Евреи и «Советский проект», том 2 «Русские, евреи, русские евреи»

Часть 1. Как жилось евреям весело, вольготно на Руси

Глава 7.

«Хлеб кушают»

Что наша жизнь: не привыкнешь – подохнешь,

не подохнешь – привыкнешь

Михаил Жванецкий

Название раздела взято в кавычки, ибо повторяет приведенные нами во «Введении» слова известного русского монархиста и антисемита (впрочем, довольно своеобразного) Василия Шульгина. Приведем его высказывание, из письма от 3 февраля 1930 года, полностью [3, стр. 433-434]: «Все эти местечковые жидочки, они только частично были захвачены и отравлены свирепой ненавистью. Они, конечно, страдали от черты оседлости, от того, что полиции приходилось давать взятки и всего прочего, но так как это были люди практической жизни, то они отлично при всем том понимали, что все ж таки они при всех стеснениях „хлеб кушают“. И так как они вместе с тем, как люди коммерческие, имели некоторые связи с заграницей, то они знали, что и без равноправия многим евреям жилось в России весьма недурно, не хуже, чем в других странах, равноправных». А вот другое его высказывание на ту же тему, в письме от 17 декабря 1929 года (там же, стр. 410): «Могущественнейшая по своим психическим качествам нация еврейская… русский исторический строй возненавидела ненавистью, совершенно не соответствующей „преследованиям“». И в письме от 15 января 1930 года (стр. 424): «За каждый еврейский зуб нам повыбивали „все тридцать два“».

Ну, о русских «зубах», «выбитых» евреями, об их «несоответствующей» ненависти к «русскому историческому строю», который, если и виноват перед этими «жидочками», то, максимум, в мелких «стеснениях», – обо всем этом мы поговорим позднее. А сейчас нас будет интересовать та «весьма недурная, не хуже, чем в других странах» жизнь евреев в России, тот «хлеб», который они, неблагодарные, «кушали». Кое-что об этом «хлебушке», об этих «мелких стеснениях» выше было уже сказано. Но, может быть, это были «отдельные недостатки», а в целом «жидочки» действительно жили не хуже, чем в «равноправных» странах, – в Германии, Англии, США? Кстати, читатель, вам это «хлеб кушают» ничего не напомнило? Мне вспомнилось михалковское «А сало русское едят!» Достойный, однако, предтеча у главного советско-российского гимноведа был!

Итак, «и без равноправия многим евреям жилось в России весьма недурно». Конечно, к рубежу Х1Х – ХХ веков была уже в России прослойка более или менее состоятельных евреев – купцов 1 гильдии, промышленников, лиц свободных профессий. Но сколько их было? Приблизительную оценку дают приведенные выше цифры: по переписи 1897 года из 5 млн. 150 тысяч российских евреев только 350 тысяч жили за пределами черты оседлости. Остальные 4 млн. 800 тысяч, то есть подавляющее большинство, были скучены в черте, и о том, как им жилось, имеется более чем достаточно свидетельств.

Вот как описывал жизнь своей семьи в 1850-е в Вильне (Вильнюсе) Авраам-Урия Ковнер, журналист и писатель, корреспондент Достоевского и Розанова, которого они оба  высоко ценили [12, стр. 11-12]: «У нас в доме никогда не было ни молока, ни коровьего масла, мясная пища употреблялась только по субботам и праздникам, и то в самом ничтожном количестве, причем для жарения употреблялось гусиное сало. И вот однажды домашний кот ухитрился стащить оставшееся в маленьком горшке гусиное сало. Отец был так поражен этим „несчастием“, что решил убить кота. Он бросил его в мешок и стал колотить мешком об стену. Кот метался и ревел, а отец еще больше свирепел…Сознаюсь, что эта дикая расправа была ужасною жестокостью со стороны отца; но, право, трудно судить, кто больше был достоин сожаления: несчастный ли кот или столь же несчастный отец, обыкновенно мягкий и добрый, пришедший в такую ярость из-за полфунта гусиного сала». Спешу успокоить защитников животных: несчастный кот был все же пощажен несчастным главой семьи.

И другая история оттуда же: «Бедный отец точно высох, а мать, измученная заботами о куче детей, становилась все злее и злее. В это время на свет Божий явился новый член семьи, который через три дня умер…Отец отправился в погребальное общество, и через несколько часов явился в сопровождении двух членов последнего. Войдя в комнату, отец вдруг услышал плач младенца.

– Ожил! – воскликнул он, схватившись за голову и побледнев, как полотно. И на его лице отпечаталось такое страшное горе, что я всю жизнь не мог забыть этого выражения отчаяния. Между тем, младенец вовсе не ожил, и дело вышло так. Видя страдания матушки от обилия молока в груди, которое необходимо было отцедить, жившая у нас бабушка побежала достать для этой цели щенка. Щенок как раз в момент возвращения отца завизжал, а отец принял писк щенка за плач ожившего ребенка. Нужно себе представить степень нищеты и гнета главы семейства, если воображаемое оживление родного ребенка могло вызвать в отце такой вопль отчаяния!»

Вот такой «хлеб кушали» евреи в черте оседлости. Но, может быть, это частный случай? В главе 2 приведено описание жизни евреев в «черте» в начале 1860-х годов, со слов Федора Достоевского, отнюдь не юдофила: «Евреи стеснены весьма значительно, и огромное их количество живет в крайней бедности… Живут они обыкновенно в страшной тесноте и в своих занятиях, ремеслах соперничают друг с другом до последней крайности, чтобы каким-нибудь образом просуществовать…».

О том, какой эта жизнь была спустя 30 лет, можно прочесть у английского историка Вальтера Лакера [20, стр. 87]: «В начале 1890-х годов американское правительство послало двух эмиссаров в Европу, чтобы исследовать причины внезапного роста иммиграции в Соединенные Штаты. Надо учесть, что господа Вебер и Кемпстер были вовсе не „добрыми дядюшками“, а видавшими виды иммиграционными чиновниками. Но в своем отчете, опубликованном в 1892 году, они решительно заявили, что никогда в жизни не видели такой невероятной бедности и нищеты и надеются, что вряд ли когда-нибудь увидят. Большинство русских евреев жили в условиях гораздо худших, чем беднейшие русские крестьяне и рабочие… Если кормилец заболевал, это обычно обрекало на гибель всю семью. Даже антисемитские газеты в России признавали, что основная масса русских евреев обречена на вымирание». И еще (стр. 90): «Отдельные обвинения, предъявлявшиеся евреям, – такие, как массовая эксплуатация, – были смехотворны: в подавляющем большинстве евреи не имели ни гроша за душой».

Прошло еще десятилетие. Другой английский историк Пол Джонсон приводит [17, стр. 415-416] оценку положения евреев в империи, которую в разговоре с Теодором Герцлем дал министр финансов России, граф Сергей Витте уже в 1903 году: «Следует признать, что евреи дают достаточно оснований для враждебности. Разумеется, вокруг них существует определенное предубеждение. Большинство евреев бедны и, будучи бедными, производят грязное и отталкивающее впечатление. Они замешаны в целом ряде нечистоплотных дел, от сутенерства до ростовщичества…Евреи слишком угнетены». До первой русской революции оставалось два года, до второй, ознаменовавшей крах империи, – 14 лет.

Да вот и Буровский сообщает, что уже перед началом Первой мировой войны «в мире бедности, а то и беспросветной нужды, жило порядка 5 миллионов евреев».

Способности работать и зарабатывать евреям было не занимать, их неравноправное положение в империи и было причиной нищеты большинства из них. Впрочем, в определенном смысле им оказывался в империи «почет»: «В царствование Николая I евреям, составлявшим не более 4% тогдашнего населения империи, было „посвящено“ более половины всех законодательных актов Российской империи» [9, стр. 194 -195].

Еще лучше «почетное» положение евреев в России обрисовал Гольденвейзер [15, стр. 115-116]: «В конце изданного 20 марта 1917 года «Постановления Временного Правительства об отмене вероисповедных и национальных ограничений» приводится полный список ограничительных законов, подлежавших отмене. В этом списке значится 140 законов, извлеченных из разных частей двенадцати томов Свода Законов Российской Империи – в совокупности эти законы могли бы составить целый „кодекс еврейского бесправия“. Эти ограничительные законы, разновременно изданные и плохо между собой согласованные, дали обильную жатву сенатских толкований и правительственных циркуляров: в комментированном издании „Законов о евреях“ Я. И. Гимпельсона, вышедшем в двух томах в 1914-1915 г.г., они занимают около тысячи страниц.

Политика русского правительства по еврейскому вопросу…поражает не столько своей несправедливостью или жестокостью, – этим в наше время уже никого не удивишь! – сколько своей бездарностью. В ней не было никакой последовательности, руководящей идеи и общей цели. Она была вызвана самыми разнообразными мотивами и преследовала самые разные, часто исключавшие друг друга задачи. В 1856 году Александр II повелел пересмотреть законы о евреях „в видах слияния сего народа с коренными жителями“, а между тем и при нем и еще более при его преемнике законы о праве жительства приводили к обратному результату – не слиянию, а обособлению миллионного еврейского населения».

Джонсон так характеризовал ситуацию [17, стр. 410-411]: «Постепенно в течение столетия накопилась огромная масса дискриминационных актов, которые регулировали жизнь евреев…Во второй половине ХIХ века в Российской империи официальные акты, определявшие положение евреев, являли собой грандиозный памятник человеческой жестокости, глупости и тщетности».

Хуже всего была даже не жестокость законов, а то, что они без конца менялись. Актуальное сравнение этому нашел Александр Алтунян [19]: «Буквально каждый год выходили новые указы, полностью менявшие судьбу еврейского населения, и так на протяжении десятилетий…В результате народ столетиями жил так, как живут люди в прифронтовой полосе, как сегодня живут чеченские беженцы в Ингушетии и Чечне». Правда, насчет того, что евреи «столетиями жили так», – это преувеличение: массовое присутствие евреев В Российской империи, считая от первого раздела Польши (1772 год) до революции 1917 года, насчитывало менее 1,5 веков. Но верно и то, что этого евреям хватило с головой.

Обратимся еще раз к Джонсону [17, стр. 412]: «Евреев постоянно унижали перед лицом соседей-неевреев. Тем самым как бы подчеркивая, что они – не такие, как все, недочеловеки, и пробуждая инстинкты погрома». И далее (стр. 415): «Правительственные акты не сделали ничего, чтобы сократить антисемитизм. Как раз наоборот. В то время, как крещеные и ловкие евреи неплохо устраивались, закон разорял и криминализировал других, так что этнические русские в конце концов и завидовали этой нации, и презирали ее, обвиняя евреев одновременно в том, что они и надушенные и грязные, богатые и нищие, жадные и голодные, хитроумные и глупые, бесполезные и слишком „полезные“. Чего только не было намешано в русском антисемитизме! Царский режим преследовал и другие национальные меньшинства, кроме евреев, но при этом он весьма успешно стравливал их друг с другом, особенно возбуждая поляков, литовцев, украинцев и казаков против евреев. Фактически в это время Россия – единственная страна в Европе, где антисемитизм был официальной политикой правительства».

Кстати, о других национальных меньшинствах. Они действительно в России притеснялись – их язык, культура. Выше уже приводилось кредо славянофила Н. Данилевского в этом вопросе: «Многочисленные финские, татарские, самоедские, остяцкие и другие племена предназначены к тому, чтобы сливаться постепенно и нечувствительно с той исторической народностью, среди которой они рассеяны, ассимилироваться ею». Несомненно, этой же установкой руководствовалось и российское правительство. Но все же каждое из примерно двух сотен «племен», насчитывавшихся в Российской империи, пользовалось хотя бы формально равными правами с титульным народом. Высокопоставленный чиновник министерства внутренних дел, впоследствии обер-прокурор Уголовного кассационного департамента Сената, Н. А. Неклюдов в «Записке», подготовленной им для очередной «Комиссии по обустройству быта евреев» 1870 г., писал по поводу ограничения права жительства для евреев: «Этими правами пользуются буряты и тунгузы, чукчи и самоеды;.. ими должны пользоваться и евреи, потому что в благоустроенном государстве не может быть народа, не имеющего гражданского быта».                               

Только евреи были на таком «привилегированном» положении, что им было посвящено отдельное – и весьма, как мы видели, обширное законодательство. Эта «привилегия» дорого им стоила. Известный нам А. Ковнер в письме В. Розанову писал в связи с Кишиневским погромом 1903 года [12, стр. 151]: «Вот не бьют же татар, главным образом потому, что они полноправные граждане». А ведь татары тоже были иноверцами, их много жило (живет и сегодня) в Москве и других крупных городах, и никаких ограничений для них не было. Нет, равноправие – это совсем не пустячное дело, как пытался представить В. Шульгин.

Не один Шульгин считал, что евреям совсем неплохо живется в России, зря они жалуются. Вадим Кожинов сообщает [2, т. 1, стр. 135]: «Еще в 1877 году Достоевский заметил, что евреи имеют „больше прав или, лучше сказать, возможности ими пользоваться, чем само коренное население» И он был вполне прав“». Как это часто бывает у русских мыслителей, – это чистый алогизм. Если права есть, то да – у богатого, например, может быть больше возможностей их реализовать, чем у бедного. Но как можно пользоваться правами, которых нет? Другое дело, что можно наловчиться обходить свое бесправие. Вот Джонсон и писал: «крещеные и ловкие евреи неплохо устраивались». О «ловкачах» мы скажем чуть ниже. Но как быть с признанием Федора Михайловича, что «Евреи стеснены весьма значительно, и огромное их количество живет в крайней бедности»? Поленились они, что ли, использовать свои «большие возможности»?

Ну, а что же сам почвенник, который считал, что Достоевский «был вполне прав». Естественно, он этим не ограничился, он оспаривает (там же, стр. 134-136) мнение тех, которые «несоразмерное участие евреев во всем, что делалось после октября 1917 года… „объясняют и оправдывают“ тем, что ранее они испытывали абсолютно нестерпимые притеснения и ограничения». То есть, имеем уже известную нам позицию: могли и потерпеть. Он пытается доказать беспочвенность еврейских жалоб на «процентную норму» в системе образования: «Люди иудейского вероисповедания добивались необходимого для них „представительства“ в российских университетах». В подтверждение он приводит следующие цифры: в 1886 году евреи составляли 14,5% общего числа студентов в России, а в 1911 году – от 10% в Московском университете до 20% – в Киевском.

Приводить цифру за 1886 год – это вообще некорректно, ибо процентная норма была введена годом позже. Что касается 1911 года, то возможно, к этому времени «устои» уже подрасшатались, и евреи наловчились «норму» обходить: кого-то «подмазать», где-то найти протекцию и т. д. Это все было хорошо знакомо и советским евреям в послевоенное время. Кожинов (и Достоевский) думали, что это очень приятно – всю жизнь ловчить? Ведь ловчить евреям в России приходилось не только при устройстве детей в гимназии и университеты. И что же вы, русские патриоты, после этого еще и упрекаете евреев на каждом шагу в том, что они «ловчилы»?

А «опровержение» Кожиновым еврейских жалоб на черту оседлости свелось просто к эквилибристике понятиями. Чего это вдруг, удивляется он, придали понятию «оседлость» страшный смысл? То есть историк делает вид, что не понимает разницы между понятиями «оседлый образ жизни» (как отличный от кочевого) и «черта оседлости» – территория, в пределах которой насильственно удерживают народ, насчитывающий несколько миллионов человек.

И далее он делает удивленные глаза: евреи были на присоединенных к России землях фактически таким же постоянным («оседлым») населением, как украинцы и белорусы, но эти остаются на месте, а евреи рвутся в центр Империи. Ну, не понимает историк разницы между народами земледельческими и народом торгово-ремесленным. Русские промышленники еще сто лет назад видели (см. главу 6), какую важную роль играли еврейские купцы как связующий элемент между центральными и западными губерниями империи, а Кожинову это не видно.

Я уже писал о том, что в Москве издавна живет много татар. Кажется, они даже составляют в столице вторую по численности национальную группу после русских. Известен ли хоть один случай, чтобы представителей какой-либо профессии из их числа выселили из Москвы – как в 1791 году выселили еврейских купцов, а в 1891 году – еврейских ремесленников? Или чтобы приехавшую к студенту-башкиру или литовцу мать забрали в полицейский участок как преступницу? Как старательно Кожинов каждый раз подчеркивает, что другие российские этносы тоже имели свои территории «оседлости». Но отношение-то к их представителям было не таким, как к евреям. Почвенник этих различий «не замечает». Тоскливо читать его лукавые рассуждения. Тоскливо… и стыдно.

Или вот он пытается оправдать многочисленные «запреты на профессию» для евреев ссылками на Жаботинского, который однажды заметил, что евреи сами сторонятся некоторых экономических функций. Что, российские евреи сторонились функций государственных чиновников, судей, адвокатов, военных фармацевтов, писарей, музыкантов и пр.? Зачем так мелко передергивать карты?

Итак, отношение большинства русских авторов к положению евреев в России можно выразить двумя фразами: не так уж плохо им живется в России, как они об этом на всех углах плачутся; если они и испытывают некоторые стеснения, ничего страшного: им следует пригнуться, приспособиться, притерпеться. Как мы увидим ниже, это будет относиться даже к таким «стеснениям» как погромы.

Из содержания данной главы я бы вывел некий закон. Вот он – Первый русско-еврейский закон: еврей должен терпеть и не «возникать».