Евреи и «Советский проект», том 2 «Русские, евреи, русские евреи»

Часть 1. Как жилось евреям весело, вольготно на Руси

Глава 2.

Антисемитизм, которого в Российской империи таки немножко было

Давно ли, как лакомство, выслушивались рассказы о веселонравных военных людях,

ездивших на евреях и верхом, и в экипажах, занимавшихся травлей их…

Михаил Салтыков-Щедрин,

«Недооконченные беседы», 1882 г.

Новоселов признает «факты» погромов в империи (а куда денешься?) и даже называет их «весьма неприглядными, постыдными». Но, говорит он далее, «Где проходили погромы? На Украине, в Молдавии, в Польше, в исконно русских областях их не было». О погромах как таковых мы будем говорить ниже. Здесь нас интересует общий подход к проблеме антисемитизма. Выходит, гребет под себя империя земли, страны, а за то, что там происходит, отвечать должен кто-то другой? Такова позиция многих образованных русских людей. Вот и Буровский [4, т. 2, стр. 105] показывает пальцем на Украину, Польшу, но: «В самой коренной России – Великороссии, как свидетельствует очень многое, было бы неблагодарным делом отыскивать даже и в подонках нашего простонародья каких-либо антисемитических тенденций». И еще (стр. 387): «Русский народ – население Великороссии – антисемитским  и раньше-то, в царское время, не был».

Не стоило бы Буровскому прятаться за спины «подонков нашего простонародья». В Украине самый махровый антисемитизм действительно полыхал в низах общества. То же было в Польше, да и во всей средневековой Европе: низы, включая нижние слои клира, горели антисемитизмом, но папы, короли, герцоги нередко выступали в защиту евреев. В России – Великороссии – все было скорее наоборот: антисемитизм шел из верхов общества в низы. И достаточно примеров тому мы найдем… у того же Буровского. Некоторые были приведены в предыдущей главе. Но они относились к середине ХVII века. Перенесемся в конец века ХVIII, когда вместе с кусками растерзанной Польши империя заполучила сотни тысяч евреев.

Евреям еще повезло, что случилось это в царствование Екатерины II. Многое в России начиналось при ней: и первые вольности, и первые представления о частной собственности, и даже первые мысли об освобождении крестьян. Следующее сообщение покажется читателю невероятным [9, стр. 17-18]: «Как ни покажется парадоксальным, но формально первой страной, в которой евреи были уравнены в правах с христианами, была Российская империя в царствование Екатерины II». Об этом говорилось в правительственном Манифесте 1772 года и в ряде законодательных актов 1772-1785 годов. Евреи получили, например, право избирать и быть избранными в местные органы самоуправления, и были в них действительно представлены. Но… российская действительность брала свое.

Свидетельствует Буровский [4, т.2, стр. 10]: «Екатерина II… без особых проблем разрешила бы евреям жить во всей Российской империи, но Сенат протестовал, общественное мнение не было готово, и Екатерине даже при заселении евреями совершенно пустой, лишенной земледельческого населения Новороссии пришлось пойти на довольно забавный подлог». Не будет останавливаться на хитростях императрицы, но зададимся вопросом: кто заседал в Сенате – неужто одни украинцы или поляки? И какое «общественное мнение не было готово», не великорусское ли? Под конец царствования Екатерины, в 1794 году, пишет Дубнов [8, стр. 546], «повелено было взимать с евреев, записавшихся в мещанство и купечество, вдвое больше податей, чем с мещан и купцов христианских вероисповеданий». Нет сомнения, что и тут без «общественного мнения» не обошлось.

Каждый, кто хоть как-то соприкасался с «еврейским вопросом» в России, знает, какую зловещую роль в судьбе российских евреев и, а косвенно, пожалуй, и в судьбе Российской империи сыграла пресловутая «черта оседлости». А откуда есть пошла эта «черта»? Читаем опять Буровского (стр. 21-23). Еврейские купцы с новоприобретенных Россией территорий «стали перебираться в города великороссийских, внутренних губерний, а то и в Москву. В 1790 году московское купечество составило по этому поводу „Приговор“ и подало его властям». Понятно, что слишком оборотистые конкуренты обвинялись во всех смертных грехах. «А потому патриотически настроенные московские купцы просили об удалении евреев из Москвы. Проблему сочли столь важной, что этими жалобами занимался Совет государыни. Из всех еврейских кривд подтвердилось только одно: еврейские торговцы стали разносить товары по домам». Доклад для Совета государыни по этому вопросу готовил президент Коммерц-коллегии граф А. Р. Воронцов. А тот написал, что вот в Голландии евреи – активные и честные, и от них Голландии только польза, а польские евреи – жулики и обманщики вроде цыган.

Итог: «В декабре 1791 года издан указ о недозволении евреям записываться в купцы внутренних губерний, а в Москву они могли теперь приезжать лишь на известные сроки по торговым делам».

Буровский дает под портретом графа Воронцова подпись; «создатель черты оседлости». Он приводит также оценку Солженицына из его «Двести лет вместе»: «Указ 1791 года… с годами превратился в основание будущей черты оседлости, легшей мрачной тенью на еврейское существование в России почти до самой революции». И тут возникает вопрос: а кем же были по национальности те купцы московские, да и граф Воронцов – не великороссами?

1791 год… впереди еще два раздела Польши – 1793 и 1795 годов, еще не все бывшие польские евреи оказались в составе Российской империи. А русские люди – именно русские, не украинские, молдавские или польские – уже позаботились о том, чтобы евреи остались «на веки вечные» скученными на сравнительно небольшой территории, отчего и пошла большая часть их несчастий в России – нищета, отчаянная борьба за выживание, погромы.

А кем были те «веселонравные военные люди», устраивавшие развлечение из издевательств над евреями, о чем поведал Салтыков-Щедрин (см. эпиграф к данной главе)? Это были, конечно, не рядовые солдаты, а офицеры, которыми в российской армии ХIХ века были, в основном, великороссы. И «выслушивались, как лакомство», их «веселые рассказы» в великорусском обществе.

Но вот наступило время «великих реформ» Александра II. К концу 1860-х годов российские евреи, как их собратья в Западной Европе веком раньше, повалили в гимназии и университеты и сразу же хорошо показали себя в учебе, часто занимая первые места, и проявили себя успешными и честными работниками. Буровский описывает (там же, стр. 80-81), как изменилась позиция И. С. Аксакова, одного из идеологов славянофильства, «смутно-доброжелательного к евреям и великого сторонника эмансипации в конце 1850-х годов, и такого же яростного антисемита уже спустя 8-10 лет, в середине – конце 1860-х, особенно же непримиримого врага „просвещенных евреев“. И таковы же были очень, очень многие из российских интеллигентов того времени… С юридической точки зрения, их (евреев) положение улучшилось. Но ценой тому стало неприятие еврейства значительной частью русского общественного мнения… Иудеи оказываются очень уж сильными конкурентами».

И там же: «Русское общество оказывается резко поляризованным по этому вопросу: от ярких юдофилов до таких же ярких юдофобов. Консерваторы, а их было много, своими аргументами о разлагающем влиянии евреев на русскую школу мостили дорогу для процентной нормы при Александре III». И таки вымостили! В 1887 году эта «норма» для евреев при поступлении в гимназии и университеты была установлена. Подробнее мы об этом скажем ниже, сейчас отметим только одну деталь: как пишет Буровский (стр. 83-85) ряд самых, как сказали бы мы теперь, престижных вузов (Электротехнический институт, Институт путей сообщения в Петербурге, Военно-медицинскую академию) оказался для евреев закрыт полностью, и тут государь-император и правительство были уже не причем: «В этом сказывались не указы властей, а воля образованного класса России. Так сказать, глас народа…Народ и правительство были в этом вопросе едины».

Итак, Буровский сам приводит целый ряд примеров, показывающих, что русское образованное общество в значительной, если не преобладающей своей части было настроено против евреев, а затем пытается нас убедить, что в русском народе антисемитских проявлений днем с огнем было не сыскать. Эти проявления в Великороссии не принимали таких кровавых форм, как в Украине или Молдавии, но они влияли на правительственную политику, а та уже, в свою очередь, подпитывала «народный» антисемитизм на окраинах империи – вместо того, чтобы его утихомиривать.

Что настроения в образованном обществе очень даже влияли на политику правительства и что именно эти настроения сорвали начавшийся было процесс эмансипации евреев в России, свидетельствует опять же Буровский. Вот он говорит о том (стр. 81-82), что во всех странах «за волной эмансипации и ассимиляции евреев обязательно следует волна жидоедства…иудеи оказываются очень уж сильными конкурентами». То есть, казалось бы, в России произошло то же, что и в других странах. Но нет, говорит Буровский: «В России получилось не как везде – во всех остальных случаях волна антисемитизма могла мешать, могла раздражать, но не была в силах остановить эмансипацию и ассимиляцию, оставаясь одной из общественных позиций, причем не ведущей. В Российской же империи правительство внимательно следит за мнением образованного общества и ориентируется на него в своей политике».

И вот вам результат (там же, стр. 88-89): «В Российской империи эмансипация проводилась непоследовательно и до 1917 года так и осталась незавершенной. Евреи как были, так и остались неполноправным меньшинством… В Российской империи эмансипацию дали, а потом отняли обратно. И это создавало уже не ситуацию „прав не дают“, а куда более мрачную и неприятную: ситуацию прямого предательства. В конце концов, правительство и весь образованный слой России несколько десятилетий уговаривали евреев „просвещаться“, манили в состав образованного класса Российской империи. Но получается так, что как только евреи стали неравнодушны к этой пропаганде, как только они начали по-настоящему массовое движение в эту сторону, тут же возникает могучая волна правительственного антисемитизма, воздвигается настоящий барьер административных ограничений».

Сказанное в последних двух абзацах, если мыслить логически, может означать только одно: в русском образованном обществе «волна антисемитизма» была не просто, как в других странах, «одной из общественных позиций», а позицией «ведущей», что и породило «могучую волну правительственного антисемитизма» со всеми вытекающими последствиями. Обо всем этом нам рассказал, все это нам объяснил и разжевал доктор философских и кандидат исторических наук Андрей Буровский. Но как все это совместить с его же утверждениями, что «в самой коренной России – Великороссии, как свидетельствует очень многое, было бы неблагодарным делом отыскивать даже и в подонках нашего простонародья каких-либо антисемитических тенденций»? Обратим внимание на это «даже», оно явно означает, что в более высоких слоях великорусского народа этих тенденций уж точно нет.

Но образованное русское общество питало антисемитские настроения не только в правительственных кругах, но, как свидетельствует опять же Буровский (стр. 106) и в простонародье: «Антисемитская пресса тоже делала свое дело: формировала образ врага народа и врага государства. Даже неграмотные люди в России обычно чутко отслеживали позицию „тех, кто наверху“, – от нее слишком много зависело. И если так начали думать „баре“ и „образованные“, то получается, что евреи – это как раз тот враг, за которого никто с погромщиков взыскивать не будет». Интересно: антисемитизма в Великороссии не было, а антисемитская пресса была…

Как совместить одни высказывания ученого человека с другими? Тут нам без помощи Кара-Мурзы не обойтись. Он популярно объясняет [1, стр. 14], со ссылкой на Ницше, что «ученые, вышедшие из семьи протестантских священников и учителей, в своем мышлении не доходили до полного рационализма. Они основательно привыкли к тому, что им верят – у их отцов это было „ремеслом“»!» А вот евреи, естественно, привыкли к тому, что им не доверяют. И потому «еврейские ученые возлагают большие надежды на логику, стало быть, на принуждение к согласию посредством доводов; они знают, что с нею они должны победить даже там, где против них налицо расовая и классовая ненависть, где им неохотно верят».

Да вот и Буровский, рассказав [4, т.1, стр. 220], что вселенскими соборами IV – VII веков католической церкви «были заложены принципы того, что мы называем сейчас „научным аппаратом“ и „доказательностью“», далее пишет: «Иудаизм требует еще более рационального, еще более критического отношения к жизни. Тот уровень обработки информации, который типичен только для интеллигентных гоев, стал обычен практически для всех или почти всех евреев». Эта особенность евреев представляется ему столь существенной, что он еще раз возвращается к ней [4, т. 2, стр. 322]: «Евреи часто лезли и лезут с логикой в такие области жизни, куда нам лезть просто не приходит в голову. А жаль!.. Результаты порой оказываются совершенно потрясающие. Даже если рациональный подход решительно ничего не дает, мало кто из евреев откажется от применения логики».

В первом томе моего сочинения я писал: я готов выдать доктору химических наук и системному аналитику, каковым представляет себя Кара-Мурза, своего рода «сертификат качества», удостоверяющий, что в его жилах нет ни капли еврейской крови – исходя из того, сколько логики в его  трудах. По всему выходит, Буровский претендует на такой же сертификат: у нас и в дальнейшем будет множество случаев убедиться в этом.

До сих пор мы использовали только свидетельства самого Буровского, чтобы опровергнуть его тезис о полнейшем отсутствии в русском народе антисемитизма. Но доказательств противного – хоть пруд пруди. Даже среди самых выдающихся русских мыслителей было немало тех, кто не избежал этого соблазна. Остановимся только на двух из них. Вот некоторые «перлы» из великого антисемитского наследия великого русского писателя Ф. М. Достоевского [11, том 2, стр. 86]:  «Укажите на какое-нибудь другое племя из русских инородцев, которое бы, по ужасному влиянию своему, могло бы равняться с евреем? Не найдете такого». А вот, на мой взгляд, коронный «перл»: «Что двигает евреем и что двигало им столько веков? Одна лишь к нам безжалостность и одна только жажда напиться нашим потом и кровью». Это сколько же веков евреи пили русский пот и русскую кровь? Солженицын насчитал «Двести лет вместе», а во времена Достоевского и сотни не набиралось.

Раз уж мы вспомнили о Солженицыне, приведем оценку, которую он дает высказываниям его, так сказать, дважды коллеги: по когорте великих русских писателей и по цеху юдо-озабоченных русских патриотов. Вот эта оценка [5, том 1, стр. 452]: «Достоевский отметил непропорциональное ожесточение, встретившее его хотя и обидные, но малые замечания о еврейском народе». Какие они, однако, чувствительные – эти евреи…

Я знаю: есть у Достоевского другие высказывания о нас. В издаваемом им в начале 1860-х годов журнале «Время» систематически печатались его статьи о бедственном положении еврейской массы в черте оседлости. Вот, например, из одной такой статьи: «Евреи стеснены весьма значительно, и огромное их количество живет в крайней бедности…Живут они обыкновенно в страшной тесноте и в своих занятиях, ремеслах соперничают друг с другом до последней крайности, чтобы каким-нибудь образом просуществовать… Если есть хоть тень правды в том, что евреи вредят христианскому населению того края, в котором они живут, разоряя крестьян своим настойчивым добыванием барышей, то на это одна только причина: невозможность вселиться туда, где нужна их работа, где они могут быть полезны прямым, честным трудом». Но, во-первых, одно другое ни в малейшей степени не извиняет. А во-вторых и в главных, как одно согласуется с другим? Как можно говорить о людях, которые едва выживают, что они еще пьют чьи-то пот и кровь?

Или как согласовать признание, что «одна причина» бедствий самих евреев и окружающего их населения в «невозможности (для евреев) вселиться туда, где нужна их работа», с его яростными возражениями [11, том 2, стр. 82] против предоставления евреям «свободного места жительства», то есть против отмены черты оседлости? Мы опять видим отсутствие логики.

Антисемитское наследие писателя уже полтора века занимает почетное место в арсенале юдофобов всех мастей. Леонид Гроссман приводит [12, стр. 175], по стенографическому отчету процесса, прозвучавшее из уст обвинителя такое «доказательство» вины Бейлиса: «Достоевский предсказывал, что евреи погубят Россию». Автор предисловия к этой книге С. Гуревич пишет (стр. 12), что «гитлеровцы разбрасывали во время войны над окопами советских бойцов листовки с цитатами» из посвященной евреям главы «Дневника писателя» Достоевского.

Василий Розанов в 1913 году выступил с серией статей в поддержку средневекового судилища над Бейлисом. Олег Будницкий сообщает [13, стр. 5]: «Позднее в одной из статей по делу Бейлиса Розанов открыто признавался, что выступил в пользу обвинения Бейлиса из политических соображений, чтобы попытаться предотвратить еврейское засилье – „еврейское иго“. Русские освободились от татарского ига, а теперь наступает еврейское иго. И чтобы остановить его, необходимо бороться с еврейством». Выходит, грядущее еврейское иго настолько страшно, что бороться с ним следует, не брезгуя никакими средствами. А Вадим Кожинов, называющий Розанова «гениальным мыслителем», сетует на то [2, т. 1, стр.42], что последовавшее за этим исключение Розанова из Религиозно-философского общества было расправой по политическим мотивам. А по мне, так его наказали за неразборчивость в средствах, попросту говоря – за подлость.

Но, что характерно, у Розанова, как и у Достоевского, сочувствие и даже панегирики евреям чередуются с огульными и дикими обвинениями в их адрес, что указывает на то, что у обоих мыслителей чувства, эмоции преобладают над мыслью, то есть опять же… над логикой. Выстраивается цепочка: Кара-Мурза – Буровский – Достоевский – Розанов… Я начинаю подозревать, что отсутствие логики, последовательности в мыслях – русская национальная слабость. Но, раз так, то, может быть, того же Розанова правильно именовать не «гениальным мыслителем», а «гениальным чувствователем»? А что, тоже неплохой титул…

Но мы несколько отвлеклись. Итак, дано: в стране проводится политика государственного антисемитизма, образованный слой общества и даже его «властители дум» (опять же, в данном случае лучше – «властители чувств») не скрывают свои не самые добрые чувства к евреям. Возможно ли, чтобы «подонки общества» остались ко всему этому глухи? Ясно, что антисемитскими настроениями будет пронизано все общество.

Солженицын пишет [5, том 1, стр. 285]: «Ни денежная, ни образованная верхушка евреев стеснений „черты“ не испытывала, свободно расселяясь по внутренним губерниям и столицам». Буровский комментирует: «В общем люди как-то устраивались, и это вызывало новую порцию раздражения. Особенно в связи с ростом влияния богатых евреев в городском самоуправлении». Значит, антисемитизма в Великороссии не было, было только «раздражение» евреями. Ну, так это ж две большие разницы! Надо думать, знакомство с соответствующими трудами Достоевского или Розанова, чтение суворинского «Нового времени» не способствовало уменьшению «раздражения».

Нетрудно представить, какое влияние политика государственного антисемитизма и труды «гениальных чувствователей» оказывали на население западных окраин империи, где «чувства» к евреем издавна имели определенную направленность. На этот счет у нас есть свидетельство весьма компетентного в данном вопросе человека – Василия Шульгина. В изданном в 1928 году в эмиграции труде «Что нам в них не нравится» он писал [14, стр. 9]: «И русские баре, и русские мужики стали одинаково повторять на все лады слова Достоевского: „Жиды погубят Россию“». Свидетельство это относится к периоду Первой русской революции, когда зверские еврейские погромы охватили почти всю Украину. Шульгин тогда жил в Киеве и о тех событиях мог судить не понаслышке.