Мордор

Проклятие вторичности

Известный актёр Табаков как-то назвал украинскую культуру вторичной и неполноценной (на фоне русской, разумеется). Точнее, он рассуждал об её «убогости». Эмоциональная реакция многих людей на эту шовинистическую выходку как-то отодвинула на задний план смысл самого замечания. А зря.

Тут есть о чём задуматься. Ясно, что это был выпад «по Фрейду»; вторичность и неполноценность – скорее, свойства нашей русской («не-до-европейской») политической системы. Культуры – в широком смысле слова, а не «художества» в узком значении.

Советский опыт (в частности), говорит об этом. Всё, что в родной стране более-менее работало и было качественным, – было западного производства. Рывок хвалёной индустриализации 20 – 30-х годов был невозможен без закупок американских, европейских заводов и технологий. В годы Голодомора – на деньги от изъятого зерна – власть закупала американскую технику.

Студент-приятель в 70-х мне рассказывал, что на тульском оружейном заводе до сих пор стоят станки со свастикой, вывезенные из Германии. Сегодня по производству собственных станков Россия плетётся в хвосте у развитого мира.

И так – до «застойных» 70-х, когда мы закупили завод у итальянцев, называя «Фиат» «Жигулями» (недолго они продержались на уровне итальянского качества). Другая институтская знакомая, работавшая в юности на новеньком итальянском заводе в период его запуска, – с восхищением вспоминала об организации труда и сильно горевала, что с уходом итальянцев – вся эта прелесть быстро деградировала.

Советская политика годами заключалась в закупках западных товаров в обмен на сырьё (развал СССР – уже тогда был делом времени).

Это касается и людей. «Как хорошо, что Зворыкин уехал И телевиденье там изобрёл», – писал Межиров. Те, кто не уехал (как Вавилов или Королёв) – загибались в лагерях и «шарашках». И если бы не нужда режима в ракетном оружии, – никакого Гагарина в космосе бы не было.

В конце концов, и легендарный «атомный щит» – был результатом воровства технологий. Славный «советский космос» развивался исключительно в военных интересах, ради выживания ущербной советской системы.

Какую сферу жизни ни возьми, – всё работающее, качественное и эффективное было западного происхождения (от техники, заводов, быта, машин, электроники, канадского зерна, – до джинсов, моды, музыки и культурных интересов).

Всё провальное, гнилое и неэффективное – было «местного производства», – от авторитарной политической системы до рабского труда, репрессий, примитивных технологий и бракованной продукции (при полном отсутствии мотивации к труду).

Да и сегодня чудеса прогресса (айфоны и т.д..) попадают в карманы русских мракобесов, путинистов (Милонова, Гундяева или Медведева) совсем не из Сколково или фабрики «Софрино». (Православный «потолок» – свечное производство).

Мы имеем дело с общим принципом российской культуры (как цивилизации). Она изначально вторична и исторически-зависима, прописавшись на окраинах Западного мира и выживая исключительно за счёт контактов, отношений и торговли с Западом. Без Европы России в нынешних границах (и с нынешним уровнем жизни) давно бы не существовало.

В 21 веке – и сегодня – единственные шансы выживания «русского мира» связаны с западной демократией и путями модернизации страны по западному типу. Запад по-прежнему спасителен для русской культуры (если от неё, конечно, что-нибудь останется после краха империи).

Вместе с тем, всё губительное, смертельное для культуры и неэффективное в России (от авторитаризма – до православия, рабства, анти-гуманизма, отношения к людям, жестокости системы, её лжи и фальши), – всё, как на подбор – «до боли родное». Всё, что тянет нас на историческое дно – «внутренний продукт» «русского мира».

Так было в годы монархии (когда груз нашей «особости» чуть не похоронил систему, упорно цеплявшуюся за рабство). Так было в советские годы, когда «особый путь» и изоляция – снова чуть не свели нас в могилу. Так продолжается и в годы «путинизма», «суверенности» и прочей политической «азиатчины», снова отрезающей Россию от Запада (его традиций, ценностей и культуры развития).

Возвращаясь к Табакову, – смешно и говорить о какой-то самобытности и ценности русской политической культуры – в широком смысле слова.

Разве что с художеством, пожалуй, у нас какие-то заслуги (Толстой, Достоевский, Малевич, Шагал – и прочие высоты нашего «духа»). Но следует признать, что даже это – плоды протеста и анти-имперства (особенно Толстой), революционного развала российских традиций (искусство 20-х гг.).

Взлёты российской «духовности» были оборотной стороной тирании, системного кризиса и социального загнивания.

Точно так же, как запрет на философию и полноценную историческую науку – создали мощный социальный запрос на сильную литературу, вобравшую в себя черты социологии, истории и философии. Как верно заметил один из историков, «гений – результат социального запроса».

Сильная русская литература была попыткой компенсации социальной неполноценности и антигуманности российской системы жизни.

В ряду очевидных гениев (анти-системных по духу), пожалуй, только Достоевский (имперец и антисемит) получил мировое признание, но не за счёт идеологии (конечно), а благодаря психоанализу. Не православию, а интересу к «тёмной сфере» комплексов, сомнений и «отчаянных вопросов» к бытию, не совместимых (разумеется) со «скрепами» системы.

Любимый Достоевским Иов бросал такой же «системный вызов» основам миропорядка. Какое уж тут православие?

Российская художественная культура в целом была анти-системным и протестным явлением. И это – тоже результат (обратная сторона) ущербности «русского мира», не способного создать эффективной политической системы для развития страны.

В глобальном историческом смысле «русский мир» (с его «культурой») оказались аутсайдерами мирового развития. Так что речь идёт о выживании этого «мира» вообще, – не способного к конкуренции, гуманизму и развитию.

Ирония истории (о которой я часто вспоминаю) заключается в том, что шанс покончить с судьбой аутсайдера получила как раз Украина, а не Россия. Именно она ближе всего к тому, чтобы расстаться с проклятием «вторичности», став частью Европы.

С грустью или с радостью следует признать, что у исторических «прорывов» есть своя логика.

Окраины империи – более восприимчивы к идеям свободы (таковы ментальные традиции), а империо-образующая нация – как раз склонна к консервации имперского статус-кво. Это и есть ментальная разница между нами и украинцами, – не потому что нации «лучше или хуже», а в силу исторического груза.

Украинцам достаточно было выбрать свободу – в итоге они не теряли страну-Украину (хотя и платят за свободный выбор – до сих пор – кровавую цену). Русским придётся расстаться с империей, если они пойдут по тому же пути, – и это почти гарантирует им территориальную катастрофу (советский пример у всех на памяти).

Проклятие «русского мира» (и природа его вторичности – одновременно) в том, что он кровно связан с судьбой империи. А судьба эта – печальна.

Отказавшись от имперской «матрицы», «русский мир» (с его культурой) грозит уйти в небытие. Как было с православием, рухнувшим вместе с монархией.

Что останется от русской культуры в годы пост-имперской катастрофы? Разве что «художество», словесность, философия.. Но не более. Система, не способная к глобальному выживанию, оставляет после себя драму развала и «тонны» исторической памяти.

Туристы и сегодня бродят по руинам Геркуланума, разглядывая давние «художества». Которые, действительно, «бессмертны». Но жизни на руинах уже нет.

Александр Хоц,

Facebook, 27 апреля