Евреи и «Советский проект», том 1 «Советский проект»

Часть 2. Идея братства народов

Глава 7

Братство народов – путем русификации и ассимиляции

Многочисленные финские, татарские, самоедские,

остяцкие и другие племена предназначены к тому,

чтобы сливаться постепенно и нечувствительно

с той исторической народностью, среди которой они

рассеяны, ассимилироваться ею.

Николай Данилевский

«Россия и Европа»

Ямиль Мустафин, член Союза писателей СССР рассказывает [63]: «Великий вождь и учитель нанес непоправимый урон культуре и духовному богатству народов тюркской группы. Это 50-60 миллионов человек! Эти народы (татары, узбеки, башкиры, азербайджанцы, казахи, киргизы, горно-алтайцы, туркмены, каракалпакцы, балкарцы, чуваши и т.д.) веками учились грамоте по арабской графике. Овладев этой письменностью, они легко общались между собой, взаимообогащались духовно. Знания давали свободный выход в арабский мир. Но еще до войны был принят закон о ликвидации арабской письменности и переводе на латиницу. А еще через несколько лет народам тюркской группы подбросили кириллицу, грубо поправ фонетические законы языка…» Вспомним, как тщательно, в течение многих лет, в любой стране подготавливается даже небольшая реформа языка. А тут менее чем за 10 лет большой группе народов дважды меняли письменность. Это означает, что их молодые поколения попросту отсекли от духовного наследия предков!

Та же судьба постигла и таджиков, язык которых относится к ирано-таджикской языковой группе. Мало того, что им тоже дважды меняли письменность, но, как сообщал Олег Панфилов [64], под предлогом борьбы с религией «в 30-х годах специальные отряды чекистов уничтожали заодно с Кораном древние рукописи, труды ученых и классическую поэзию». Еще раз предоставляю слово Нурсултану Назарбаеву [65]: «Что мы изучаем в школе по истории СССР? По-прежнему историю государства Российского… современное поколение казахов только сейчас узнало имена крупнейших представителей собственной культуры, расстрелянных в годы сталинских репрессий и лишь теперь реабилитированных. Вынужден был покинуть Казахстан великий Мухтар Ауэзов… другие писатели, представители интеллигенции подверглись гонениям только за то, что пытались прикоснуться  к своей культуре и истории». Я читал роман Ауэзова «Абай» – это действительно выдающееся произведение не только казахской, но и мировой литературы.

Но больше всех «повезло» месхам (туркам-месхетинцам): как писала Галина Лапидус [65а], им «три раза за короткий срок меняли алфавит – с арабской вязи на латинское написание, затем была введена кириллица, а в 1942 г. – грузинская графика». Но и последней они «наслаждались» недолго: как отмечалось выше, в 1944 г. они были депортированы в Казахстан и Среднюю Азию.

Во всех национальных республиках были «наместники»: вторым секретарем ЦК партии неизменно был русский (в республиках Средней Азии эта роль иногда доверялась украинцам или белорусам, которым старались привить чувство младших сохозяев империи). Да что там вторые секретари, Назарбаев говорил (там же): «Я четырнадцатый первый секретарь ЦК и только третий по счету казах… Да и на более низком уровне сколько руководителей к нам из Москвы присылали». Вспомним, что «наш дорогой Леонид Ильич» успел побывать первым секретарем и в том же Казахстане, и в Молдавии.

Национальные языки вытеснялись из всей публичной сферы. Снова даю слово Назарбаеву: «Все государственные дела, все политические вопросы, все наши мероприятия проходят исключительно на русском. Я был на одной районной конференции – 298 делегатов, все казахи, один райвоенком русский человек, и все равно она проходила на русском». А вот свидетельство с другого конца империи, говорит латышский поэт Кнут Скуеникс [66]: «Практически сейчас русский язык вытеснил латышский во всех деловых сферах… Появляются у нас целые предприятия, где буквально все – от администрации до рабочих – говорят исключительно на русском языке… На заседаниях Верховного Совета Латвии говорили только по-русски – существовали на сей счет указания… Если этот статус узаконить, то латышский язык исчезнет очень быстро». Из Узбекистана сообщал А.Орлов [67]: «До недавнего времени в Ташкенте на узбекском языке нельзя было послать телеграмму и даже вызвать „cкорую помощь“».

Если официальная, деловая и производственная жизнь шла на русском, естественно было перевести на русский и большинство высших учебных заведений. Но, раз так, то Косыгину и прочим русификаторам не было нужды уже особенно беспокоиться о существовании школ на национальном языке в Украине или других республиках: родители сами стали отдавать детей в русские школы, чтобы им потом не пришлось испытывать трудностей в институте и на работе. И везде складывалась одинаковая картина. Олжас Сулейменов [56]: «Когда я пошел в первый класс, в Алма-Ате не было ни одной школы с казахским языком обучения». Другой казахский писатель, Смагул Елубаев [66]: «Около 40 процентов казахов либо не владеют родным языком, либо владеют им весьма поверхностно». Владимир Яворивский [60]: «В городах, в столице Украины буквально несколько украинских школ». М.Юхва (там же): «Нет татарских школ, нет чувашских школ, дети не могут читать и писать на родном языке». Но дело не только в том, что не могут, часто уже и не хотят. Свидетельствует Магомет Исаев, доктор филологических наук, профессор Института языкознания АН СССР [66]: «Выросло целое поколение без тяги к родному языку, родной литературе, родной культуре…»

Владимир (Зеев) Жаботинский (которого так любит цитировать мой оппонент, когда это ему выгодно) еще в 1910 году в статье «Фальсификация школы», говоря о попытках властей представить дело таким образом, что все народы России «уже примирились с перспективой растворения в котле чужой культуры», писал [68]: «особенно настойчиво утверждают это по отношению к украинцам и белорусам. Какие, мол, они украинцы, какие белорусы!»  В опровержение этой лжи он сообщает: «В 1905 году Петербургская Академия наук в ответ на запрос Комитета министров составила докладную записку, где обстоятельно доказывалось, что украинский язык сам по себе, а русский сам по себе. И что замена первого вторым в народных школах Малороссии привела к понижению культурного уровня. Но помимо всего этого, самостоятельное развитие украинской культуры есть факт непреложный – в двух шагах отсюда, в Галиции». В той же статье Жаботинский писал о том, как в России пренебрежительно относятся к культуре «малых народов», которые «при других условиях могли бы создать свою самобытную культуру». Он сравнивает литовцев с примерно равными им по численности норвежцами: «норвежская культура поставляет модных писателей на весь цивилизованный мир».

Словом, в «братской семье народов» шла быстрая русификация и, соответственно, ассимиляция всех нерусских народов и народностей. Порой это порождало драматические ситуации. М. Юхма описал такой случай [60]: татарский парень три года служил на флоте и все три года не переписывался с матерью. Он не может писать по-татарски, мать не читает по-русски. Другую подобную историю рассказал Н. Гварлиани [69]. Молодой грузин угодил за что-то в тюрьму. Отбывать срок отправили на Урал. Приехала на свидание мать: ей запрещают говорить с сыном по-грузински, а русского она не знает…

Наряду с драмами и трагедиями случались и трагикомедии. Давид Кугультинов вспоминал [70], как сначала Мариэтте Шагинян (при Сталине), а затем и ему самому (при Брежневе) запрещали писать о том, что бабушка Ленина по отцу была калмычкой, хотя это подтверждается документами. Жданов кричал Шагинян: «Очень нужны ваши документы! Требуется та правда, которая нам полезна!» Правда в «советском проекте», как продукты питания, делилась на полезную и вредную… А уж вспоминать о том, что дед Ленина по матери был евреем, было равносильно контрреволюционному заговору. Зато теперь уж русские почвенники и прочие антисемиты иначе как Ленин-Бланк не пишут…

Все сказанное выше относится и к преследованиям религиозных конфессий, культурных элит. Слов нет, православие понесло при советской власти неисчислимые потери, но… вот что рассказал [71] генерал-майор в отставке Виктор Белозеров, бывший с 1974 по 1985 год председателем КГБ Чечено-Ингушской АССР: «В 1974 году, когда я приехал служить в Грозный, там не было ни одной мечети. Верующие мусульмане тайно собирались в домах и выставляли охрану из молодежи. И в то же время на главной улице Грозного был православный храм, звонили колокола». Понесла большие потери русская культура, но русским не меняли, да еще дважды, письменность, все их культурное наследие оставалось, в принципе, в обороте. Русские школы при всех обстоятельствах оставались русскими, а украинские, татарские и пр. тоже становились русскими. Как говорится, почувствуйте разницу…

Отдельно надо сказать о поведении русских, точнее – русскоязычных, в республиках. Эмиль Паин приводит [72] такие данные: доля русских, владеющих местным языком, колеблется от 1% – в Казахстане до 37% – в Литве. Но мало того, что не владели, так еще с упорством, достойным лучшего применения, отстаивали свое право не владеть. Кирилл Светицкий передает [73] разговор в Вильнюсе с русскоязычной женщиной. Лузгая в автобусе семечки и сплевывая на пол, она жаловалась: «Они русских не любят. Язык наш не любят, заставляют учить свой… А почему это я должна какой-то язык учить? Пятьдесят лет на свете прожила. Не нужно было. А теперь – здрасьте!» А вот рассказ Леонида Плюща, бывшего украинского диссидента [74]: «Как-то в Киеве, когда я попросил по-украински передать книжку, мне мой сосед ответил: «А я понимаю только по-человечески». Я сам жил в Украине и могу свидетельствовать: такое случалось.