Евреи и «Советский проект», том 2 «Русские, евреи, русские евреи»

Часть 1. Как жилось евреям весело, вольготно на Руси

Глава. 3.

Как царские правительства заботились об эмансипации евреев и что из этого вышло

Слово «юдофобия», понимаемое обыкновенно в смысле ненависти к евреям,

означает в действительности страх перед евреями

Семен Дубнов, «Размышления»

Александр 1 унаследовал от своей бабки идеи Века Просвещения и искренне пытался улучшить положение евреев. В «Положении об устройстве евреев» от 1804 года меры просвещения стояли на первом плане: предусматривалось, что «все евреи могут быть принимаемы и обучаемы без всякого различия от других детей во всех российских училищах, гимназиях и университетах» [15, стр.130]. Но евреи не спешили отдавать детей в светские учебные заведения: «Ревнители ортодоксии твердили, что светское просвещение ведет к вероотступничеству. Широкие массы „черты“ взирали с ужасом и подозрением на русскую школу, не желая и слышать о ней» [16, стр. 354].

Далее, «при Николае 1 евреев усиленно привлекали в общие учебные заведения, и Министр народного просвещения Уваров выработал проект открытия сети школ „для борьбы с еврейской косностью“» [15, стр. 130]. Знал бы автор лозунга «Самодержавие, православие и народность», какого джина он выпускает из бутылки! Но… джин опять не торопился на волю! Отрицательную роль при этом, как и во времена Александра 1, сыграло руководство еврейских общин (кагалы), они опасались, и не зря, что светское (русское) образование приведет к русификации и ассимиляции народа и, естественно, к потере их власти в общинах. Дубнов пишет [8, стр. 561]: «Раввинизм и хасидизм стремились закупорить еврейскую среду от всякого доступа новых идей». В итоге [16, стр. 355]: «На 1840 год во всех низших и средних школах  тогдашней России насчитывалось всего 48 еврейских учеников».

Большинство евреев настолько не рвалось в русские школы, что еще в 1859 году созданный Александром II Комитет по устройству быта евреев (седьмой по счету) вновь отметил [4, т. 2, стр.65]: «В то время как западноевропейские евреи по первому приглашению правительства стали посылать своих детей в общие школы,.. русскому правительству приходится бороться с предрассудками и фанатизмом евреев… Уравнение евреев в правах с коренными жителями не может иначе последовать, как постепенно, по мере распространения между ними истинного просвещения, изменения их внутренней жизни и обращения их деятельности на полезные занятия». И далее (там же, стр. 76): «Еще в начале 1860-х годов евреи вовсе не рвались войти в русскую культуру. Широко известный в более позднее время деятель Я. Л. Тейтель вспоминает, как „директор мозырской гимназии…часто обращался к евреям, указывая на пользу образования и на желание правительства видеть в гимназиях побольше евреев. К сожалению, евреи не шли навстречу этому желанию“».

Наконец в середине-конце 1860-х годов евреи пошли навстречу столь горячему и неоднократно выраженному желанию правительства и… всего через 20 лет, в 1887 году, то же правительство  издало циркуляр (как обычно в подобных случаях в России, секретный) об ограничении приема евреев в средние и высшие учебные заведения: «процентная норма» для них составляла 10% в черте оседлости, 5% вне ее и 3% в обеих столицах. К этому моменту еще только-только вышло из стен университетов первое численно заметное поколение еврейских образованных людей.

Что произошло за столь короткое время? В еврейскую среду России стали проникать из Западной Европы веяния Гаскалы – еврейской эмансипации. И в самой России к этому времени стали появляться первые еврейские интеллигенты – дети тех родителей, которые все же отважились отдать их в русские школы, организованные по повелению Александра 1, а затем по проекту графа Уварова. И лавина стронулась! А что такое еврейская лавина, когда она стронется, имели случаи убедиться многие народы.

До того момента евреи не имели светского образования, и все же все они были грамотны, причем с очень давних пор. Вот как Буровский описывает [4, т. 1, стр. 68] общество древних иудеев: «Идеалом  иудеев стала поголовная грамотность: религиозной ценностью стало получить образование – уже для того, чтобы самому читать Библию. Трудно сказать, когда был достигнут идеал, но, скорее всего, уже к концу вавилонского плена довольно значительный процент мужского населения мог если и не участвовать в религиозных диспутах, то, по крайней мере, понимать, о чем идет речь и составить собственное мнение. В исторической перспективе число грамотных и образованных все расширялось, пока не охватило практически все мужское население и довольно большой процент женского». Конец вавилонского плена – это 537 год до н.э. Значит, по меньшей мере, 2,5 тысячелетия евреи самостоятельно читали Тору, вдумывались в ее тексты, спорили о них. Оттачивалось умение думать, развивалась способность к абстрактному мышлению.

Дубнов рассказывает [8, стр 334-337], как обстояло дело с просвещением в еврейских общинах Вавилонии в III-V веках н.э. Уровень образованности евреев поддерживался через систему академий (йешив). Одну из наиболее известных академий основал в 219 году в городе Сур Рабби Абба или Рав (учитель), как его для краткости называли. «Новая школа привлекла множество слушателей; число их доходило иногда до 1200. Будучи богатым человеком, Рав содержал бедных учеников на свой счет. Чтобы дать возможность учиться и людям семейным или занятым…устраивались ежегодно, в конце зимы и в конце лета, большие академические собрания. В этих собраниях, где присутствовали и постоянные воспитанники школы, и  множество посторонних слушателей, повторялось вкратце все пройденное в школе за предыдущее полугодие. Тут же, накануне весенних и осенних праздников. читались общедоступные лекции для народа. Наплыв слушателей, приезжающих из разных городов Вавилонии, был так велик, что в Суре не хватало квартир для приезжих, и многим из них приходилось спать под открытым небом…Такими способами распространялось знание во всех слоях народа».

В другой знаменитой академии в городе Нагардее занимались «не только исследованием религиозных законов, но и светскими науками: математикой, естествознанием и медициной…Жажда знания охватила вавилонских евреев. Уважением в обществе пользовался не богатый, а ученый…Часто прения в школах велись не для того, чтобы разъяснить тот или другой закон, а лишь для того, чтобы упражнять умственные способности учащихся». Духовные учителя вавилонского еврейства «ревностно заботились о распространении начального образования в народе; они следили за тем, чтобы в каждом городе была школа для юношества». Насколько был высок авторитет знания, учености у вавилонских евреев, можно судить и по такому курьезному штриху, о котором рассказывает Меляховецкий [9, стр. 171]: для атмосферы конца V века до н. э. там «было характерно такое явление, как толпы беременных женщин, осаждавших вавилонские академии. Они толпились у стен академий ради детей, которые еще не родились, – женщины верили,, что дети, которых они носят во чреве, могут проникнуться духом учености, исходившим от этих стен».

Интересна еще такая информация (там же, стр. 108): «В древности массовая грамотность не была исключением: среди свободных граждан греческих полисов это тоже было нормой. Совсем другое положение сложилось в средние века, когда образование едва теплилось в монастырях и при королевских дворах. А основная масса населения во всех странах Европы, как и Востока, была неграмотна. Евреи, однако, следовали традиции всеобщего обязательного образования и тогда. Очень любопытно письмо еврейской женщины V111 века из Вавилонии в Египет  матери своего умершего мужа и бабушке своих сыновей. В письме женщина рассказывает свекрови о внуках, и рассказ этот главным образом посвящен тому, каким наукам и как, у каких именно учителей мальчики учатся».

А вот описание английского историка Джонсона, относящееся к Х11 веку, времени Маймонида, крупнейшего еврейского философа средневековья [17, стр. 218]: «Была такая еврейская аксиома: «Продай все, чем обладаешь, и  накупи книг, ибо, как говорят мудрецы, приобретающий книги – приобретает мудрость»…. Благочестивым евреям небо представлялось огромной библиотекой с архангелом в качестве библиотекаря». Для еврея важно было не только иметь книги, но и делиться этим интеллектуальным богатством с другими: «Человек, дающий читать свои книги, особенно бедным, поступает богоугодно». Джонсон приводит (стр. 222) слова одного из учеников Абеляра, французского философа того же времени: «Еврей, как бы беден он ни был, если у него есть десять сыновей, выучит их всех грамоте, причем  не ради выгоды, как делают это христиане, а для понимания Закона Божьего, причем не только сыновей, но и дочерей тоже».

При чтении текстов авторов, пишущих на данную тему, бросается в глаза не только очень давнее настойчивое стремление евреев к образованию, грамотности, но и такая неизменная черта: шли они к этому всем обществом, заботясь не только об образовании собственных детей, но чтобы и ребенок из самой бедной семьи тоже стал грамотным. Пожалуй, именно в этом вопросе солидарность евреев проявилась в наибольшей степени. Меляховецкий описывает [9, стр. 107] хедер – еврейскую начальную религиозную школу в России конца Х1Х-начала ХХ века: «Обучение для мальчиков в них было всеобщим и обязательным. Каждый еврейский мальчик к 13 годам обязан был окончить хедер… В хедере обучали чтению, письму, счету, давали начальное знание Торы и Талмуда…Школы для девочек чаще были платные, хотя некоторые общины держали и бесплатные. Несмотря на то, что образование для девочек не было строго обязательным, грамоте и начаткам Закона оказывались обучены практически все. По данным переписи 1897 года, в Российской империи грамотными были 97% мужчин-евреев и 94% еврейских женщин старше 13 лет (для остальных народов России доля грамотных в то время обычно составляла в среднем около 30%, иногда и того меньше). Заметим: практически всеобщая грамотность евреев достигалась, несмотря на то, что в то время большинство из них в России продолжало жить в глубокой бедности.

Джонсон описывает [17, стр. 389-390], что произошло в Западной Европе на рубеже ХVIII – ХIХ веков: «Евреи субсидировали свою культуру за много веков до того, как это стало одной из функций Западного государства всеобщего благосостояния. Богатые купцы женились на дочерях мудрецов; блестящему студенту ешивы подбирали богатую невесту, чтобы он мог продолжить образование. Система, где мудрецы и торговцы тандемом управляли общиной, скорее перераспределяла богатство, чем приращивала. Она также обеспечивала производство большого числа высокоинтеллектуальных людей, которым давалась полная возможность развивать свои идеи. Но, внезапно, где-то около 1800 года, эта древняя и высокоэффективная социальная машина по производству интеллектуалов стала по-новому распределять свою продукцию. Вместо того, чтобы пускать всех их по замкнутому кругу раввинистических исследований,.. значительная и все возрастающая доля их стала направляться в мирской сектор. Это оказалось событием всемирно-исторического значения».

А вот и следствия [9, стр. 53]: «В Западной Европе эпохи Просвещения (ХIII век)…евреи – невежественный, отсталый народ, чуждый всем наукам и искусствам, погрязший в нелепых суевериях…В Западной Европе, особенно во Франции первой половины – середины Х1Х века евреи – хищный народ, эксплуататоры трудящихся масс, банкиры, стремящиеся господствовать на биржах, а там – и над обществом в целом… Из „невежественного и чуждого наукам и искусствам“ народа они превратились в „чересчур образованных“ и слишком активных и одаренных во всех этих сферах деятельности, так что теперь они уже начинали (главное было еще впереди) раздражать многих как раз по этой, противоположной той, что была прежде, причине». Дополняет Буровский [4, т. 2, стр. 75-76]: «В ХVIII веке национально озабоченные французские отцы-иезуиты истерически вопили – евреи вытесняют христиан! Евреи расхватывают все стипендии и премии! В Германии середины ХIХ века теоретики национального возрождения грустно качали головами: „Евреи – это наше несчастье!“, „Германия стоит на пороге национального порабощения“». Раньше евреев презирали, теперь их страшились, возник антисемитизм страха. Это был страх неконкурентоспособности.

С дистанцией в 50-100 лет все в точности повторилось в России. В 1860-х годах евреи рванулись к светскому образованию. Но если бы ограничились начальными школами, куда их так усиленно приглашало правительство! Выше говорилось о том, что доля грамотных среди народов России в конце ХIХ века составляла в среднем не более 30%. Но было еще одно исключение – немецкие колонисты. Вот что пишет об этом в здешней газете [18] бывший российских немец Александр Приб: «Грамотой в немецких колониях владело 85% населения». Как и в случае с евреями, это была грамотность на родном языке. Но после 1871 года отношение к немцам в России резко изменилось и, как пишет тот же автор, «в школах стало обязательным изучение русского языка, как основного языка общения». Колонисты подчинились, но, в основном, начальным обучением и ограничились. А евреям, раз уж они пошли в светское образование, подавай непременно гимназии и университеты! А. Алтунян пишет [19]: «К концу ХIХ века необходимость дать детям высшее образование стала почти генетически запрограммированным кодом для еврейской семьи. Как рыба идет на нерест, так безграмотные, неимущие еврейские родители должны были вывернуться наизнанку, умереть, но дать своим детям образование – врача, юриста, ученого, музыканта, человека искусства».

Даю слово опять Буровскому (стр. 77): «В 1881 году в университетах стало около 9% студентов-евреев, к 1887 году – уже 13,5%. На медицинском факультете в Харькове их стало 42%, в Одесском университете – 31%, а на юридическом факультете в Одессе – 41%». Но, что было еще ужаснее: «При этом евреи учились очень охотно и очень часто забирали себе большую часть наград и стипендий. Кроль отмечал, что у молодых евреев, в том числе и у девушек, „стремление к образованию… носило буквально религиозный характер“». Разве такое можно было стерпеть? В предыдущей главе было приведено описание того, как к этому отнеслась большая часть русского образованного общества. Буровский отмечает (стр. 85), что «народ и правительство были едины» в том, что это безобразие следует прекратить. Он приводит объяснение Константина Победоносцева (наставник двух наследников престола, впоследствии императоров Александра III и Николая II, а на момент «откровения» – обер-прокурор Святейшего Правительствующего Синода), почему евреев надо ограничить: «Благодаря многотысячелетней культуре, они являются элементом более сильным умственно и духовно, чем все еще некультурный темный русский народ, – и потому нужны правовые меры, которые уравновесили бы „слабую способность окружающего населения бороться“». Аналогичным образом в разговоре с Герцлем в 1903 году объяснил [20, стр. 176] ограничение доступа евреев к высшему образованию министр внутренних дел России Плеве: «Иначе у нас не будет возможности предоставлять его христианам».

Из подобных представлений оправдывал введение процентной нормы для евреев и Василий Шульгин. Но он нашел ей дополнительные обоснования. Вот одно из них [14, стр. 198-199]: «Русские учебные заведения основывались правительством и содержались на средства казны. Сказать – „на средства казны“, это значит сказать – на средства всего населения. Поэтому можно с большим весом возражать против такого порядка: когда, например, на деньги русского населения, которое, предположим, платит 95% всех налогов, воспитывалось бы русского юношества всего 5%, а остальные юноши, получающие образование, были бы не русские». И потому, считал Шульгин, процентной нормой для евреев «было подрезано в высшей степени сомнительное право (с точки зрения элементарной справедливости) получать образование за чужой счет». Справедливо, считал он, чтобы места в средних и высших учебных заведениях распределялись пропорционально доле каждого народа в населении империи.

Но разве народы платят налоги пропорционально своей численности? Я уже здесь, в Германии, прочитал, что в начале ХХ века евреи составляли 5% населения Берлина, но вносили в казну 30% всех налогов. Вы сначала дайте «детям разных народов» возможность свободно конкурировать между собой при поступлении в учебные заведения, а лет через 15 подсчитайте, кто сколько налогов вносит. Совершенно очевидно, что процентная норма с течением времени аукалась недобором доходов российской казны. В главе 6 будут приведены веские свидетельства того, что в тех странах, регионах и областях деятельности, где появлялось еврейское участие, развитие экономики значительно ускорялось. Соответственно, возрастали и доходы казны. Конечно, это превосходство евреев не может быть «вечным», но чтобы их догнать, требуются время и усилия. Но зачем напрягаться, если проще устранить конкурентов административными мерами…

Посмотрим еще, такую ли уж страшную угрозу представляли еврейские студенты для их христианских сверстников? 30-40% евреев на некоторых факультетах университетов Одессы или Харькова – это понятно: Одесса находилась в черте оседлости, а Харьков был недалеко от нее. В среднем по стране доля евреев в университетах достигла к 1887 году 13,5%. Жуткая цифра! Это – если исходить из того, что евреев в России тогда было 4%. Но разве еврейским абитуриентам приходилось конкурировать со всеми 96 процентами остального населения страны?

Буровский пишет [4, т. 2, стр. 169], что «евреев в 1880 году проживает в империи порядка 4 миллионов человек», и все они «грамотны поголовно, грамотны всю историю своего народа». Конечно, они по-своему грамотны, но сказать, что они образованы, имея в виду современное образование, нельзя. У них натренированы мозги, они научены логически мыслить, они способны и жаждут учиться. А из 65 миллионов русских, сообщает Буровский, – 60 миллионов неграмотно (и предки их были неграмотны во всех поколениях). Значит, на 5 миллионов грамотных русских приходится 4 миллиона грамотных евреев.

Но Буровский, стремясь доказать то, что ему доказать очень хочется, оклеветал своих соплеменников: грамотных среди них было тогда уже, вероятно, побольше. Увеличим приведенную им цифру вдвое. В этом случае 4 миллиона евреев придутся на 10 миллионов грамотных русских. Очевидно, из этих 14 миллионов, в основном, и будут выходить дети, претендующие на учебу в гимназиях и университетах, и из каждых 14 жаждущих знаний детей 4 будут еврейские дети. Как нетрудно подсчитать, это составит 28,6%. В действительности в среднем по стране студентов еврейского происхождения было в два с лишним раза меньше – 13,5%. И это стало для русских трагедией?

Солженицын тоже видит в процентной норме меру справедливости, заботу об интересах коренного населения [5, том 1, стр. 274-277]: «Процентная норма несомненно была обоснована ограждением интересов и русских и национальных меньшинств, а не стремлением к порабощению евреев». Он, похоже, запамятовал, о чем писал парой страниц выше (стр. 270-271): «Власти задумывали не только противодействие еврейскому преумноженному потоку в образование, для них то была – борьба с революцией… В недрах министерства разрабатывалась и более широкая мера, как не допустить к просвещению элементы, могущие послужить революции, мера антиломоносовская, глубокопорочная для государственного смысла: вообще не допускать в гимназии детей низших сословий российского населения („кухаркиных детей“)».

И далее он сообщает, что обе меры предполагалось опубликовать в едином законе, но затем их разделили: в июне 1887 года опубликовано было постановление относительно «кухаркиных детей», а в июле был издан секретный циркуляр (Солженицын деликатно именует его «непубликуемым»), устанавливающий процентную норму для еврейских детей. Но постановление о «кухаркиных детях» означало, что дети необразованных родителей (а таких в Российской империи было подавляющее большинство) должны оставаться необразованными. Так чьи интересы в таком случае должна была ограждать процентная норма для евреев?

Таким образом, российское правительство само дало нам блестящее подтверждение того, о чем мы говорили выше: нелепо сопоставлять процент еврейских абитуриентов с процентом евреев во всем населении страны, ибо конкурировать им приходилось, в основном, с детьми из образованных слоев общества. Семен Резник в книге «Вместе или врозь?» так комментирует [21, стр. 81] утверждения Солженицына и его предшественников, что процентная норма якобы стала проявлением заботы правительства о том, чтобы евреи не вытеснили с университетских скамей христианских детей: «В российских вузах того времени, особенно провинциальных, были постоянные недоборы».

Выше мы рассказывали, как еврейские общины заботились о том, чтобы каждый ребенок был грамотным. А русские баре заботились только о себе, о своих детях, и, как мы видели, даже специально ставили детям из нижних слоев собственного народа преграды на пути к образованию. А затем вдруг загорались желанием заполнить гимназии и университеты почти исключительно русскими детьми. Но их, мало-мальски к этому подготовленных, просто не было. Солженицын справедливо говорит, что страна на этом теряла новых Ломоносовых. Но разве евреи были тому виной?

Солженицын вынужден признать (стр. 277-278): «Процентная норма не ограничила жажду евреев к образованию. Не подняла она и уровень образования среди не-еврейских народностей Империи, – а вот у еврейской молодежи вызывала горечь и ожесточение. И несмотря на эту притеснительную меру еврейская молодежь все равно вырастала в ведущую интеллигенцию». И еще один итог (стр. 276): «Есть смысл задаться вопросом: эти ограничения, продиктованные опасением революционности студенчества, – не подпитывали они именно эту революционность? Не способствовали ей – и озлобление на „норму“, и пребывание за границей в контактах с революционными эмигрантами?»

И еще в одной неправде уличает Резник Солженицына. Тот пишет (стр. 181): «…с того самого 1874 года, воинского устава и образовательных льгот от него – резко усилился приток евреев в общие, средние и высшие учебные заведения. Скачок этот был очень заметен». Уставом этим определялись льготы для лиц с высшим образованием, и писатель намекает, что евреи рванули в университеты, дабы избежать тягот военной службы. Резник резонно замечает (стр. 81), что поступить в университет нельзя было, «не пройдя гимназического курса». То есть для того, чтобы в 1874 году резко усилился приток евреев в университеты, не менее, чем за шесть лет до того должен был столь же резко усилиться их приток в гимназии. Как говорилось выше, еще в начале 1860-х годов евреи не рвались отдавать детей в гимназии, и перелом произошел в середине-конце того же десятилетия – как раз примерно к 1874 году эти дети были готовы к поступлению в университеты.

Мы можем «поверить алгеброй гармонию» по данным самого Солженицына. Он пишет (стр. 163), что еще в 1859 году «для детей евреев-купцов и евреев-почетных граждан обучение в общих учебных заведениях объявлялось обязательным… Наибольшее, чего добились власти к 1863: в гимназиях России евреи составили 3,2%, то есть свою пропорциональную норму». А чуть ниже (стр. 164) читаем: «Во всех гимназиях и прогимназиях страны процент евреев с 1870 по 1880 удвоился – до 12% (сравнительно с 1865 – учетверился)». Александр Исаевич, если мне память не изменяет, был учителем математики. Так вот, из элементарного математического расчета следует, что в 1865 евреев в гимназиях было 3%, в 1870 – 6% и в 1880 – 12%. То есть первое удвоение произошло за 5 лет (с 1865 по 1870), а второе – за следующие 10 лет (с 1870 по 1880). Когда уместнее говорить о «скачке»? И причем здесь воинский устав 1874 года?

Честное слово, неловко мне раз за разом уличать в передержках, голословных выдумках, а то и в прямой лжи  моего кумира 70-х годов…

Во времена СССР в республиках Средней Азии и в Казахстане работало много русских специалистов и квалифицированных рабочих, а большинство казахов еще долго было чабанами. Было бы правильным (и «справедливым») установить для русских детей процентную норму при поступлении в казахстанские вузы? Можно поставить вопрос и в несколько иной плоскости: разве справедливо, что во времена Победоносцева, Плеве и Шульгина (в его молодости) гимназии и университеты заполняли преимущественно дети дворян и интеллигенции? Установить для них процентную норму пропорционально доле этих сословий в населении страны: 2% - для детей дворян, 3% - для детей интеллигентов! Это было бы намного справедливее, ибо русских крестьян и рабочих столетиями держали в черном теле русские же баре, а отнюдь не евреи.

Интересно, как бы Шульгин (и Плеве, и Победоносцев) отнеслись к такой «справедливости»? Впрочем, ответ на этот вопрос у нас есть: примерно так и поступила советская власть в первые свои годы. О том, какие вопли о «несправедливости» это вызвало среди наследников названных господ, мы расскажем в соответствующем месте.

Итак, в 1887 году правительство, идя навстречу чаяниям народа (в данном случае – как раз «просвещенной» его части), как уже говорилось, ввело для евреев «процентную норму» при поступлении в средние и высшие учебные заведения. В ряд наиболее престижных вузов доступ им был закрыт полностью. «„Процентная норма“ стала источником тревоги, горечи и слез для нескольких поколений еврейских молодых людей и их родителей» [15, стр. 131]. Евреев заставили конкурировать между собой.

Буровский приводит (стр. 85) эпизод из воспоминаний Самуила Маршака: сдав вступительные экзамены в гимназию на круглые пятерки, заслужив даже высокую похвалу директора гимназии, он, тем не менее не был в нее принят – из-за процентной нормы. То же самое произошло с Борисом Пастернаком, В 1900 году Леонид Пастернак подал директору Московской 5-й гимназии прошение о зачислении в нее его сына Бориса. К тому времени Пастернак был уже известным художником, преподавателем Училища живописи, ваяния и зодчества (впоследствии ВХУТЕМАС). Его прошение поддержал Московский городской голова князь В. М. Голицын. Мальчик успешно сдал вступительные экзамены. Тем не менее, вскоре князь получил от директора гимназии письмо, в котором сообщалось: «К сожалению, ни  я, ни педагогический совет не может ничего сделать для г. Пастернака: на 345 учеников у нас уже есть 10 евреев, что составляет 3%, сверх которых мы не можем принять ни одного еврея, согласно Министерскому распоряжению». Вот что было хорошо при советской власти: позвони по такому поводу директору гимназии секретарь обкома, моментально выбросили бы из заведения сына менее именитого еврея, и вопрос был бы решен.

Правила о процентной норме, «как все законы о евреях, считались „временными“, и поэтому даже не потрудились изъять из Свода законов статью 966-ю, по которой „дети евреев принимаются в общие учебные заведения без всякого различия от других детей“.  Для уточнения и дополнения правил о процентной норме в течение последующих двадцати лет вышел целый ряд министерских циркуляров, а в 1909 году было издано высочайше утвержденное положение Совета министров, содержавшее полную кодификацию этой новой отрасли русского права» [15, стр. 131].

«Однако, могучая тяга еврейской молодежи к образованию не укладывалась в рамки процентов. Она находила выход в том, что тысячи молодых людей сдавали гимназические экзамены в качестве экстернов и затем, преодолевая все трудности, устремлялись в иностранные университеты. Борьба с таким упрямым стремлением к просвещению потребовала новой амуниции: в 1911 году появилось Высочайше утвержденное положение Совета министров, по которому процентная норма была распространена на допущение еврейских молодых людей к экзаменам в качестве экстернов» (там же).

Но была одна жгучая проблема, которую процентная норма не только не решила, но даже усугубила. Выше мы писали, что еврейские студенты благодаря своим успехам в учебе сразу стали забирать большую часть наград и стипендий, что, собственно, и стало причиной введения нормы. Но, заставив евреев конкурировать между собой, процентная норма привела к тому, что они еще усерднее готовились к поступлению, а уж те, что проходили, еще больше выделялись в массе нееврейских студентов, а затем, естественно, и специалистов. Для русского патриота это было похоже на кошмарный сон. И министр народного просвещения Л. А. Кассо в 1914 году издал циркуляр: «Зачислять евреев в студенты университета в счет установленной нормы не иначе, как по жребию» (там же). Просто, но почти гениально: теперь из евреев в студенты попадали не самые лучшие, а кто попало, с ними сынок или племянник господина Кассо, глядишь, и сможет конкурировать…

Я прошу заметить: царское самодержавие практически до последних дней своего существования ставило новые и новые преграды на пути еврейской молодежи к образованию. Стоит ли удивляться тому, что часть этой молодежи, когда сложились обстоятельства, рванула в революцию?

Даже Кожинов писал по этому поводу [2, т. 1, стр.136]: если правительство Российской империи «беспокоило несоразмерное (с долей населения) представительство студентов иудейского вероисповедания в императорских университетах, оно должно было создать поощряющие стимулы для православной молодежи разных сословий, а не пытаться – явно тщетно – ограничить количество студентов-иудеев».

Если еврейские студенты забирали большую часть наград и стипендий, вероятно, они были лучше подготовлены, усерднее учились? Но это означает, что они были и лучшими специалистами в своих специальностях, чем те, кого они обошли? Похоже, именно здесь и зарыта собака: не в том было дело, что еврейских студентов, а затем специалистов оказывалось так уж много, а в том, что русские коллеги зачастую не выдерживали конкуренцию с ними.

Если читатель помнит, созданный Александром II Комитет по устройству быта евреев настойчиво призывал их идти учиться ради последующего «обращения их деятельности на полезные занятия». Собственно, к этому их призывали и правительства Александра I и Николая I, и не только правительства, но и весь образованный слой России, как пишет Буровский (см. выше). И вот эта вековая мечта осуществилась: к концу 1860-х годов из университетов начало выходить первое поколение европейски образованных специалистов из евреев: юристов, инженеров, врачей, педагогов и т. д. Окрыленные новым для евреев положением, эти люди с жаром погружались в работу.

Николай Лесков еще в 1883 году описал, к чему это привело [22, стр. 21-22]: «Казалось бы, все это стоило доброго внимания среди русских, но вместо того евреи в образованных профессиях снова показались столь же или еще более опасными, как и в шинке!» О шинке Лесков вспомнил не зря: ранее евреев обвиняли в спаивании русского народа (подробнее об этом – в главе 14).

Писатель продолжал: «Еврей учился прилежно, знал, что касалось его предмета, жил не сибаритски и, вникая во всякое дело, обнаруживал способность взять его в руки и „эксплоатировать“, т. е. получать с него возможно большую долю нравственной или денежной пользы, которую всякое дело должно принести делателю и без которой, собственно, ничто не должно делаться в большом хозяйстве государства. Эта способность „эксплоатировать“ вмертве лежащие или уходящие из рук статьи подействовала самым неприятным образом на все, что неблагосклонно относится к конкуренции, и исторгла крик негодования из завистливой гортани… То, чего желал император Николай, по мнению политиков нового времени, выходило вредно. Выходило, что никакой „ассимиляции“ не надо, и пусть жид будет по-прежнему как можно более „изолирован“, пусть он дохнет в определенной черте и даже, получив высшее образование, бьется в обидных ограничениях, которых чем более, тем лучше. Лучше – это, конечно, для одних людей, желающих как можно менее трудиться и жить барственно, не боясь, что за дело может взяться другой „эксплоататор“».

И что еще подметил Лесков – что вопли о том, что евреи – «эксплоататоры», беспочвенны, ибо они просто лучше «эксплуатируют» дело, используют то, что без них «лежало бы вмертве» или «уходило из рук», и за счет этого добиваются успехов, что вызывает зависть незадачливых или ленивых конкурентов, которые требуют принятия мер к «эксплоататорам».

Приведем такое сравнение. В сборной Бразилии по футболу два нападающих: Пеле и второй, тоже отличный футболист, но… не Пеле. Этот второй предъявляет тренеру требование: почему полунападающие чаще пасуют мяч Пеле, чем мне? Требую справедливости! Пошла бы такая «справедливость» на пользу команде? Или другой пример. В спортивных командах США, выступающих на Олимпиадах и других международных соревнованиях, процент чернокожих намного превышает их долю в населении страны. Даже Ку-клукс-клан не требует навести «справедливость» в этом деле…

Гольденвейзер пишет [15, стр. 134]: «Судебные уставы 1864 года в первоначальной редакции не содержали никаких вероисповедных ограничений и в первое десятилетие существования новых судов евреев принимали на службу по судебному ведомству. Но с конца 1870-х годов новые назначения прекратились, а евреев уже назначенных судебными следователями, продолжали держать на этой должности без всякой надежды на повышение, пока они не разочаровывались в государственной службе и не переходили в адвокатуру».

Но и здесь они жировали недолго. Передаю эстафету Буровскому [4, т. 2, стр. 87]: «В 1889 году министр юстиции доложил Александру III, что адвокатура наводняется евреями, вытесняющими русских, что эти евреи своими специфическими приемами нарушают моральную чистоту, требующуюся от присяжных поверенных. Насчет моральной чистоты сказать ничего не могу, потому что министр юстиции Манасеин ничего определенного по этому поводу не написал. Александр III ввел „временное правило“, согласно которому „лиц нехристианских вероисповеданий“ можно было делать присяжными поверенными только с личного разрешения министра юстиции. И с тех пор в течение 15 лет ни один еврей в присяжные поверенные не попал». И даже самым знаменитым адвокатам еврейского происхождения, как говорилось выше, приходилось выступать в роли помощников тех, кому повезло родиться русским. Я вспомнил фразу из сочинения Кара-Мурзы [1, стр. 13] уже о советском времени: «Где ни копнешь, близ Павла Васильевича есть такой толковый Евсей Соломонович». Евсею Соломоновичу и в советское время ходу не было…

Потом было решено, что допускать евреев в помощники присяжных поверенных – это тоже опасно для моральной чистоты судебно-правовой машины империи. Передаю слово опять Гольденвейзеру [15, стр. 135]: «В 1912 г. Сенат „разъяснил“, что ограничение по ст. 380 распространяется также на прием евреев в помощники присяжных поверенных. В том же 1912 г. Третья Государственная Дума приняла закон о местном суде, в текст которого было включено воспрещение евреям быть мировыми и волостными судьями… На сколько-нибудь заметные административные должности евреев не назначали никогда…Евреи не допускались на преподавательские должности в средних учебных заведениях. К доцентуре в университетах и политехникумах их допускали только в очень редких случаях, но зато нередко талантливым евреям-студентам предлагали получить доступ к профессорской кафедре ценой крещения».

Джонсон приводит [17, стр. 413] длинный перечень государственных должностей, на которые евреям был путь закрыт. «Для всех евреев была закрыта любая государственная служба в Москве и Санкт-Петербурге. Теоретически еврей, имевший степень магистра или доктора, мог претендовать на ряд должностей в любом месте, но, не пройдя через таинство крещения, еврею было практически невозможно соблюсти все предварительные условия, чтобы стать государственным служащим. В государственных учебных заведениях не было ни одного еврея-учителя. Не было ни одного еврея-профессора в университетах…Не было евреев в министерстве юстиции, не было следователей, был один-единственный судья (назначенный во время последнего „либерального“ периода). Министерские циркуляры запрещали назначать евреев на полицейские должности, их можно было использовать только в качестве шпиков и информаторов».

Шульгин признавал [14, стр. 200]: «Евреи не принимались на государственную службу», а далее писал: «Еврейство особенно к ней не стремилось. Государственная служба, в обычных условиях и на маленьких должностях, занятие покойное, монотонное и малодоходное. Оно не очень сродни живому еврейскому темпераменту». Ну, раз сами не стремились, зачем же было вводить для них запрет на эти профессии? Чтобы лишний раз оскорбить? Но я почему-то думаю, что, например, должности доцента или профессора в университете, судьи или следователя еврейскому темпераменту не сильно противны были.

Российское государство всячески препятствовало также участию евреев в выборных органах, Правда, и здесь было исключение – послереформенный период. Обратимся снова к Гольденвейзеру [15, стр. 135-136]: «Изданное в эпоху великих реформ Положение о земских учреждениях, также как Судебные уставы, не знало ограничений для евреев. Но при Александре III  было издано Высочайше утвержденное мнение Государственного совета о земских учреждениях, по которому евреи не допускались в земских собраниях и избирательных съездах. По городовому положению 1870 г. евреи могли быть гласными (депутатами) городских дум, но число гласных нехристиан не должно было превышать одну треть общего числа гласных и евреи не могли быть избраны на должность городского головы. И здесь при Александре III  были введены новые ограничения: по Городовому положению 1892 г. евреи уже вовсе не допускались к участию в городских выборах и только в городах черты оседлости евреи (в числе не более 10%) назначались гласными».

Чтобы оценить эти 10%, надо учесть, что в 8 (из 15) губерниях черты оседлости евреи составляли большинство городского населения, например, в Минской – 58,8%, Гродненской – 57,7% и т. д. В ряде городов этот процент был еще выше: в Бердичеве – 79,8% (не зря Бердичев называли «еврейской столицей»), в  Белостоке – 64,1% [23, стр. 189, 196].

Но: «Не имея и после 1905 года права участия в городских и земских выборах, евреи на общем основании могли участвовать в выборах в Государственную Думу и в Государственный Совет. Активное и пассивное избирательное право не было ограничено для евреев и в законе 3 июня 1907 года. Евреи-депутаты были во всех четырех Государственных Думах, а один еврей (Г. Э. Вайнштейн из Одессы) был избран в Государственный совет» [15, стр. 136]. Такие парадоксальные, а лучше сказать – идиотские, коллизии могли возникать только в самодержавной России.

В общем, русские специалисты, не умея выиграть у еврейских коллег в условиях честной конкуренции, выигрывали с помощью административных мер. Выигрывали ли от этого общество, государство? Буровский говорит [4, т. 2, стр.79] о наиболее выдающихся личностях из первого поколения еврейской интеллигенции в России: «Люди, вошедшие в историю, во многом делавшие историю. Но за ними и вокруг них стояла толпа, толща. Десятки тысяч менее блестящих, но необходимых в обществе людей – еврейских интеллигентов первого поколения». Не дали им проявить себя. Как они себя чувствовали после того, как русское государство сначала призвало их «обратить свою деятельность на полезные занятия», а затем так унизило, не позволив им заниматься теми «полезными занятиями», к которым они были подготовлены? Буровский приводит (стр. 87) свидетельство одного русского еврея, который о двадцатилетии 1890-1909 годов написал: «Более тяжелого времени в истории русских евреев найти невозможно. Евреи вытеснились из всех завоеванных позиций».