Евреи и «Советский проект», том 1 «Советский проект»

Часть 11. Есть ли у восточнославянских народов будущее?

ЧАСТЬ 11. ЕСТЬ ЛИ

У ВОСТОЧНОСЛАВЯНСКИХ НАРОДОВ БУДУЩЕЕ?

Можно ли менталитет восточнославянских народов, пусть постепенно, но все же скорректировать, каковы главные направления необходимой коррекции – эти вопросы будут предметом данной главы.

Глава 53

Линия Хантингтона – приговор или предупреждение?

Если народ полагает себя венцом творения,

значит, его творческая сила оскудела.

Мигель де Унамуно,

испанский писатель и философ

Крах социализма произошел почти одновременно более чем в двух десятках европейских стран, если считать сюда республики бывшего СССР. Но в одних из них к нынешним дням заметно повысился уровень жизни населения, достигнуты успехи в борьбе с коррупцией, и во многих других отношениях они успели, условно говоря, продвинуться в Европу. Впрочем, не так уж условно: они приняты в европейские структуры. А в других жизнь значительных масс населения стала просто невыносимой, намного ухудшившись даже по сравнению с убогой жизнью при социализме, коррупция проела все общество до самого верха, расслоение общества достигло невиданных размеров и т. д.

Одна причина столь резких различий бросается в глаза: в странах первой группы социализм существовал примерно сорок лет, в странах второй группы – более семидесяти. Соответственно, в первых старшее поколение людей помнило жизнь «до социализма» и могло служить в некоторой степени катализатором перемен, во вторых же таких людей не осталось, и старшее поколение, как самое задолбанное коммунистическими догмами, стало, напротив, тормозом перемен. И вообще, страны второй группы, где «прополка» самостоятельных, инициативных людей длилась почти вдвое дольше, остались с более бедным человеческим фондом.

Это все, конечно, правда, но не вся правда. Разве в Литве, Латвии и Эстонии остались независимая церковь, или мелкие хозяева, или идейно-политическая оппозиция? А с другой стороны, в Болгарии, Румынии, Сербии социализм властвовал столько же, как в Польше или Венгрии, а реформы там идут не многим лучше, чем в России или Украине. Сербы, к тому же, умудрились устроить дикую резню, когда входившие в состав Югославии республики надумали отделиться, в то время как чехи мирно разошлись со словаками. Причина тут явно не этническая: поляки и чехи – славяне, как и русские, украинцы, болгары, сербы.

Есть другой признак, отделяющий бывшие социалистические страны, в которых реформы идут относительно успешно, от стран-неудачников. Признак этот – преобладающая в них религиозная конфессия. Водораздел в точности совпадает с линией Хантингтона, который в 1993 году в своем труде «Столкновение цивилизаций» предсказал, что на смену конфронтации по линии коммунизм – либерализм идет столкновение между западно-христианской цивилизацией, с одной стороны, и мусульманской и восточно-христианской (православной) цивилизациями, с другой.

Я даже не уверен, что правильно говорить, будто один конфликт пришел на смену другому. Одна из сторон конфликта осталась той же: западно-христианская цивилизация сегодня – это страны, где создано современное (либеральное) общество. Если принять еще ту точку зрения, что социализм  – это разновидность традиционного общества, то суть конфликта остается той же, что и была: это конфликт между современным и традиционным обществами.

Проверим, насколько точно совпадение реальности с теорией. Идем с севера на юг. Группа «успешных» стран включает Эстонию, Латвию, Литву, Польшу, Чехию, Словакию, Венгрию, Словению. Все до одной они протестантские или католические. В группу стран-аутсайдеров входят Россия, Белоруссия, Украина, Молдавия, Румыния, Болгария, Сербия. Они также все до одной православные. За первой линией из названных православных стран находится вторая линия из бывших союзных республик: двух опять-таки православных – Грузии и (условно) Армении и целой россыпи мусульманских – Азербайджана, Туркмении, Таджикистана, Узбекистана, Киргизии, Казахстана. А еще дальше – огромный массив остальных мусульманских стран.

Правомерно ли валить в одну кучу мусульманские и православные страны, последние все-таки относятся к христианству? Вон руководители всех стран СНГ наперебой клянутся, что они «движутся в Европу». Но дело не в декларациях вождей и даже не в самих вождях, а в мировоззрении, господствующем в толще народных масс в этих странах. При всех различиях, ислам и православие как раз и роднит неприятие западных, или либеральных, ценностей – таких понятий как права человека, свобода личности, свободная конкуренция в экономике и во всех областях жизни. Потому-то так радовался [441] бывший глава советского правительства Николай Рыжков: «Великой силой, противостоящей Западу, является ислам». В российской прессе еще совсем недавно нередкими были призывы такого рода [442]: «В развернувшейся войне с западным либерализмом православные и мусульмане имеют общего врага». Статья Ильи Бражникова, откуда взят этот призыв, кстати, называется «Освобожденная Византия». То есть идея союза православных и мусульман у автора счастливо сочетается с идеей возрождения Византийской империи. Ну-ну…

Как известно, в мусульманских странах церковь и государство образуют тесное единство. Во многих из них законы шариата до сих пор являются и государственными законами. Понятно, что в этих странах либеральные ценности – это нечто от шайтана. Но как случилось, что восточное христианство в этом отношении оказалось ближе к исламу, чем к западному христианству? В западнохристианских странах церковь и государство практически с самого начала были относительно независимыми институтами. Католичество развивалось в раздробленной Западной Европе, где почти всегда имелось несколько примерно равных по силе государств, что позволяло Ватикану маневрировать между ними. Католические иерархи назначались из Рима, и потому они чувствовали себя достаточно независимыми от светских государей. То есть на западе Европы изначально сложилось своего рода разделение властей – светской и духовной, что соответствовало заповеди Иисуса Христа: Богу – Богово, кесарю – кесарево. И хотя духовная власть церкви в средние века имела мало общего с духовной свободой, из этого разделения постепенно выработалась та духовная свобода, которая является основой либеральной демократии.

Православие формировалось в других условиях. Так случилось, что ареал его распространения всегда охватывал лишь одну крупную страну. Сначала это была Византия, после ее  падения – Московское царство и затем Российская империя. Поэтому православная церковь оказалась тесно связанной с государственной властью, что довольно быстро переросло в ее подчинение этой власти. Став прислужницей государей, церковь навсегда потеряла роль независимого духовного центра.

Православные гордятся тем, что они сохранили в чистоте первоначальное христианство (кстати, на европейские языки «православный» переводится как «ортодоксальный»). Но именно православие отошло от того важного постулата первоначального христианства, о котором мы говорили: Богу – Богово, кесарю – кесарево. То есть теоретически он не отвергается, но на деле получалось кесарю – кесарево, а Богово – тоже кесарю. Юлия Кристева приводит [443] слова константинопольского патриарха Х11 века Антония: «Для христианина нет Церкви без императора».

Георгий Федотов в статье [254а] писал: «В Киевскую эпоху Русь имела все предпосылки, из которых на Западе в те времена всходили первые побеги свободы… Церковь не смешивалась с государством и стояла высоко над ним. Поэтому она могла требовать у носителей княжеской власти подчинения некоторым идеальным началам не только в личной, но и в политической жизни: верности договорам, миролюбия, справедливости. Преп. Феодосий бесстрашно обличал князя узурпатора, а митрополит Никифор мог заявлять князьям: „Мы поставлены от Бога унимать вас от кровопролития“. Эта свобода Церкви была возможна прежде всего потому, что русская Церковь не была еще национальной, „автокефальной“, но сознавала себя частью греческой Церкви. Ее верховный иерарх жил в Константинополе, не доступный для покушений местных князей». То есть в Китевскую эпоху Русь имела сходные с Западной Европой условия для развития.

В 1448 году Русская православная церковь стала автокефальной, еще через пять лет пала Византия, и Русская церковь становится все менее зависимой от Константинопольского патриарха, но… попадает во все большее подчинение Московским князьям, а затем царям. Московские великие князья, начиная с ХV века свергали, назначали, бросали в темницы митрополитов по своему усмотрению. Здесь не место  в деталях проследить процесс закабаления Русской церкви государством, скажем только, что процесс этот завершился при Петре 1 превращением церкви в некий государственный департамент по духовным делам (с обер-прокурором во главе, который даже не обязательно был духовным лицом, но часто – лицом военным!)

Подавлению православной церкви, да и всего общества государством способствовало то обстоятельство, что и Византия, и Московское царство находились на краю христианского мира, в постоянном соприкосновении и борьбе с азиатскими мирами. Влияние этих миров было двояким: близкие контакты с ними вели к заимствованию у них деспотических методов правления, а длительная тяжелая борьба с ними же становилась оправданием еще большего усиления деспотизма – ради концентрации усилий в этой борьбе. Именно таким видится многим русским авторам влияние татаро-монгольского ига на становление российской деспотии (см. главу 24). Подтверждением этой точки зрения может служить то, что в находящейся на другом конце Европы католической Испании, которая была вынуждена вести длительную борьбу с маврами, в итоге также установился клерикально-деспотический режим, ставший тормозом для развития страны. О большом сходстве России и Испании много писал выдающийся испанский мыслитель Хосе Ортега-и-Гассет.

Есть и иная точка зрения на феномен российской деспотии, которую развивает, в частности, доктор философских и кандидат исторических наук Андрей Буровский [444]. Он считает, что эта деспотия сформировалась бы и без всякого иноземного ига и выводит ее из менталитета великоросса, который, в свою очередь, связывает с климато-географическим положением Северо-Восточной Руси, ставшей центром формирования Московского государства и затем Российской империи. Не буду пересказывать эту не лишенную интереса теорию, замечу только, что и Буровский признает, что православие сыграло не лучшую роль в формировании менталитета восточных славян..

Что различие между двумя группами бывших социалистических стран не случайно, подтверждается контрастом в их государственном устройстве. В первой группе, объединяющей католические и протестантские страны, все выбрали парламентскую форму правления, принятую в западноевропейских государствах (только в Польше принята смешанная парламентско-президентская форма правления, подобная французской). Во второй группе, где представлены православные и мусульманские страны, все как одна избрали президентскую форму правления. С одной стороны, население этих стран привыкло иметь «пастуха» – царя, хана, генерального секретаря партии. С другой стороны, элиты утверждают, что население к реформам не готово, парламенты, им избранные, реформы точно не проведут, а президент может их «продавить».

На деле во всех этих странах установилась скверная копия советской власти: правит, но ни за что не отвечает (как ранее ЦК КПСС) администрация президента, бесправное правительство, назначаемое президентом, служит «мальчиком для битья», а парламент – «демократической» ширмой для всей этой конструкции. Со временем конструкция совсем окостеневает: несмотря на регулярно проводимые «выборы», президент фактически, в точности как в советские времена генсек, назначается «новым ЦК», то есть правящим кланом. «Наследник престола» (преемник) определяется еще при правлении предыдущего «монарха». В Азербайджане осуществлено уже прямое, «династическое» наследование. Это самый удобный вариант, гарантирующий нерушимость установившихся клановых связей, являющихся основой «кумовского капитализма».

Выступает Дарига Назарбаева, дочь президента Казахстана и «по случайному совпадению» глава пропрезидентской партии «Асар» [445]: «Казахстану в нынешних условиях не подходит парламентское устройство государства. Страна находится в переходном периоде, поэтому нужна сильная президентская власть». А вот она говорит об отце: «Авторитет его настолько высок, что через 10 лет, я думаю, он сам решит, кто будет его преемником. Это решение будет исключительно за ним». А как же народ? Не сомневается Дарига, народ проголосует «как надо». Сколько в этой позиции высокомерия, да просто – хамства!

И все это – «ради реформ», но либеральные реформы почему-то не идут. И почему-то в православных странах выбирать всегда приходится между коммунистом сегодняшним и коммунистом вчерашним или между ультранационалистом и откровенным фашистом: между Ельциным и Зюгановым, Кучмой и Симоненко, Милошевичем и Шешелем.

Стоит только пересечь линию Хантингтона, и картина резко меняется. Я не буду касаться ни импичмента Никсона в США, ни того, как «самому» основателю ФРГ Аденауэру пришлось оставить канцлерский пост (притом, что и в 2003 году немцы в результате большого опроса назвали его самым выдающимся немцем всех времен). Но вот в маленькой Литве, которая тоже ведь только вчера вышла из СССР, объявили импичмент президенту Паксасу – за грехи, которые в сравнении, например, с «кассетным скандалом» имени Кучмы представляются детскими шалостями. В литовском Сейме говорят: «Паксас симпатичный, энергичный, но если он кое-что сделал не так – за это полагается конституционная ответственность». В трехмиллионной Литве знают: на Паксасе свет клином не сошелся. А в почти 50-миллионной Украине долгое время Кучма, которого в Европе уже перестали в приличные дома пускать, был «незаменимым».

Вся беда в православных и мусульманских странах заключается в том, что народ не сознает своих истинных интересов. В цивилизованных странах люди, например, хорошо усвоили, что важнейшая гарантия контроля общества над властью – это независимые СМИ, и не дают их в обиду. А российский социолог, гендиректор РНИСиНП Михаил Горшков сообщает [446]: «Исследование, проведенное 28-30 июня по всей стране, показало: 54% россиян выступают за усиление контроля над СМИ». И вот вам результат: на сегодня по-настоящему независимых СМИ в России почти не осталось. Характеризует свой народ писатель, человек «почвеннических» взглядов, Валентин Распутин [447]: «Нежелание подводить власть, боязнь ее и чурательство, добровольная ее сдача людям случайным и в расторопности худшим». Ему вторит другой писатель Владимир Корнилов [448]: «Почтение к власти – одна из самых страшных бед нашей истории».

Окончателен ли приговор? Хочется верить, что нет. Уже есть страны, которые «выпадают» из теории Хантингтона. Греция, безусловно, православная страна (можно даже сказать, родина православия, ибо греки были ядром Византии), с 1952 года член НАТО и с 1981 года член ЕС. Вот что говорил по этому поводу Огнян Минчев, болгарский политолог, доктор социологических наук [449]: «Греция состоит членом ЕС менее 20 лет. До этого она была много беднее Болгарии. Теперь же эти две страны нельзя даже сравнивать… по уровню жизни Греция ушла далеко вперед. Причем она не утратила свою культуру, свою идентичность…» Правда, как писала Клара Гудзик [450], «Определенные церковные православные слои, особенно монастырские, сопротивляются тесному вхождению Греции в европейское сообщество». И Варвара Жлуктенко отмечала [451], что православные круги до сих пор периодически организует массовые митинги «в защиту православия» от западных веяний. Антизападные настроения в стране усилились во время косовского кризиса. Вспоминается интервью, которое дал тогдашний посол Греции в Украине газете «День». Он вовсю ругал НАТО и США за «нападение на наших сербских братьев». Но стоило корреспонденту газеты задать ему вопрос, не собирается ли Греция выйти из НАТО, как он тут же скис: а как же мы обеспечим свою безопасность?

«Предательство» греков сильно огорчает российских «круглосуточных патриотов». Один из них, Илья Бражников, писал [442]: «Положение Греции на самом деле трагично… Несмотря на время от времени возникающую идею Великой Греции, то есть, по сути, идею возрождения Византийской империи, страна на протяжении последних полутора столетий делала выбор в пользу либерализма и буржуазности». А как было бы здорово, если в этом углу Европы к борьбе за Великую Сербию добавилась еще борьба за Великую Грецию!..

Но к «предателям»-грекам прибавились еще две православные страны – Румыния и Болгария. Они уже приняты в НАТО и являются кандидатами на прием в ЕС. Обе они пока не вполне отвечают требованиям, предъявляемым к членам ЕС. Румыния – типично православная страна. Отвратительная торопливая казнь четы Чаушеску очень напомнила убийство царской семьи в России. Еще в 1998 году Вячеслав Самошкин писал [452], что главная трудность всех румынских правительств – что правых, что левых – «заключается в органическом неприятии румынским населением «шоковой терапии». Как только правительство объявляет о крутых мерах, начинаются социальные волнения, под давлением которых правительство дает задний ход». Сразу на память приходит высказывание А. Рара (см. выше) о нетерпеливости к ходу реформ украинцев и русских.

Схожее положение в Болгарии. Несмотря на все трудности, сказывается, видимо, все же, что обе эти православные страны меньше находились под пятой социализма, чем Россия и Украина. И, конечно, Запад, принимая их в свое лоно, выдает им определенный аванс, побуждая к дальнейшим преобразованиям. Без всякого сомнения, православие служит серьезным препятствием на пути перехода соответствующих стран к либеральной модели общества. Но с помощью западных стран такой переход возможен. Запад неизменно демонстрирует свою заинтересованность в этом. Правда, в последнее время в ЕС наметились внутренние трудности, в связи с чем прием новых членов будет приторможен.

Я пишу эти строки в сентябре 2006 года. Очень важно, как будут развиваться политические процессы в Украине. Обнадежила «оранжевая революция», потом огорчил разлад в лагере «оранжевых» и т. д. Но главное все же в том, что Украина перешла к парламентско-президентской форме правления, в политическом пространстве страны появились реальные противовесы, реальная оппозиция, свободные СМИ. Успех Украины на этом пути будет очень много значить для всего СНГ. Он будет также означать конец линии Хантингтона на восточно-европейском направлении.