Евреи и «Советский проект», том 2 «Русские, евреи, русские евреи»

Часть 2. Один день, который потряс мир

Глава 13.

Евреи – виновники поражений русской армии в Первой мировой войне

Если в постигших нас неудачах фронт обвинял Ставку и военного министра,

Ставка – военного министра и фронт, военный министр валил все на великого князя,

то все эти обвинители, бывшие одновременно и обвиняемыми, указывали

еще одного виновного, в осуждении которого они проявляли завидное единодушие:

таким  „виноватым" были евреи

О. Георгий Шавельский,

«Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота»

Чтобы представить настроения в российском обществе и в еврейской его части, когда началась Первая мировая война, мне придется привести довольно обширную выдержку из труда [14] современника событий Василия Шульгина: его описание, хоть и страдает неточностями в деталях (о которых мы скажем), в целом дает яркую картину этого ключевого момента российской истории.

Он пишет [14, стр. 61]: «Не только следа пораженческих настроений не заметно было в начале мировой войны, а наоборот – вихрь энтузиазма, патриотического энтузиазма, подхватил Россию. Печать трубила во все свои трубы: „ляжем“, если не за Царя, то „за Русь“. Я удивляюсь и сейчас, как многие не поняли, что это обозначало. Ведь печать-то была на три четверти в еврейских руках. И если „ложа оседлости“, сделавшая в России слово „патриот“ ругательным словом (невероятно, но факт), сейчас склоняла слово „Отечество“ во всех падежах и ради Родины готова была поддерживать даже „ненавистную власть“, то сомнений быть не могло: еврейство, которое в 1905 году поставило свою ставку на поражение и революцию и проиграло, сейчас ставило ставку на победу и патриотизм.

Само собой разумеется, что оно рассчитывало на благодарный жест в конце войны; на то, что людям, исполнившим все обязанности, нужно дать и все права; разумеется, оно рассчитывало, что премией за патриотические усилия будет Равноправие. И ответственным людям, то есть прежде всего русскому правительству, надо было решить: да или нет. Принимая помощь русского образованного класса, то есть замаскированного еврейства, помощь вчерашних лютых врагов, власть должна была выяснить прежде всего для самой себя: решится ли она за эту помощь заплатить этой ценой? Ценой, которая не называлась, но всякому мало-мальски рассуждающему человеку была ясна…

Воевать одновременно с евреями и немцами русской власти было не под силу. С кем-то надо было заключить союз. Или с немцами против евреев, или с евреями против немцев. Но так как война была немцами объявлена и Россией принята, то выбора не было: оставалось мириться с евреями».

И далее (стр. 62): «И это было возможно. Это было возможно потому, что еврейство сделало первый шаг „в кредит“, без всяких условий поддержав (в начале войны) Историческую Русскую Власть в борьбе с Германией. На это надо было ответить хотя бы куртуазным жестом. Хотя бы чем-нибудь в том роде, что было сделано в отношении поляков… Во время мировой войны русское еврейство, которое фактически руководило русской печатью, стало на патриотические рельсы; и выбросило лозунг „война до победного конца“. Этим самым оно отрицало революцию» (здесь подчеркнутые слова выделены Шульгиным).

Конечно, в приведенном тексте Шульгин воспроизвел ряд преувеличений о силе еврейства, свойственных всему правому лагерю России в то время. Роль евреев в русской печати была значительна, но все же не настолько («ложей оседлости» иронически называли ложу прессы в Думе, намекая на большое число евреев среди аккредитованных в ней корреспондентов). И совсем уж абсурдно его утверждение, что «русский образованный класс» это «есть замаскированное еврейство». И сам Шульгин, и масса других представителей националистических и консервативных кругов русского общества – они ведь тоже относились к образованному классу.

Но самое большое преувеличение Шульгина заключено в его представлении о силе и влиянии не только русского, но и мирового еврейства. Чаще правые деятели в России (и не только в России) преувеличивали «злодейскую» мощь еврейства – вплоть до приписывания ему заговора по овладению миром. Здесь у Шульгина мы видим то же представление, только с обратным знаком.

Но, отметив заблуждения Шульгина, нужно сказать, что в главном он прав: евреи, отложив на время в сторону свои обиды, готовы были всем, чем могли, включиться в военные усилия страны. Это подтверждает и еврейский источник [31, стр. 88-89]: «Искренними патриотическими настроениями было охвачено все население России. В Петербурге имели место многочисленные патриотические демонстрации, в которых принимали видное участие и евреи… Вся русско-еврейская пресса, включая и сионистическую, и органы, выходившие на идиш, проявили в эти дни патриотические настроения в связи с войной. Значительным было число добровольцев евреев, в числе которых были и студенты заграничных университетов, из-за процентной нормы лишенные права учиться в России. Русские евреи, учившиеся в союзных государствах, вступали добровольцами в союзные армии. Мобилизация среди еврейского населения России почти не дала недобора. Процент евреев в армии был выше их процента в населении, как и процент убитых и выбывших из строя».

Конечно, представление о том, что какой-то центр русского еврейства дал команду всем евреям враз повернуться от пораженчества времен Японской войны к патриотизму в Мировой войне, предельно наивно. Перемена позиции политически активной части еврейства, как и кадетов и других, ранее оппозиционных, русских партий, была во многом вызвана, очевидно, тем, что Японская война, разразившаяся на дальнем краю империи, рассматривалась ими как нечто чуждое, во что правительство вляпалось без нужды. А Мировая война воспринималась как прямая угроза целостности России, ее интересам на Балканах и т. п. Не стоит думать, что те же кадеты были лишены патриотических чувств и даже имперских вожделений. Лидер кадетов Милюков даже носил кличку Милюков-Дарданеллы, почему, надеюсь, понятно. Часть политически активного еврейства вполне могла заразиться этими настроениями.

Понятно, евреями двигала и надежда на то, что их патриотические усилия будут оценены властью и обществом, и их правовое положение в России улучшится.

Возвращаясь к позиции Шульгина, скажем еще раз: он, безусловно, преувеличил силу еврейства. Но в чем нельзя сомневаться, так это в том, что, начни чаяния евреев хотя бы постепенно сбываться, дай им император реальную надежду на равноправие в недалеком будущем, русские евреи костьми легли бы за него. Марк Алданов заметил [29, стр. 52], имея в виду отношение еврейской массы к Александру II: «По-видимому, евреи обладают двумя характерными особенностями: стремлением к социальной справедливости и чувством благодарности». А, между тем, он пишет: «Экономическое положение еврейских народных масс при Александре 11 было ужасно». Но он подарил им надежду на лучшее [4, т. 2, стр. 83]: «К концу царствования Александра II … у всех участников событий, и у придворной знати в том числе, было полное ощущение – вот-вот отменят черту оседлости!».

Далее Шульгин пишет (стр. 64): «Человек, способный понять, решиться и провести в жизнь меру такого размаха, был, по-моему, только один: Столыпин. Но его убил Богров – еврей. Я думаю, что это был один из тех поступков, о которых говорит еврейская поговорка: когда Бог захочет наказать человека, и отнимает у него разум». Поясню: «Мера такого размаха» – это дарование евреям равноправия, Шульгин считал эту меру «актом, который весит больше, чем манифест 17 октября». Но вся российская реакция, продолжает он, «стала бы на дыбы против такого в сторону евреев хода. И надо было бы иметь совершенно незаурядную гипнотического свойства волю, чтобы победить это сопротивление в Петербурге и в Царском Селе». И только Столыпин смог бы понять важность «союза с еврейством» в такой момент и «выдержать тяжелую борьбу с теми сторонниками власти, которые соображали медленно и тупо». Но евреи сами себя наказали, убив Столыпина руками Богрова.

Я вспомнил, как характеризуют американцы такой образ мышления: «Если убил белый, говорят „убил Смит или Кларк“, если убил черный, говорят „убил ниггер“». Мысль о том, что Столыпина убили евреи, просто нелепа, особенно если учесть, что, по утверждению самого Шульгина, он выступал за равноправие евреев.

Но, раз уж Столыпина нет, можно было поставить во главе правительства руководителя кадетов Милюкова, за которым стояли русская интеллигенция и евреи. Надо было только пообещать первым свободы и вторым – равноправия, говорит далее Шульгин. Причем (стр. 73), «последний пункт выражался Милюковым, понимавшим, что не следует оглушать людей бревном по голове, весьма мягко – словами: „вступление на путь постепенного снятия ограничений“», то есть не обязательно было даже давать равноправие евреям сразу в полном объеме. В этом случае, считает Шульгин, можно было рассчитывать предотвратить революцию и довести войну с немцами вместе с союзниками до победного конца.

Далее он пишет: «Русская власть не пожелала венчаться с Милюковым; заодно отвергла и его приданое, оставшись по еврейскому вопросу при Елизаветинской формуле: „От врагов Господа Моего не желаю прибыли интересной“... Отвергшие союз с еврейством потеряли Трон, историческую русскую форму правления, а также результаты войны, оказавшейся в окончательном итоге победоносной для союзников России».

Сказано, кажется, предельно ясно: шанс сохранить Трон был потерян по вине самого сидевшего на Троне и, образно говоря, стоявших у Трона. Поразительно, но, несмотря на ясное осознание этого факта, Шульгин все равно во всем будет винить евреев…

О том, как царская Россия «отблагодарила» евреев за их патриотический порыв, мы проследим по работе [31] Фрумкина, который был современником, а иногда, как увидим, и непосредственным участником событий. Кроме того, он воспроизводит целый ряд подлинных документов эпохи – это не ссылки на ссылки. Итак, читаем (стр. 89): «Уже через несколько дней после начала войны начались в прифронтовых местечках сплошные выселения евреев по распоряжению местных военных начальников. Так, например, через десять дней после объявления войны комендант поселка Мышенка близ Лодзи предписал всем евреям (их было 2000) немедленно выехать и не подчинился распоряжению губернатора, разрешившего им вернуться». Заметим: Лодзь – это русская Польша. Поляки точно были не слишком лояльно настроены к России, но их, в отличие от евреев, не трогали. Более того, когда началась война, царь постарался их задобрить, пообещав им после ее окончания автономию. Евреям, как мы видели выше, он не хотел обещать ничего: для них у него не было никаких пряников, только – кнут. Запомним это.

Читаем Фрумкина дальше (стр. 92-94): «С самого начала войны появились военные приказы, которыми евреи ставились в армии в худшее положение по сравнению с неевреями. Так, например, в весьма секретном приказе Управления начальника Санитарной части армий Юго-Западного фронта от 4 января 1915 г. за №6 объявлялось, что:

«Главный начальник снабжения армий Юго-Западного фронта приказал для предотвращения противоправительственной пропаганды евреями врачами и санитарами, для прекращения преступной пропаганды в санитарных поездах – воспретить зачислять в санитарные поезда  и в другие подобные учреждения евреев-врачей и санитаров, отправляя указанных лиц в такие места, где условия менее благоприятствуют развитию пропаганды, как, например, на передовые позиции, на работы на перевязочных пунктах, уборку раненых с полей сражения и т. д.»

«Был издан приказ о том, чтобы евреев-нижних чинов, а также бывших волонтеров французской армии отправляли на фронт первыми уходящими маршевыми ротами». Теперь, я полагаю, становится понятным, почему потери на фронте среди евреев были в процентном отношении выше, чем среди неевреев.

«Среди документов первого года войны надо отметить обязательное постановление, изданное командующим армией Эвертом 30 марта 1915 г., в котором предписывалось „усилить наказания за мошенничество в случаях, когда обвиняемыми являются евреи, а пострадавшими части войск или отдельные воинские чины“, применяя вместо 173-176 ст. Уложения о наказаниях статью 1666 Уложения». Это вообще неслыханно, чтобы наказание определялось не тяжестью преступления, а национальной или религиозной принадлежностью обвиняемого. Впрочем, это вполне аналогично тому, как большевики определяли наказание в зависимости от классовой принадлежности обвиняемого. Но это будет позже…

«И на фронте, и в прифронтовых местечках военные власти обвиняли евреев в шпионаже и содействии немцам после занятия ими частей российской империи. Немало было случаев расстрелов без суда или по приговорам военно-полевых судов, где обвиняемые были совершенно беззащитны и, по незнанию русского языка и отсутствию переводчиков, не знали даже, в чем их обвиняли. А обвинения были часто столь же неправдоподобны, как распространяемые слухи, что бородатые евреи скрывают в своих бородах телефоны, при помощи которых они сношаются с неприятелем».

«В ряде мест военные брали заложников евреев. Так в Сохачеве 4 декабря 1914 г. было взято 12 заложников, затем их стали менять чуть ли не каждый день; было подозрение, что выпускали, требуя выкупа, а 24 декабря три заложника были казнены по неизвестной причине. Взяты были заложники евреи и во многих других местах. На этой мере военное командование постоянно настаивало, требуя, чтобы в случае обнаружения шпионов, евреи заложники были повешены». А я-то думал, что практика взятия заложников впервые нашла широкое применение у большевиков. Не может ли быть так, что некий еврей, чей отец был царскими военачальниками взят в заложники и повешен, затем первым внедрил это «прогрессивное начинание» в стане красных?  

«О том, до чего доходило военное командование по отношению к евреям, жившим в прифронтовой полосе, свидетельствует боевой приказ по 18 корпусу от 14 мая 1915 г., в котором имеется пункт: „евреев гнать в сторону неприятеля“». Еще одно «ценное изобретение», оказывается, было сделано до большевиков и на евреях обкатано!

«Когда дела по обвинению евреев разрешались корпусными военными судами и с участием защитников, обвиняемым почти всегда выносились оправдательные приговоры за полным отсутствием серьезных улик. Исключением явилось дело Гершановича, жителя города Мариамполя Сувалкской губернии, который был 20 октября 1914 г. признан виновным в содействии неприятелю после занятия немцами этого города и осужден на 6 лет каторги. Обвинение было основано на показаниях мусульманского имама Байрашевского, показавшего, что все еврейское население Мариамполя встретило немцев с хлебом и солью, и что назначенный немцами бургомистром Гершанович настойчиво требовал, чтобы население снабжало немцев продуктами и лошадьми и об этом расклеил объявления по городу. Однако, уже через несколько недель после осуждения Гершановича было установлено, что сам Байрашевский был на службе у немцев и расклеивал те самые прокламации, в расклеивании которых он обвинил Гершановича. Байрашевский был предан суду, улики против него были столь подавляющими, что он на суде признал себя виновным и был приговорен к каторге… Корпусной суд установил не только невиновность Гершановича, но и отверг самый факт, что население Мариамполя снабжало немцев продуктами и лошадьми». Бросается в глаза, как легко верили обвинениям в отношении евреев. Не потому ли, что хотели верить?

«Члены контрразведочного отряда во главе с Чупраныком были признаны корпусным судом виновными в том, что они подбросили содержателю кинематографа еврею Айзенбигелю телефон, арестовали его по обвинению в сношениях с неприятелем и потребовали с него 5 тысяч рублей за освобождение. На суде обнаружилось, что по аналогичным обвинениям, исходящим от Чупраныка и его товарищей, были повешены 18 евреев». Опять же видим, как методы большевистских контрразведчиков обкатывались еще царскими. Но одну разницу не отметить нельзя: все же в царских судах можно было добиться справедливости. Те 18 евреев (и, видимо, немало других), правда, до суда не дожили…

Но самое ужасное для евреев было еще впереди. Фрумкин рассказывает (стр. 94-97): «До мая 1915 г. направленные против евреев мероприятия военных властей не исходили от Верховного командования и носили спорадический местный характер. Но мероприятия эти дошли до кульминационного пункта с объявлением ставкой Верховного Главнокомандующего о якобы имевшем место предательстве евреев местечка Кужи, Ковенской губернии. Это объявление было сообщено всем частям армии». Далее Фрумкин приводит текст одного из последовавших за этим воинских приказов.

«Командир корпуса приказал сообщить всем до последнего рядового о происшедшем в ночь с 25 по 28 апреля. Выполняя поставленную задачу, 151-й Пятигорский полк занял деревню Кужи и расположился. Из показаний участников выяснилось, что до прихода наших частей в эту деревню, в подвалах евреями были спрятаны немецкие солдаты, и по сигнальному выстрелу Кужи запылало в разных местах, а спрятанные немцы бросились к дому, занятому командиром Пятигорского полка…» Далее в приказе повествуется о зверствах немцев и мужестве и героизме русских воинов, которые, несмотря на предательство евреев и коварство немцев… ну, далее понятно.

Фрумкин продолжает: «Объявления об этом якобы имевшем место предательстве были расклеены повсеместно, напечатаны во всех газетах, в том числе и в „Правительственном Вестнике“, а в Ташкенте было отслужено молебствие за избавление от еврейского предательства». Но «вскоре после объявления о Кужах» Фрумкину стало известно, что «в Петербург приехал Шавельский уездный предводитель дворянства Быстрицкий, и что он негодует по поводу объявления о предательстве в Кужах, хорошо ему знакомых».

Фрумкин вместе с известным адвокатом О. О. Грузенбергом встретились с Быстрицким и тот рассказал, «что он хорошо знает каждый дом в Кужах и что только в очень немногих из них имеются погреба, которые притом пригодны только для хранения картофеля… и спрятать в них нельзя и десятка человек. К тому же, большинство домов принадлежат литовцам и лишь не более двух – евреям. По мнению Быстрицкого, было очевидно, что начальник занявшего Кужи отряда, вытеснившего оттуда немцев, не позаботился на ночь принять меры предосторожности. Отряд и был схвачен немцами врасплох, почему и придумана была версия о еврейском предательстве, объявленная Главным Командованием во всеобщее сведение».

Письмо Быстрицкого аналогичного содержания было опубликовано в либеральной газете «Речь». Лживость Кужского навета была подтверждена специально выезжавшим по этому поводу в Ковенскую губернию А. Ф, Керенским, тогда депутатом Госдумы, а также местными гражданскими властями, проводившими свою проверку. Но было поздно: сразу же после того, как было распространено объявление Главного Командования о «еврейском предательстве в Кужах», без всяких проверок и расследований, администрациям соответствующих губерний были направлены приказы. Текст одного из них приводит Фрумкин. Даю выдержку из него.

«Вследствие распоряжения командующего армией подлежат поголовному выселению все евреи, проживающие к западу от линии Ковно – Янов – Вилькомир – Рогов – Поневеж – Посволь – Салаты – Бауск. В отношении евреев, проживающих в ныне занятых германскими войсками местностях, надлежит приводить в исполнение указанную меру немедленно вслед за занятием их нашими войсками… Предельным сроком выселения назначено 5 сего мая. После этого срока пребывание евреев к западу от указанных границ будет караться по законам военного времени, а чины полиции, не принявшие действенных мер к исполнению указанного распоряжения, будут устраняться от должностей и предаваться суду…» Как происходило выселение, рассказывает Фрумкин.

«Выселение производилось с неслыханной жестокостью. Полиция вечером 3 мая начала извещать евреев гор. Ковно о том, что они должны оставить город не позже 12 часов ночи 5 мая. Выселены были тяжело больные из больниц, роженицы, целые дома сумасшедших, раненые солдаты, семьи солдат, сражавшихся на фронте». Ничего не напоминает?

Фрумкина дополняет другой непосредственный свидетель и участник событий Гольденвейзер [15, стр. 138-139]: «В апреле 1915 года мне пришлось побывать в оккупированной русскими войсками Галиции... По существовавшей тогда официальной версии, Галиция была не завоевана, а „освобождена“ русскими войсками и ее предполагалось воссоединить с Российской империей, как временно утраченную часть. В соответствии с этим полагалось считать, что местное население приветствует приход русских, как освободителей от австрийского ига. Исключение делалось только для местных евреев. В приказе, расклеенном в январе 1915 г. на улицах гор. Львова, говорилось „о враждебном отношении евреев Польши, Галиции и Буковины“ и объявлялось, что в  каждом населенном пункте будут взяты евреи-заложники, отвечающие жизнью за враждебные акты, совершенные их соплеменниками.

Вскоре после моего отъезда из Галиции началось наступление армии немецкого генерала Макензена и спешная эвакуация русских войск и администрации из всей оккупированной австрийской территории. При этом, по каким-то непонятным соображениям, все еврейское население городов подверглось спешной эвакуации на Восток. В июне 1915 года мы видели проходившие по улицам Киева толпы галицийских евреев, которых, как арестантов, вели под воинской охраной по мостовой. А при посещении бараков, где их разместили перед отправкой в Сибирь, я к ужасу своему встретил некоторых из моих знакомых, с которыми я еще недавно вел беседы в их уютных квартирах в Львове и других городах».

Можно еще как-то понять выселение евреев из российской прифронтовой полосы – ну, чтобы они (чуть ли не все предатели) не снабжали (по телефону, по радио?) информацией немецкие войска, не прятали немецких солдат в своих погребах и т. п. Но чем могут повредить русской армии австрийские евреи, остающиеся в тылу австрийской же или немецкой армии? Вникните: только что «освобожденных» галицийских украинцев, равно как и поляков (тоже, как-никак, братья-славяне) оставляют на произвол врага, одних только евреев «спасают», вырвав из их домов и гоня в Сибирь. Видно, так дороги были евреи, даже чужие, Российской империи!

Гольденвейзер продолжает: «Приказ о взятии евреев-заложников был вскоре после Львова развешен и в польской крепости Новогеоргиевск, а при последовавшем затем отступлении русской армии из Царства Польского началось массовое выселение евреев, по приказу командиров разных рангов… Наконец, в апреле 1915 года, по приказу самого Верховного Главнокомандующего, были выселены 40 000 евреев из Курляндской губернии и в мае 120 000 евреев из Ковенской губернии».

А сейчас – чуточку о другом. В предыдущих главах мы не раз с удивлением отмечали, что Солженицыну оказываются незнакомыми известные труды российских авторов на темы, которые он затрагивает в своем труде. Но в связи с темой данной главы я еще с большим удивлением обнаружил, что он как бы не совсем знаком с собственным трудом. В последней главе 1-го тома он подтверждает многое из того, о чем мы рассказали в настоящей главе. 

Например, он пишет о евреях [5, том 1, стр. 481]: «Неприязнь, испытываемая ими от российской армии, а затем выселение – только и могли вызывать ответную горечь, а кого и подтолкнуть к нарочитой помощи немцам…Протопресвитер российской Армии о. Георгий Шавельский, постоянно находившийся в Ставке, но ездивший и в части и осведомленный в стекающихся новостях, в своих воспоминаниях пишет: „с первых же дней войны…начали усиленно говорить об евреях, что евреи-солдаты трусы и дезертиры, евреи-жители – шпионы и предатели. Рассказывалось множество примеров, как евреи-солдаты перебегали к неприятелю или удирали с фронта: как мирные жители-евреи сигнализировали неприятелю, при наступлениях противника выдавали задержавшихся солдат, офицеров и пр. и пр. Чем дальше шло время и чем более ухудшались наши дела, тем более усиливались ненависть и озлобление против евреев. С фронта слухи шли в тыл…создавая настроение, опасное уже для всего русского еврейства“».

А это писатель пишет уже от себя (стр. 484): «…в 1915 не было, как в 1941, массовой общей эвакуации городского населения. Армия отходила, гражданское население оставалось на местах, никого не гнали – но именно евреев, одних евреев изгоняли, иногда повально и в самые короткие сроки, – кроме естественной обиды еще и фактическое разорение, потеря жилья, потеря имущества – действительно еще один вид грандиозного погрома, и ведь уже от властей, а не от толпы».

Солженицын приводит ряд других подобных описаний, хотя самых ужасных – о повешенных заложниках и т. п. – избегает. Не приводит он и тех случаев, когда сведения о предательстве евреев разоблачались как намеренная клевета. Но не о том сейчас речь. Важно отметить, что российская армия испытывала к евреям, по его собственному нежному выражению, «неприязнь», а по свидетельству о. Шавельского (грубый, видно, был человек) «ненависть и озлобление». Но вот вдруг во 2-м томе труда  Солженицына (стр. 364), в главе, посвященной Второй мировой войне, читаем: «Во время Первой Мировой войны нет свидетельств антисемитизма в Русской армии, несмотря и на шпиономанию военных властей 1915 года по отношению к евреям прифронтовой полосы».

Во-первых, «шпиономания военных властей по отношению к евреям», и именно и только к евреям – это не проявление антисемитизма? А во-вторых, «ненависть и озлобление» или пусть даже «неприязнь» российской армии к евреям – не я же об этом написал – это как расценить? Это – не антисемитизм, это всего-навсего проявления русско-еврейских законов. Второго: русский народ ни в чем не виноват; во всем плохом, что в империи случается, виноваты евреи («чем более ухудшались дела» у русской армии, «тем более усиливались ненависть и озлобление против евреев»). И Третьего закона: если преступление совершили русские, наказанию подлежат преступники; если в преступлении замешан хотя бы один еврей, наказанию подлежат все евреи (во время войны были обвинены в шпионаже в пользу Германии некоторые русские люди – полковника Мясоедова даже повесили; были шпионы и перебежчики среди поляков, вероятно, никак не меньше, чем среди евреев, но только по отношению к евреям были приняты меры коллективного наказания – поголовные депортации).

Значит, антисемитизма в Русской армии не было. А логика в сочинении писателя земли русской – есть?

Антиеврейские «художества» военных властей не на шутку встревожили само российское правительство: министр иностранных дел Сазонов почти на каждом заседании Совмина докладывал о том, как они вредят имиджу России в союзных странах. Министр финансов Барк жаловался [15, стр. 140] на то, что «всеобщее возмущение по поводу отношения к еврейству» приводит к «трудностям с размещением государственных бумаг». Германия широко использовала действия против евреев для антирусской агитации. Выселения евреев наносили ощутимый вред и без того перенапряженной российской экономике. Фрумкин пишет [31, стр. 97], что уже в эмиграции стало известно «из записей о секретных заседаниях Совета министров 16 июля – 2 сентября 1915 года, что и Правительство было чрезвычайно возмущено этими мерами. Как свидетельствует помощник управляющего делами Совета министров А. П. Яхонтов, „даже непримиримые антисемиты приходили к членам правительства с протестами и жалобами на возмутительное отношение к евреям на фронте“».

Российское правительство, свидетельствует Фрумкин (стр. 103), «проявило большую настойчивость, чтобы добиться у Главнокомандующего прекращения диких мер в отношении евреев… Но генерал Янушкевич, автор этих мер, был непреклонен и не остановился перед тем, чтобы сообщить Совету министров, что он находит „все принятые в отношении евреев меры весьма слабыми и не остановился бы перед усилением их в еще более значительной степени“». Надо пояснить: генерал Янушкевич (поляк, принявший православие) был в то время начальником штаба Верховного Главнокомандующего русской армии.

Фрумкин приводит речь министра внутренних дел, князя Щербатова, на заседании Совета министров 4 августа 1915г.: «Наши усилия вразумить Ставку остались тщетными. Все доступные нам способы борьбы с предвзятыми тенденциями исчерпаны… Всесильный Янушкевич считает для него необязательными общегосударственные соображения; в его планы входит поддерживать в армии предубеждение против всех вообще евреев и выставлять их, как виновников неудач на фронте. Такая политика приносит свои плоды, и в армии растут погромные настроения. Не хочется этому верить, но мы здесь в своей среде и я не скрою подозрения, что для Янушкевича это едва ли не является одним из тех алиби, о которых в прошлый раз упоминал А. В. Кривошеин». Кривошенин, министр земледелия, как раз и имел в виду, что Янушкевич наветами на евреев пытается объяснить поражения руководимой им армии. На заседании Совмина 12 августа Кривошеин сказал о Янушкевиче: «Его присутствие в Ставке опаснее немецких корпусов».

Наконец, в том же августе всесильный юдофоб лишился своей должности (был переведен на Кавказ), и антиеврейские акции в прифронтовой зоне несколько поутихли. «Но и позже, в 1916 году, порой очень уж соблазнителен был прежний удобный ход свалить все поражения на евреев» [4, т. 2, стр. 189].

Откуда вообще взялось мнение о еврейском «предательстве» как массовом явлении (отдельные случаи могли быть, но в равной мере и со стороны поляков, украинцев)? Даже в войне 1812 года, вскоре после того, как бывшие польские евреи оказались в российском подданстве, они проявляли лояльность к России. Сам «Великий князь Николай Павлович, будущий император, записал в дневнике про евреев: „Удивительно, что они в 1812 отменно верны нам были и даже помогали, где только могли, с опасностью для жизни“» [4, т. 2, стр. 37]. В этом нет ничего удивительного, ибо, начиная со 135 года н. э., когда евреи оказались в рассеянии, одно из правил, которыми они руководствовались, гласило [28, стр. 163]: «Евреи обязаны защищать страну, в которой они живут, даже если это означает, что им придется сражаться со своими братьями-евреями, живущими в другой стране». Это судьба всех разделенных народов: разве, например, украинцы или поляки, подданные России и Австро-Венгрии, не сражались друг против друга?

Притеснения коснулись не только евреев прифронтовой зоны и оккупированных областей, доставалось им и во внутренних регионах империи. Гольденвейзер свидетельствует [15, стр. 137-138]: «В это время я заведовал отделом юридической помощи в Обществе защиты женщин и, помнится, почти каждый день составлял для жен призванных запасных, терявших с уходом мужей право жительства в Киеве, прошения на имя „Его Превосходительства Господина Киевского Генерал-губернатора“ о том, чтобы полиция их не выселяла. Из выпуска журнала „Рассвет“ от 5 января 1915 года читатели могли узнать, что „по распоряжению Петроградского градоначальника были произведены облавы в некоторых районах столицы с целью удаления беспаспортных евреев… Обнаружено 18 лиц… Все эти лица за самовольное прибытие в столицу подвергнуты аресту на один месяц". В номере того же журнала от 8 февраля сообщалось, что меблированные комнаты Петровой на Екатерининском проспекте закрыты за допущение евреев, не имеющих права проживания». И т. д. – воспроизвести все сведения такого рода потребовало бы слишком много места.

Не стоит думать, что большинство российских министров были либералами и юдофилами. Само российское правительство не раз во время войны издавало циркуляры явно антиеврейской направленности, порой совершенно абсурдного содержания. Процитируем, вслед за Фрумкиным [31, стр. 108], выдержку из циркуляра министерства финансов: «По поступившим в Департамент Полиции непроверенным сведениям, германцы с целью подорвать благосостояние крестьянского населения России намереваются летом настоящего года произвести в различных местностях Империи посредством особых машин выжигание хлебов». Далее сообщалось, что германцы собираются привлечь для выполнения этого плана российских немцев, а также «путем подкупа евреев». И, хотя в циркуляре еще раз отмечалась непроверенность этих сведений, предлагалось ознакомить с ним администрацию всех уровней, вплоть до «лиц волостной и сельской администрации». Это сильно прибавляло «любви» к евреям со стороны чиновного люда, да и народных масс?

Но это все были свидетельства еврейских авторов. Может, приврали? Но о том же рассказывает и Буровский, но, конечно, как обычно, его повествование не лишено «своеобразия». Почитаем [4, т. 2, стр. 188-190]: «Евреи в этой войне, как и всегда, вовсе не составляли единого целого. Часть из них хотела победы Российской империи, как своего отечества, а немцев, что австрийских, что поданных Вильгельма, они не любили и боялись. Другие панически боялись как раз победы Российской империи: уже была обещана автономия Польше (после победы), и евреи очень боялись оказаться подданными поляков – поляки относятся к ним так плохо, что могут всех изгнать из страны».

А вот об отношении к евреям в самой армии: «В действующей армии множество раз менялись установки по отношению к солдатам-евреям. То их посылали исключительно рыть окопы, как ненадежных. То – чего это они прохлаждаются в тылу?! А ну, всех в маршевые роты! То опять всех отправляли с фронта в тыл, как потенциальных предателей». И еще: «В германской и особенно в австро-венгерской армии еврей, не выкрестившись, мог быть офицером. В русской армии – не мог, и известен случай, когда рядовой, кавалер 4 Георгиевских крестов, не пошел в школу прапорщиков – пойдя, он должен был выкреститься, и это могло убить его отца». Буровский приходит к выводу: «Впечатление такое, что на протяжении всей Первой мировой войны власти как будто специально пытаются как можно сильнее раздразнить, обидеть евреев, унизить их, наплевать им в душу».

Остается сказать о нечаянном результате еврейский выселений. Обращаемся опять к Фрумкину [31, стр. 104-105]: «Массовые выселения евреев из прифронтовых мест создали положение, при котором пересмотр положения о черте оседлости стал неизбежным. Министр внутренних дел кн. Щербатов сказал Г. Б. Слиозбергу о том, что такая мера действительно предполагается. Однако, в результате обсуждения этого вопроса в Совете Министров, к разочарованию евреев, черта оседлости была отменена не целиком. Был издан так называемый Щербатовский циркуляр, в котором сохранялось воспрещение евреям селиться в сельских местностях, казачьих областях, столицах и резиденциях царской семьи», в частности, в Ялте. Циркуляр был разослан на места 15 августа 1915 года. Все же это был прогресс, доставшийся евреям, правда, дорогой ценой.

Теперь я поясню, зачем я в столь значительном объеме воспроизвел информацию о преследованиях и издевательствах, которым подвергались евреи в прифронтовой зоне, о недоверии, с которым относились в самой армии к евреям-военнослужащим. Очень важным в оценке роли евреев в революции 1917 года и последовавших за ней событиях является вопрос об отношении к евреям в Белой армии. Так вот, когда нам будут пытаться втемяшить, что плохое отношение к ним в этой армии, еврейские погромы, которые устраивали белогвардейские части, были реакцией на зверства служивших в ЧК евреев и т. п., мы ответим: мы отвергаем ваши россказни, ибо недоверие и вражда к евреям отличали русскую армию, когда ЧК еще и в помине не было. Не надо путать причину со следствием…

Самсон Мадиевский цитирует [39] уже известного нам помощника управделами Совмина России А.Н.Яхонтова, который так отозвался о выселениях евреев из прифронтовой полосы и оккупированной русскими войсками Галиции: «Что творилось во время этих экзекуций - неописуемо... Конечно, вся эта еврейская масса (Мадиевский отмечает, что вместе с беженцами она насчитывала до 350 тысяч человек) была до крайности озлоблена и приходила в районы нового водворения революционно настроенной».

Итак, нежные чувства, которыми значительная часть русских еврее в начале Первой мировой войны воспылала к своей Родине, были Родиной отвергнуты. Историческая Россия ответила на патриотический порыв евреев дотоле невиданной чередой унижений и преследований, которые стали еще одним, самым тяжелым, звеном в цепи отношений между евреями и российским самодержавием.