Евреи и «Советский проект», том 1 «Советский проект»

Часть 1. Идея справедливости

Глава 2

Апартеид по-советски

Все животные равны, но некоторые

животные равнее других

Джордж Оруэлл «Скотный двор»

Когда социализм («советский проект») в СССР и его сателлитах рухнул, некоторые наши сограждане, не представлявшие себе жизнь без этой «светлой мечты человечества», вдруг обнаружили, что социализм уже построен в Швеции, Голландии, Германии. Я шестой год живу в Германии, могу свидетельствовать: социализма здесь, слава Богу, нет, ибо отсутствует главный его признак – общественная собственность на средства производства, подавляющая их часть находится в частных руках (включая акционерные общества). Но именно благодаря этому здесь создано социальное общество: есть что делить, есть откуда черпать социальные фонды.

Разница между социалистическим и социальным обществом состоит в одном «пустячке». Социалистическое государство хочет осуществлять «равенство» непосредственно. Для этого оно забирает средства производства в свои руки, а затем делит произведенный продукт – живьем или через деньги, а еще лучше – через ордера, талоны, путевки, списки и т.п. Система громоздкая, неконкурентная, лишенная свободы инициативы и потому – малопродуктивная. В социальном государстве производящая свобода оставлена за частными производителями, а вот распределительную справедливость – через систему налогов – осуществляет государство. Так, методом проб и ошибок, был найден баланс между свободой и равенством. Конечно, равенство не является полным, так оно никогда и не бывает таковым. Неравенство, как любое проявление естественных законов жизни, неодолимо, выгонишь его в дверь, оно «влетает» через окно, через любую щель. Вспомним, каким было «равенство» при любимом моим оппонентом «советском проекте». Что, мы забыли закрытые магазины, закрытые столовые, больницы, санатории и пр.?

Только два примера. В 1988 году мы с женой единственный раз за нашу трудовую деятельность с огромным трудом (после моего письма в «Правду») получили на предприятии две путевки в крымский (г. Ялта) санаторий «Орлиное гнездо». Как раз в это время пляжи нашего санатория  и еще некоторых находились на ремонте. Нас всех согнали на небольшой пляж какого-то дома отдыха, теснота была как на лежбище моржей. А через перегородку начинался огромный пляж санатория не то ЦК КПСС, не то ЦК КПУ, почти абсолютно пустой. На нем можно было видеть несколько сиротливых фигур явно даже не работников этих высоких организаций, а их тещ с детишками. На этом пляже не было даже обычного входа, обитатели санатория попадали на него через подземный ход, проходивший под дорогой, и затем поднимались на лифте, – все ради того, чтобы не пересекаться с нами, простыми смертными.

Второй случай также имел место в Крыму, в Мисхоре, куда мы приехали всей семьей «дикарями». Питание купили в пансионате «Мисхор» и на его же пляже купались. Однажды мы с сыном решили сделать заплыв с нашего пляжа на городской. Плыли мы мимо ряда здравниц. Все было хорошо, пока мы не оказались в «акватории» некоего закрытого санатория. Пляж его был, как обычно, почти безлюдным. Но что тут сталося! С берега на нас стал кричать охранник, угрожая ружьем, другой поплыл к нам на лодке, требуя, чтобы мы убрались. Мы попытались выйти на берег, но крик еще усилился. Хоть плыви в открытое море. Но мы не были такими уж пловцами! Словом, еле выпутались…

Это было не просто неравенство, а система подлинного апартеида, только апартеида не по национальному, а по классовому, или сословному, признаку (это в «бесклассовом»-то обществе!). Был класс «простых людей», где условия существования доктора наук мало отличались от таковых  рабочего, и был класс наших «слуг», которым за заботу о нас полагались привилегии во всех областях жизни. Это и было неравенство, влетевшее в окно. Если в капиталистическом обществе источником неравенства являются экономические факторы, то в советском базой его была власть, статус человека.

Владимир Чудов писал [13]: «Высший класс США за десятилетие обновляется наполовину. Мало быть счастливым наследником или удачливым вором, на одном этом не удержишься». А в тоталитарном обществе власть, как мы знаем, отдается только со смертью. На Кубе, о которой Кара-Мурза говорит не иначе, как о последнем островке свободы в мире, до сих пор так: в августе 2003 года, находясь с визитом в Парагвае, 77-летний Фидель Кастро объявил, что намерен оставаться на посту «до тех пор, пока этого желает Бог». Бог до сих пор оставляет этого атеиста на посту. А в постсоветских государствах – и того лучше – прижился институт престолонаследия.

И внутри каждого из двух «классов» нашего общества не было равенства. В столовой обкома партии был зал для секретарей и заведующих отделами и другой – для ответственных лиц рангом пониже. И в классе «простых людей» выделялась прослойка обслуги наших «слуг» и всяческих прихлебателей вокруг них. Простая секретарша или шофер в обкоме партии в некоторых отношениях имели больше возможностей, чем, например, ведущий сотрудник института. Расскажу еще одну историю из собственной жизни, уже здешней. Сын купил путевки нашим внукам (11 и 8 лет) в детский лагерь на Северном море, по 600 евро каждая. Перевел в турбюро нужную сумму, и все дела. Потом ему всю сумму возместили социальное ведомство и больничная касса (правда, делают они это раз в три года). А на одной площадке со мной живет здесь наш парень лет тридцати с женой и ребенком, тоже из Украины. Как-то в разговоре я затронул проблему детских путевок в Союзе, вспомнил, какое это было счастье, когда однажды нам досталась путевка для сына-школьника в Евпаторию. А парень и говорит: а мне эти лагеря так обрыдли! По три раза в ту Евпаторию за сезон ездил. Я высказал предположение: наверно, кто-то в профсоюзе работал? И попал в точку: мама была бухгалтером в профкоме предприятия.

Таким образом, в СССР, с одной стороны, существовало ужасающее неравенство между правящим классом и производящей частью общества и, с другой стороны, не менее ужасающая уравниловка внутри производящей части. Худшего варианта общественного устройства придумать трудно: правители имели все, независимо от результатов их правления, управляемые имели, в лучшем случае, скудный паек, и тоже независимо от собственных талантов и усилий.

Нам пудрили мозги: какие у нас общественные фонды для трудящихся, рабочие капиталистических стран нам завидуют! Теперь я точно знаю: в капиталистических странах социальные фонды существуют для перераспределения средств в пользу менее обеспеченных слоев населения, в нашем обществе они, напротив, служили каналом для перераспределения средств в пользу правящего класса и его прихлебателей, трудящимся доставались крохи.

Кстати, вы заметили, Кара-Мурза нигде не говорит, между кем и кем было равенство в СССР? Он нигде не упоминает, что было сословие, которое было равнее всех остальных. Один единственный раз его прорвало, но вот по какому поводу [2, т. 2, стр. 269-270]: «Ненависть к "уравниловке" стала важным компонентом антисоветского сознания… "Уравниловку" в числе трех первых по важности причин наших несчастий назвали 48,4% приславших свой ответ интеллигентов (при этом они же проявили удивительную ненависть к "привилегиям начальства" – 64% против 25% в "общем" опросе)». Вы почувствовали в этой фразе градус ненависти к тем, кто проявил ненависть к «привилегиям начальства»? Дескать, народ с пониманием относился к этим «привилегиям» (которые неспроста взяты в кавычки, как нечто едва ли не выдуманное), а интеллигенция, вишь ты, была недовольна. Так ведь и автор, вроде бы, относится к интеллигентному сословию?

Но известно, что часть интеллигенции в СССР составила важный сегмент правящего слоя, и, соответственно, пользовалась его привилегиями. Тут я вспомнил, что Пихорович в упоминавшейся выше рецензии на главный труд Кара-Мурзы обронил признание, что автор «Советской цивилизации» входил в высокопоставленную московскую интеллигенцию и «занимал весьма серьезные посты». А вот и сам автор пишет [2, т. 2, стр. 448]: «Дело было весной 1985 г., когда ничто еще не предвещало крутого поворота 1988 г. Я был заместителем директора одного из институтов АН СССР». Замдиректора академического института в СССР – должность, без сомнения, номенклатурная. Это сразу многое объясняет: и беззаветную любовь к советской власти, и принятие советской уравниловки (которая его не касалась), и неупоминание привилегий тех, кто был за пределами этой уравниловки (которые – привилегии – его касались), и неприязнь к интеллигенции, особенно московской (невысокопоставленная часть которой была лучше всех осведомлена о положении высопоставленной части).

Зря все-таки Кара-Мурза так не любит «евроцентриста» Маркса: ненависть-то с обеих «интеллигентных» сторон чисто классовая, правда, усиливаемая тем обстоятельством, что фигуранты часто вышли из одной «песочницы». Ну, а в перестройку или несколько позднее некоторые поменялись местами: одним поталанило войти в новый правящий класс, других «опустили» из старого, да так в «опущенном» состоянии и оставили. Какие тут могут быть чувства, сами понимаете…

Дополнение из декабря 2006 года. У любого оппонента можно кое-что позаимствовать. Вот и я заимствую у Кара-Мурзы один полезный прием. В конце многих глав или разделов он дает «комментарий из такого-то года», который есть просто дополнение, написанное через некоторое время после основного текста. Удобно: не надо переписывать, ломать готовый текст, но можно дополнить его появившимися свежими материалами. Украв у оппонента прием, я только буду называть эти «довески» дополнениями, а не комментариями.

Первые главы данной книги писались в 2003-2004 годах. А заканчиваю я свой труд в декабре 2006 года. В этом году в России вышли две замечательные книги Марка Солонина [498] и [499], которые представляют существенно новый взгляд на историю войны 1941-1945 годов, особенно на ее начальный период. Я полагаю, теперь ни один серьезный труд, затрагивающий тему войны, не сможет обойти эти книги. В соответствующих главах моего сочинения будут даны дополнения, учитывающие то новое, что сказал о войне Солонин. Но его взгляд на войну бросает отсвет на всю советскую историю. Вот и данную главу я счел необходимым дополнить приведенными им свидетельствами о том, как жила советская элита.

Солонин приводит [498, стр. 433] заимствованный им из книги Л. Васильевой «Кремлевские жены» отрывок из воспоминаний «…жены всего лишь сына бывшего члена Политбюро, к тому времени уже опального Каменева». И вот о чем взахлеб вещает эта дама: «Вышла я замуж в июне 1929 г… Сказочная жизнь, сказочная… Квартира на Манежной площади, напротив Кремля. Шесть комнат… Я ездила за обедами… Везли в судках – не остывало, это же близко от Кремля, а машине нашей – везде зеленый свет… Обеды были вкусные, повара прекрасные, девять человек были сыты этими обедами на двоих… К обедам давалось всегда полкило масла и полкило черной икры…Вместе с обедом можно было взять гастрономию, сладости, спиртное… Водка красная, желтая, белая. В графинчиках… Чудные отбивные…» Сказанное надо понимать так, что обед выдавался тестю этой дамы на двоих с женой, а хватало его всей большой семейке из 9 человек. Какой же высокий пост занимал в это время тесть? Вот выдержка из его биографии, которую я нашел в Интернете:

«Каменев (настоящая фамилия - Розенфельд) Лев Борисович, партийный и государственный деятель… Поддерживал Сталина и Зиновьева в борьбе с Троцким. В 1925-27 один из руководителей "новой оппозиции". На XIV съезде ВКП(б) в дек. 1925 заявил: „Сталин не может выполнять роль объединителя большевистского штаба. Мы против теории единоначалия, мы против того, чтобы создавать вождя“… В дек. 1925 переведен из членов в кандидаты в члены Политбюро ЦК, а 26.1.1926 потерял свои посты в СНК и СТО СССР и получил назначение наркомом внешней и внутренней торговли СССР. 14.8.1926 назначен полпредом в Италии. В 1926-27 был одним из лидеров левой оппозиции, выступавшей против Сталина за Троцкого. В окт. 1926 выведен из Политбюро, в апр. 1927 – из Президиума ЦИК СССР, а в окт. 1927 - из ЦК, как оппозиционер. В декабре 1927 на XV съезде ВКП(б) исключен из партии. В июне 1928 восстановлен. В 1928-29 нач. Научно-технического управления ВСНХ СССР. С мая 1929 пред. Главного концессионного комитета при СНК СССР».

Очевидно, когда невестка Каменева ездила за обедами, он и занимал последний из названных постов, то есть был советским чиновником не самого высокого разряда. И, значит, так обеспечивались в 1929 году чиновники средней руки. А как жила в это время страна? Загляните в главу 38, вот что там говорится о том времени: «…в конце 1927 года в городах за хлебом вновь выстраивались огромные очереди. В 1928 году карточки на хлеб были введены в части городов, в 1929 году – во всех городах». Там же приведена таблица, наглядно характеризующая питание москвичей несколько позже, в первой половине 30-х годов: в месяц на человека приходилось 2 кг. мяса, 100-200 г. сливочного масла, менее 100 г. растительного масла, около килограмма сахара. В других городах было еще хуже, особенно туго приходилось «гнилой интеллигенции» – учителям, врачам, студентам. Крестьяне просто вымирали от голода. Поэтому не удивительно, если девушка из простой семьи, попав в семью одного из тех, что были «равнее» других, захлебывалась от восторга: «Какой обед нам подавали…»

Правда, в данном конкретном случае восторги длились не очень долго: в 1934 году Каменев-старший был арестован, а в 1936 году – расстрелян как враг народа. В той же его биографии сказано: «После смерти Каменева погибли также его жена, 2 сына, брат с женой». Вождь расправлялся со своими противниками по законам кровной мести, вырезая их родами.

Но одних вельмож в 1936 году расстреливали, а другие продолжали этот «пир во время чумы». Солонин описывает (стр. 434) «бал в клубе НКВД, имевший место быть в 1936 году». Воспроизведу из этого описания только одну деталь: один из участников «кричал в пьяном экстазе»: «Вот это жизнь, ребята! Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!» Но и эти «баловали» недолго, Солонин сообщает: «3 февраля 1938 г. Политбюро приняло очередное постановление, в котором отмечалось, что „ряд арестованных заговорщиков (перечислялись фамилии) понастроили себе грандиозные дачи-дворцы в 15-20 комнат, где они роскошествовали и тратили народные деньги, демонстрируя этим свое полное бытовое разложение и перерождение“». Вероятно, это было единственное из предъявленных арестованным обвинений, которое было недалеко от истины. Народ, чьи деньги тратили эти «перерожденцы», вправе были спросить у своего родного Политбюро: а где же были многочисленные инстанции, призванные следить за расходованием кровных народных денежек?

А в 1939 году начались «освободительные походы», которые, как пишет Солонин [488 стр. 191], «всегда сопровождались резким скачком благосостояния военного, партийного и, прежде всего, гэбэшного начальства… уже в ходе освободительного похода в Польшу под Львовом пропало имущество жены американского посла в Польше Биддла (дамы из очень богатой семьи), в том числе – огромная коллекция антиквариата. Без малого два года американцы приставали к советскому внешнеполитическому ведомству с просьбой разобраться в этом вопросе. Их очень удивляло, как в стране с „отмененной“ частной собственностью могли бесследно пропасть 200 (двести) ящиков с картинами, мехами, коврами, столовым серебром и т. д.» Не зря, видно, говорят, что у американцев слабовато обстоит дело с чувством юмора…

«А уж после того, как кровью десятков миллионов была завоевана победа, – пишет далее Солонин, – это явление расцвело махровым цветом… Тащили машинами, вагонами, эшелонами. Демонтировали и перевезли в Подмосковье роскошную виллу Геринга…» Понятное дело, что мародерством в Красной Армии всегда занимались «по чину», а с 1944 года, с выходом армии за государственную границу СССР, сословная иерархия в этом «благородном деле» была почти официально установлена самим вождем (см. главу 45).