сбежал из своего села Малая Белозерка, так как подлежал депортации в Сибирь. В 1937 году вернулся и вступил в колхоз «Коммунар», работал пчеловодом. Судя по материалам уголовного дела, он хорошо понимал, что происходит в стране. Начавшиеся репрессии Карп Ерофеевич характеризовал так: «Коммунисты начали бить друг друга, беда идет от Сталина. Те, кого Сталин называет врагами народа, я считаю лучшими людьми».

2 ноября 1937 года его арестовали и обвинили в том, что он проводил среди колхозников «контрреволюционную разложенческую работу, граничащую с повстанческо-террористической деятельностью». Доносчики передали его слова: «Советская власть ничего хорошего колхозникам не дала, они работают, как проклятые, а по сути ничего не получают. Коммунисты живут за счет колхозников». Еще одно контрреволюционное высказывание из материалов дела: «Спасибо Сталину за новую конституцию, стало легче дышать, нужно воспользоваться выборами и выбрать своих людей».

До декабрьских безальтернативных выборов в Верховный совет Карп Замрий не дожил, 15 ноября тройка вынесла ему смертный приговор.

 

«Расстрелян он был, конечно же, „для показателя“ (сверху были спущены лимиты на „врагов народа“), просто он был до коллективизации хорошим хозяином, любил землю, разводил пчел», – говорит Владимир Карпенко, отыскавший дело своего прадеда в Запорожском архиве.

О судьбе своих родственников Владимир Карпенко рассказывает:

«После ареста моего прадеда его семья не была репрессирована, пережила войну и голод 1946 года. Его старшая дочь, моя бабушка, Лидия Карповна, родившаяся в 1899 году, вместе со своей семьей в 1932 бежала от Голодомора с Украины в Ставрополье, там в 1937-м репрессировали ее мужа. Вернулись домой только после войны. Моей бабушке удалось пережить две мировые войны, Гражданскую войну, три Голодомора (1921–1922, 1932 – 1933 и 1946) и Большой террор, во время которого расстреляли ее отца Карпа Замрия и в северных лагерях погиб ее муж Стефан Карпенко. Бабушка мне еще в детстве много рассказывала (очень тихо) о коммунистическом терроре, голоде, разрушении церквей и о том, как удалось ей выжить после ареста ее мужа».

Семья боролась за реабилитацию Карпа Замрия, однако и при Хрущеве этого сделать не удалось. В 1959 его вдова получила в прокуратуре отказ на основании показаний ее мужа, данных в 1937 году, поскольку «после раскулачивания он выступал как враг советской власти». О том, что Карп Замрий был расстрелян в 1937 году, родные тоже узнали через много лет: в официальной справке говорится, что он будто бы умер от болезни в октябре 1941 года. Лишь через 30 лет, во время перестройки Карп Замрий был реабилитирован. «Прослеживается тенденция – мол, репрессии были по вине „стрелочников“: начальника управления НКВД, исполнителей. В реабилитационных документах не указывается, что за преступления против своего народа несут ответственность Сталин и возглавляемая им компартия», – говорит Владимир Карпенко. Уже в XXI веке СБУ передавала дела репрессированных в областные архивы, и по этим материалам вышла многотомная серия «Реабилитированные историей». В одной из книг Владимир Карпенко нашел имя своего прадеда, а потом, сопоставив даты, угадал имя человека, который его расстрелял.

«В России идет реабилитация сталинского режима, а это весьма опасно как для граждан, так и окружающих стран. Память о жертвах сталинизма пытаются всячески нивелировать... Конечно, есть такие, как Никита Петров, Константин Богуславский и другие достойные люди, но с государственной политикой, прославляющей „эффективного менеджера“, бороться тяжело. В Украине противоположная ситуация: доступ в архивы, публикации, декоммунизация», – говорит Владимир Карпенко.

27 октября на окраине Москвы на территории бывшего расстрельного полигона «Коммунарка» была открыта «Стена памяти» с именами 6609 человек, убитых на полигоне, начиная с 1937 года. После открытия «Стены памяти» на ней в списках убитых было обнаружено имя Генриха Ягоды, главы НКВД, участвовавшего в репрессиях, а в 1937 году арестованного и затем расстрелянного, и других организаторов репрессий. Это вызвало критику в адрес правозащитного центра «Мемориал» и Музея истории ГУЛАГа, которые участвовали в создании «Стены памяти» на «Коммунарке». Главные организаторы Большого террора в Днепропетровске тоже были репрессированы после ареста Ежова. Должны ли имена репрессированных чекистов находиться в одном перечне с именами их жертв? Вот мнение Константина Богуславского:

– Это действительно сложная тема. «Коммунарка» – расстрельный полигон советской элиты, там хоронили расстрелянных по решению Военной Коллегии Верховного суда СССР. Секретари обкомов, партийные деятели, чекисты, военные, директора заводов, члены их семей и многие другие. После переговоров общества «Мемориал», РПЦ, некоторых родственников расстрелянных было принято решение сделать общий список погибших. «Мемориал» подчёркивает, что это кладбище, а список захороненных там – констатация факта, от которого при всём желании не отмахнуться. Да, там лежат вместе со всеми Ягода, Заковский и другие палачи. Некоторые предлагают не писать имена палачей вообще. Другие предлагают разнести палачей и всех остальных по разным спискам. То есть поделить расстрелянных на «хороших» и «плохих». Эта тема многих волнует, и я бы хотел, чтобы они сами ответили на следующие вопросы, которые задаю себе я сам.

Кто и на каком основании будет делить тысячи расстрелянных на хороших и плохих? По каким критериям? Расстреливал или подписывал приговоры? А если подписывал только протоколы допросов, на основании которых потом расстреливали? А если вообще ничего не подписывал, а только доносил? А если не доносил, но во время общественной травли ставил свою подпись под заявлением в газете? Он с какими должен лежать, с плохими или хорошими? На «Коммунарке» похоронен Антонов-Овсеенко, расстрелянный в 1938 году. Он не был сотрудником НКВД. В 1956 году его реабилитировали. Однако если копнуть историю глубже, окажется, что Антонов-Овсеенко был одним из жестоких руководителей подавления крестьянских восстаний в 20-х годах, например Тамбовского: обычных крестьян брали в заложники, женщин и стариков расстреливали перед всем селом, матерей с детьми сажали в концлагеря. У вас есть ответ на вопрос: Антонов-Овсеенко должен быть среди хороших или плохих на кладбище? Его фамилию можно упоминать среди жертв?

Получается, что нужно будет разбираться чуть ли не с каждым из тысяч похороненных на «Коммунарке». Но есть ли в этом смысл?

Лично расстрелял 2100 человек. История палача и его жертвы

В России получить доступ к делам сталинских палачей невозможно. В Украине, где архивы СБУ полностью открыты, исследователи изучают сотни тысяч прежде засекреченных документов советской госбезопасности. В публикации «Не запачкать одежду кровью» мы рассказывали о судьбе Ивана Нагорного (1902–1941), лично расстрелявшего в Киеве тысячи человек во времена Большого террора. Исследователь из Петербурга Константин Богуславский изучает личное дело еще одного офицера госбезопасности – Наума Турбовского, который повинен в массовых убийствах заключенных в Днепропетровске.

В аттестационном листе 1937 года Турбовский характеризуется так: «Свою работу знает хорошо. Умело организовал охрану и изоляцию заключенных внутренней тюрьмы УНКВД, доставку арестованных на допрос, что во многом способствовало успешности следствия. Товарищем Турбовским проведена большая работа по приведению в исполнение приговоров к высшей мере над врагами народа, участниками военно-фашистского заговора, шпионами и диверсантами. Лично приведено в исполнение свыше 2100 приговоров».

Наум Цалевич Турбовский родился в 1896 году в местечке Ходорков Киевской губернии. Окончил 3 класса хедера (еврейской школы). Работал в бакалейной лавке. С 1918 года в Красной армии, воевал против Деникина и Махно, несколько раз был в плену, но ему повезло сбежать. В органах госбезопасности с 1920 года. С 1936-го по июль 1938 года комендант и начальник тюрьмы УГБ Днепропетровска и по совместительству основной исполнитель приговоров к «высшей мере наказания». За массовое убийство людей он получил орден Красной звезды.

Имел большую семью: отец Цаль Турбовский умер в 1918 году, мать убита белополяками в 1920-м. Родные братья Мендель, Нахим и Моисей эмигрировали в США до революции. Сестра Маня уехала туда же в 1920-м. Сестра Бася в 1941 году осталась в Киеве и была расстреляна немцами в Бабьем Яру.

Константин Богуславский рассказал Радио Свобода о своем исследовании:

– Что известно о деятельности НКВД в Днепропетровске? Есть ли точные данные о числе арестованных, убитых, о руководителях и исполнителях? Кто осуществлял Большой террор и была ли серьезная кадровая чистка после ареста Ежова?

– По количеству репрессированных в годы Большого террора – расстрелянных и осуждённых – Днепропетровская область занимает третье место после Киевской и Сталинской областей. Согласно справке НКВД с 1 января 1937 года по 1 июля 1938 года в Днепропетровской области по делам органов госбезопасности было осуждено 20 216 человек, из которых 13 573 приговорили к расстрелу. Эти данные не окончательны – как известно, Большой террор продолжался до середины ноября 1938 года.

Согласно оперативному приказу 00447 НКВД СССР («кулацкая операция») от 30 июля 1937 года за подписью наркома Ежова в Днепропетровской области была сформирована «тройка» в составе начальника УНКВД Ефима Кривеца, 1-го секретаря Обкома партии Натана Марголина и прокурора Макара Цвика. Все трое вскоре были расстреляны: Кривец в 1940 году, Марголин в 1938-м, Цвик в 1939-м. Днепропетровской «тройке» был выделен лимит: 1000 человек на расстрел и 2000 человек на осуждение к заключению в лагеря, однако по запросу Днепропетровского УНКВД цифры эти неоднократно увеличивались. До конца 1937 года область получила дополнительные лимиты: 2600 человек на расстрел и на 3500 человек по так называемой «второй категории».

Одновременно с приказом 00447 областные УНКВД по приказу из Центра проводили национальные операции по борьбе с польским, немецким, румынским и другим подпольем. Эти операции давали дополнительные очень большие цифры приговорённых к расстрелу. Следствие велось с грубыми нарушениями советских законов, повсеместно применялись пытки.

– Можно ли назвать Турбовского главным палачом Днепропетровска? Мы знаем, что он лично расстрелял 2100 человек – но, видимо, это промежуточная цифра, ведь казни продолжались и после выдачи этой справки?

– Справка о том, что Наум Турбовский расстрелял более 2100 человек, датирована 7 декабря 1937 года. Всего за 1937 год в Днепропетровской области к расстрелу было приговорено 7162 человека. Физически часть приговорённых в конце 1937 года была расстреляна уже в 1938-м, а с 7 декабря до конца года у Турбовского было ещё больше трех недель. Полагаю, что как минимум половина всех расстрелянных по Днепропетровской области – дело его рук. В своей должности начальника тюрьмы УГБ и исполнителя приговоров он работал до 11 июля 1938 года, после чего был переведён на новое место службы в НКВД УССР в Киев, где его назначили заведующим хозчастью комиссариата. Ещё одним постоянным «исполнителем» в Днепропетровске был старшина Липовой. Я видел многочисленные акты о расстреле, подписанные Турбовским после 7 декабря 1937 года, но не подсчитывал их – они занимают несколько томов.

– В отличие от Ивана Нагорного, который пошел в органы, как он сам утверждал, из-за голода, Турбовский кажется чекистом по призванию. Что вам кажется примечательным в его послужном списке?

– По его послужному списку видно, что это был верный и исполнительный чекист. Что приказывали, то и делал, куда посылали – туда ехал. В характеристиках о нём писали как о добросовестном, но не слишком инициативном и без особого кругозора. Человек-функция. Тем не менее дослужился до подполковника госбезопасности, награждён орденами и медалями. После войны жена Турбовского Наталья также была сотрудницей МГБ и работала в отделе контроля корреспонденции. Год смерти Турбовского мне выяснить не удалось.

– В его биографии есть опасная деталь: близкие родственники за границей. Одно это могло стоить ему жизни. Вас удивляет, что он выжил?

– В отношении Турбовского, как и любого сотрудника НКВД, многократно проводились спецпроверки. Они касались его родственников за границей и нахождения Турбовского в плену во время Гражданской войны. Все проверки закончились положительно, было подтверждено, что с выехавшими в США родственниками он контактов не поддерживает и о судьбе их не знает.

– После публикации документов о Нагорном я получил несколько писем с упреками: зачем во время российско-украинского конфликта мы рассказываем об украинце-палаче? Не сомневаюсь, что этот наш разговор у кого-то вызовет подозрения другого толка: зачем мы рассказываем о палаче-еврее. Что бы вы сказали таким критикам?

– Мы рассказываем о тех сотрудниках НКВД, биография которых интересна и чьи личные дела удалось найти. Кстати, дело Наума Турбовского в архиве СБУ выявил харьковский историк Вадим Золотарёв. Что касается того, каким был национальный состав украинских палачей, то судите сами. Основными исполнителями по Киеву были украинец Нагорный и русский Шашков, по Днепропетровску еврей Турбовский и украинец Липовой, по Харькову украинцы Зелёный и Куприй. В Одессе русские Иванов и Лелеткин. В Умани еврей Абрамович. В Донецке украинец Дерновой, еврей Аксельрод и переведённый из Киева русский Шашков. В Житомире украинец Тимошенко, в Белой Церкви русский Воробьёв, в Виннице еврей Бельский.

Живущий в городе Бердянске Запорожской области историк Владимир Карпенко полагает, что Наум Турбовский расстрелял его прадеда Карпа Замрия. Приговор тройки был приведен в исполнение в Днепропетровске 22 ноября 1937 года.

До коллективизации Карп Ерофеевич Замрий, родившийся в 1879 году, был зажиточным крестьянином. В его хозяйстве было 9 лошадей, 5 коров, ветряная мельница, маслобойка, пасека, нанимались сезонные рабочие. В 1931 году Карпа Замрия «раскулачили», его имущество было конфисковано, а сам он сбежал из своего села Малая Белозерка, так как подлежал депортации в Сибирь. В 1937 году вернулся и вступил в колхоз «Коммунар», работал пчеловодом. Судя по материалам уголовного дела, он хорошо понимал, что происходит в стране. Начавшиеся репрессии Карп Ерофеевич характеризовал так: «Коммунисты начали бить друг друга, беда идет от Сталина. Те, кого Сталин называет врагами народа, я считаю лучшими людьми».

2 ноября 1937 года его арестовали и обвинили в том, что он проводил среди колхозников «контрреволюционную разложенческую работу, граничащую с повстанческо-террористической деятельностью». Доносчики передали его слова: «Советская власть ничего хорошего колхозникам не дала, они работают, как проклятые, а по сути ничего не получают. Коммунисты живут за счет колхозников». Еще одно контрреволюционное высказывание из материалов дела: «Спасибо Сталину за новую конституцию, стало легче дышать, нужно воспользоваться выборами и выбрать своих людей».

До декабрьских безальтернативных выборов в Верховный совет Карп Замрий не дожил, 15 ноября тройка вынесла ему смертный приговор.

 

«Расстрелян он был, конечно же, „для показателя“ (сверху были спущены лимиты на „врагов народа“), просто он был до коллективизации хорошим хозяином, любил землю, разводил пчел», – говорит Владимир Карпенко, отыскавший дело своего прадеда в Запорожском архиве.

О судьбе своих родственников Владимир Карпенко рассказывает:

«После ареста моего прадеда его семья не была репрессирована, пережила войну и голод 1946 года. Его старшая дочь, моя бабушка, Лидия Карповна, родившаяся в 1899 году, вместе со своей семьей в 1932 бежала от Голодомора с Украины в Ставрополье, там в 1937-м репрессировали ее мужа. Вернулись домой только после войны. Моей бабушке удалось пережить две мировые войны, Гражданскую войну, три Голодомора (1921–1922, 1932 – 1933 и 1946) и Большой террор, во время которого расстреляли ее отца Карпа Замрия и в северных лагерях погиб ее муж Стефан Карпенко. Бабушка мне еще в детстве много рассказывала (очень тихо) о коммунистическом терроре, голоде, разрушении церквей и о том, как удалось ей выжить после ареста ее мужа».

Семья боролась за реабилитацию Карпа Замрия, однако и при Хрущеве этого сделать не удалось. В 1959 его вдова получила в прокуратуре отказ на основании показаний ее мужа, данных в 1937 году, поскольку «после раскулачивания он выступал как враг советской власти». О том, что Карп Замрий был расстрелян в 1937 году, родные тоже узнали через много лет: в официальной справке говорится, что он будто бы умер от болезни в октябре 1941 года. Лишь через 30 лет, во время перестройки Карп Замрий был реабилитирован. «Прослеживается тенденция – мол, репрессии были по вине „стрелочников“: начальника управления НКВД, исполнителей. В реабилитационных документах не указывается, что за преступления против своего народа несут ответственность Сталин и возглавляемая им компартия», – говорит Владимир Карпенко. Уже в XXI веке СБУ передавала дела репрессированных в областные архивы, и по этим материалам вышла многотомная серия «Реабилитированные историей». В одной из книг Владимир Карпенко нашел имя своего прадеда, а потом, сопоставив даты, угадал имя человека, который его расстрелял.

«В России идет реабилитация сталинского режима, а это весьма опасно как для граждан, так и окружающих стран. Память о жертвах сталинизма пытаются всячески нивелировать... Конечно, есть такие, как Никита Петров, Константин Богуславский и другие достойные люди, но с государственной политикой, прославляющей „эффективного менеджера“, бороться тяжело. В Украине противоположная ситуация: доступ в архивы, публикации, декоммунизация», – говорит Владимир Карпенко.

27 октября на окраине Москвы на территории бывшего расстрельного полигона «Коммунарка» была открыта «Стена памяти» с именами 6609 человек, убитых на полигоне, начиная с 1937 года. После открытия «Стены памяти» на ней в списках убитых было обнаружено имя Генриха Ягоды, главы НКВД, участвовавшего в репрессиях, а в 1937 году арестованного и затем расстрелянного, и других организаторов репрессий. Это вызвало критику в адрес правозащитного центра «Мемориал» и Музея истории ГУЛАГа, которые участвовали в создании «Стены памяти» на «Коммунарке». Главные организаторы Большого террора в Днепропетровске тоже были репрессированы после ареста Ежова. Должны ли имена репрессированных чекистов находиться в одном перечне с именами их жертв? Вот мнение Константина Богуславского:

– Это действительно сложная тема. «Коммунарка» – расстрельный полигон советской элиты, там хоронили расстрелянных по решению Военной Коллегии Верховного суда СССР. Секретари обкомов, партийные деятели, чекисты, военные, директора заводов, члены их семей и многие другие. После переговоров общества «Мемориал», РПЦ, некоторых родственников расстрелянных было принято решение сделать общий список погибших. «Мемориал» подчёркивает, что это кладбище, а список захороненных там – констатация факта, от которого при всём желании не отмахнуться. Да, там лежат вместе со всеми Ягода, Заковский и другие палачи. Некоторые предлагают не писать имена палачей вообще. Другие предлагают разнести палачей и всех остальных по разным спискам. То есть поделить расстрелянных на «хороших» и «плохих». Эта тема многих волнует, и я бы хотел, чтобы они сами ответили на следующие вопросы, которые задаю себе я сам.

Кто и на каком основании будет делить тысячи расстрелянных на хороших и плохих? По каким критериям? Расстреливал или подписывал приговоры? А если подписывал только протоколы допросов, на основании которых потом расстреливали? А если вообще ничего не подписывал, а только доносил? А если не доносил, но во время общественной травли ставил свою подпись под заявлением в газете? Он с какими должен лежать, с плохими или хорошими? На «Коммунарке» похоронен Антонов-Овсеенко, расстрелянный в 1938 году. Он не был сотрудником НКВД. В 1956 году его реабилитировали. Однако если копнуть историю глубже, окажется, что Антонов-Овсеенко был одним из жестоких руководителей подавления крестьянских восстаний в 20-х годах, например Тамбовского: обычных крестьян брали в заложники, женщин и стариков расстреливали перед всем селом, матерей с детьми сажали в концлагеря. У вас есть ответ на вопрос: Антонов-Овсеенко должен быть среди хороших или плохих на кладбище? Его фамилию можно упоминать среди жертв?

Получается, что нужно будет разбираться чуть ли не с каждым из тысяч похороненных на «Коммунарке». Но есть ли в этом смысл?

Дмитрий Волчек,

Радио Свобода, 10 ноября

,

Радио Свобода, 10 ноября