Евреи и «Советский проект», том 1 «Советский проект»

Часть 6. Консенсус переходит в соитие

Глава 29

Коммунно-черносотенное варево в сегодняшней России

У нашего прошлого большое будущее.

Виктор Шендерович

После слияния двух крайних крыл российского политико-идеологического спектра до конца 80-х годов все еще ощущалось, по крайней мере в риторике, некоторое доминирование левой составляющей. После краха коммунизма громче и откровеннее зазвучала право-консервативная, националистически-православная нота. Священник Александр Шрамко так характеризовал околоправославные круги 90-х годов [284]: «В одной куче оказываются и генералы КГБ, и коммунисты, и «черносотенцы», и нацисты. Да любой, лишь бы против ненавистного Запада».

В предыдущей главе говорилось о том, что после слияния в 30-х годах прошлого века коммунистической идеологии со славянофильско-черносотенной советская компартия стала красночерносотенной. Но тогда в этом вареве еще можно было различить отдельные сгустки красного и черного цвета. Теперь они смешались полностью. Что получается, если красную краску хорошенько перемешать с черной? Правильно – добротная коричневая краска. Поэтому, когда говорят о красно-коричневых в нынешней России, это не совсем верно – они просто коричневые.

Кожинов в самом начале своего двухтомного труда [94, т. 1, стр. 13] писал: «Мое сочинение, надеюсь, убедит каждого читателя в том, что программа “черносотенцев” не может “победить” – как не могла она победить уже и в начале нашего века... “Черносотенцы” начала века исходили из того, что преобладающее большинство населения России нерушимо исповедует христианско-православные, монархически-самодержавные и народно-национальные убеждения, которые составляют самую основу сознания и бытия этого большинства. Однако ход истории со всей несомненностью показал, что такое представление было иллюзорным. Ныне же, в конце века, лишь не желающие оглянуться вокруг, замкнувшиеся в мире чисто умозрительных построений люди могут надеяться на победу “черносотенных” идей». И далее (стр. 17): «Исходя из этого, едва ли можно полагать, что Православие и все неразрывно с ним связанное – в том числе идея истинной монархии – способно возродиться и стать основной опорой бытия страны...» (выделено Кожиновым).

Как я уже писал, Кожинов скончался в самом начале 2001 года, и ему не суждено было увидеть, как дорогие сердцу русского почвенника идеи воплощаются в путинской России. Нет, возрождения истинной монархии пока, по крайней мере, не произошло, но квазимонархии возникли не только в самой России, но на всем пространстве СНГ: проклюнувшиеся было зачатки демократии опять благополучно превращены в декорацию, под прикрытием которой властители наплевали на конституционное положение об ограничение их службы народу двумя сроками, власть, если и передается, то «престолонаследнику», то есть заранее выбранному преемнику. И в остальном идет постепенное воплощение лучших чаяний славянофилов – «черносотенцев» – почвенников: вместе с ненавистной демократией придушена свобода слова, словосочетание «права человека» постепенно снова становится ругательством, либеральные реформы в экономике остановлены и даже повернуты вспять – идет ползучая ренационализация собственности.

И, конечно же, в России все это не может не сопровождаться новым взрывом ненависти к Западу: все свои провалы во внутренней и внешней политике российские власти как в добрые старые времена объясняют происками США, НАТО, Запада в целом. И «вдруг» вновь расцвела дружба России с Китаем, с Ираном и т. д. Все это по своему идиотизму напоминает союз Сталина с Гитлером: та же, что и тогда, база нового союза – общая ненависть к Западу, то же непонимание, где находятся истинные союзники страны и в чем заключаются ее национальные интересы. Итог может оказаться страшнее, чем тогда…

Одновременно с возрождением советской атрибутики усиливается влияние на общество и государство православной Церкви, причем ее наиболее консервативных, истинно «черносотенных» кругов. Все сильнее ощущается их негласная цензура в культуре.

Естественно, процесс этот не может не сопровождаться усилением ксенофобии и, в частности, антисемитизма, с явно религиозным уклоном. Доходит до средневековых обвинений евреев в убийствах христианских мальчиков в ритуальных целях. Выступая 27 января 2005 года в Кракове на митинге по случаю 60-летия освобождения Освенцима, Путин сказал, что Россия, больше всех сделавшая для освобождения евреев, ныне должна стыдиться имеющих в ней место проявлений антисемитизма. Но за этими словами не видно никакого дела.

Одним из объяснений расхождений между словами и делами президента Путина в этом вопросе и ряда других подобных явлений в сегодняшней России может служить тот факт, что духовником президента России является архимандрит Тихон (Шевкунов), настоятель московского Сретенского мужского монастыря, что на Большой Лубянке. Сам по себе этот факт вполне нормален: не у муллы же или раввина исповедоваться православному президенту. Но Алексей Рукавишников и Сергей Бычков в «Московском комсомольце» писали об о. Тихоне [285] как об открытом противнике демократии, свободы слова, ревностном стороннике введения цензуры и т. д.  А Александр Солдатов, писавший в «Московских новостях» [286], что «львиная доля православных лубянских руководителей окормляется у о. Тихона», и высказавший предположение, что он является не только духовником, но и советником президента по религиозным вопросам, характеризует его как «ревнителя "православной государственности" и убежденного монархиста». 

Словом, Вадим Кожинов поторопился со своими пессимистическими выводами: «черносотенное» дело не пропало, влияние православно-консервативной идеологии на внутреннюю и внешнюю политику России ныне даже больше, чем это было перед войной, после националистического переворота 1930-х годов. Мне вспоминаются слова Павла Вощанова, бывшего когда-то первым пресс-секретарем президента России Бориса Ельцина [287]: «Российская история никогда не развивалась по спирали – только по кругу». Только круг этот с каждым разом становится все уже и уже…

Да ведь и сам Кожинов успел заметить, что Россия стала гораздо более консервативной страной, чем она была накануне 1917 года. Мы уже приводили его мнение о том, что царское правительство формировалось узким кругом высших сановников, а тогдашняя Дума, при всех оговорках, все же всей страной. И потому [94, т. 1, стр. 120] «постоянно возникавшее и нараставшее стремление Думы “свалить” правительство, в конечном счете, выражало волю страны, или, точнее, ее наиболее активных сил».

Примечательно его признание, что способы формирования институтов власти с тех пор, по сути, не изменились (там же): «Нынешняя Дума все-таки – при любых возможных оговорках – тоже создавалась страной, а правительство, если говорить начистоту, несколькими десятками людей в Москве, которые и “выбирали” остальных правительственных лиц, пусть даже иногда из самой “глубинки”». А вот и интересующий нас вывод: «Вместе с тем ясно, что дореволюционная Дума была в основе своей “прогрессивна”, а сегодняшняя – за исключением отдельных “фракций” – “консервативна”. Но это ведь означает, что и страна ныне (в отличие от ее устремлений в начале XX века) “консервативна”, что она против того “прогресса” (в действительности, конечно, совершенно мнимого), который, скажем, уже поставил экономику “на уровень краха”».

Наблюдение это надо признать, в принципе, справедливым. Из него следует, что комунно-черносотенный симбиоз сумел довести российское общество до такой степени консервативности, которой одни «черносотенцы» в начале ХХ века и близко не могли достичь. И, значит, не все для нынешних последователей «черносотенцев» потеряно: у них еще есть возможность довести страну до окончательного и бесповоротного краха. Тем более, что за пять лет, прошедших после смерти Кожинова, ситуация в Думе (и, очевидно, в стране) продолжала меняться «к лучшему»: «отдельные фракции», противостоявшие в Думе консерваторам, исчезли: путь к светлому будущему («черносотенного» образца) расчищен…