Евреи и «Советский проект», том 1 «Советский проект»

Часть 8. Этапы большого пути

Глава 37

Коллективизация и голодомор 1932-33 годов

Задолго до Герники, до Лидице, до Хатыни

чернеют в снегу спаленные избы Одинки,

десятков, сотен Одинок, а хозяева-крестьяне мертвые,

люди убитые в штабель свалены, и волки оголодавшие

вольно и безнаказанно жрут их трупы воровскими ночами…

Юз Алешковский, «Рука»

Для создания оборонно-промышленного потенциала

нужна перестройка экономики, но ведь смогла же Германия

с 1932 по 1940 год увеличить свой военно-промышленный

потенциал в 22 раза, не уничтожая своего крестьянства.

Игорь Шафаревич,

«Русский народ в битве цивилизаций»

В описании Кара-Мурзой этого этапа «большого пути» также безраздельно доминирует стремление во что бы то ни стало доказать, что путь на коллективизацию сельского хозяйства, избранный Сталиным и его окружением, не имел альтернатив. Он, правда, признает [2, том 1, стр. 475], что коллективизация «вызвала на первом этапе тяжелую катастрофу, которая сопровождалась массовыми страданиями и человеческими жертвами. Именно в ходе этой реформы были, видимо, допущены самые принципиальные ошибки с самыми тяжелыми последствиями за весь советский период». Он даже называет число жертв голодомора (стр. 479): «Судя по статистике рождений и смертей, на Украине от голода умерло около 640 тыс. человек. Считается, однако, что был большой недоучет смертей. Ряд зарубежных исследователей считают, что всего от голода умерло 3-4 млн. человек».

Мне известно, что «ряд зарубежных исследователей» (и отечественных тоже) называют цифру 5-8 млн. человек. И это только на Украине. Еще несколько миллионов погибло от голода в России – на Кубани и опять в Поволжье, один миллион в Казахстане. Но Кара-Мурза манипулирует не только цифрами. Даже и признав формально «принципиальные ошибки с самыми тяжелыми последствиями», допущенные советскими властями, он всячески пытается приуменьшить их значение. Во-первых, по «доброй» советской традиции, ошибки приписываются местным властям, а также списываются на «энтузиазм и рвение трудящихся масс». Центральные власти жестоко наказывали «перегибщиков»!

Но наш аналитик, по простоте душевной, так описывает «строгость» центра, что это похоже на анекдот (стр. 480): «Зимой 1933 г. возник голод на Северном Кавказе, где у колхозников изымалось даже зерно, выданное им как аванс на трудодни. М.А.Шолохов написал письмо Сталину, и на Дон по решению Политбюро ЦК ВКП(б) от 23 апреля для расследования выехал М.Ф. Шкирятов. Но уже до его приезда, 8 февраля на бюро Вешенского райкома председатель колхоза А.А. Плоткин (25-тысячник, руководивший хлебозаготовками) был исключен из партии, обезоружен и посажен под арест, а другой руководитель хлебозаготовок, А.А. Пашинский, 9 мая 1933 г. на показательном процессе выездной сессии краевого суда был приговорен к расстрелу. Доклад Шкирятова обсуждался на совещании у Сталина 2 июля 1933 г., на которое были приглашены, среди прочих, Плоткин, Пашинский и Шолохов».

Я ничего не комбинировал, у Кара-Мурзы так и идут одна за одной две фразы: первая – что Плоткин 8 февраля исключен, обезоружен и посажен, а Пашинский 9 мая приговорен к расстрелу, и следом – вторая, что 2 июля они оба присутствовали на совещании у самого Сталина. И только из примечания читатель может узнать, что приговор Пашинскому «был отменен в июле Верховным судом РСФСР». Неужто 1 июля, ведь 2 июля «смертник» уже «совещался» у Сталина? Скорее всего, отмена приговора состоялась уже после совещания. Все строгости были липовыми, на публику, расстрельный приговор был именно показательным, то есть имевшим целью показать, что это местные руководители виновны во всех безобразиях. Не зря же речь идет об отмене приговора, а не замене высшей меры неким сроком заключения. Вождь прекрасно знал, что товарищи на местах только исполняли его волю,  и их просто перевели в другие районы.

Во-вторых, виноваты были, тоже по традиции, стихии. Хоть и простоват наш аналитик, но мухлюет частенько не хуже завзятого наперсточника. Вот фразочка (стр. 478-479): «Процесс коллективизации в 1931-32 гг. принял катастрофический характер (он был усугублен снижением из-за недорода сборов зерна в 1932 г. до 68,4 млн. т. против 83,5 в 1930 г., спадом поголовья коров и лошадей вдвое, овец втрое)». Не буду говорить о том, что цифры не соответствуют приведенной Кара-Мурзой в том же разделе таблице. Но, не правда ли, читатель, при прочтении приведенной фразы складывается впечатление, что, вот, был не вполне удачный процесс коллективизации, но, независимо от него, было еще что-то, вероятнее всего, неблагоприятные погодные условия, которые привели к недороду и спаду поголовья всяческого скота. В действительности, как сообщает Д. Ниткин, никаких природных аномалий в 1932 году не случилось, все недороды и спады были прямым следствием насильственной коллективизации, в результате которой резко изменилось отношение крестьян к хозяйству.

             Валовой сбор зерна в млн. тонн (по данным Кара-Мурзы)

            Год     1913  1925  1926   1927  1928  1929  1930  1931  1932  1933  1934  1935  1936  1937  1938 1939           

            Сбор   76,5    72,5   76,8    72,3   71,6   70,1   78,8   66,6   66,1   69,3   69,7   74,3   61,1   96,3  72,2  76,6

А вот еще читаем (стр. 484): «Засуха 1933 г. была стихийным бедствием, а затем производство стало расти и через пять лет коллективизации превысило уровень 1929 г. на 36%». Тут что ни слово, то ложь. Не было никакой засухи в 1933 году, это видно даже из его таблицы. Утверждение будто «затем производство стало расти» любой человек воспримет так, что урожай стабильно рос из года в год. Между тем, из той же таблицы видно, что имели место скорее годовые колебания сбора зерна. А то, что «через пять лет коллективизации», то есть благодаря коллективизации, производство зерна «превысило уровень 1929 года на 36%», опять откровенная натяжка: если взять средний урожай за 1929 и 1930 годы (74,45 млн. т.) и за 1936 и 1937 годы (78,7 млн. т.), разница оказывается незначительной, ни о каком стабильном росте говорить не приходится. Я еще могу понять, если человек лжет в обстоятельствах, когда ложь трудно обнаружить. Но зачем мухлевать так примитивно? 

Еще одна попытка оправдать любимую власть (стр. 480): «Когда появились признаки голода, бюрократическая машина не смогла быстро отреагировать на необычную проблему, а возникший на селе и на транспорте хаос не позволил быстро спасти положение». Что касается хаоса на транспорте, то это выдумка автора. С чего это вдруг он мог возникнуть? Если автор знает, пусть скажет: не из тех он авторов, кому можно верить на слово. А хаос на селе – так он и был следствием насилия над селом. А неповоротливая бюрократическая машина – так это опять же создание родной власти. D 1891 году царская бюрократическая машина с голодом  справилась (см. предыдущую главу), а советская в 1933 году – нет. Очень нелюбимый Кара-Мурзой Хайек так и писал: огосударствление всей хозяйственной жизни в стране ведет к созданию весьма громоздкой и потому неповоротливой бюрократической машины.

Раз уж речь зашла о советской бюрократической машине, любопытно будет услышать, как ее оценивал создатель советского государства. Вот, например: «Машины эти, видимо, «советские», т. е. очень плохие… вся организация такая же неслыханно позорная, развал и безрукость полнейшие». Или: «Новые учреждения при наших гнусных нравах неминуемо выродятся в бюрократическое тупоумие». Подобными высказываниями полон 54-й том Полного собрания сочинений Ленина, куда вошли письма и записки за ноябрь 1921 г. – март 1923 г. А к 1932-33 годам прогноз вождя сбылся: выродились. Так что какие тут неожиданности…

Кара-Мурза указывает на еще двух важных виновников «катастрофы первого этапа коллективизации», которых прозевали даже самые почвенные почвенники: наркома земледелия А. Я. Яковлева (который на самом деле Эпштейн) и руководителя Аграрного института Л. Н. Кицмана. Но разбор этого «открытия» мы оставим для 2-го тома (если оно выдержит конкуренцию со множеством других подобных открытий русских патриотов).

Как большое благодеяние крестьянам со стороны власти Кара-Мурза преподносит тот факт, что в 1932 году экспорт зерна был сокращен до 1,8 млн. т. против обычных примерно 5 млн. т. Но, если в стране голод, как можно было его вообще вывозить? Если, как пишет Кара-Мурза, по официальным данным в Украине с голоду умерло 640 тыс. человек, то из этих 1,8 млн. т. на каждого из них пришлось бы почти по 3 тонны зерна! Если голодающих было 5 миллионов, то и то каждому досталось бы по 360 кг – весьма ощутимая поддержка, чтобы дожить до нового урожая. Но вывезли…

Нет сомнения, как и в 1921-22 годах, на беду откликнулось бы мировое сообщество. Но советские власти, в своих политических целях, скрывали и всячески отрицали факт голода. Более того, когда голодающим немцам Поволжья была предложена Германией конкретная помощь (см. главу 5), советское правительство ее отклонило, объявив информацию о голоде в СССР клеветой и арестовав инициаторов обращения к Германии за помощью.

Но почему все-таки возник голод? По официальным данным урожай 1932 года был несколько ниже обычного, но не катастрофически. Экспорт зерна был сокращен. Так в чем было дело? Д. Ниткин, тщательно проанализировав все материалы, пришел к выводу, что цифра урожая 1932 года попросту фальсифицирована. Сталину, как известно, не раз случалось «подправлять» статистические данные. Но почему урожай 1932 года мог оказаться значительно ниже обычного, если никаких стихийных бедствий в тот год не зафиксировано? Стихийным бедствием оказалась сама коллективизация. Крестьяне увидели, что они не хозяева ни колхозному имуществу, ни произведенной в колхозе продукции и потеряли интерес к работе. Ниткин пишет: «Впервые за тысячелетнюю историю к российским крестьянам пришлось приставлять надсмотрщиков – всевозможных «уполномоченных», чтобы выгнать их на работу. Крестьяне стали относиться к колхозному урожаю как к чужой собственности, им ненужной и бесполезной». Им не могло прийти в голову, что, если будет недостаточно колхозного зерна, у них отнимут последнее…

Курс на форсированную коллективизацию был объявлен на ноябрьском пленуме ЦК 1929 г. Незадолго до пленума была опубликована статья Сталина "Год великого перелома". В ней сообщалось, что крестьяне якобы пошли в колхозы "целыми селами, волостями, районами", а быстрый темп развития колхозов и совхозов не оставляет сомнений в том, что "наша страна через каких-нибудь три года станет одной из самых хлебных стран, если не самой хлебной страной в мире". Ну, пророк, ну провидец: ровно «через каких-нибудь три года» под его чутким руководством и вымерло от голода около десяти миллионов крестьян…

А вот что пишет об этом людоеде Кара-Мурза (стр. 529): «Я почти уверен, что все сегодня в душе понимают, что в конце 20-х годов сталинизм, при всех его видимых уже тогда ужасах, оказался с точки зрения судьбы России (СССР) лучшим выбором – и потому подавляющая масса народа сделала именно этот выбор…»

Как будто «подавляющую массу» о чем-то спрашивали. Кара-Мурза сам пишет (стр. 466), что в том самом 1929 году на селе вспыхнуло «около 1300 мятежей», и далее (стр. 482), что «с января до середины марта 1930 г. на территории СССР без Украины было зарегистрировано 1678 восстаний». Вождь тут же смекнул, что надо искать «стрелочников» (стр. 478): «2 марта 1930 г. в «Правде» была напечатана статья Сталина «Головокружение от успехов» с критикой «перегибов». Нажим на крестьян был ослаблен, начался отток из колхозов, степень коллективизации, которая к тому моменту достигла 57% всех дворов, в апреле упала до 38, а в июне до 25%. Затем она до января 1931 г. стабилизировалась на уровне 22-24%, а потом стала расти вплоть до 93% к лету 1937 г.» И все это – 3 тысячи мятежей, бегство крестьян из колхозов, как только нажим был ослаблен, – называется «выбором большинства народа»? А почему «потом степень коллективизации снова стала расти», причем очень быстро, аналитик умалчивает. Наверно, крестьяне осознали ошибочность своего выхода из колхозов?

Но не было ли другого пути решения проблемы сельского хозяйства? Читаем (стр. 466): «Путь на создание фермерства через расслоение крестьянства был несовместим с советским проектом. Но главное, он был нереальным, т.к. пробуждал те же источники сопротивления, что парализовали реформу Столыпина и погубили Временное правительство». Неужто мятежей было бы больше, чем при насильственной коллективизации? Да вот Кара-Мурза рассказывает, как проходила коллективизация в его родной станице (стр. 486): «Момент коллективизации стал маленьким рецидивом, вспышкой тлевших в станице угольков гражданской войны». Его родного дедушку-бедняка раскулачили! А то падение производства, сокращение количества скота на селе, о чем говорилось выше, – все это не было формами сопротивления крестьянства коллективизации?

Ну, а что же дала коллективизация? Читаем (стр. 530): «Вот, тотальная коллективизация - зачем? Чтобы решить срочную проблему хлеба, т.к. промышленность не поспела кормить город через товарообмен. Чтобы изымать средства из села для индустриализации. Чтобы механизировать поле и обеспечить заводы массой рабочих…»

Рассмотрим все по порядку. Значит, промышленность не успевала с товарообменом. В переводе с языка «системного анализа» на нормальный русский это означает, что надо было у крестьян каким-то образом отнять продукты их труда, не давая ничего взамен. Коллективизация делала продукты как бы ничейными и сильно облегчала грабеж. Но становилось ли от этого продуктов больше? Из приведенной выше таблицы наглядно видно: за все годы советской власти, вплоть до начала войны (в ожидании которой все якобы и затевалось) среднегодовой сбор зерновых так и не превзошел уровня 1913 года. Из графиков, приведенных в томе 2 «Советской цивилизации» (стр. 385-386) видно, что так же обстояло дело с производством таких важнейших продуктов питания, как молоко и яйца, а по мясу уровень 1913 года к началу войны даже не был достигнут. Между тем, население страны возросло на несколько десятков миллионов человек. Кроме того, стали массовыми профессии сталевара, шахтера, летчика, которые требовали повышенного уровня питания. Так что продовольственная проблема решена не была, ситуация даже заметно ухудшилась.

Что касается «изъятия средств из села для индустриализации», то этот замечательный способ был предложен «левыми» во главе с «евроцентристом» Троцким еще в 1925 году, а товарищ Сталин его тогда, «защищая интересы трудящихся крестьян», яростно отвергал, ну а когда троцкистов разгромил, он этот способ как бы «открыл» заново. Но способ этот самостоятельным считать нельзя, ибо он вытекает из предыдущего – отнятия у крестьян продуктов их труда без какой-либо компенсации. Недостаток у них тоже общий – с продуктами становится туго.

Теперь насчет того, «чтобы механизировать поле». Напомню, в главе 1 данной книги я цитировал выступление Кара-Мурзы на семинаре ОБСЕ в Минске, где он сетовал на то, что финский фермер в 10 раз лучше оснащен техникой, чем советский колхозник. Но в 1917 году оба крестьянина «вышли» из Российской империи. Советского через 15 лет «коллективизировали» для того, в частности, чтобы лучше механизировать, и Кара-Мурза сообщает (стр.481): «К 1940 г. мощность тракторного парка выросла в десятки раз». Финский крестьянин остался предоставлен сам себе. Как получилось, что через 65 лет (семинар проходил в 1998 году) второй оказался в 10 раз лучше механизирован, чем первый? Добавлю: я видел довольно много немецких фермеров. Все они отлично механизированы – без никакой коллективизации!

Но главный, козырный довод – война! Тема войны – доминирующая, осевая для всей советской истории (и, конечно же, для трудов Кара-Мурзы). До нее – к ней готовились, после нее – ею, то есть победой в ней, гордятся. Особенно-то за 70 лет гордиться больше нечем было. «Красные» и «черносотенные» патриоты не поделят ее между собой. Кара-Мурза, например, жутко возмущен наглыми притязаниями  на победу «черного» В. Бондаренко [1, стр. 185]. И, конечно. главный творец победы – Сталин (стр. 532): «Сталин сделал огpомное количество ошибок и принес зла; можно сказать, что он отдал наpод на заклание pади маpксизма, котоpый стал к тому вpемени закpытой диалектикой, катехизисом. Однако, пpи всех этих ошибках, именно Сталин и советский наpод pазбили нацистов, понеся неизмеpимые жеpтвы. Ни тогда, ни сегодня "либеpалы" не могут похвастать чем-либо подобным». А я думаю, что не лишено оснований мнение, что без поддержки СССР «либералами» США и Англии в первый период войны исход ее мог быть совсем другим. Кстати, кто бы подсказал: «закрытая диалектика» – это что?  

Читаем Кара-Мурзу дальше [1, стр. 185]: «Без индустриализации и коллективизации этой победы быть бы не могло». Эта тема повторяется на все лады, например [2, т. 1, стр. 529]: «Когда утвердился Сталин – оставалось 10 лет до войны, и их Россия прожила, по выражению Д.И. Менделеева, „бытом военного времени“. Что такое „быт военного времени“? Это тоталитаризм, самопожертвование (и неизбежно невинные жертвы тоталитарной машины)… Лучше было бы сдаться Гитлеру и отдать Сибирь Японии?.. Представьте, что мы входим в войну или послевоенную разруху не с ВКП(б), а с „Выбором России“ во главе…»

Что индустриализация была нужна, никто не спорит. Но такая ли зверская и однобокая, вся нацеленная на тяжелую промышленность, а в конечном итоге – на производство вооружений? Но, главное, Кара-Мурза и его единомышленники неизменно пытаются «продать» эту «сладкую парочку» – коллективизацию с индустриализацией – в одном пакете. Дескать, без первой не было бы и второй. А вот это уже очевидная ложь. Я опять прибегну к простым сравнениям. Возьмем ту же Финляндию. В царской России она не относилась к особо индустриализированным регионам. Как эта маленькая страна – без коллективизации – нашла в себе силы на равных сражаться с огромным «коллективизированным» Советским Союзом? Не сыграло ли роль то, что у финских крестьян было больше стимулов отстаивать свой образ жизни, чем у советских – навязывать им свой?

А Германия? Только недавно – в 1918 году – она была разгромлена, лишена части территорий, права производить, иметь, испытывать ряд видов вооружений (спасибо, правда, Сталин помог), обложена огромной контрибуцией, но всего за 6 лет – с 1933 по 1939 годы – смогла настолько восстановить свою промышленную и военную мощь, чтобы бросить вызов едва ли не всему миру. И сделала все это без коллективизации сельского хозяйства, без выкачки из него средств. Откуда эта нелепая идея, что без коллективизации Россия ничего не могла – ни промышленность развить, ни вооружиться?

Отдельно хочу остановиться на предложении Кара-Мурзы «Представьте, что мы входим в войну или послевоенную разруху не с ВКП(б), а с „Выбором России“ во главе…» Я представил, и меня в дрожь не бросило. Англия входила в войну без ВКП(б) и не пропала, Германия и Япония вышли из войны разгромленными до состояния пустыря и тоже без ВКП(Б), но уже через 10-15 лет прочно стояли на ногах. А Советский Союз вышел из войны победителем и с ВКП(б), и где сегодня тот Союз и та ВКП(б)? В связи с этим я хотел бы напомнить аналитику (системному) то, чему учила нас незабвенная партия: обо всем судить по конечному результату…

Мой оппонент очень любит говорить о «двойных стандартах» – естественно, когда это касается политики США или НАТО. У самого него стандарты строгие, для всех одинаковые. Проиллюстрируем. Вот как он описывает атмосферу, в которой в начале 30-х в стране проходило раскулачивание (стр. 478): «Разверстка» на число раскулаченных означала предельные цифры – но они во многих местах перевыполнялись. Поскольку непосредственно коллективизацией на местах занималось не менее миллиона партийных и советских работников, речь идет о массовом явлении... Перед нами явление, отражающее то особое состояние людей, которое и было движущей силой тоталитаризма – массовая страстная воля выполнить признанную необходимой задачу, не считаясь ни с какими жертвами». Не правда ли, здесь не чувствуется даже намека на осуждение, скорее гордость за энтузиазм масс. Напомню приведенные в главе  31 его же данные: эта массовая акция привела к гибели в первые же три года сотен тысяч раскулаченных.

Теперь – о другом эпизоде. Кара-Мурза рассказывает (стр. 459) о семинаре ОБСЕ в Минске. Якобы кто-то из участников («демократов») сказал: "Самое главное в реформе - выполнить требование МВФ о снижении дефицита госбюджета, не считаясь ни с какими жертвами. А иначе не дадут займов". А он ему так строго: «Как это „не считаясь с жертвами“? Вы что, людоеды?» И дальше следует его стандартная жалоба: «Ответа на такие простые вопросы получить невозможно». И так «всю дорогу»: людоедскому режиму прощаются любые жертвы, любые мерзости – как якобы идущие (когда-нибудь в будущем) на благо народа. Зато демократам, либералам не прощается ничего, и благо от них требуется немедленно.

Читатель, вероятно, уже удивляется: почему в довольно большом разделе мы не коснулись позиции Кожинова по рассматриваемому вопросу? Просто, в этом не было необходимости: его позиция в этом вопросе мало отличается от позиции Кара-Мурзы. Вот что интересно: Кожинов, признавая «заслуги» большевиков в деле спасения/восстановления Российского государства, преступления большевиков при Ленине (да и самого Ленина) – во время Гражданской войны, голода 1921-1922 годов, – в отличие от Кара-Мурзы, видит и, хоть и с оговорками, но осуждает. Но когда дело доходит до товарища Сталина, он, как и Кара-Мурза, неизменно находит ему оправдание.

Все преступления советского режима при Сталине оказываются, по Кожинову, «порождением хода истории». Но разве то же самое нельзя сказать о деяниях большевиков при Ленине? Особо «бережное» отношение к Сталину характерно для многих русских почвенников. В чем причины этого парадокса? Видимо, в том, что Ленин возродил Российское государство «в общем и в целом», а Сталин конкретно вернул «черносотенцам»-почвенникам их любимые фантики. За это они готовы простить ему и погубление миллионов соотечественников…

Чтобы не быть голословным, приведу все же некоторые выдержки из соответствующей главы сочинения Кожинова. Он пишет (стр. 193): «Как уже отмечено, о тяжелейших последствиях коллективизации речь пойдет ниже; здесь же ставится задача показать, что коллективизация была порождением хода истории, а не личным деянием Сталина, как бы его ни оценивать». Как видно из этой фразы, обещание рассмотреть ниже «тяжелейших последствиях коллективизации» – не первое. Но читатель этого рассмотрения так и не дождется: вместо этого «ниже» доказывается, что и все другие судьбоносные для страны повороты сталинской политики были «порождением хода истории».

Неужто «ход истории» России был столь уж неотвратим? Рассмотрим это на примере той же коллективизации. Как ее можно считать «неотвратимой», если ни одна другая страна не пошла этим путем (если не считать страны Восточной Европы, которым коллективизация была навязана извне)? Дело, конечно, не в личной злой воле Сталина (хотя она накладывала свой не лучший отпечаток на события), но в большевистском «проекте» в целом и в его оценке. Почему «черносотенцы» сочувственно отнеслись к этому проекту и даже поддержали его? Потому что он отвращал Россию от «гибельного» западного, либерального пути. Сказав «а», приходится говорить «б».

Выше была приведена оценка Кара-Мурзы: «Путь на создание фермерства через расслоение крестьянства был несовместим с советским проектом». Точно так же, оценивая (стр. 192) «мыслимые выходы из создавшегося положения», которое заключалось в том, что «вдруг» выяснилось, что мелкое крестьянское хозяйство почти не дает товарного хлеба, Кожинов с порога отвергает «восстановление крупных “капиталистических” хозяйств». В этом случае действительно остается заключить, что «коллективизация была порождением хода истории».

Проследим за этим «ходом истории». В 1861 году решение не передавать землю крестьянам, а оставить ее во владении общиной, было принято, по крайней мере отчасти (см. главу 23), под влиянием славянофилов. Такова же была точка зрения и революционных демократов. Это решение «свалило Россию», ибо препятствовало расслоению крестьянства и созданию относительно крупных, товарных, хозяйств. В начале ХХ века «черносотенцы» и левые, революционные, партии точно так же дружно выступили против аграрной реформы Столыпина (глава 24) – с тем же, в общем, результатом. Слов нет, процесс укрупнения сельских хозяйств и вытеснением большей части сельского населения в промышленность и другие «городские» сферы деятельности всегда и во всех странах был непростым, связанным с моральными и физическими страданиями для вытесняемых. Но процесс этот в любом случае неизбежен, насильственная сталинская коллективизация оказалась, по сути, самым уродливым вариантом того же процесса, обошедшимся крестьянству неизмеримо большими жертвами и к тому же неизмеримо менее продуктивным по сравнению с общепринятыми вариантами.

Так что есть все основания сделать вывод, что за трагедию коллективизации российского крестьянства немалая доля вины лежит на славянофилах и их последователях «черносотенцах», на каждом этапе препятствовавших нормальному ходу процесса укрупнения и «капитализации» сельского хозяйства России. Но, как мы видели, наследник тех и других, русский почвенник Кожинов, вины своих предшественников не признает и считает коллективизацию единственным приемлемым, исторически оправданным путем аграрных преобразований в стране – только потому, что другой путь вел к ненавистной западной модели устройства общества. Тем самым он оправдывает многомиллионные жертвы российского крестьянства.

Что Сталин и его клика были людоедами, у меня никаких сомнений нет. Славянофилы в свое время могли заблуждаться. Но нынешние их наследники, русские почвенники, которым результаты сталинской коллективизации доподлинно известны, но которые, тем не менее, ее оправдывают, должны быть тоже причислены к людоедскому племени.  Но они числят себя первостатейными патриотами…

Дополнение из 2007 года. Мы уже приводили, так сказать, интегральную оценку сталинской коллективизации, которую дает в своем труде [498] Марк Солонин: «Большевистская власть сознательно и хладнокровно обменяла несколько миллионов человеческих жизней на американские тракторные (танковые) заводы, на французские авиамоторы, на германские станки». Оценка в высшей степени точная и емкая. Но трудно пройти и мимо некоторых сообщаемых им «деталей».

Вот как реагировало сталинское руководство на попытки крестьян спастись от голодной смерти (стр. 429-430): «Спасаясь от голодной смерти, миллионы крестьян поехали, пошли, поползли в города. Власть отреагировала быстро. 22 января 1933 г. за подписью Молотова и Сталина вышло постановление правительства СССР: „…Центральный комитет и Правительство имеют доказательства того, что массовый исход крестьян организован врагами советской власти, контрреволюционерами и польскими агентами… запретить всеми возможными средствами массовое передвижение крестьянства Украины и Северного Кавказа в города…“ Обреченные на голодную смерть районы оцеплялись войсками. За первый же месяц действия этого „карантина“ отрапортовало о задержании 219 400 человек».

Далее он приводит выдержки из доклада итальянского консула в Харькове в Рим о том, как в городе отлавливают истощенных детей и «отправляют в товарных поездах за город умирать вдали от людей», о том, что «каждую ночь в Харькове собирают по 250 трупов умерших от голода или тифа. Замечено, что большое число из них не имеет печени… из которой готовят пирожки и торгуют на рынке…»

Солонин находит различие между двумя людоедами (стр. 430): «Добрый дедушка Ильич все-таки выделил какие-то крохи на закупку продовольствия за рубежом. Товарищ Сталин ВЫВЕЗ на экспорт из голодающей страны 17,3 млн. центнеров зерна в 1932 г. и 16,8 млн. центнеров – в 1933 году. В тот самый год, когда в Харькове пекли пирожки с человечиной, из СССР на экспорт было отправлено 47 тыс. тонн мясомолочных продуктов, 54 тыс. тонн рыбы, страна людоедов экспортировала муку, сахар, колбасы, подсолнечник…»

Были различия, на мой взгляд, более существенные. Во время голода 1921-1922 годов (см. предыдущую главу) для привлечения средств из-за границы постановлением ВЦИК был создан Всероссийский комитет помощи голодающим, и помощь эта, больше всего из США, не замедлила прийти, чем спасены были миллионы людей. Ну, естественно, на следующий день после заключения последнего контракта о предоставлении помощи члены комитета были арестованы, но все же Нансену, руководившему международной организацией помощи, удалось спасти их от расстрела. Большой либерал был Ильич! А при его верном ученике, когда разразился голод, уже никаких комитетов не создавалось, а когда в Германии было собрано 17 миллионов марок в помощь голодающим немцам Поволжья (см. главу 6), Советское правительство заявило, что никакого голода в СССР нет, а развязанная в Германии кампания носит клеветнический характер. А те, кого в немецкой автономии посчитали инициаторами обращения за помощью, были тут же арестованы, и никакой Нансен вмешаться в их судьбу уже не смог. Дело было, конечно не в том, что один людоед был большим либералом, чем другой, – второй уже прочно держал страну за горло и наглухо отгородил ее от остального мира. 

Но сходства было явно больше (стр. 431): «Главным по численности „неприятелем“, с которым боролись большевики, было крестьянство, составлявшее в 1917 году четыре пятых населения страны». Вспомним, что и в марте 1922 года Ильич призывал «разбить неприятеля наголову», когда главным «неприятелем» большевиков осталось крестьянство.

Однако (там же), «и горожан новая власть не забывала. С февраля 1930 г. по декабрь 1931 г. из крупных городов было депортировано более 1,8 млн. человек „деклассированных элементов и нарушителей паспортного режима“. Под это определение подпадали не только буржуазные профессора и буржуазные инженеры, не только бездомные крестьяне, бежавшие от колхозного голода в город, но и городские рабочие, которых облава застала на улице без паспорта в кармане… Тех депортированных, кому повезло, ждали принудительные работы на великих стройках коммунизма. Так, в Магнитогорске в сентябре 1932 г. жило 42 462 спецпоселенца, что составляло две трети населения этого „города мечты“. Но такое везение ждало отнюдь не всех…» И далее Солонин рассказывает о тех спецпоселенцах, которых вывозили на какие-то острова, в тайгу, в совершенно голые места. «В ходе первой же перерегистрации „спецпоселенцев“ была выявлена убыль 500 тысяч человек, умерших или сбежавших (на верную гибель) в тайгу».

Солонин высказывает еще (стр. 432-433) одно любопытное предположение: «Массовые репрессии 1929-1933 годов наряду с простыми, прозаическими, „хозяйственными“ задачами (обеспечить растущую промышленность сверхдешевой рабочей силой и дармовыми сельхозпродуктами, набрать золото и валюту для закупок западной технологии) имели своей целью решение одной весьма сложной проблемы. Новый правящий класс сверху донизу был наполнен людьми, имевшими личный опыт. Опыт организации восстаний, переворотов, партизанских отрядов, красно-зеленых „гвардий“ и пр. Этот опыт и эти люди не могли не тревожить партийную верхушку. И только после раскулачивания, коллективизации, голодомора Сталин и компания смогли вздохнуть спокойно. Теперь они знали – для „активистов“, выгребавших кашу-затируху из котелка у голодающих, дороги назад, к ограбленному народу, уже нет и не будет никогда. Связанные круговой порукой безмерного злодейства, они теперь могли только покорно брести вдоль по извилистой „линии партии“».

И в подтверждение автор приводит такой факт: «В январе 1934 г. горячо любимый нашими „шестидесятниками“ Серго Орджоникидзе писал еще более любимому ими С. М. Кирову: „…кадры, прошедшие через ситуацию 1932 – 1933 годов и выдержавшие ее, закалились как сталь.  Я думаю, что с ними можно будет построить Государство, которого история еще не знала“. Пророческие слова. Глубоко верные. История России раньше такого не знала. И таких „кадров“ , которые могли бы ежедневно выгружать опухших от голода детей в голую степь, в старые времена, в старой России еще надо было поискать. К сожалению, ни автор письма, ни его адресат не дожили до июня 41-го и потому не увидели, как повели себя эти „закаленные кадры“ перед лицом вооруженного неприятеля». Не увидели они и того, как повели себя те, кому повезло спастись от «забот» этих «кадров», когда их призвали встать на защиту «родной советской власти»…