История

 

Попасть в «тройку»

 

Одеколоном мылись – иначе не избавиться от запаха крови.

Из книги Никиты Петрова «Награждены за расстрел. 1940»

 

Стоит человеку лишь раз погрузиться в прошлое, и оно будет неотступно следовать за ним, вовлекая во все новые, порой запутанные лабиринты. Особенно хорошо знакомо это ощущение профессиональным историкам, работающим с архивными документами. Здесь, однако, перед ними нередко встают искусственные преграды, преодолеть которые даже в условиях принятых в России за последние годы мер по рассекречиванию огромного числа архивных материалов, становится порой просто невозможно. Действующая власть по-прежнему не желает делиться с народом некоторой весьма чувствительной информацией об историческом прошлом, несмотря на ею же принятые законы. До сих пор существует немало всевозможных внутриведомственных инструкций, а, по сути, уверток, препятствующих доступу к такого рода архивным документам. Предлогов для отказа здесь, как говорится, «выше крыши»!

 

В марте текущего года УФСБ по Москве и Подмосковью отказалось выдать историку Сергею Прудовскому протоколы заседания особой тройки НКВД с информацией об осужденных в 1937-1938 годах. Об этом сообщил «Коммерсант», после чего эта история широко разошлась в Рунете. Прудовский занимался и продолжает заниматься так называемой харбинской операцией НКВД, к которой он в силу некоторых обстоятельств имеет личный интерес. Его дед Степан Кузнецов, с 1929 по 1935 год работавший на КВЖД, был арестован в апреле 1941 года, осужден за «шпионаж в пользу Японии» и пробыл в советских лагерях 14 лет. Эти протоколы интересовали историка, прежде всего, с точки зрения указанных в них имен членов особой тройки, подписывавших соответствующие приговоры.

 

Именно Прудовский вызвал в июне 2018 года скандал, выплеснувшийся на страницы центральных российских газет, что не часто происходит в архивном деле. Тогда он заявил об уничтожении учетных карточек бывших политических заключенных в архивах МВД Магаданской области.

 

Вот уже почти 10 лет С. Прудовский собирает материалы о сотнях репрессированных по «харбинскому делу» и добивается рассекречивания материалов российских спецслужб, однако суды, в которых он участвует как истец, неизменно принимают решения в пользу ФСБ. Характерно, что один из множества судебных процессов по иску С. Прудовского к ФСБ завершился 2 ноября 2017 года, всего за два дня до того, как Путин открыл в Москве памятник жертвам политических репрессий. В последний раз историк обжаловал указ в Хорошевском райсуде Москвы, указав в иске, что закон об архивном деле снимает ограничения на доступ к архивным документам, содержащим сведения о личной и семейной тайне гражданина, по истечении 75 лет с даты их создания. Для протоколов 1938 года подобный срок истек в 2013 году. ФСБ, однако, мотивировала свой отказ выдать историку требуемые протоколы (с чем суд согласился!) тем, что «..позиция Прудовского может нанести вред как ныне живущим родственникам должностных лиц, подписывавших протоколы, так и объективной оценке исторического периода 1937-1938 годов». Такую аргументацию привела на суде юрисконсульт ФСБ Елена Зиматкина. В ходе выяснения обстоятельств официального отказа в доступе к соответствующим протоколам Прудовский назвал сотрудников НКВД, принимавших решения по уголовным делам, палачами, заявив, что их позор должен быть «вечным и несмываемым». Это, однако, крайне не понравилось их правопреемникам.

 

В том, что российская юстиция вкупе с чекистами столь трогательно заботится о бывших палачах и одновременно плюет на чувства родственников их жертв, нет ничего удивительного. Рубикон уже давно перейден! Удивляет другое: нескрываемая искренняя обида чекистского ведомства на то, что их предшественники были названы палачами. Ведь они же, по мнению ФСБ, всего лишь выполняли приказы!

 

В этой связи нелишне вспомнить, что представляли собой по существу в системе сталинской репрессивной машины так называемые «тройки» как органы внесудебных расправ.

 

Тройки НКВД СССР (соответственно, республиканские, краевые, областные) были созданы в разгар сталинских репрессий и действовали на территории страны с августа 1937 по ноябрь 1938 года, на основании оперативного приказа № 00447 от 30 июля 1937 года, подписанного комиссаром внутренних дел СССР Н. Ежовым. Они олицетворяли новый, до этого невиданный, тип «законности» – параллельное ускоренное и тайное судопроизводство, сосредоточенное в руках органов и фактически ведущее к ликвидации отдельных людей и некоторых групп населения. Как внесудебные органы, «тройки» состояли из руководителя НКВД, секретаря обкома ВКП(б) и прокурора республики (области, края). Они были наделены правом без суда и следствия приговаривать к расстрелу, заключению в лагеря или в тюрьмы сроком от 8 до 10 лет. Став чрезвычайными элементами диктатуры, тройки вошли в саму ткань государственного управления, при этом обращение к подобному «судопроизводству», через которое прошли десятки тысяч людей, не явилось чем-то необычным в сталинской системе массового террора. Именно в этот период тройки НКВД обрели в общественном сознании свое нарицательное значение как высшая форма государственного произвола, который олицетворял собой конвейерный способ уничтожения тысяч советских граждан.

 

На каждой стадии массовой операции (обычно – по «пятидневкам») председатели троек докладывали руководству НКВД (Н. Ежову или М. Фриновскому, а через них – Сталину и Политбюро) об исполнении лимитов и с санкции Политбюро получали новые задания. Партийные руководители при этом выступали в роли агентов НКВД, просивших Сталина об увеличении лимитов. К примеру, 20 октября 1937 года на заседании Политбюро было принято решение: «Утвердить предложение Алтайского крайкома ВКП(б) об увеличении количества репрессированных контрреволюционных элементов по Алтайскому краю по 1 категории 4000 тыс. чел. и по 2 категории – 4500 чел» (http://zaimka.ru/papkov-nkvd-troika/) (1 категория означала расстрел, 2-я – длительный тюремный или лагерный срок).

 

В исследовании «Трагедия советской деревни», т.5, кн.1, приведена статистика приговоров троек НКВД по Сибири на 1 января 1938 года и 1 марта 1938 года (по приказу 00447). Согласно этой статистике, на 1 января 1938 года было приговорено только к расстрелу в разрезе областей: Западно-Сибирский край – 18 530 чел.; Новосибирская область – 8 351 чел.; Алтайский край – 5 500 чел.; Омская обл. – 11 050 чел; Красноярский край – 5 289 чел.; Иркутская обл. – 3 076 чел.; Бурят-Монгольская АССР – 1 150 чел.; Читинская обл. – 2 379 чел.; Сиблаг НКВД – 1 204 чел.; Норильлаг НКВД – 400 чел. Всего по Сибири – 56 920 чел. На 1 марта 1938 года темпы репрессий заметно возросли: итого по Сибири на этот период было расстреляно уже суммарно 64 459 человек. Статистика приговоров показывает, что с декабря 1937 года положение кардинально изменилось ввиду того, что руководство НКВД стремилось в срочном порядке завершить кампанию по приказу № 00447. При этом «масштабы» работы тройки в этот период существенно возрастают, а цифры отдельных протоколов приобретают и вовсе беспрецедентный характер: только за один день 25 декабря, к примеру, в Западно-Сибирской (Новосибирской) области были утверждены приговоры в отношении 1359 человек, из которых 1313 подлежали расстрелу. А уже три дня спустя, 28 декабря, активность тройки вообще вылилась в фантастические цифры: в течение этого дня были утверждены приговоры в отношении 2021 чел., из них 1687 человек – к расстрелу.

 

Все эти расстрельные цифры, тем не менее, есть лишь сухая статистика, хотя и страшная, если представить их даже умозрительно, напрягая воображение. Но жизненные реалии того времени были куда как страшнее. В сохранившихся свидетельствах, в том числе по фактам раскрытых преступлений, совершенных оперативниками НКВД, названных в послесталинскую эпоху «лицами, превышавшими должностные полномочия», приводятся факты ужасающих злодеяний, которые творили расстрельные команды и отдельные изуверы в погонах и без таковых. Вот два из них, проливающих свет на технологию расправ периода ежовщины.

 

Колхозника Григория Чазова из колхоза «Труженик» Ново-Борчатского сельсовета Крапивинского района нынешней Кемеровской области арестовали 5 декабря 1937 года, 19 февраля следующего года он был допрошен фельдъегерем районного НКВД Н. Молевым, протокол подписал не читая. Шесть дней спустя был переведен в Кемеровскую тюрьму, а 20 марта 1938 года – в отделение Кемеровской тюрьмы в с. Ягуново, где содержались 312 человек, в том числе и его 63-летний отец Николай Чазов. 22 марта заключенным было велено собраться для отправки по этапу. Их выводили по одному за дом, где уже была приготовлена братская могила. Григория Чазова комендант тюрьмы ударил сзади по голове, «а двое неизвестных, насунув ему шапку на глаза, повели за дом и сильным толчком бросили его в глубокую яму. Упав в яму, Чазов почувствовал под собой тела стонущих людей. По этим людям неизвестные ему лица ходили и стреляли в них. Чазов, лежа между трупами, не шевелился и поэтому остался жив. А когда расстреливавшие люди ушли, оставив яму незакопанной, – вылез и пошел домой в

колхоз, находившийся в 45 километрах от места происшествия». Вместе с братом Федором Чазов 4 апреля того же года приехал в Москву и из приемной М. Калинина оба были направлены в Прокуратуру СССР. На следующий день дежурный прокурор ГВП военюрист 1-го ранга Качанов их допросил и сделал доклад начальнице 2-го отдела ГВП Софье Ульяновой. С санкции Г. Розовского оба (Федор – как укрыватель беглеца) были арестованы. А. Рогинский тут же написал первому заместителю министра внутренних дел Фриновскому относительно проверки дела и привлечения к ответственности лиц, «небрежно выполнивших приказ о расстреле». 20 июня 1938 года Григорий Чазов был расстрелян в Москве, а его брат Федор 29 июля по докладу Рогинского осужден как социально-вредный элемент на 5 лет заключения и отправлен на Колыму.

 

Или еще пример по факту уничтожения почти тысячи жителей Бодайбинского района Иркутской области, вскрывшийся после 1956 года. Подробные свидетельства об этой массовой казни оставил замначальника отдела контрразведки УНКВД по Иркутской области Борис Кульвец, в свое время руководивший операцией. В 1937 – 1938 гг. он лично арестовал около четырех тысяч человек. В начале 1938 года Б. Кульвец прибыл в Бодайбинский район, где были запланированы «массовые операции», которые из-за отдаленности района начались лишь полгода спустя после соответствующих приказов. В архивных документах сохранился его рапорт иркутскому управлению НКВД: «Только сегодня, 10 марта, получил решение тройки на 157 человек. Вырыли 4 ямы. Буду приводить в исполнение приговоры сам. Доверять никому не буду и нельзя. Ввиду бездорожья буду возить на маленьких 3-4 местных санях. Сами будем стрелять, сами будем возить и проч. Придется сделать 7-8 рейсов. Чрезвычайно много отнимет времени, но больше выделять людей не рискую. Пока все тихо, о результатах доложу». В следующем письме приводятся уточнения: «Операцию по решениям Тройки провел только на 115 человек, так как ямы приспособлены не более чем под 100 человек». Третье послание в Иркутск гласило: «Операцию провели с грандиозными трудностями. При личном докладе сообщу более подробно. Пока все тихо, и даже не знает тюрьма. Объясняется тем, что перед операцией провел ряд мероприятий, обезопасивших операцию». По уточненным данным, в 1938 г. в Бодайбо было расстреляно 948 человек.

 

Отметим, что подобные спецоперации уже были в ходу еще до массового расстрела двадцати тысяч поляков в Катыни в 1940 году. После этого становится, кажется, понятным, у кого в предвоенные годы могли набираться опыта гитлеровские айнзац-команды!

 

В связи с этим вот о чем подумалось. Что, если бы по аналогии с движением «Бессмертный полк», тысячи родственников жертв, невинно убиенных Сталиным, организовывались в марши «Расстрелянный полк» или «Бессмертный барак»?! Нет сомнения, что шествие это было бы не менее многочисленным, чем упомянутое! Но, увы, не желает сегодня российский народ полностью избавиться от трупного яда сталинизма! Это зафиксировал не столь давний социологический опрос «Левада-центра», подтвердивший тот факт, что свыше 70% россиян одобрительно относятся к убийце собственного народа! Сталин заиграл сегодня в стране новыми красками, и, вне зависимости от причин «очарования злом» («спасибо» Крыму и Донбассу!), его рейтинг продолжает неуклонно расти. Налицо печальный показатель морального состояния российского общества и серьезное изменение в шкале нравственных представлений. Скажем прямо: сталинизм приходит тогда, когда общество готово к нему, ибо приходит он сегодня на почву, уже политую кровью братоубийственной войны. Это именно та самая почва, на которой и произрастают сталины, появляющиеся не вдруг. По существу, оправдание сталинизма – это один из опаснейших симптомов сползания общества к национал-социализму!

 

Касаясь иногда советского прошлого, главным образом, в преддверии Дня памяти жертв политических репрессий, Владимир Путин в первые годы своего правления нередко рассуждал о преступлениях сталинской репрессивной машины, изредка упоминая даже имена жертв и их страшные судьбы, но – ни слова о палачах. И это ничуть не удивительно, если вспомнить о не столь давних операциях российских спецслужб на территории Британии. О том, кто отдавал приказы на их проведение, вряд ли стоит гадать. Улавливаете почерк?! В народе в таких случаях обычно говорят: «ворон ворону глаз не выклюет».

 

Александр Малкин