Евреи и «Советский проект», том 1 «Советский проект»

Часть 9. Кто повинен в крахе «Советского проекта»?

 

Глава 42

Эта ужасная частная собственность

 

Система частной собственности –

важнейшая гарантия свободы не только для

владельцев собственности, но и для тех, у кого ее нет.

 

Фридрих Хайек,

«Дорога к рабству»

 

Несмотря на более чем наглядный 70-летний урок, немалая часть жителей бывшей Страны Советов видит в частной собственности и ее производных нечто неприемлемое. Начнем с конкуренции, этого неизменного спутника частной собственности. Надоели бесконечные наскоки на этот великолепный механизм жизни, противопоставление ей «братства» и прочих слюнявых благоглупостей. Для моего оппонента «конкуренция» стоит в одном ряду с «топтанием ближнего». Когда Ван Клиберн занял первое место на конкурсе имени Чайковского, он потоптал своих конкурентов? Когда «Спартак» побеждает «Динамо», это означает, что спартаковцы потоптали динамовцев? Когда в престижный институт конкурс составляет 20 человек на место, это предполагает, что большая часть абитуриентов заведомо будет затоптана? Во всех этих (и многих других) случаях мы говорим: «Пусть победит сильнейший!»

 

Другое дело, если в МГИМО принимали исключительно детей секретарей обкомов и приравненных к ним. Или, когда в Бауманке отдавали предпочтение Иванову перед Абрамовичем отнюдь не за лучшие знания. Это действительно было топтанием ближнего. И такого топтания – по классовым, сословным, партийным, национальным признакам – в СССР было больше, чем где бы то ни было. Десятки миллионов были затоптаны насмерть, другим десяткам миллионов жизнь «просто» истоптали. И каждый раз, когда  в труде оппонента я натыкаюсь на фразы типа «Красная идея всем ясна – устроить жизнь на взаимопомощи и братстве, а не на конкуренции и топтании ближнего» [1, стр. 184], мне трудно удержаться от вопроса: вы нас, читателей, держите за круглых идиотов или…

 

Если мы за конкуренцию в искусстве, спорте, при поступлении в учебные заведения, почему мы должны быть против нее в экономике, где она всего нужнее? Чем конкуренция не устраивает моего оппонента и ему подобных? Вы, уважаемые, за народ, за трудящихся? Так конкуренция – как раз в их интересах. Она в первую очередь заставляет напрягаться нелюбимых вами капиталистов, вынуждая их выпускать все более дешевые и качественные товары. Это благодаря ей жизнь трудящихся в капиталистических странах за последние полтора-два века неузнаваемо изменилась к лучшему. Кроме того, капиталисты конкурируют между собой за квалифицированного рабочего, талантливого инженера или ученого, что позволяет последним выбирать место работы, где их способности могут раскрыться наиболее полно, а также добиваться достойной оплаты их труда.

 

Конкуренция, как и неравенство, как и любое другое проявление жизни, неуничтожима, выгони ее в дверь, она влетит в окно. Роль и сила ее подтверждаются уже тем, что и в СССР пришлось вводить ее ублюдочный вариант – соцсоревнование. Конкуренция, собственно, и есть соревнование, только такое, в котором в качестве жюри выступаем мы с вами, то есть все население, а не профком и партком. В оружейной отрасли, в которой советский режим был кровно заинтересован, действовала самая настоящая «капиталистическая» конкуренция: разработка новых видов вооружений поручалась сразу двут-трем КБ или предприятиям, и только поэтому (да еще благодаря шпионажу) мы могли худо-бедно держать паритет в этой отрасли с Западом (хотя общее отставание советской экономики и здесь сказывалось чем дальше, тем больше). А какая остервенелая борьба шла в Союзе за места у кормушки – за должности в партийном и государственном аппарате. Просто, конкуренция из открытой стала здесь подковерной.

 

Следующее пугало – капитал. Предлагаю читателям небольшую задачу. Дано: работают рядом два токаря, или два конструктора, или двое служащих в банке. Квалификация у них одинаковая, заработки – тоже. Различия между ними начинаются за пределами их рабочего места. Один из них любитель выпить – не алкоголик, боже упаси, пьет умеренно, и не что попало, а хорошие, марочные вина или коньяки, а второй – убежденный трезвенник. Или другой вариант: первый – большой любитель путешествовать, объездил весь мир, с ним есть, о чем поговорить, а второй – домосед, да еще и скуповат. Возможны и другие варианты, в общем, читатель, думаю, понял, куда я клоню. И вот что еще: у каждого из наших героев растет по двое детей. Незаметно пролетело 25 лет. Первый продолжает дегустировать хорошие напитки или познавать мир, а второй… второй открыл мастерскую, частный магазин, юридическую контору (выбрать по вкусу), где нашли рабочие места дети обоих наших героев. Спрашивается в задаче: кто из двоих заслуживает большего уважения общества?

 

Я понимаю, ответы будут разные. Поставим вопрос по-другому: должно ли общество заставить второго быть таким же, как первый, то есть тем или иным способом проедать все заработанное? Это отвечает интересам общества? И еще: какое общество больше заслуживает названия «общества потребления» – то, в котором каждый его член обречен все заработанное тратить на личное потребление, или другое, где часть средств можно пустить на создание новых рабочих мест, на модернизацию производства и т.д.? Адам Смит в своем знаменитом труде «Исследование о природе и причинах богатства народов» (его даже Пушкин цитировал) писал: «Человек, не имеющий права приобрести решительно никакой собственности, может быть заинтересован только в том, чтобы есть возможно больше и работать возможно меньше».

 

Доктор экономических наук А. Бойко говорит [337]: «Рабочему платят за труд. А разве он не должен платить за предоставленное собственником рабочее место? За собственность можно и не платить, но тогда она и воспроизводиться не будет». Юрий Буртин рассказывает [338] о хваленом НЭП-е, что производительность труда к его концу была все еще на 23% ниже, чем в 1913 году. «Поднять же производительность мешала слабая заинтересованность работника и всего предприятия в результатах труда – следствие устранения революцией полноценного, ответственного собственника». 

 

Послушаем, что говорит о частных собственниках долго живший на Западе и весьма почитаемый моим оппонентом Александр Зиновьев [339]: «Мелкие и средние частники обречены на риск и тяжкий труд. Если такой частник помимо членов семьи имеет наемных сотрудников, он работает больше их… Мелкий частный предприниматель поглощен своим делом целиком и полностью». Теперь я могу это подтвердить личными наблюдениями. Хозяин дома, где мы с женой снимаем в Нюрнберге квартиру, живет с семьей в этом же доме. А на первом этаже у него мясная лавка и небольшой цех для производства разных мясных вкусностей. Хозяину уже хорошо за 70, но он, а также вся семья трудятся с раннего утра до позднего вечера. Наемный персонал сменяется, а они всегда «на посту».

 

Социалисты бьют себя в грудь: мы защищаем интересы трудящихся. Но нет более трудящихся людей, чем мелкий предприниматель или крестьянин-фермер. Что же защитники трудящихся предают их анафеме? Когда такой предприниматель или фермер терпит банкротство, его наемные работники теряют только работу, он же теряет не только источник дохода, но и свои сбережения. И этих людей, – бережливых, трудолюбивых, предприимчивых, готовых к риску ради экономической независимости, надо лишать этой возможности? А если один из тысячи мелких предпринимателей выбивается в крупные, это еще не значит, что дальше он может почивать на лаврах. Как отмечалось в главе 2, в США высший слой общества обновляется наполовину каждые десять лет: таковы законы конкурентного общества. Владелец тапочной мастерской Ади Даслер должен был явить чудеса изобретательности, прежде чем стать обладателем процветающей фирмы «Адидас», а его внуки этими талантами уже не отличались и с фирмой им пришлось расстаться. В 2003 году в ФРГ обанкротился знаменитый «Грюндиг»…

 

Но мы еще ничего не сказали о самом ужасном страшилище – «эксплуатации человека человеком». В СССР расстрелять человека было меньшим грехом, чем его «эксплуатировать». Старший научный сотрудник Института экономики АН СССР Ярослав Кузьминов еще в 1989 году писал [340]: «Понятие эксплуатации практически ушло из западной экономической мысли во второй половине ХХ века». Его дополнил доктор исторических наук Алексей Кива [341]: «Слово «эксплуатация» давно лишилось научного содержания и используется по большей части в корыстных целях социальными паразитами и социальными иждивенцами». Прочтите еще раз абзац, где А. Зиновьев рассказывает о труде мелких предпринимателей и скажите мне, кто кого в этих предприятиях эксплуатирует. А ведь в ФРГ на долю мелких и средних фирм приходится 80% промышленного производства!

 

Приоткрыл завесу этого иррационального явления – неприятия частной собственности – профессор А. Денисов, тогда народный депутат СССР [342]: «Во время работы К. Маркса над „Капиталом“ общество практически не знало иной формы собственности в сфере общественного производства, кроме частной. Поэтому все беды эксплуатации трудящихся приписывались исключительно этой форме собственности». Надо было пожить семь десятилетий в обществе, где частной собственности не было, чтобы понять: без нее гнет эксплуатации может быть гораздо сильнее.

 

Нечто подобное произошло с деньгами. Сколько людей – и людей выдающихся! – в Х1Х веке видело главное зло в деньгах. Но советские люди пережили эпоху военного коммунизма, когда деньги заменила просто сила. Затем много десятилетий мы жили в условиях, когда деньги формально были, но «просто» за деньги мало что можно было купить: на квартиру нужен был еще ордер, в санаторий – путевка, на мебель – талон и т.д. А помните, когда в конце перестройки на предприятия пошел поток импортного ширпотреба, как вдохновенно мы его делили, какие страсти разгорались! А здесь, на Западе, даже как-то скучно жить: забота одна – заработать деньги, а далее (в пределах заработанного, разумеется) ты ровня хоть самому Ротшильду. Тому, кто понимает, стало абсолютно ясно, каким великим инструментом равноправия являются деньги, а зло… зло без них только увеличивается.

 

Замечательно раскрыл механизм функционирования частной собственности в современном обществе Виктор Криворотов [343]: «Предприниматель отдает всю прибыль, но только не сегодняшнюю, а вчерашнюю. И поскольку свежая прибыль больше, он тоже не остается внакладе – возникает стабильный уровень прибыльности за счет экономического роста. Так появилось общество, само существование которого возможно лишь в непрерывном развитии». Поясню: современный предприниматель зажат между потребительским рынком и рынком рабочей силы. Первый заставляет его держать цены на возможно более низком уровне, второй (плюс профсоюзы) диктует достаточно высокий уровень заработной платы, иначе толковые специалисты и рабочие уйдут к другим хозяевам. Если производство стоит на месте, предпринимателю ничего не останется, все заработанное он должен будет отдать на зарплату работникам. И только, выбросив на рынок нечто новое, он может на короткое время установить на него цену, которая позволит ему что-то отщипнуть для себя. А там, глядишь, уже кто-то из конкурентов переплюнул его, и опять надо искать что-то новое.

 

Роль частной собственности в истории человечества обрисована в упомянутой выше книге профессора русской истории Гарвардского университета Ричарда Пайпса [19]. Пробежимся бегло по ее страницам: «Демократия и собственность шли рука об руку» (стр. 225); «Именно появление в Древней Греции частной земельной собственности, не обремененной никакими внешними обязательствами, дало жизнь первой в мире демократии» (стр. 137); «Отсутствие политических и гражданских прав, как и малое значение редко встречающейся частной собственности, являются отличительными чертами восточных деспотий» (стр. 135); «Там, где государство считает себя собственником всех производственных ресурсов, как это было в древних восточных монархиях, у отдельных людей или семей нет средств сохранять свою свободу, потому что экономически они полностью зависят от верховной власти» (стр. 159).

 

И в Англии, родине современной либеральной демократии, все права и свободы человека выросли из права собственности: «Понятие «неотъемлемых прав», которое в политической мысли и практике Запада имело постоянно возраставшее значение, выросло из основного и простейшего права – собственности» (стр. 159). Когда государство в лице короля потеряло право притязать на собственность граждан, экономически независимые граждане получили возможность отвоевывать у государства все более широкие гражданские и политические права. Затем этот процесс начал охватывать все новые европейские страны. Но «Россия пошла собственным путем. Географически составляя часть Европы, она, тем не менее, создала систему управления, напоминающую восточную модель, которая долго, вплоть до Нового времени, не признавала законности частной собственности» (стр. 209). «Если Россия не сумела обзавестись правами и свободами, то решающую роль в этом сыграло уничтожение земельной собственности в Великом княжестве Московском» (стр. 211).

 

Сами понятия собственности, прав подданных стали проникать в российское общество только при Екатарине II, немки по рождению, получившей европейское воспитание и поддерживавшей оживленную переписку с лучшими европейскими умами своего времени. Пайпс пишет: «При Екатерине собственность проникла в словарь официальных документов как русский перевод немецкого Eigentum, слова, которое в Германии вошло в обиход в 1230 году» (стр. 251). В изданном при Екатерине в 1767 году Наказе, устанавливавшем руководящие принципы подготовки нового свода законов, было записано: «Не может земледельство процветать тут, где никто не имеет ничего собственного» (там же); «Вместе с правами собственности пришли и права личные. Согласно Жалованной грамоте 1785 года, дворяне не могли быть лишены жизни, звания или имущества иначе, как по приговору равных себе по сословию. Они были освобождены от телесных наказаний и им разрешалось выезжать за границу» (стр. 253). Все это было в России впервые, до того подданные имели перед государством в лице государя только обязанности. Появление частной собственности постепенно привело к развитию частного предпринимательства и зарождению капитализма в России. Процесс был грубо прерван в 1917 году.

 

Резюмируем. В мире существует несколько десятков стран, населению которых механизм частного предпринимательства обеспечил достойную жизнь. А в бедствующих странах население занято тем, что ненавидит частную собственность и мечтает о спасительных формах социализма.