Евреи и «Советский проект», том 2 «Русские, евреи, русские евреи»

Часть 5. Евреи в Октябре и немного позже

Глава 30.

Кто не дал России совсем пропасть?

Большую службу революции сослужил тот факт,

что из-за войны значительное количество еврейской

средней интеллигенции оказалось в русских городах.

Овладеть государственным аппаратом нам удалось

только благодаря этому резерву грамотных

и более или менее толковых, трезвых новых чиновников

Владимир Ленин

Итак, версия о том, что евреи понадобились русским большевикам потому, что сами они «мягкотелые славяне», из-за чего не могли проявить зачастую неизбежную в революции жестокость, на поверку оказалась не только неверной, но попросту смехотворной: чего-чего, а жестокости русским людям из всех участвовавших в Гражданской войне лагерей хватало с огромным избытком: стреляли, резали, топили и т. д. друг друга за милую душу. Сам большевизм, как признавали многие русские мыслители, стал проявлением русского духа, русского национального характера, «широты натуры». Именно презрение к западному «мещанству», западной «буржуазности», лежало в основе консенсуса между крайними русскими революционерами и крайними консерваторами, который зародился еще в середине Х1Х века, и который в Гражданской войне привел к переходу консервативно настроенного офицерства на сторону большевиков.

Квинтэссенцию русского национального характера наилучшим образом выразил, на мой взгляд,  С. А. Аскольдов, один из авторов сборника «Из глубины», ставшего продолжением сборника «Вехи». Я уже цитировал его в 1-м томе, но не лишним будет повториться [97, стр. 24-27]: «В составе всякой души есть начало святое, специфически человеческое и звериное… В русском человеке, как типе, наиболее сильными являются начала святое и звериное… Русский человек, сочетавший в себе зверя и святого по преимуществу, был гуманистически некультурен на всех ступенях своего развития… На почве безверия в человека, известной мизантропии, а в результате даже холодности и безнравственности в отношении человека, зачастую прочно теплится вера и любовь к горнему… Полярную противоположность такого рода сочетаниям составляют люди, иногда глубокие гуманисты, искренне отзывчивые и самоотверженные, но все же в этих своих качествах до противности пошлые в восприятиях и оценках жизни, глухие к ее духовным красотам…». Ну, кто не знает, что русские гордятся своей духовностью, а вот «пошлых гуманистов» среди них мало, да и зачем они…

Понятно, где сильно много духовности такого сорта, там рационализма не жди. Поэтому можно сказать и так: суть русского национального характера выражается в недостатке рационализма. Русский не любит считать, в этом и есть широта его натуры. Он не любит (и часто уже не умеет) считать деньги, и в этом даже видит высший шик. После долгого вынужденного воздержания душа русских нуворишей во всю ширь развернулась на разных Куршевелях. Русский не любит считать и время, он его просто не замечает. Вот только что, в конце предыдущей главы, мы имели случай еще раз в этом убедиться: русский почвенник Кожинов не ощущает разницы между погромами в Западной Европе в каком-нибудь ХII или ХV веке и погромами в России ХХ века.

Но так глубоко в суть этого явления, как Шульгин, не проникал, пожалуй, никто: он увидел, как широта русской натуры обернулась неумением и нежеланием считать каждую каплю крови – чужой, а порой и своей. И в этом он уловил суть большевизма и его русский корень (см. главу 25).

Но – будем последовательны: если большевизм – русское явление, значит, не евреи втянули русских в большевистскую революцию/контрреволюцию, а, напротив, русские – евреев. Шульгин и пишет [14, стр. 127]: «Гениальность Ленина и состояла в том, что он в водворившемся хаосе увидел еврейского кита, который плыл среди урагана; уселся ему на спину и поехал к цели». Ту же мысль, но в менее романтической форме, выразил Кожинов (стр. 276): «Мало кто знает, что до 1917 года евреи занимали в верхах большевистской партии сравнительно скромное место… Такие “цекисты” с 1917 года, как Троцкий, Урицкий, Радек, Иоффе, только в этом самом году и вошли-то в большевистскую партию! То есть получается, что евреи особенно “понадобились” тогда, когда речь пошла уже не о революционной партии, а о власти...»

Какие спасительные качества среди русского хаоса мог разглядеть Ленин в «еврейском ките»? Совершенно очевидно, что это не могла быть жестокость – ее с огромным избытком у русских хватало своей. Но что же тогда, в каких качествах русские большевики испытывали недостаток? Вчитаемся еще раз повнимательнее в труды Шульгина.

Вот как он в переписке с Маклаковым [3, стр. 390-393] описывает недостатки русского национального характера: «Надо всегда отдавать себе отчет, что „кое-какство“, т. е. небрежность, неточность, недобросовестность – есть один из основных факторов русского народа… Второй фактор тоже не из веселых. Среди русской интеллигенции, в силу причин, о которых не стоит сейчас говорить, огромный процент озлобленных… Они ненавидят всякое творчество и живут только разрушением. Еще одна почтенная порода: утописты. Едва ли какая-нибудь страна страдала так от мечтателей, как родина Пушкина… К этой огромной клике чистых утопистов постоянно примазывались озлобленные, и союз мечтателя с желчью напоенным человеком вставал над Россией грозной тенью». 

Можно с этой компанией кое-какеров, маниловых и озлобленных людей разрушить великое государство? За милую душу. А хоть что-либо путнее взамен разрушенного с этой компанией построить можно? Ответ очевиден. И не случайно Шульгин следом за этими мыслями (стр. 394), видимо, по контрасту, возвращается к своей излюбленной идее: «Надо было с самого начала войны, или даже гораздо раньше, когда выяснилась ее неизбежность, дать еврейству равноправие, которого оно добивалось, и использовать всю его огромную психическую силу на защиту России, которая с минуты объявления равноправия стала бы для евреев землей обетованной».

Обратимся к другим его высказываниям, характеризующим деловые качества евреев. Там, где он говорит о Ленине, охомутавшем «еврейского кита» [14, стр. 127], он приводит слова самого вождя: «Если найдешь какого-нибудь годного человека, то непременно или еврей, или с еврейской кровью». А это Шульгин говорит уже от себя (стр. 101): «Что представляет из себя еврейство в России? Несколько миллионов людей весьма энергичных, весьма выносливых, весьма трудолюбивых, очень приученных к работам, требующим большой затраты нервов». И еще (стр. 254): «Народ этот обладает самыми различными способностями; во многих отношениях достоин всяческого подражания – хотя бы в том отношении, что евреи искренно любят друг друга; народ этот обладает огромной волей и удивительной выносливостью; его природе свойственна великая трудоспособность, ненасытная любовь к деятельности; нервная сила его необычайна, и в этом отношении он превосходит, кажется, все другие народы».

Вспомним, что о трудолюбии, ответственном отношении к делу и других высоких деловых качествах, отличающих большинство евреев, писал и Буровский. Впрочем, в этом им не отказывают даже самые махровые антисемиты, разве что какой-нибудь уж вовсе оголтелый.

Но эти свои хорошие качества евреи использовали для укрепления революционного движениия и конкретно партии большевиков, а значит – во вред России, считает Шульгин (стр. 81): «Евреи явились костяком бесформенного большевизма». И далее (стр. 214)  «Это они, евреи, дали конституционно-севрюжинскому русскому „освободительному движению“ 1905 года ту планомерность и сосредоточенность, каковую они во вторую революцию придали расплывчатому, хотя и свирепому, русскому большевизму».

Но вот что можно прочесть о Шульгине у Кожинова [2, т. 1, стр. 277]: «Известнейший лидер дореволюционной русской партии националистов В.В.Шульгин, ставший затем одним из видных идеологов Белого движения, постоянно и подчас крайне негодующе писал о “еврейском засилье” в большевистской власти, о том, что евреи, как он определил, “явились спинным хребтом и костяком коммунистической партии”, которую они “своей организованностью и сцепкой, своей настойчивостью и волей... консолидировали и укрепили”» .

Пока что ничего нового: цитаты взяты Кожиновым из той же книги Шульгина [14] и содержат они стандартные для него обвинения евреев в том, что они укрепили ненавистную для него партию. Но… читаем Кожинова дальше: «Однако еще до окончания гражданской войны, в 1921 году способный к трезвому размышлению Василий Витальевич недвусмысленно заявил, что именно большевики “восстанавливают военное могущество России... восстанавливают границы Российской державы до ее естественных пределов”. Он уточнял: “Конечно, они думают, что они создали социалистическую армию, которая дерется “во имя Интернационала”, — но это вздор… На самом деле, они восстановили русскую армию... Как это ни дико, но это так... Знамя Единой России фактически подняли большевики... Конечно, Ленин и Троцкий продолжают трубить Интернационал... На самом деле их армия била поляков, как поляков. И именно за то, что они отхватили чисто русские области”».

Последние цитаты – из книги «Дни. 1920» Шульгина. Как видим, он еще в 1921 году сформулировал позицию, которую 80 лет спустя в труде [2] развивал Кожинов. Что не мешало Шульгину в написанной в 1928 году книге [14] все равно «катить бочку» на евреев. Ну, о непоследовательности русских мыслителей мы говорили уже не раз: даже лучшим из них хочется «и невинность соблюсти, и капитал приобрести». Хотеть не вредно…

Кожинов продолжает (там же): «И Шульгин прямо сказал о полной бесперспективности в тогдашних условиях программы Белого движения, которое стремилось вернуть к власти Учредительное собрание: “...русский парламент героических, ответственных, безумно смелых решений принимать не может... Их (большевиков. – В.К.) решимость – принимать на свою ответственность, принимать невероятные решения. Их жестокость — проведение однажды решеного. “Это нужно – значит это возможно” – девиз Троцкого”».

На этой выделенной мной фразе остановимся – она имеет и обратное значение: «Если это не нужно (для дела революции) – значит, не надо этим и заниматься». Рационализм евреев общепризнан. Так вот, еврей Троцкий мог быть (и нередко был) жесток – когда, по его мнению, это требовалось в интересах революции. Но жестокостями ради жестокостей он не занимался: ненужная жестокость плодит лишних врагов. Чего, как было показано в предыдущих главах, нельзя сказать о русских большевиках.

В главе 25 были приведены высказывания Шульгина, из которых следует, что большевизм коренится в русском национальном характере. Повторю только частичку одного из его высказываний: «Все мы в некоторой доле большевики, все тяготеем к бескрайности, к удовлетворению наших желаний, не считаясь с расходами. Не считаясь с тем, во сколько человеческих голов это обойдется». Поэтому не случайно, что органы контрразведки Белой армии, как свидетельствовал опять же Шульгин, потихоньку копировали методы большевистских чрезвычаек, да и крестьянские повстанцы отличались крайней жестокостью. О зверствах по отношению к мирному еврейскому населению я уже не говорю.

Между прочим, признание Шульгина о том, что Ленин оседлал «еврейского кита», лишний раз подтверждает, что это русские большевики втянули евреев в свою авантюру, а не наоборот. И Ленину евреи понадобились не ради их жестокости, а ради их рационализма, который призван был хотя бы частично компенсировать русское кое-какство, русскую маниловщину, русскую озлобленность, живущую только разрушением – ясно было, что, разрушая, надо будет и строить.

И Солженицын признает [5, том 2, стр. 81]: «Организующую роль евреев в большевизме отрицают редкие авторы… Динамическую роль евреев в большевизме тогда оценили и наблюдатели из Америки: „Быстрый выход русской революции из разрушительной фазы и вход в конструктивную – это заметное выражение конструктивного гения еврейской неудовлетворенности“». А это он уже пишет от себя: «Вспомним, что – как до революции революционеры и радикал-либералы охотно и активно использовали стеснения евреев совсем не из любви к евреям, а для своих политических целей, – так и в первые месяцы, затем и годы после Октября большевики с величайшей охотой использовали евреев в своем государственном и партийном аппарате опять-таки не из сродства с евреями, а по большой выгоде от их способностей, смышлености и отчужденности от русского населения».

Насчет «отчужденности» – это, конечно, чтобы, даже признав положительные качества евреев, хоть какую-то тень на них бросить: дескать, по этой «отчужденности» они могли более жестко или даже жестоко обходиться с русским населением. Но, что касается жестокости, то были, конечно, и среди евреев садисты, и о некоторых мы говорили выше. И все же садизм, жестокость, склонность к насилию – это не еврейские качества, и об этом мы тоже говорили.

А теперь немного конкретики. В. Генис приводит [98] текст телеграммы от 6.04.20 г. председателя Ревтрибунала Туркестанского фронта И. Р. Фонштейна, посетившего Хиву сразу после взятия ее Красной Армией. Человек он, надо думать, был не слабонервный, повидавший всякое, но вот о чем он телеграфировал в тогдашнюю столицу Туркестанской республики Ташкент: «Такого ужаса, какой нами здесь сразу обнаружен, нигде не приходилось видеть. Открытый организованный военный грабеж, во главе которого в качестве активного организатора стоит штаб командующих людей, открыто распределяющий награбленное с оставлением себе львиной доли. Увод женщин, содержание их как пленниц, рабынь, продажа с аукционного торга на базарной площади, разгром хивинских дворцов, расстрел красноармейцами первого встречного как предпосылка ограбления имущества».

Генис приводит также телеграмму из Хивы Г. И. Бройды, которого он называет бывшим зав. отделом внешних сношений комиссии ВЦИК и Совнаркома по делам Туркестана: «Отряды при участии командного состава и под его руководством производили неимоверные насилия, грабежи, уничтожение домов, целых поселков». Обратите внимание: фамилии авторов обеих телеграмм – отнюдь не славянские.

В книге «Большевистское руководство. Переписка. 1912-1927» [99] приведена телеграмма, отправленная в 1919 году из Екатеринослава (ныне Днепропетровск) неким Д.Ю.Гопнером, членом партии с 1900 г., на имя В.И.Ленина и Г.В.Чичерина (тогда – наркома иностранных дел): «Учреждение все насквозь пронизано уголовщиной, хулиганством, полнейшим произволом… Во главе стоит старый партийный работник Валявка, человек упрямый, тупой и жестокий… На мой запрос Валявка ответил, что в Москве убит Свердлов, арестован Дзержинский и что он, Валявка, расстреляет всех сидящих в Екатеринославе анархистов и левых эсеров… Губернский Комиссар Юстиции и почти все члены Екатеринославского комитета партии Коммунистов говорили, что принимают меры против самоуправства Валявки, но пока что ни их требования, ни мои увещевания, ни внушения Раковского ни к чему не привели…» Учреждение, о котором говорится в телеграмме, – екатеринославская ЧК. О национальной принадлежности Гопнера и Валявки ничего не говорится, но фамилии героев говорят сами за себя. О художествах Валявки, если помните, писал и Мельгунов.

Стоит вспомнить и о том, что, как писал Мельгунов, «Урицкий был одним из тех, которые будто бы стремились „упорядочить“ террор…» Из видных чекистов он один задумывался об этом.

Надо иметь в виду, что качественный состав еврейских и русских революционеров был несколько различным. Об этом пишет наш друг Буровский [4, т. 2, стр. 155]: «Большинство русских „борцов с царизмом“ были таковы, что становится вообще непонятно, что им было нужнее всего – хороший психиатр или попросту дешевый публичный дом… На фоне русских революционеров еврейские „борцы за народное дело“ смотрелись очень даже неплохо». У него даже есть специальный раздел «Качество революционных евреев», где он пишет (стр. 165): «Если в русской России в революцию шли подонки общества, то про еврейскую Россию этого никак не скажешь». И далее (стр. 167): «Слой еврейских революционеров, независимо от партийной принадлежности, был несравненно сильнее, умнее, культурнее, интеллигентнее, чем слой русских. Русские все же состояли на 90% из неудачников, клинически неспособных хоть чему-нибудь путнему научиться, или из типов криминальных. О евреях этого не скажешь».

Эту разницу легко понять: евреи, независимо от уровня своего образования, материального положения и пр., испытывали национальный гнет. Буровский пишет (стр. 168): «Аналогии у меня возникают только с другими революционерами – с польскими… Евреи – тоже борцы за свою свободу». Национальный гнет толкал на борьбу за освобождение – что из поляков, что из евреев – выходцев из самых разных слоев общества. Для русских главным фактором революционизации был социальный гнет, и из них в революционеры шли преимущественно выходцы из низов общества.

Кожинов писал [2, т. 1, стр. 279]: «Восстановить власть “на пустом месте” можно было только посредством самого жестокого насилия и, как оказалось, при громадной и, более того, необходимой роли “чужаков”, способных “идти до конца”... Вместе с тем нельзя, конечно, не видеть, что восстановление власти “чужаками” имело свою тяжелейшую “оборотную” сторону: они ничего не щадили в так или иначе чуждом им русском бытии, они подавляли и то, что вовсе не обязательно нужно было подавлять...»

Такие случаи, вероятно, были, когда «чужаки», в том числе и евреи, подавляли, уничтожали то, что не обязательно нужно было подавлять и уничтожать. Делать это они могли в силу непонимания в той или иной мере чуждой им культуры. Но в целом, думается (и это подтверждается приведенными выше примерами), евреи гораздо чаще сдерживали разгул «широкой русской натуры» – в силу их более высокого уровня образованности, но еще больше – в силу их менталитета, в котором гораздо меньше, чем в русском, отведено место вольнице и насилию. Для этого Ленин и оседлал еврейского «кита» – чтобы использовать его как организующее, сдерживающее, в конечном итоге – созидающее начало, разрушителей хватало своих, русских.

В наиболее сжатом и точном виде оценку роли евреев в Русской революции дал Николай Шульгин (не знаю уж, родственник он Василия Шульгина или однофамилец) [100]: «Широко участвуя в большевистской революции, дав ей кадры интеллектуалов и организаторов, евреи спасли Россию от тотальной пугачевщины. Они придали большевизму наиболее гуманный вариант из вообще возможных в то время… Евреи не были инициаторами большевистского катаклизма. Они лишь плыли по течению русской стихии, подчиняясь ее законам. Их поведение целиком управлялось господствующим состоянием русского духа. Если даже "нация предпринимателей и коммерсантов" вовлеклась в антибуржуазную революцию, то каковой должна была быть влекущая сила России! Русский народ вовлек евреев в революцию в своих, русских целях. И он эти цели реализовал, используя евреев в роли социального амортизатора».

Уже в ходе Гражданской войны вставали задачи налаживания мирной жизни и восстановления страны. Ход событий (поступь истории, сказал бы Кожинов, но он почему-то эту тему обошел) определил активное участие евреев в этих процессах.

Экономист Бруцкус писал [82, стр. 297]: «В период чистого коммунизма города лишились почвы в разложившемся народном хозяйстве. Около 5 милл. горожан бежало в деревню. Наоборот, евреев страх перед погромами заставлял концентрироваться в городах». Учитывая изложенное в предыдущей главе, концентрироваться они предпочитали в городах, где власть была большевистской. Но кушать требуется при любой власти, а зарабатывать на хлеб стало нечем: торговля, традиционное занятие значительной части еврейства, мало того что была разрушена условиями Гражданской войны, так еще и была поставлена вне закона установками военного коммунизма. Не намного лучше обстояли дела и у ремесленников, к которым относилось большинство евреев, не занятых торговлей. Как не без злорадства замечает Буровский [4, т. 1, стр. 196]: «Попросту говоря, евреям нечего стало есть, и чем дальше раскручивался маховик Гражданской войны, чем хуже и страшнее становилось, – тем хуже делалось им».

И тут счастливо совпали интересы спасающихся от погромов и оголодавших евреев и большевистской власти, которой старое чиновничество объявило бойкот. Буровский цитирует (стр. 194) еврейского автора: «Решительные и цепкие ленинцы обратились за помощью к евреям, энергичным, смекалистым и дотоле униженным, подавленным, затоптанным чертой оседлости и иными „еврейскими законами“». Часть этих евреев пошла в большевики, большая часть, оставаясь вне партии, пошла на службу в различные конторы. Как писал Бруцкус [82, стр. 307], «служащие евреи составляют 8% из общей численности», что «примерно соответствует их относительной численности в составе городского населения» и что было примерно вдвое выше их доли в партии. И это говорит о том, что они оказались на советской службе далеко не всегда по идейным соображениям: состоя членом партии, карьеру на советской службе сделать было легче.  

Вот так в аппарате разных советских служб и ведомств появилось много евреев – совсем не революционеров. Так что «засоренность» евреями советских учреждений в 20-30-е годы – это не следствие массового участия их в революции, а результат именно «ленинского призыва» их на службу. И почему бы это им отказываться, если не отказывались русские, которые составили остальные 92% советских служащих?

И Солженицын признает, что далеко не все евреи пошли на службу к большевикам по идейным соображениям [5, том 2, стр. 79]: «Это совсем не обязательно „отщепенцы“, – ту были и беспартийные, вовсе и не революционные. До сих пор как будто аполитичные. У многих это мог быть не идейный, а простой жизненный расчет, – но явление это было массовое». Такое уж массовое, – если их процент в совслужащих был такой же, как и в городском населении?

Но тень-то на евреев бросить все равно хочется, и находится еще один предлог. Он приводит сообщение еврейского автора, что потеряв в условиях разрухи и военного коммунизма возможность заниматься своими привычными занятиями – торговлей и ремеслом – евреи, «чтобы не умереть с голоду, вынуждены были пойти на службу к правительству, часто не брезгуя никакой работой». А вот его комментарий: «Не было выхода? А тем десяткам тысяч российских чиновников, отказавшихся служить большевикам, – разве было куда податься? Умереть с голоду? – А на что жили горожане не-евреи?»

Мы уже говорили: когда речь идет о любезных его сердцу самодержавных властях – например, об ограничениях, которые они налагали на еврейскую предприимчивость, об их преступной медлительности в предотвращении или пресечении погромов – он призывает нас к «объемному подходу», то есть к учету всех обстоятельств ситуации. А здесь он о необходимости «объемного подхода» начисто забывает. Вспомним, что он сам писал [5, том 1, стр. 479] о выселениях евреев из прифронтовой полосы в 1915 году: «Именно евреев, одних евреев изгоняли, иногда повально и в самые короткие сроки, – кроме естественной обиды еще и фактическое разорение, потеря жилья, потеря имущества – действительно еще один вид грандиозного погрома, и ведь уже от властей, а не от толпы? Как не понять еврейского горя?»

Надолго запомнил он это «еврейское горе»? Вот эти депортированные из насиженных мест евреи оказались теперь в российских городах. Туда же другие евреи бежали несколько позднее от погромов. Что у тех, что у этих – ни кола, ни двора. Есть разница с положением бывших царских чиновников, которые, по крайней мере, оставались в местах своего прежнего жительства: имели жилье, домашнюю утварь, кое-какие ценности, устоявшиеся связи? И, кстати, что же произошло с этими чиновниками – так они и повымирали от голода вместе с семьями, до конца отказываясь пойти на службу к новой власти?

Вот что по этому поводу писал Георгий Федотов [101, стр. 163-164]: «Саботаж был естественной, но кратковременной реакцией бессилия на государственный переворот. У части интеллигенции мотивы социального служения не допускали саботажа. Униженная, она продолжала служить народу – государству. Перед остальной массой не было выбора: служба или голодная смерть. Втянувшись в ярмо, она работала уже и за страх, и за совесть».

Но большевикам одного старого чиновничества и мало было. Какая-то часть его в годы Гражданской войны погибла, другая – эмигрировала, а главное, – большевикам требовалось гораздо больше чиновников, чем было при старом режиме: экономика теперь почти вся становилась государственной, и социализм – это же контроль, контроль и еще раз – контроль.

Беспартийные служащие из евреев могли усиливать впечатление о «засилье» евреев в советской власти, но вряд ли их, работавших большей частью в различных рутинных учреждениях, можно в полной мере считать «властью». Но, могут сказать, так или иначе, они большевиков выручили. Не лучше бы им этого не делать, пусть бы эти клятые большевики провалились?

Но давайте еще вспомним, что говорил по поводу участия евреев в революции, например, Василий Маклаков (см. главу 23): «Для того, чтобы понять, как развилась революция в России, мне вовсе не нужно было говорить об еврейском вопросе; его роль настолько второстепенна, что я убежден, что если вычеркнуть даже всех евреев, то в главных чертах революция совершилась бы точно таким же способом, как она совершилась». Примерно так же высказывались другие русские мыслящие люди разных политических взглядов. Но Маклаков говорил о евреях-революционерах. Понятно, что еще меньше на ход и исход революции могли повлиять те евреи, которые заняли рутинные места в разных конторах новой власти.

Но вот на что они могли и действительно повлияли, так это на то, о чем говорил американский автор (см. выше): «Быстрый выход русской революции из разрушительной фазы и вход в конструктивную». Без этих «толковых и трезвых новых чиновников» из евреев (см. ленинский эпиграф к данной главе) этот выход и, соответственно, муки населения затянулись бы еще на годы.

А теперь я приведу цитату из статьи [57] Валерия Каджая: «Еврейский охлос в отличие от любого охлоса в мире имел весьма существенную отличительную особенность: он был грамотен. Нельзя сказать, что образован, но писать, читать и считать умел каждый еврей. Даже из самой бедной еврейской семьи, даже сирота, каждый ребенок получил начальное образование в хедере. Далее начиналась внутренняя тяга к дальнейшему образованию». Эту тягу к образованию, говорит автор, «зорко подметил величайший знаток российской жизни Антон Павлович Чехов: „Вообще же в С. читали очень мало, и в здешней библиотеке так и говорили, что если бы не девушки и не молодые евреи, то хоть закрывай библиотеку“ („Ионыч“); „Городская и клубная библиотеки посещались только евреями-подростками“ („Моя жизнь“)».

О ставшей прирожденной тяге евреев к образованию мы уже писали выше. И, несколько забегая вперед, надо сказать, что еврейские полуобразованные охломоны, ставшие частью нового, советского служилого класса, отличаясь от большинства своих коллег вот этой тягой к дальнейшему образованию, довольно быстро вышли вперед и составили впоследствии значительную прослойку на всех этажах управленческого аппарата и, что особенно важно, научной, технической и гуманитарной интеллигенции.

Так, наш друг Буровский, хоть и сквозь зубы, признает [4, т. 2, стр. 267], что в предвоенное время «наука по разным оценкам на 70, а то и на 90% была еврейской». Это, конечно, изрядное преувеличение в его стиле, но роль евреев в сохранении российских научных школ действительно была значительной. Так было практически во всех областях науки и культуры. Буровский силится представить это, как результат каких-то преимуществ, которыми евреи якобы пользовались в то время. Это абсолютная выдумка. Причина была в другом. Как он сам писал, подлинная интеллигенция – что русская, что еврейская – не приняла советскую власть и предпочла эмигрировать. Ну, а из оставшейся полуинтеллигенции еврейская ее часть просто быстрее становилась интеллигенцией.

Эту роль евреев после совершенного им в 1926 году путешествия в СССР признавал и Василий Шульгин. Он писал о русском народе [14, стр. 148]: «Сняв самому себе голову, он теперь бесится, что сие совершил. При этом он мало склонен винить свою собственную глупость. Ему невдомек, что „жиды“ виноваты только в том, что они его, народ, натравили на самого себя. Ежели русскую голову этот народ сам себе „оттяпал“, то „жиды“, пожалуй, даже услугу оказали, что собственную свою еврейскую голову ему на время приставили: совсем без головы еще хуже было бы!» И Кожинов с Василием Шульгиным в этом согласен [2, т. 1, стр. 278], он даже пеняет ему за его выражение, будто «„жиды“ натравили русский народ на самого себя».

Но лучше всего роль евреев в сохранении культурного достояния России выразил опять же Николай Шульгин [100]: «Когда старая интеллигенция была вытеснена из социальной жизни, общий уровень талантливости русской нации не снизился. Но снизился - и подчас резко - общий уровень окультуренности… Но степень окультуренности восстанавливается быстро - за 1-2 поколения. А широкое вовлечение евреев в культурную жизнь России после революции значительно уменьшило и эту потерю. Здесь вторая, после гуманизации большевизма, заслуга евреев перед русским народом. Ни один другой народ в мире не сделал для русской нации так много полезного».

Завершая главу, скажем: Ленин и ленинцы вовлекали в свои ряды евреев не ради ужесточения своей власти, а ради нивелирования русского кое-какства и введения русского большевизма, плода широкой русской натуры, хоть в какие-то рациональные берега. Еврейские большевики скорее смягчали режим, чем ужесточали его. Неоспорим вклад евреев в восстановление мирной жизни в стране. Спасти Россию от большевистского режима в сложившейся ситуации евреи не могли, но они немало сделали для того, чтобы не дать стране совсем пропасть.