Евреи и «Советский проект», том 1 «Советский проект»

Часть 7. Самая демократическая в мире конституция и самый независимый в мире суд

Глава 32

Сталинская Конституция и сталинские репрессии

Никогда правительственный деспотизм

не бывает так страшен и так силен,

как когда он опирается на мнимое

представительство мнимой народной воли.

Михаил Бакунин

Кара-Мурза посвящает Конституции СССР 1936 года почти всю большую главу 10. Странно в его устах звучат некоторые похвалы ей. Так, он пишет (стр. 491): «Для своего времени Конституция СССР 1936 г. была самой демократической конституцией в мире». И еще: «Впервые был утвержден принцип «один человек – один голос». Какая вопиющая непоследовательность: только что (см. предыдущую главу) человек доказывал, какая это мерзость – демократия, а принцип «один человек – один голос» – источник едва ли не всех бед человечества, и вот теперь хвалит за то же самое Сталинскую Конституцию!

Похвалив Сталинскую Конституцию за ее непревзойденную демократичность, он добавляет (там же): «Насколько ее положения были реализованы в политической практике – другой вопрос». Насчет «другого вопроса» спорить не приходится, но дело не только в этом: Конституция 1936 года изначально, в своих статьях «самой демократической в мире» была только с точки зрения советской пропаганды, зады которой и повторяет Кара-Мурза. В действительности она была сугубо антидемократической.

«Экономические» статьи Конституции лишали граждан экономической свободы. Предусматривались только две формы собственности: государственная и колхозно-кооперативная. Все-все, что имело хоть какую-то ценность, начиная от земли и ее недр и кончая жилым фондом в городах, объявлялось «всенародной» собственностью. Это означало полное закабаление трудящихся государством, ибо никто другой не имел права дать человеку работу. 

Кара-Мурза нахваливает Конституцию за то, что в ней (стр. 491) «закреплялось равноправие граждан СССР, независимо от национальности и расы. Конституция исходила из равноправия наций и рас, прямое или косвенное ограничение прав или установление преимуществ граждан в зависимости от расовой или национальной принадлежности, всякая проповедь расовой или национальной исключительности или ненависти и пренебрежения карались законом». Но уже в сам момент провозглашения Конституции шло выселение корейцев с Дальнего Востока в Казахстан и Среднюю Азию – без предъявления им какой-либо вины, только за их национальную и расовую принадлежность. Вскоре репрессии обрушились на многие другие народы. А чем была начавшаяся (на государственном уровне!) вскоре после окончания войны антисемитская кампания, если не разжиганием национальной ненависти?

«Насколько положения Конституции были реализованы в политической практике», видно из следующего признания автора (там же): «Органы прокуратуры были независимы от любых местных органов и подчинялись только Прокурору СССР. На практике в тот период из-под контроля органов прокуратуры были фактически выведены органы НКВД». Ну, такое маленькое исключение. Вот он говорит, что Конституция предусматривала «открытое разбирательство дел, обеспечение права обвиняемого на защиту». Но хорошо известно, что в начавшейся как в насмешку над только что провозглашенной Конституцией вакханалии сталинских репрессий пресловутые «тройки» осуждали людей на смерть и заключение при полном игнорировании этих положений. И еще лучше [288]: «В январе 1939 г. появилось письменное разрешение Сталина о применении пыток к арестованным». До того следователям, видно, приходилось руководствоваться устными указаниями.

А Кожинов так вообще считает [94, т. 1, стр. 319] , что «именно в 1930-е годы в стране начинает в какой-то мере утверждаться законность, правовой порядок…В первые революционные годы… жестокое насилие применялось, главным образом, тогда, когда надо было заставить выдать какую-нибудь „тайну“», а в остальных случаях классовых врагов расстреливали без особых затей. А в 1937 году органы такого беззакония себе уже не позволяли, но настойчиво «требовали от „обвиняемых“ признания в выдуманных „преступлениях“». Понятное дело, если те упорствовали, настойчивость следователей «выражалась в избиениях и даже изощренных пытках „обвиняемых“», но с бухты-барахты, без «царицы доказательств» (по Вышинскому), то есть без признания вины никого не расстреливали и не осуждали.

Кожинов испытывает некоторое смущение от такого своего понимания законности, он пишет (стр. 321): «Вполне вероятно такое сомнение: можно ли говорить о восстановлении права, если едва ли не абсолютное большинство передаваемых в суды следственных материалов было фальсифицированным?». Оказывается, все-таки можно говорить, и вот почему: «Судебный процесс как таковой вообще „формален“: он исходит из результатов следствия, а не занимается изучением самой реальности». Читать такие «откровения» у известного историка просто стыдно: даже советские процессуальные кодексы требовали от судей не повторять слепо доказательства, добытые следствием, а проводить собственное судебное исследование обстоятельств дела, заслушивать свидетелей, привлекать, если выявится необходимость, экспертов и т. д. Да и что означает принцип состязательности сторон в судебном процессе, каковы тогда вообще функции в нем обвинителя и защитника? Еще раз повторю: стыдно подобные глупости читать.

После таких «откровений» Кожинова я уже спокойно воспринял оправдание Кара-Мурзой всех «мелких несоответствий» реалий жизни в сталинском государстве его Конституции (стр. 491): «Конституции всегда в той или иной мере служат декларированным идеалом, ориентиром, и принятие именно тех, а не иных, деклараций, конечно, важно». Так то оно так, но столь вопиющего несоответствия реалий жизни декларациям цивилизованный мир не знал. Ну, правда, мы-то жили не в цивилизованном мире, а в традиционном…

Я уже отмечал выше редкостное, просто уникальное простодушие моего оппонента. Вот и здесь – сразу вслед за разделом о «лучшей для своего времени Сталинской Конституции» у него идет раздел «Сталинские репрессии». Как обычно, содержание раздела свелось, в основном, к преуменьшению масштабов репрессий и их оправданию «исторической необходимостью». Много внимания уделяется тому, что зарубежные и отечественные авторы называли сильно завышенные цифры репрессированных. В условиях, когда все было покрыто завесой глубокой тайны, это не исключено: долгое время на Западе вообще не могли поверить, что такое было возможно в ХХ веке, затем могли качнуться в другую крайность. А вот сам автор сообщает абсолютно точные данные (стр. 506). Как же, справку, на которой он основывается, подписали такие уважаемые и неподкупные люди как Генеральный прокурор СССР Р.Руденко, министр внутренних дел С.Круглов и министр юстиции СССР К.Горшенин. Какие могут быть сомнения?! «C 1921 г. по 1 февраля 1954 г. за контрреволюционные преступления было осуждено 3 777 380 человек, в том числе к высшей мере наказания – 642 980». Ну, всего-то, а шума сколько было!

А вот Кожинов приводит (т. 1, стр. 209) «точно зафиксированное количество смертных приговоров, вынесенных в 1937 – 1938 годах: их было 681 692». И, выходит, «точная цифра» за два года превышает «точную цифру» за 23 года! Но не будем мелочиться. Кожинов утешает нас тем, что в 1918 – 1922 годах «жертвами Революции» стало 12% населения (17,9 млн. человек), а в 1937 – 1938 годах – всего 0,4%, «то есть  в 30 раз меньше!» (восклицательный знак – Кожинова).

Кара-Мурза копает глубже, по излюбленному им методу в ход идут сравнения с репрессиями в западных странах в каких-нибудь «затертых» веках (стр. 510): «В сравнении с другими аналогичными событиями репрессии 30-х годов в количественном измерении невелики. Становление буржуазного общества на Западе (Реформация) породило несообразные репрессии - сожжение около миллиона «ведьм» только протестантскими правительствами - при том, что все население Западной Европы в зонах, охваченных Реформацией, тогда составляло около 20 млн. человек. Широкие (относительно более крупные, чем в СССР) репрессии провела Великая Французская революция. Особенностью России следует считать не кровопролитие, а именно священный трепет перед пролитой кровью».

Но по своей простоте тут же пишет (стр. 511): «Важнейшая сторона «сталинских репрессий» заключается в том, что действия власти получали массовую поддержку, которую невозможно было ни организовать, ни имитировать… В репрессиях против высшего командного состава армии смертные приговоры жертвам выносили их коллеги, которые на следующем этапе сами становились жертвами». Так это и было проявлением «священного трепета перед пролитой кровью»? Или, напротив, тем самым «топтанием ближнего», которое оппонент упорно приписывает либеральному, западному обществу?

Приводя справочку о числе «осужденных за контрреволюционные преступления», Кара-Мурза пытается сделать вид, что приведенные в ней цифры – это и есть все жертвы режима. Но известно, например, что «кулаков» высылали без всякого суда. За что было их судить? Вся их «вина» была в том, что надо было отобрать у них скот, технику, чтобы хоть чем-то оснастить колхозы, то есть в точности по Крылову: «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать!» Ясно, что в число осужденных они не попали. Но можно ли сомневаться в том, что они подверглись тяжкой репрессии? По данным самого Кара-Мурзы (см. предыдущий раздел) только в 1930-31 годах было выслано 1,8 миллиона «кулаков», из них только за первые три года вымерло почти полмиллиона. А «неблагонадежные» народы тоже ведь подверглись депортации без всякого суда. Это многие миллионы людей. Они тоже в ту справочку не попали. Я уже не говорю о миллионах, выморенных голодом.

И вот еще одно, в высшей степени интересное обстоятельство: обеляя любимого вождя, Кара-Мурза одновременно, «в одном пакете», берется обелять Ивана Грозного! Как мы постараемся показать, это не случайное совпадение. Он пишет об Иоанне (стр. 507): «За 35 лет его правления было казнено от 3 до 4 тыс. человек. В те же годы в Париже за одну ночь было казнено, по разным данным, от 4 до 12 тыс. человек, а в Голландии за короткий срок около 100 тысяч. Однако по ряду причин в общественном сознании был создан образ Ивана IV как кровожадного зверя, а в действиях французского и испанского королей не видят ничего необычного. Поразительно, что из массового сознания это перешло в учебники истории, даже фундаментальные».

Действительно, поразительно. Я вынужден привести довольно большую цитату из «Истории государства Российского» Николая Карамзина [289, стр. 482-483]: «Оставив наконец дымящуюся кровью Тверь, он так же свирепствовал в Медном, в Торжке… Вышний Волочек и все места до Ильменя были опустошены огнем и мечом. Всякого, кто встречался на дороге, убивали, для того, что поход Иоаннов долженствовал быть тайною для России!

2 генваря 1570 года передовая многочисленная дружина государева вошла в Новгород, окружив его со всех сторон крепкими заставами, дабы ни один человек не мог спастися бегством. Опечатали церкви, монастыри в городе и в окрестностях; связали иноков и священников, взыскивая с каждого из них по двадцати рублей, а кто не мог заплатить сей пени, того ставили на правеж; всенародно били, секли с утра до вечера. Опечатали и дворы всех граждан богатых; гостей, купцов, приказных людей оковали цепями; жен, детей стерегли в домах. Царствовала тишина ужаса. Никто не знал ни вины, ни предлога сей опалы…

На другой день казнили всех иноков, бывших на правеже: их избили палицами и каждого отвезли в свой монастырь для погребения. Генваря 8 царь с сыном и дружиною вступил в Новгород, где на Великом мосту встретил его архиепископ Пимен с чудотворными иконами… Государь велел ему идти с иконами и крестами в Софийскую церковь; слушал там литургию, молился усердно,, пошел в палату к архиепископу, сел за стол со всеми боярами, начал обедать и вдруг завопил страшным голосом… Явились воины, схватили архиепископа, чиновников, слуг его; ограбили палаты, келии, – а дворецкий Лев Салтыков и духовник государев Евстафий церковь Софийскую: взяли ризную казну, сосуды, иконы, колокола; обнажили и другие храмы в монастырях богатых, после чего открылся немедля суд на городище… Судили Иоанн и сын его таким образом: ежедневно представляли им от пятисот до тысячи новгородцев; били их, мучили, жгли каким-то составом огненным, привязывали головою или ногами к саням, влекли на берег Волхова, и бросали с моста в воду, целыми семействами, жен с мужьями, матерей с грудными младенцами… Сии убийства продолжались пять недель и заключились грабежом общим: Иоанн с дружиною объехал все обители вокруг города; взял казны церковные и монастырские; велел опустошить дворы и келии, истребить хлеб, лошадей, скот; предал также и весь Новгород грабежу, лавки, домы, церкви… Толпы злодеев были посланы и в пятины новогородские губить достояние и людей без разбора, без ответа. Сие, как говорит летописец, неисповедимое разрушение Великого Новгорода продолжалось около шести недель…Уверяют, что граждан и сельских жителей изгибло тогда не менее шестидесяти тысяч. Кровавый Волхов, запруженный телами и членами истерзанных людей, долго не мог пронести их в Ладожское озеро. Голод и болезни довершили казнь Иоаннову, так что иереи в течение шести или семи месяцев не успевали погребать мертвых; бросали их в яму без всяких обрядов… Опустел Великий Новгород». 

Это все писал не какой-нибудь «русофоб» вроде французского маркиза де Кюстина, а русский историк, со слов русского же летописца. По этому описанию нашествие Иоанна с ордою (русскою ордою!) обошлось русскому городу Великому Новгороду не менее чем в сто тысяч жизней. А ведь по пути были еще Тверь, Торжок, Вышний Волочек и множество других русских селений, и все дымились кровью. И это только за один поход! Какой образец «священного русского трепета перед пролитой кровью»! Так что наш аналитик (весь такой системный!) лепетал там насчет 3-4 тысяч жертв Иоанновых? Он и здесь прибег к тому же приему, что и при определении числа жертв сталинских репрессий: Ивану Грозному он зачислил, видимо, только поименно осужденных им на казнь, а десятки и сотни тысяч, ставшие по его же повелению жертвами коллективных наказаний, оставил «за кадром».

Знали русского царя-тирана и в Европе: когда один из его полководцев, подступив к Ревелю, предложил защитникам города сдаться на милость победителя, те ответили, «что они знают коварство Иоанна; что тиран своего народа не может быть благодетелем чужого». Да и то: взяв в 1572 году город Виттенштейн, «он сжег на костре всех пленников, шведов и немцев». А через год шведский король на предложение Иоанна прислать послов для переговоров ответил, что «никогда послы его не будут в такой земле, где народное право неизвестно, – где их грабят, сажают в темницу». В ХV1 веке в Европе тоже хватало еще жестокостей, но была уже и разница с Россией.

Заметим еще, что для приуменьшения числа жертв Грозного Кара-Мурза использует тот же нехитрый трюк, что и для обеления Сталина. Вдумаемся еще раз в его пассаж: «За 35 лет его правления было казнено от 3 до 4 тыс. человек. В те же годы в Париже за одну ночь было казнено, по разным данным, от 4 до 12 тыс. человек, а в Голландии за короткий срок около 100 тысяч». Но под словом «казнь» обычно понимают убийство человека по приговору – суда,  владыки и т. п. Варфоломеевская ночь – это была не казнь, а резня людей другой конфессии. Вот с этой резней (а не с «казнями») и можно сравнивать расправы Иоанна с жителями Новгорода, Твери и других городов и селений Руси. И кто же при таком сравнении окажется «чемпионом»?

Но даже сравнение иоанновых расправ с Варфоломеевской ночью в Париже и с испанскими «казнями» голландцев не очень-то корректно: в первом случае речь идет о гражданской войне, во втором – об усмирении испанской короной восставшей провинции. Иоанн же расправлялся со своими вполне лояльными подданными! На Новгород хоть был навет (некий бродяга, попавший в Новгород и за что-то там наказанный, в отместку сочинил письмо от имени видных новгородцев к польско-литовскому королю с просьбой взять город «под свою руку» и сделал так, что это письмо стало известным Иоанну). Иоанн с радостью ухватился за этот предлог, ибо всю жизнь ненавидел бывший вольный город – в точности, как Сталин ненавидел Лениград, в котором он тоже видел рассадник вольностей. А Кара-Мурза, желая обелить Грозного, вслед за ним называет Новгород (стр. 507) «мятежным городом»! Но жителей Твери, Торжка и других городов и селений терзали и казнили точно так же (жаль, нет места рассказать об этом) – просто под руку попались.

Отдельно хочу отметить в приведенном описании два обстоятельства. Первое: «дворецкий Лев Салтыков и духовник государев Евстафий», грабившие и разорявшие русские святыни, насколько мне известно, евреями не были. Второе, более важное обстоятельство, заключается в удивительном сходстве казней Иоанновых с казнями сталинскими. В следующей главе рассказано о местах массовых казней «врагов народа» на Золотой горе под Челябинском: там тоже убивали семьями. Но еще поразительнее другое сходство: кажущаяся немотивированность, бессмысленность многих казней, а также животная, скотская покорность подданных. Карамзин пишет об Иоанне, что он «беспримерными ужасами тиранства испытывал неизменную верность народа, не видя ни тени сопротивления». Например: «Велел за малую вину одного из знатных людей посадить на кол; сей несчастный жил целые сутки, в ужасных муках говорил с своею женой, с детьми, и беспрестанно твердил: боже! Помилуй царя!» (стр. 492). Или еще лучше: «Принудил юного Басманова убить отца своего, заставил князя Никиту Прозоровского умертвить брата, князя Василия» (стр.485). Подобных описаний у историка – целые страницы.

Читайте Карамзина, у него много рассказано об эпохе Грозного – поймете лучше эпоху Сталина. Тот тоже уничтожил брата Кагановича, посадил жен Молотова, Калинина – и смотрел, как поведут себя соратники. Соратники вели себя так, будто ничего не произошло. А Иона Якир во время расстрела кричал: «Да здравствует товарищ Сталин!». В главе 5 мы приводили высказывание Кара-Мурзы: «Октябрь открыл путь продолжению Российской государственности от самодержавной монархии к самодержавному советскому строю минуя государство либерально-буржуазного типа». Но самодержавие такого типа, какое было при Александре II или даже при Николае II было для Сталина слишком либеральным, требовалось именно такое, как при Иване Грозном, когда люди доведены до состояния бессловесной, скотской покорности. Вспомним другое признание Кара-Мурзы (см. предыдущую главу): советскую власть не интересовало, что думают люди, лишь бы вели себя предписанным образом. Вспомним Бухарина, видевшего в расстрелах «способ выработки коммунистического человека», и Ленина, предписывавшего «проучить эту публику так, чтобы на несколько десятилетий ни о каком сопротивлении они не смели и думать».

Аркадий Белинков в 1968 году в письме Союзу советских писателей писал [290]: «Павел I и Иван IV – это не только аллегории, аналогии, ассоциации и аллюзии. Они – ваш источник и корень, ваше происхождение, ваше прошлое, почва, на которой вы выросли и кровь, которая течет в ваших сосудах… Советская власть неисправима, неизлечима. Ее смысл и цель – в безраздельном и безудержном господстве над людьми, и потому свое полное и совершенное выражение она получила в тиранах, из которых Ленин еще не все мог, потому что не успел уничтожить оппозицию, а Сталин мог все, потому что оппозицию уничтожил».

Но идем дальше. Вот мой оппонент ерничает (стр. 508) по поводу фразы Роя Медведева об «исправительно-трудовых лагерях, густая сеть которых покрыла всю страну». «Всего-то было 52 лагеря» – говорит он. Да и стоит ли преувеличивать лагерные ужасы? Вот, пожалуйста (стр. 507): «Пребывание в лагере в личном плане было страшным испытанием, но как социальный институт ГУЛАГ «лагерем смерти» не был – смертность в нем не слишком превышала смертность тех же возрастных категорий на воле (стабильно она составляла около 3%; лишь в 1937-38 гг. она подскочила до 5,5 и 5,7%, когда назначенный наркомом внутренних дел Ежов приказал уменьшить рацион питания)». Не верю я этому официальному вранью!

Допустим, Варлам Шаламов попал в какие-то исключительные условия. Но были опубликованы десятки других свидетельств. В главе 2 данной книги приведено свидетельство академика Раушенбаха, который говорит: «из тысячи немцев, прибывших в феврале 1942-го в Нижний Тагил, через год осталось в живых меньше половины». А к 65-летию суда над другим будущим академиком, а тогда врагом народа Сергеем Королевым был опубликован его рассказ [291] о том, что выпало на его долю. Не буду пересказывать, как его пытали (рот он не мог как следует открыть до конца жизни – сломали челюсть), как выбили «признание», но попал он в лагерь вблизи Оймякона, где 500 человек (уверен, такой незначительный лагерь в табель Кара-Мурзы не попал) под землей, в вечной мерзлоте добывали золотоносную руду. В первую зиму 1938-39 годов из 500 человек умерло 400. Королев уцелел только по молодости и свежести сил. Вторую зиму он бы точно не выдержал, но осенью – о, чудо! – пришел на него вызов в «шарашку». И второй раз он случайно спасся от смерти: опоздал на пароход, шедший на Большую землю, а тот затонул вместе с 1064 зэками. Команда и конвоиры спаслись, а зэкам трюмы открыть никто и не подумал: а вдруг их какое-нибудь японское судно подберет.

То есть в каждом конкретном свидетельстве говорится о гибели половины или еще большей части заключенных, а Кара-Мурза толкует о 3-х процентах! Но оставим вопрос о смертности в лагерях: правды мы все равно не узнаем. Не будем говорить и о том, насколько это вообще «приятно» для человека – проводить жизнь в лагере, а также о том, что происходит в это время с его семьей. Поговорим о другом. Кара-Мурза постоянно твердит о том, что все тяготы, которым подвергла народ родная власть, были ради того, чтобы выстоять в будущей войне. А что, когда Сергей Королев махал кайлом в вечной мерзлоте – вместо того, чтобы конструировать новые машины – это способствовало укреплению обороноспособности страны? А сколько Королевых и Раушенбахов так и сгинуло в лагерях? Кара-Мурза сам говорит: «За 1934-1941 гг. численность заключенных с высшим образованием увеличилась в лагерях ГУЛАГа в восемь раз». Кстати, это, в основном, была уже новая, рабоче-крестьянская интеллигенция. Зачем, или за что, или ради чего ее сажали и уничтожали? Может быть, здесь кроется какое-то открытие, военный секрет, новый способ крепить оборону? До советской власти ни один режим, даже из числа тоталитарных, к нему не прибегал. Возможно, секрет известен нашему аналитику? Наверно, можно его уже рассекретить.