Евреи и «Советский проект», том 2 «Русские, евреи, русские евреи»

Часть 1. Как жилось евреям весело, вольготно на Руси

Глава 5.

Гетто размером в крупную европейскую страну

Черта оседлости, несомненно, представляла собой самую репрессивную и тягостную составляющую часть всего корпуса российских законов, направленных на ограничение прав евреев

Еврейская энциклопедия, т. I

Описанная в предыдущем разделе практика насильственной рекрутизации еврейских мальчиков была самым зверским преступлением царского режима против евреев. Но зверство это было ограничено во времени: оно захватило только часть 30-летнего царствования Николая I, в остальные царствования оно вообще не имело места. Пресловутая процентная норма в системе образования, запреты на профессию действовали в последние 30 лет существования империи. Но ограничения в праве на жительство и, соответственно, в праве на перемещение в пределах территории государства тяжелейшим образом сказывались на жизни евреев практически весь период их проживания в империи. Воплощением этих ограничений стала черта оседлости. Такого, пожалуй, нигде больше не было, бывали городские гетто, но гетто размером в приличную европейскую страну – это было российское ноу-хау.

Как было показано в главе 2, основание «черты» было заложено указом Екатерины II от 1791 года, точнее, той его частью, которая была инициирована московскими купцами и содержала запрет еврейским купцам селиться во внутренних губерниях России и, конечно, в столицах. А «свою первую законодательную формулировку черта оседлости получила в изданном при Александре I «Положении о евреях 1804 года» [15, стр. 126]. Уже известный нам автор, И. М. Дижур, пишет [10, стр. 163-164]: «„Положение об устройстве евреев 1804 года“, хотя и было продиктовано „попечением о истинном благе евреев“, как сказано во вступлении к этому закону, но послужило началом полного разорения и пауперизации значительного большинства еврейского населения страны. Статья 34-ая „Положения“ гласит: „никто из евреев, начиная с Генваря 1807 года…ни в какой деревне и селе не может содержать никаких аренд, шинков, кабаков и постоялых дворов ни под своим личным или чужим именем, ни продавать в них вина и даже жить в них под каким бы то ни было видом, разве проездом“».

Конкретным поводом для принятия предусмотренных названной статьей мер послужило обвинение евреев в спаивании крестьян. Насколько это обвинение было обоснованным, мы рассмотрим в  главе 14. Но занятие евреев этим не самым благородным промыслом было во многом обусловлено именно их скученностью в черте оседлости: не могли же они все заниматься торговлей и ремеслом – на сравнительно небольшой территории для этого просто не хватало клиентов, спроса. А меры, предусмотренные «Положением», вели к еще большей скученности еврейского населения. Фактически они означали дальнейшее сокращение территории оседлости: из нее исключалась почти вся сельская местность. Правда, «Положение», кроме выселения евреев в города и местечки, предусматривало переселение их в Новороссию с целью приобщения их к земледелию.

Но вот что из этой затеи вышло. Дижур приводит (стр. 165) строки из относящегося к 1808 году донесения витебского губернатора министру внутренних дел: «Деревенских евреев безвременно прогнали, разорили, ввергли в нищету; большая их часть лишена дневного пропитания и крова и потому не в малом количестве идут в Новороссию. Многие, в чаянии переселиться в Новороссию, продали все свое имущество и неотступно просятся туда, хоть только для жительства».

«В то же время, – продолжает Дижур (стр. 165-166) – „Новороссийская Переселенческая Контора“ и херсонский губернатор осаждали того же министра внутренних дел донесениями об абсолютной необходимости задержать поток переселенцев, ибо для них не были приготовлены ни избы, ни другие приспособления для устройства земледельческих колоний в степи…Непривычный степной климат, отсутствие жилищ и продовольствия вызвали разные эпидемии среди этой массы обездоленных людей, и указом от 6-го апреля 1810 года правительство сочло себя вынужденным временно прекратить водворение евреев на землю».

С самого начала должно было быть ясно, что эта затея может охватить только небольшую часть еврейского населения. Чтобы больше не возвращаться к этому вопросу, скажем, что переселение евреев на землю продолжалось весь Х1Х век, и к его концу, как сообщает Дижур (стр. 166-167), по данным переписи 1897 года «евреев земледельцев было 179 400», или «3,5% всего еврейского населения России». К 1914 году их было 4%. Это, конечно, немного, но надо иметь в виду, что ручеек еврейских переселенцев на землю шел встреч общему потоку: «во всей России процент занятых в земледелии упал с 90% в начале Х1Х в. до 74% в 1897 г.» Дижур отмечает положительную роль, которую сыграла аграризация российских евреев в истории народа: «В 80-х годах и особенно в 90-х годах именно среди еврейских колонистов России рекрутировались пионеры еврейского земледелия в Палестине и в Северной и Южной Америке». Речь о 80-х – 90-х  годах Х1Х века, когда евреи бежали из России, куда глаза глядят – от притеснений и погромов эпохи Александра III.

Относительно исполнения самой тяжелой для евреев статьи 34 «Положения» имеются значительные расхождения. Буровский сообщает [4, т. 2, стр. 34-35]: «Еврейский вопрос становится каким-то зловещим, никак не решаемым родными для бюрократии средствами. Для решения этого вопроса созывается особый Комитет в 1806 году. Потом, в 1809 году, опять новый Комитет сенатора Попова. Этот Комитет признал необходимым прекратить начатое было выселение, сохранить за евреями право арендовать имения и торговать водкой. В общем, за время правления Александра 1 к выселению евреев из сельской местности приступали несколько раз, очень вяло, и дело не только не довели до конца, а толком так и не начали».

А вот что пишет по этому поводу Дижур (стр. 164): «Эта статья, которая с некоторыми отсрочками была неукоснительно проведена в жизнь, сразу лишила евреев тех промыслов, которые кормили их в течение веков…Насильственно выброшенные из сел и деревень обширного края, разоренные еврейские массы стали селиться в городах и местечках черты оседлости, создавая совершенно нестерпимые условия конкуренции между собой в области ремесла и мелкой торговли. Яркое описание этого крайне ненормального быта евреев 19-го века (характерного и для начала нашего столетия) мы находим у выдающегося юриста и экономиста И. Г. Оршанского. Эти „продуктивные“ производства сельтерской воды, сапожной ваксы и водяных чернил и прочих „предметов первой необходимости“, эти грошевые доходы бесчисленных лавочек и ларьков на базарах…загоняли массы ремесленников и мелких торговцев в безвыходный тупик».

Кто из двух авторов прав? Картина, нарисованная Буровским, характерна для всей политики царизма в отношении евреев. Весь ХIХ век эта политика отличалась непоследовательностью: хватались за одни меры, потом эти оставляли, брались за другие, за третьи, возвращались к первым и т. д. В общем, это было похоже на отрубание любимой собачке хвоста по частям, с той, конечно, разницей, которая происходила из факта не слишком горячей любви правительства к евреям. Что выселение евреев из деревень не было при Александре I доведено до конца, следует хотя бы из того, что, по информации Буровского (стр. 47), при Николае I, в 1844 году, имела место новая попытка выселения. Но и она, как мы увидим ниже, не была последней. Но и Дижур прав: политика выселений, даже если она не была доведена до конца, доставила евреям много бед. От непостоянства этой политики, ее метаний условия жизни становились и вовсе невыносимыми. Такими они оставались почти весь ХIХ век (исключая короткое «пореформенное» время при Александре II) и начало ХХ века, вплоть до революции 1917 года, и главной причиной этого была черта оседлости.

Яков Лещинский показал ее роль на конкретных цифрах [23, стр. 197]: «Черта оседлости перенаселена была лавками и лавочниками. Предприятий мелкой торговли не счесть было в черте. В то время, как средний годовой оборот торгового предприятия составлял в 1910 в губерниях вне черты 20582 рубля, в черте он был вдвое меньше – 9442 рубля».

А вот характеристика черты, которую приводит Пол Джонсон [17, стр. 410-411]: «Анализ ситуации, выполненный английским историком Люсьеном Вульфом, позволял сделать следующие выводы. Евреи составляли 1/24 населения России… Подавляющее большинство было заперто в городах и штетлах, которые занимали всего 1/2000 территории. Даже в пределах черты оседлости большая часть территории была закрыта для евреев, а „легальные“ части имели свойство постоянно сокращаться. Территория Дона была внезапно выведена из черты оседлости, и за ней Кубань и Терек».

Нельзя сказать, чтобы в самодержавной России ничего не менялось, но для евреев время как будто остановилось. Вот как об этом пишет А. Гольденвейзер [15, стр. 126]: «За 125 лет – от третьего раздела Польши до первой мировой войны – политический и социальный строй России и характер ее хозяйственной жизни подверглись коренному перерождению. Крепостное право пало, сословный строй был расшатан, самодержец разделил свою власть с народным представительством, народное хозяйство вступило на путь быстрой индустриализации, страна покрылась сетью железных дорог…Но пять миллионов русских евреев в течение всего этого времени оставались прикрепленными к тем частям империи, в которых жили в эпоху польских разделов их предки».

Вытекавшие из существования черты оседлости разнообразные ограничения и утеснения для евреев доставляли немало головной боли и правительственным чиновникам, но зато служили неплохим средством прокорма для тех из них, кто был нечист на руку. Развращая представителей власти, эти порядки развращали и евреев, которым просто некуда было деться. Но, конечно, это им же ставилось в вину.

Картина еврейского бесправия хорошо отражена в работе [15] Гольденвейзера. Он и сам был непосредственным свидетелем и участником той жизни. Кроме того, его статья, как и другие материалы сборника, в котором она напечатана, опирается на огромное число первоисточников, – в отличие от более поздних сочинений на ту же тему. Он пишет (стр. 118): «Упорно проводя систему еврейских правоограничений, русское правительство… достигало только одного – деморализации своего собственного административного аппарата и деморализации самого еврейства. Ограничительные законы, обнимавшие все области жизни, постоянно требовали новых толкований. И вот мы видим картину высших государственных сановников, заседающих в Первом Департаменте Сената, которые серьезно обсуждают вопрос, можно ли признать починку резиновых галош дающим право жительства ремеслом. В то же время бесчисленные сомнения, возникавшие при каждодневном применении ограничительных законов, передавались на усмотрение исправников и приставов, – и ни для кого не оставалось секретом, к чему это приводит».

Он ссылается на исследование 1912 года известного английского государствоведа А. В. Дайси: «Худшим проявлением русского деспотизма является моральная деградация, которым он подвергает еврейских подданных царя. Факт существования черты оседлости, лишение русских евреев тех элементарных прав, которые каждое цивилизованное правительство признает за всеми гражданами, и более всего полная зависимость русских евреев от изменчивых капризов каждого представителя власти, начиная от царя и вплоть до любого нижнего чина полиции, – не может не унижать всех жертв этой тирании. Героизмом, с которым евреи переносили вековые несправедливости и преследования, еврейское племя заслужило свою высшую славу…но ни один народ не может всегда оставаться на высоте героизма и мученичества».

Гольденвейзер приводит также выдержку из труда «Черта еврейской оседлости» 1911 года И. Бикермана: «Где милость, там умилостивление…Тут мы имеем дело с системой, точно придуманной для того, чтобы плодить подкуп и вымогательство». Неудивительно поэтому, что «одной из сил, поддерживающих еврейское неравноправие», были «те многочисленные агенты власти, которым такое положение доставляло исключительные выгоды».

Но пора нам перейти от общих оценок к конкретике. Выше приводилось сообщение Гольденвейзера, как высшие государственные мужи в Сенате обсуждали вопрос о том, следует ли считать починку резиновых калош ремеслом. Как указывает автор в примечаниях [15, стр. 148], «вопрос был решен Сенатом отрицательно. Но в отношении изготовления уксуса Сенат был милостивее и признал, что еврей, занимающийся этим промыслом, может считаться ремесленником», что давало ему право жить за пределами черты оседлости. Автор дает ссылки на конкретные Определения Сената. Одно из них относится к 1883 году, другое – к 1898 году. Десятилетиями высший государственный орган империи занимался решением таких «важнейших» державных проблем!

Ремесленники были самой многочисленной категорией евреев, которым, в принципе, разрешалось жить за пределами черты. Но при этом еврей должен был доказать, что он действительно занимается заявленным промыслом и что этот промысел является ремеслом. И вот (стр. 129-130) «администрация и суды оказались перед задачей – в сотнях тысяч случаев проверять основания, по которым тот или иной еврей претендует на звание ремесленника. В многочисленных сенатских решениях мы можем прочесть подробные рассуждения об экономической природе ремесла и его отличиях от мелкой торговли и промышленности. На основании соображений экономического, финансового и юридического порядка, сенат пришел к выводу, что, например, выделка сургуча, рогожи и чернил, гравирование и малярное дело должны быть признаны ремеслами, но что выделка табака, лака и спичек, настройка музыкальных инструментов и ошкатурение построек ремеслами считаться не должны».

Но вы не забыли: мало было заявить занятие определенным промыслом, доказать, что этот промысел является ремеслом, да еще разрешенным еврею за пределами черты оседлости (евреи, занимавшиеся такими промыслами, в соответствующем законе именовались «полезными людьми») – еврей должен был еще доказать, что он этим промыслом действительно занимается. Ну понятно, заявить-то каждый может, и находились-таки хитрецы, которые норовили обмануть православные власти. Об одном таком случае  рассказывает Сергей Милошевич в статье с весьма точным названием «Абсурд как метод управления» [26]. Рискуя раздуть данную главу до непомерного объема, я все же приведу из нее несколько примеров – очень уж ярко рисуют они и «методы управления», и «права евреев» в Российской империи.

Итак, о еврейских хитрецах, точнее хитровках. «К числу „полезных людей“ относились и проститутки. Более того, еврейки, занимавшиеся этим древним ремеслом, пользовались большими правами, чем остальные „полезные люди“. В 1908 году в Петербурге врач врачебно-полицейского надзора по фамилии Чиж, проводя медицинское освидетельствование питерских жриц любви, отметил некоторую странность в поведении примерно двух десятков из них. Ни манерами, ни внешностью эти женщины на проституток не были похожи. Более того – они странно смущались и краснели во время осмотра. Гром грянул, когда ошеломленный врач установил, что большая часть „странных“ проституток, имевших на руках законный желтый билет, являются… девственницами. Оказалось, что мнимые путаны на самом деле…слушательницы недавно открывшегося психоневрологического института, возглавляемого знаменитым профессором Бехтеревым. Это научное и учебное заведение не имело тогда статуса государственного, поэтому обучавшиеся там евреи и еврейки не получали права жительства в Питере».

То есть учиться у Бехтерева они могли, ибо установленная государством процентная норма на частное заведение, очевидно, не распространялась, но жить в городе не имели права – вот такой еще выверт российских реалий. Но продолжим цитирование. «Чтобы иметь возможность заниматься наукой, молодые еврейки вынуждены были записаться в проститутки – иного выхода у них не было. Уже готовились необходимые распоряжения о немедленной высылке „наглых обманщиц“, когда эта история просочилась в либеральную прессу. Опасаясь скандала, правительство разрешило « в виде исключения» оставить находчивых слушательниц в покое и разрешить им проживать в столице без торговли своим телом».

А вот сообщает Джонсон [17, стр. 411]: «Существовали привилегированные категории евреев, которым разрешалось передвигаться и даже селиться за пределами черты: отставные солдаты, выпускники институтов, „полезные торговцы“, а также „механики, винокуры, пивовары и ремесленники, занимающиеся своим ремеслом“. Но им требовались специальные бумаги, которые было очень нелегко получить и требовалось периодически обновлять. Все эти категории имели тенденцию к урезанию, особенно после 1881 года…Купцам вдруг запрещали брать с собой приказчиков и слуг. Из числа привилегированных ремесленников были вычеркнуты табачники, настройщики роялей, мясники, плотники, штукатуры, садовники… Следование всем этим постоянно изменявшимся правилам представляло собой совершенный кошмар для всех, кроме, конечно, продажного полицейского или бюрократа».

Об одном примечательном эпизоде из жизни российских евреев лучше всего рассказал Буровский [4, т. 2, стр. 136]: в 1891 году «новый московский губернатор великий князь Сергей Александрович распорядился выслать из Москвы вообще всех ремесленников. Выселено было порядка 20 тыс. человек, причем тех, кто заявлял об отсутствии средств на переезд, отправляли по этапу полицией, попарно сковывая кандалами с настоящими преступниками». Ни один из авторов, рассказывающих об этой акции, не приводит оснований, которыми руководствовался губернатор. Да и трудно представить какие-либо законные основания (даже имея в виду российскую законность) для такого коллективного наказания, предвосхищающего гитлеровские и сталинские депортации. Разве что великий князь решил таким образом отметить юбилей – столетие высылки из Москвы еврейских купцов (см. главу 2). 

Гольденвейзер сообщает [15, стр. 126-127], что 3 мая 1882 года были введены новые «Правила» (естественно, «временные», но просуществовавшие до самой революции), которыми евреям было запрещено (в который раз!) «селиться и приобретать недвижимость в сельской местности». Поскольку они теперь могли жить только в городах и местечках, административным органам, опять же до Сената включительно, приходилось решать вопросы типа: «Следует ли считать нарушением Временных правил 1882 года поселение еврейской семьи в доме, одна половина которого находится в черте города, а другая за этой чертой» и вообще, «каким условиям должен удовлетворять населенный пункт, чтобы заслужить название „местечко“». Но, понятно, «чаще всего эти вопросы, от которых иногда зависело благосостояние сотен еврейских семейств, разрешались по усмотрению местных Помпадуров».

Что все это не шутки, видно из другого пикантного случая, описанного С. Милошевичем [26]: «В 1907 г. губернатором Витебской губернии назначили ярого черносотенца Гершау-Флотова. Увы, губернатору не повезло – Витебская губерния входила в черту еврейской оседлости, где иудеи могли жить беспрепятственно. И вот губернатору-антисемиту приходит в голову „блестящая“ идея. Согласно высочайше утвержденным в 1882 г. Правилам, новые поселения евреев в сельской местности были запрещены. Однако тем представителям древнего народа, которые жили в селах до вышеназванной даты, милостиво было разрешено остаться на прежнем месте. Ясное дело, за четверть века у них появилось немалое число потомков. Разумеется, в ревизских списках, составленных в 1982 г., эти люди не фигурировали. Значит, постановил „мудрый“ губернатор, налицо противозаконное «новое поселение». А раз так, то всех их необходимо немедленно выслать за нарушение вышеназванного правила от 1882 г.»

То есть, губернатор-черносотенец решил воспользоваться тем, что право „беспрепятственного“ проживания евреев в черте оседлости в 1882 г. было обставлено препятствием, урезавшим черту в десятки раз, а именно исключением из нее сельской местности. По счастью, распоряжение губернатора было направлено на утверждение Сенату. Идем за автором дальше: «В повестке дня заседания Сената этот вопрос звучал так: „Можно ли рассматривать рождение иудея как акт нового поселения?“ Напрасно либеральные сенаторы со всей серьезностью доказывали коллегам, что „утроба матери, с точки зрения закона, не является местом жительства, а та часть чрева, в которой пребывает плод, не представляется жилплощадью, перемещение с которой может почитаться переселением»“. Правые сенаторы, которых оказалось большинство, не согласились с этими очевидными выводами. Они упорно придерживались точки зрения губернатора – этих евреев там раньше не было, значит, они вновь поселились. А откуда они взялись – это дело десятое. Стало быть, всех рожденных после 1882 г. необходимо оттуда немедленно выслать».

«Скорее всего, так бы и случилось, если бы слово не взял секретарь Сената, блестящий юрист и либерал Николай Писарев. „Если последует решение выслать этих евреев, то на практике создастся чрезвычайно затруднительное положение, – заявил он. – Ведь, как известно, согласно закону, евреи высылаются либо в то место, откуда они прибыли, либо на родину. Куда же, в таком случае, высылать этих евреев, если место, откуда они „прибыли“, находится… (здесь секретарь сделал эффектную паузу), а их родина – там, где они живут в настоящее время». Только после этого было решено рапорт губернатора оставить без последствий (и то – девятью голосами против трех). Окажись на месте Н. Писарева другой человек, и десятки тысяч евреев – не только из Витебской губернии – были бы выселены из обжитых мест. Но, вот вопрос, – куда?

Конечно, можно еще раз посмеяться – какими вопросами занимался в России Сенат! А мне пришло в голову другое: а, может, это еще не худший вариант? И, слава Богу, попадались в России либеральные сенаторы, пусть они даже всегда были в меньшинстве. И были еще «середнячки», которые могли к их мнению прислушаться. А потом Революция освободила нас от „проклятого самодержавия“, и при Ленине целые сословия уничтожались на корню, а при Сталине целые народы выселялись «куда Макар телят не гонял», и все это – безо всяких голосований, без сомнений…

Но вернемся к Гольденвайзеру (стр. 129): Киев был включен в число четырех городов, хотя и находившихся в черте оседлости, но исключенных из нее. Евреи, не имевшие права постоянно жить за пределами черты, не имели этого права и в Киеве. Для некоторых категорий допускалось временное проживание, и только в двух районах города. Четких правил не было, и это «открывало широкий простор для взяточничества и произвола местной полиции».

Снова обращаемся к Джонсону [17, стр. 412]: «Приезжие с Запада бывали потрясены зрелищем толпы испуганных евреев, которых гнал по улице полицейский конвой, – результат ночной облавы. Полиции разрешалось вламываться ночью в дом с применением любой необходимой силы и требовать у каждого документального подтверждения его права на проживание, независимо от пола и возраста. Тот, кто не мог дать его, немедленно забирался в полицейский участок… Даже в первоклассных гостиницах полиция останавливала и допрашивала людей с „еврейской физиономией“. Она вполне могла запретить пребывание известных иностранцев, как поступили, например, с Оскаром Страусом, американским послом в Константинополе».

Там же (стр. 412-413): «В Смоленской губернии в 1909 году конная полиция окружила город Починок, но выявила только 10 „нелегалов“; в результате прочесывания окрестных лесов удалось отловить еще 74. Закон о поселении развращал полицию, которая занималась поборами с евреев. Когда этот бизнес становился менее доходным, полицмейстеры подстрекали православных подавать петиции с требованиями высылки евреев под предлогом того, что „они возбуждают местное беспокойство“. После этого бедных евреев изгоняли, а из богатых выколачивали деньги. Бедняки, возвращаясь в черту оседлости, становились растущей социальной проблемой. Например, в Одессе 30% бедняков-евреев жили за счет еврейской благотворительности».

А вот ряд «мелких штрихов» (стр. 410-411): когда власти решили закрыть для евреев Южный берег Крыма, «оттуда вполне могли выгнать недолечившегося от чахотки еврейского студента. Евреи, желавшие воспользоваться кавказскими минеральными источниками, должны были сдавать специальный экзамен армейскому офицеру…В сезон в Дарницу (курорт под Киевом) допускалось не более 20 еврейских семей. Прочие курорты в пределах черты оседлости были вообще закрыты для евреев при любых обстоятельствах…Еврейским пианистам разрешали участвовать в Международном конкурсе Рубинштейна в Санкт-Петербурге, но только при условии, что они не будут ночевать в городе». Кстати, нам пытались внушить, что в коренной России, или Великороссии, антисемитизма не было. А где находятся Москва, Санкт-Петербург, Смоленск, кавказские минеральные источники – в Украине, в Польше?

И в тех случаях, когда евреи имели какие-то «права», правительство как будто специально старалось сделать так, чтобы они все равно чувствовали себя униженными [17, стр. 412]: «Евреи, имевшие разрешение жить за пределами черты оседлости, не могли оставить у себя на ночь даже сына или дочь, если те не относились к привилегированным». Но бывало и наоборот: сын-студент имел право жительства в городе, а его родители – нет: [4, т. 2, стр. 155]: «О. О. Грузенберг вспоминает, что когда он был студентом в Москве, к нему приехала мать. Приехала нелегально, и приходилось постоянно „греть“ полицию мелкими взятками, чтобы отцепились…Удивляться ли тому, что Осип Грузенберг жил и помер врагом существующего строя? С Гершуни получилось потом то же самое, но еще хуже: во время полицейской облавы, которыми славился Киев, его старуху-мать выявили, как подрывной элемент…Пожилая еврейка провела ночь на заплеванном полу полицейского участка, а утром была отправлена назад, в местечко. По собственным своим словам, Гершуни именно в эту ночь поклялся, что не успокоится, пока не рухнет проклятая власть, посмевшая оскорбить его мать».

Грузенберг впоследствии стал одним из самых известных российских адвокатов, а Гершуни – одним из самых отчаянных террористов, руководителем боевой организации эсеров. Но заметим: оба они не стали «русофобами», как это часто изображают Буровский и Кара-Мурза, а «врагами существующего строя», «проклятой власти».