Записки экскурсовода

Юрий БУЖОР

Созвездие Монтекатин*

* Окончание. Начало в №№ 9, 10.

* * * 

Пришло время уроженца, а то все больше понаехавшие фигурировали, хотя и весьма знаменитые.

2004 год, май. Пик сезона на термальном курорте. Еще и мисс Италии там выбирают. Мест в отелях нет и нечего их спрашивать. И вдруг 4-звездочный Santa Croce di Malta в центре. 

Так бывает. В последний момент по неизвестным причинам слетает большая группа, а тут мы со свежей наличностью. Грандиозный холл, бассейн, высоченные потолки. Действительно, четыре звезды везде нарисованы. Правда, номера кое-какие, а где-то сантехника убита или шпингалет заело. 

Реновация номеров в большом отеле – это огромные деньги. Проще сделать косметику холлу и рисовать звезды для тех, кто на них охоч. Тем более что обещаны были 2-3*, а тут 4. И в основном все счастливы, несмотря на шпингалеты.

Только что глянул. Сегодня ночлег стал бы мне в 77 евро. С завтраком. Нормальная цена за честные 3*. 

А когда-то да. Не самый крутой, самый крутой в Монтекатини был и есть уже не раз названный здесь Le Pace. Но и этот не стыдно было упомянуть в кругу тех, кто знал толк в комфорте и у кого имелись на это деньги.

В Santa Croce di Malta трудился некто Уго Маччони, крестьянский сын. Поступил в услужение в возрасте 12 лет. К 25 от роду дослужился до помощника консьержа. Рано потерял жену. В 1944 году был смертельно ранен при обстреле города отступавшими гитлеровцами. Остался сын по имени Сирио.

Имя необычное. Так назывался флагман довоенного круизного флота Италии. И по созвучию: Сириус – самая яркая звезда в ночном небе. На имени настоял когда-то дед – человек малограмотный, но склонный к стихосложению. 

Сироту взяли прислуживать в тот самый отель, где когда-то начинал отец.

Это было время послевоенного расцвета курорта.

Представьте себе целую армию мальчишек из местных. Летом 1945-го года они скребут и драят отели. 

Осенью прибывают первые гости. Сирио потрясен. Люди, которых он видел в дублированных и разрешенных цензурой фильмах, прогуливаются по центральной виале Верди – Гари Купер, Кэри Грант, Грейс Келли. Поправляют здоровье на водах Черчилль с супругой, герцог и герцогиня Виндзорские, владелец империи «Фиат» Аньели.

Он никогда не ходил в обычную школу. Не получалось. Чтобы прокормиться, надо было с утра до вечера скрести и драить, притом проворнее других.

До нашего неожиданного расселения в 2004 году я ничего этого не знал. В холле отеля было много книг. Точнее, одна книга на английском во множестве экземпляров. 400 с лишним страниц, твёрдый переплёт, фотографии. Я полистал. Авторы – Сирио Маччони и еще кто-то. С супер-обложки хитровато, но по-доброму улыбался некий пожилой господин. Предисловие какого-то Дональда Трампа.

Этот из наших, сказал мне деск-менеджер, глядя на обложку. А можно взять почитать? Да забирай насовсем, ответили мне.

* * * 

Он был хорош собой.

Не гренадерского роста, но стройный, с выработанной осанкой.

Красиво очерченный крупный подбородок. При улыбке – энергичные бороздки от скул вниз. 

Глаза не очень большие, не для крупного плана во весь экран, но ироничные, добрые и умеющие смотреть прямо. Не осилившие, может, ни одной книжки, но в Книге жизни читающие очень хорошо. 

Эталон учтивого достоинства, которое так нравится людям.

Он не стал кинозвездой, влиятельным политиком или известным на весь мир рок-музыкантом, но он постоянно находился в окружении знаменитых кинозвезд, влиятельных политиков и выдающихся рок-музыкантов.

Королю Испании хочется иногда побыть не королем Испании, а просто человеком. При этом чтобы никто не забывал, что он король Испании. Но это ведь невозможно? Сирио знал, что возможно. У Cирио получалось.

Не пустил в ресторан Фрэнка Заппу с женой и детьми, потому что тот был без галстука. На следующий день музыкант вырядился во фрак, был торжественно накормлен и до конца дней своих считал Сирио закадычным другом.

Синатра изводил его, природного тосканца, поучениями, какой должна быть итальянская еда. Иногда вызывал для этих разговоров к себе в неурочные, привычные богеме часы. Сирио приезжал, слушал и не возражал. Певец был завсегдатай, и он был щедр. Бизнес есть бизнес. Достоинство не ущемлялось. Великий бузотер Синатра не переходил черту. 

«Я ни с кем не ссорюсь, потому что я никому не верю». 

Или: «Я люблю простую еду по сезону. Соль, перец, уксус, оливковое масло. Сложная еда, как и сложная жизнь, редко бывает хорошей».

Эти максимы от Сирио надо воспринимать вот именно с крупицей соли, как говорят англосаксы, не буквально. Шефы уходили, ему не удавалось их удержать. Похоже, им становилось тесновато с ним под одной крышей. Он и сам баловался рецептами – и простыми, и суперсложными. Ингредиенты для кухни доставлялись самолетом откуда угодно независимо от сезона. 

Жизнь окружавших его успешных людей не была простой. Бывало нелегко c Марией Каллас. Элизабет Тейлор и Ричард Бертон приходили каждый день в 14.30, заказывали обед, начинали ссориться и продолжали заниматься этим до ужина. «Я сказал Никсону: „Пригласите его пообедать“. Тот наставил на меня это свое лицо (and he looked at me with this face). „Вы не находите себе места, сделайте что-нибудь, снимите трубку и позвоните“». 

Никсон послушался. Примирительная трапеза с Киссинджером под прицелами репортерских объективов.

Было или не было? Ну, может, не так прямо посоветовал, намекнул. 

Основные вехи: курсы официантов и Le Pace, где плотность знаменитостей и богачей зашкаливала; переезд в Париж, отель и культовый ресторан Plaza-Athenee; Maxim’s, кто же не знает; переезд в Гамбург и работа на круизных судах (бесценный опыт); ресторан Сolony и, наконец, ресторан Le Cirque в Нью-Йорке. 

Простая красивая девушка из того же городка, что и он, стала ему хорошей женой. Трое замечательных сыновей.

В городе Большого Яблока и окрестностях, конечно, все были наслышаны о «Цирке». Но кто-то в мире мог ведь и не знать, что Сирио предприниматель и владелец. Тот же испанский король мог не знать. Софи Лорен могла не знать. Думали, просто метрдотель, правда, на редкость симпатичный. Приходилось напоминать. Презентации, почетные награды, сборники рецептов, заказные статьи в гламурных журналах. Была, была слабость.

Почему я пишу: «был», «была»? Он жив?

К счастью, да. 87 лет – но он же тосканец. Постучим по дереву. Хотя нет, в Италии трогают железное. Toccа ferro.

А вот «Цирк» умер. Время очень дорогих многолюдных тусовок ушло. Перестали сходиться концы с концами. Это неважная новость и совсем недавняя. Страничка в фейсбуке по инерции еще существует, новых записей в ней нет.

Тогда в 2004-ом он был на вершине. Пусть и подсвеченной отраженным светом – славой своих знаменитых едоков. В Монтекатини до сих пор не все разобрались, что он все-таки не великий шеф, как Эскофье или Дюкас, а ресторатор – неважно. А завалить холл отеля, где сирота-малолетка начинал восхождение, своей изданной по первому разряду автобиографией – это было важно. Может, и обидел кто когда в этом самом Santa Croce di Malta. Сироту не каждый обидит, тем более в Италии, но мало ли. Пусть знают.

А, может, и не обидел никто. И это я зря. Литературная версия.

Еще одну вольность позволил себе, каюсь. Не упомянул об одном важном эпизоде в жизни нашего героя. 

Когда юноша перебрался в Париж, он не знал ни слова по-французски. Поэтому о месте официанта не приходилось и мечтать. Одна надежда была на земляка, который давно уже в этом Париже осел и даже, говорят, добился известности. В мятом конверте было письмо с просьбой о помощи. 

На конверте значилось: Ivo Livi.

Если вы не в курсе насчет Иво Ливи, ничего страшного. Я тоже не всегда был в курсе. Скоро всё разъяснится. 

* * * 

Приговор соседа-компьютерщика беспощаден.

Статическое электричество погубило содержимое USB к моему лэп-топу. Зачем покупал аксессуар в Москве в подземном переходе – явный же Китай. Зачем оставлял открытым окно, уезжая на неделю. Флэшку желательно держать в своем разъеме, так она лучше защищена, а я хранил отдельно. В мое отсутствие прошли грозы, хорошо еще, что шаровая молния не залетела. И зачем я не взял эту несчастную тошибу с собой? Все равно торчал в сети в отелях.

Опять какие-то фотки сгинули навек. К уже имевшемуся кладбищу добавилось новое. Год назад крэшнул жесткий диск – и вот на тебе. 

Над воротами реального кладбища, мимо которого автобус моего детства и отрочества вез меня в школу, было написано: Второе кладбище. Вообще-то Второе христианское, но слово «христианское» на то время отсутствовало. Какой-то неясный мистический смысл был в одиноком эпитете «второе» – применительно к месту последнего упокоения. Или это мне сейчас так кажется? А тогда небось думал о том, как успеть подчитать урок до звонка, и сиськах Ленки Самсоновой.

Утешаешься несвежей мыслью, что эти и прочие потери учат нас лучше ценить то, что осталось.

Бросился перебирать оставшееся и наткнулся на эту запись. Пережила катаклизмы. Из памяти было ушло, ан нет, сыскалось и вернулось.

И, о Боже, фотографии.

Разом всплыли времена не столь отдаленные.

Ты летишь в Москву после знаменательного круиза по Сене, где этот шлягер Козьмы-Превера все звучал и звучал до одурения, до изнеможения – но ты хотел, чтобы он звучал еще. Ты уныло бредешь по ноябрьской Москве в районе станции «Проспект Вернадского», где тогда жила старшенькая. И ты натыкаешься на пешеходную дорожку, по всей немалой длине исписанную текстом бессмертной песенки. 

Как же надо любить кому-то кого-то, чтобы вот так запечатлеть, очевидно же, под покровом ночи.

Не смею надеяться, но вдруг... кто-то ведь живет там, ходит-бродит? И вдруг... вдруг эти аршинные строчки, это наивно-щемящее «Для тебя» еще там?

Столько лет прошло.

А новых кладбищ фоток не будет уже. Не фотографирую больше ничего.

* * * 

Это была самоцитата. Реминисценция 10-летней давности.

Потом оклемался и понемногу снова стал фотографировать, хотя «фотографировать» – это громко сказано, конечно.

А мы вернемся к нашему повествованию.

Леви? – уточняют те, кому это важно. Нет, не Леви. Заблуждение упорно воспроизводится от источника к источнику. Ливи. Совершенно итальянская фамилия. Не все великие люди или, скажем, злодеи были евреи, что делать. Любимая долгое время жена Симона Синьоре по папеньке Каминкер, это да.

Джованни Ливи был коммунист, а на жизнь зарабатывал тем, что вязал и продавал веники. В 1923 году чернорубашечники сожгли магазин. С женой и тремя детьми удалось удрать из Италии. Они поселились в Марселе. Иво было два годика. Он без труда осваивал язык улицы, но дома говорили по-итальянски. Точнее, на тосканском диалекте итальянского. Когда Иво заигрывался во дворе, мама звала его домой, как все мамы зовут домой своих мальчишек. На диалекте: Ivo, monta su! Иво, наверх!

Ко времени, когда упоминавшийся Сирио Маччони окажется в Париже без языка и средств к существованию, Иво Ливи приобретет опыт в кафе-шантанах Марселя и Ниццы, осядет в каком-то парижском мюзик-холле, будет замечен и поставлен на ноги Эдит Пиаф, прославится и обзаведется красивым псевдонимом. Сирио разыскивал знаменитого земляка, к которому у него было рекомендательное письмо. В Париже никому не был известен Иво Ливи. Ив Монтан - о, кто же его не знает.

До этого слышал, как завсегдатай итальянского ресторана, куда возьмут прислуживать за харчи, говорит на узнаваемом наречии. Просто не сразу догадался, кто этот завсегдатай. Причем Монтан говорил как житель Монсуммано Терме, а не Монтекатини Терме, откуда Сирио был родом. 

Между населенными пунктами всего-то километра четыре по прямой, не больше. Это пустяк, и в Монтекатини по справедливости считают Монтана своим. Но тщетно будете вы искать золоченный кругляш с его именем на местной Аллее славы. Хотя кого там только нет.

Потому что обида. Прямо об этом не скажут, но что же еще. Звали много раз в почетные граждане, приглашали – отказывался, не приехал. Кому и что не мог простить его отец и о чём поведал сыну – этого мы в точности не знаем. Есть, правда, театрик в Монсуммано – Teatro Yves Montand.

Монтан не одобрял подавления антикоммунистического восстания в Будапеште в 1956 году, но все-таки прилетел тогда в Москву. Имел беседу с Хрущевым и посидел на банкете с членами Политбюро. Они решили объявить его большим другом Советского Союза и чуть ли не коммунистом. Дозволили гастроли. Зашипели-запели везде пластинки на 78 оборотов. В суровый советский быт ворвались парижские бульвары. На сцене стоял не истукан во фраке, а свой в доску парень, и он пел сердцем на самом дорогом всем после родного языке.

Понимать и оправдывать вторжение в Чехословакию в 1968-ом Монтан не стал, и его из друзей исключили. 

Недавно посмотрел фильм «Сезар и Розалии». Он и Роми Шнайдер. Великий актёр. Жаль, что когда-то давно не посмотрел, а теперь что же. Да, наверное, когда-то давно и не понял бы ни черта.

И «Опавшие листья». Монтан ведь бог знает когда это исполнил, а ко мне песенка вернулась в зрелости и вряд ли уже отпустит. Но я уже рассказал об этом. Неизвестный влюбленный в Москве цитировал по английской версии.

* * * 

Едва ли многие не только сегодня, но и в обозримом будущем, наткнувшись в Монтекатини на бронзовый кружок с именем Азнавура или Софи Лорен, спросят у местного гида: «А кто это?» Будут и сами знать. 

Имя Святослава Бэлзы, увековеченного там, не обязательно что-то скажет сегодняшним молодым. Его не стало 5 лет назад. Широкая известность музыковеда-просветителя и телеведущего уходит вслед за ним.

Валерий Ворона тоже увековечен. Здравствует, дирижирует Московским камерным оркестром. 

Какие-то имена у всех на слуху, а какие-то нет. Это нормально и не всегда справедливо. 

Монтекатини давно уже не курорт для знаменитостей, но традиция увековечения осталась.

Бэлза и Ворона много сделали для организации в городе ежегодных дней русской культуры под общим названием «Очи черные». Мировых звезд мероприятие не собирает, но оживляет местную культурную жизнь и помогает курорту напомнить о себе путешествующей публике.

Впрочем, одно имя бесспорно звездное и имеет самое прямое отношение к нашей теме.

Когда Михалков снимал «Очи черные», у него еще не было Золотых львов, Гран-При из Канн и Оскара. Яркого артиста и автора добротных, душевных фильмов хорошо знали на родине. Пора было представить молодого человека мировой кинообщественности. Сценарий и экспликация (посекундно расписанный план съемок; на экспликациях Михалкова учатся поколения режиссеров) были написаны быстро – по модели «Неоконченной пьесы для механического пианино». То есть в соавторы был взят Чехов. На главную роль пригласили не кого-нибудь, а Марчелло Мастроянни. Последнего вывел когда-то в люди Феллини, которому для «Сладкой жизни» нужен был «неизвестный актер с заурядной внешностью»(!).

Ясно, что с таким именем в титрах лента была обречена на мировую известность. Мастроянни получил в Каннах приз за лучшую мужскую роль. О Михалкове заговорили повсеместно.

Сцены красивой итальянской жизни снимались в Монтекатини Терме. Сцены русской жизни в Костроме.

Мастеровито исполненная поделка а ля рюс получила хороший прокат и благожелательные отклики за рубежом. А снятое лет за 10 до этого действительно хорошее кино осталось там незамеченным. Метания Калягина переварить еще как-то получилось бы, но соединить среднерусский пейзаж и бессмертную музыку Доницетти – вряд ли. А мне чудится, что дух Доницетти специально был вызван ради сочинения этой арии в финале «Неоконченной пьесы», настолько она там органична.

Для озвучки использовалась студия «Чинечитты» – киногорода под Римом, где тогда царил Феллини. Время от времени пересекаясь с мэтром, Михалков становился на колени и норовил поцеловать Феллини руку. Можете представить себе Никиту Сергеевича стоящим на коленях и целующим кому-то руку? Я имею в виду буквально, потому что не буквально... ладно. А Феллини целовал. Тот приговаривал: «Mascalzone! Mascalzone! Негодяй, негодяй!»

Но руку не отнимал.

1963 год, Московский кинофестиваль. По всему выходит, что Большой приз получит «8 1/2». 

Но возникают осложнения. Лента вроде как-то что-то буржуазное обличает, тут другая беда: непонятно, о чем она. И мы ж с формализмом воюем. Дошло до Хрущева. Тот велел показать кино ему лично. На восьмой с половиной минуте, естественно, задремал. Конец фильма, аппарат перестал стрекотать. Никита Сергеевич, может, еще раз? Не надо, говорит. Раз я на этой херне заснул, значит, ничего антисоветского в ней нет. Можете давать главный приз.

Что в этой истории апокриф, а что правда? Правда, что изъявил желание посмотреть, и правда, что заснул. Что произнес именно это – не убежден. Но факт остается фактом. Главный приз в Москве Феллини тогда получил, и без одобрения свыше это было бы невозможно.

1987 год. Не отягощенный до поры международным признанием режиссер – и Мастроянни. Как заполучить мегазвезду на главную роль? Одной молодой настойчивости для этого явно мало, нужны связи. Лучший связной в этом деле – Феллини, всегда левый и никогда не забывавший своих друзей и почитателей в Москве. Это версия, но иное объяснение не просматривается.

Маститый кинодеятель балует одноименное фильму мероприятие далеко не каждый год. Однажды запросил за участие в награждении и речь на открытии 100 000 евро. Потом, с учетом готовящейся в рамках мероприятия презентации авторского вина «Очи черные» (будет еще вино «12»), согласился за 50 тысяч. Да, имеется поместье неподалеку. Частично оно сдается, но в основном используется звездным хозяином для коммерческого виноделия.

Информация насчет 50 тысяч из источника, который, как я пару раз имел случай убедиться, надо перепроверять. Так что и здесь версия. Но если и так, что тут такого. Время деньги. И имя деньги. Которые ведь и на разные добрые дела можно употребить. Это нам только кажется странным, а человеку дела и европейцу нет. Но вот когда Cветлана Медведева в бытность первой леди сняла для себя, cына и охраны целиком весь отель Le Pace, это здесь многих удивило. Велись уже тогда переговоры о покупке 1 млн. кв. м тосканской земли, с лозой, оливками, фатторией и прочим или не велись, не знаю. Потом этот участок фигурировал в каком-то уже забытом телеразоблачении. Реакцию местных на это эксклюзивное проживание знаю. Примерно такая, как на то, что мы можем жахнуть стакан водки и занюхать рукавом.

Им не понять – как не понять, зачем и почему над волжскими разливами возносится una furtiva lagrima Доницетти.

* * * 

На этой бодрой ноте и завершим, пожалуй.