Евреи и «Советский проект», том 2 «Русские, евреи, русские евреи»

Часть 6. Евреи наслаждаются плодами победившей революции (первые 20 лет)

Глава 33.

Сталин – спаситель русского народа от еврейских русофобов

Русофилы «старого закала» желают оградить русский народ

от закаляющих ветров свободной конкуренции. Юдофобия

и стенающая лжерусофилия – две стороны единой воли

к национальной смерти русского народа, его национальному самоубийству

Николай Шульгин, «Новое русское самосознание», 1990 г.

Почему ты, крыса, неоднократно заявлял в своих трухлявых виршах,

что партия и комсомол за все в ответе, а теперь вместе с этими подлыми

организациями как дерьма в рот набрал. Мало того, что не желаете быть

за все в ответе, так на жидов теперь всю собственную парашу вызюганиваете

Юз Алешковский, «Перстень в футляре»

Есть еще одна страсть, объединяющая всех русских юдофобов – это борьба с русофобией. Русофобов в мире вообще-то видимо-невидимо, Николай Данилевский еще в Х1Х веке в доходчивой форме объяснил, что вся Европа только о том и думает, как бы Россию обидеть. С тех пор полку русофобов сильно прибавилось – одни США чего стоят, но главное, что открылось: Россия на собственной груди пригрела целое русофобское племя. И вот теперь главный фронт борцов с русофобией – внутренний, на котором борцы с ней и выступают сомкнутыми рядами.

На что уж Кара-Мурза Шафаревича не любит: он топчется по нему на десятках страниц своих сочинений [1, стр. 166-174, 187-192], [40, т. 2, стр. 636-641] – за его антисоветизм, диссидентство. Вот образчик его оценки [1, стр. 187]: «Антисоветизм Плеханова, Колчака, Новодворской или Шафаревича – качество именно фундаментальное, они оказываются вместе по одну сторону баррикады в конфликте цивилизационного масштаба». Словом, пропащий человек, этот  Шафаревич. Тем не менее, Кара-Мурза нашел нужным выразить ему благодарность (стр. 188) за его «Русофобию».

И есть за что: все последующие борцы с этим злом элементарно списывали у Шафаревича портреты русофобов и образцы их русофобского творчества. Шафаревич даже считает нужным в связи с этим [30, глава 9] «пересмотреть и традиционную точку зрения на романы Ильфа и Петрова». Он считает их русофобскими. Мне, честно говоря, в этих романах скорее видятся мотивы антисоветские. Я представляю себе, что произошло бы, заявись со своими домогательствами Остап Мария Бендер к владельцу немецкой похоронной конторы или к немецкому администратору дома престарелых. Да погнали бы они его драной метлой. А почему их советские прототипы лебезили перед Бендером и старались его задобрить? Да потому что в стране царили беззаконие, коррупция, и воровство и мздоимство чиновников, до самых мелких включительно, было привычным. А еще я думаю, что отличительной чертой борцов с русофобией является недостаток чувства юмора.

Возмущает борцов с русофобией и творчество Хармса. Сподвижник Шафаревича по этой борьбе Буровский так изливает свое негодование [4, т. 2, стр. 223]: «Стоит перечитать и творения Д. Хармса, в которых описывается Иван Сусанин. Какое высокомерное отвращение во всех этих „бояринах Кувшегубах“, в поедании Иваном Сусаниным собственной бороды…  Хармс буквально давится от смеха просто потому, что описывает русский ХVII век. Но если для Загоскина и Карамзина это век интересный и романтичный, то для него – нелепый и неприятный». И следует очень серьезный вывод: «По-видимому, люди такого склада особенно часто оказываются в рядах палачей русского народа просто в силу душевной склонности резать таких отвратительных типов, подобных стаду платяных вшей». Ну, людоед этот Хармс, да и только…

Углубляться дальше в мир борьбы с русофобией Шафаревича и его эпигонов мы не станем. Интересующихся отсылаю к статье [86] Алексея Шмелева, который на множестве примеров показал, что едва ли не у каждого из самых наирусейших писателей и поэтов можно найти «русофобские» высказывания «не хуже» тех, что Шафаревич выискал у еврейских авторов.

Он и сам пишет [30, глава 8]: «“Антипатриотическое” настроение господствовало в 20-е и 30-е годы, Зиновьев призывал тогда “подсекать головку нашего русского шовинизма”, “калёным железом прижечь всюду, где есть хотя бы намек на великодержавный шовинизм”; Яковлев (Эпштейн) сетовал, что “через аппарат проникает подлый великодержавный русский шовинизм”. Что же понималось под “великодержавным шовинизмом” и что означала борьба с ним? Бухарин разъяснял: “…мы в качестве бывшей великодержавной нации должны (…) поставить себя в неравное положение в смысле еще больших уступонациональным течениям”. Он требовал поставить русских “в положение более низкое по сравнению с другими…”. Сталин же раз за разом, начиная с Х съезда и кончая ХVI, декларировал, что “великодержавный шовинизм” является главной опасностью в области национальной политики. Тогда термин “РУСОПЯТ” был вполне официальным, его можно было встретить во многих речах тогдашних деятелей. “Антипатриотическое” настроение пропитало и литературу».

Это надо понимать так, что антипатриотизм и русофобия в 20-е и 30-е годы пропитали всю советскую политику и литературу, а не были отличительной чертой произведений еврейских авторов. А вот выдержки из книги одного современного русского автора:

«Многовековое извращение русского ума под влиянием холопства и рабства заставило многих людей упоенно доказывать самим себе и всем окружающим преимущества рабского состояния… Они ищут обоснований, объяснений того, что рабом быть хорошо, а свободным плохо…Эти люди, естественно, очень не любят Европы. А уж одна мысль о том, что Европа имеет перед Россией хоть какое-то преимущество, буквально приводит их в бешенство» (стр. 128). «Племенные мифы, племенные представления, давно умершие в других местах, здесь благополучно сохраняются так долго, что начинают уже казаться не признаком отсталости, а проявлением некоего национального духа, культурной специфики или загадочной русской души» (стр. 259). «Существовало, действовало, разрасталось огромное общество, в котором садизм был попросту бытовой нормой» (стр. 346).

Это все, в основном, – о прошлом русского государства, русского народа. Но есть в этой книге и о более близких временах и о сегодняшнем дне: «Бытие в недрах огромной империи, в прочных тисках государства и «коллектива» страшно уродует людей… Бывший советский, ныне российский человек так привык быть несвободным, что вообще плохо понимает эту потребность и еще хуже понимает, до какой степени несвободен… Как он любит, холит, пестует свою агрессивность, средний россиянин! И в малом, и в большом он инстинктивно стремится разделить мир на «их» и «нас». Отделиться, спрятаться от «них»,.. А если удастся, то напасть на «них», стукнуть, обидеть, уничтожить!.. Россиянин привык решать все вопросы самым примитивным образом, он вообще не любит ничего сложного, требующего усилий…Веками община и государство отбирали «простых» – тех, кто меньше склонен к размышлению, анализу, сравнению, рефлексии. А «шибко умные»…истреблялись поколениями, веками…Последствия понятны: огромные массивы земель, которые могли использоваться века и тысячелетия, оказались загублены в считанные годы… Все в чудовищной степени загажено: завалено отходами, в том числе токсичными и радиоактивными. Загазовано и залито бензином, мазутом, прочей гадостью. Никто ведь никогда не соблюдал хоть какого-то порядка… Природная составляющая России погибла, и тут ничего не поделаешь» (стр. 481-486).

И выводы: «Остается только удивляться, как много людей, особенно старшего поколения, готовы буквально на любые жертвы, чтобы „принести им, не ведающим, как надо жить, счастливую жизнь“. И как много людей страдает первобытной нерасчлененностью сознания, мгновенно обнаруживая „нелюбовь к Отечеству“, „русофобию“ и прочие ужасы там, где развращенные цивилизацией европейцы увидят всего-навсего экологические или социальные лозунги» (стр. 487). «В сущности, это очень опасная цивилизация. Опасная и для самой себя, и для своего же населения, и для соседей – для всех» (стр. 262).

Не стану томить читателя: выдержки эти – из 500-страничного труда [36] все того же Буровского, который, по сути, весь посвящен доказательству только что приведенных «тезисов». Значит, Хармсу нельзя без «должного» пиетета описывать русский ХVII век, а Буровскому всю русскую историю охаивать можно? Он возмущен тем, что Хармс говорит о Сусанине. Рекомендую вам лично убедиться, с каким сарказмом и пренебрежением он в той же книге отзывается о «русской святости» – Сергии Радонежском (стр. 298-302), о протопопе Аввакуме (стр. 425). Он, вслед за Шафаревичем, негодует [4, т. 1, стр. 224, 291] по поводу стихов еврейского «русофоба» А. Безыменского, где есть строка о «мертвеющих реках» России. Сравните с этим выделенные мной строки из его текста, в которых говорится о том, что русские сотворили с природой своей страны.

Стоит учесть, что произведения Хармса и Безыменского относятся к периоду, когда «русофобия» была общим поветрием и внедрялась с самого «верха», как бы в компенсацию прежних утеснений инородцев, а труд Буровского издан в 2001 году. И он еще рядится в тогу борца с русофобией…

Забыл Шафаревич отметить, что «русофобское настроение» исходило от «самого» Ленина – это ведь ему принадлежит фраза о России как «тюрьме народов». Очень интересен обмен мнениями по этому вопросу между Лениным и Сталиным летом-осенью 1922 года, когда обсуждался вопрос о национальном устройстве советского государства [32, стр. 389]. Ленин в статье «К вопросу о национальностях или об „автономизации“» писал: «Я, кажется, сильно виноват перед рабочими России за то, что не вмешался достаточно энергично и достаточно резко в пресловутый вопрос об автономизации... Говорят, что требовалось единство аппарата. Но откуда исходили эти уверения? Не от того ли самого российского аппарата, который... заимствован нами от царизма и только чуть-чуть подмазан советским миром... При таких условиях очень естественно, что „свобода выхода из союза“, которой мы оправдываем себя, окажется пустою бумажкой, неспособной защитить российских инородцев от нашествия того истинно русского человека, великоросса-шовиниста, в сущности, подлеца и насильника, каким является типичный русский бюрократ».

Разве это не чистой воды русофобия – величать «истинно русского человека» «подлецом и насильником»?! Что же это Шафаревич мимо ленинских слов прошел, а к евреям цепляется?

А вот выдержка из письма Сталина Ленину от 22 сентября 1922 года: «За четыре года Гражданской войны, когда мы ввиду интервенции вынуждены были демонстрировать либерализм Москвы в национальном вопросе, мы успели воспитать среди коммунистов, помимо своей воли, настоящих и последовательных социал-независимовцев, требующих настоящей независимости во всех смыслах... Мы переживаем такую полосу развития, когда форма, закон, конституция не могут быть игнорированы, когда молодое поколение коммунистов на окраинах игру в независимость отказывается принимать как игру, упорно принимая слова о независимости за чистую монету и также упорно требуя от нас проведения в жизнь буквы конституций независимых республик».

Но остановимся конкретно на одном еврейском «русофобе», самом, пожалуй, жутком из всех, по мысли русских борцов с этим страшным явлением. Вот что инкриминирует ему Шафаревич [30, глава 9]: «Презрение и брезгливость к русским, украинцам, полякам, как к существам низшего типа, недочеловекам, ощущается почти в каждом рассказе “Конармии” И. Бабеля… С нескрытым отвращением описывается, как русский отец режет сына, а потом второй сын — отца (“Письмо”), как украинец признается, что не любит убивать, расстреливая, а предпочитает затаптывать насмерть ногами (“Жизнеописание Павличенка, Матвея Родионыча”)». 

Господи, а как должно описывать подобные сцены, с умилением, что ли? Меня, напротив, всегда коробила в рассказах Бабеля та отстраненность (пусть и нарочитая, как литературный прием, что многими «истинными ценителями» видится, как признак высшего мастерства), с которой он описывает свои сцены. Но при чем здесь русофобия? Буровский, вслед за Шафаревичем возмущающийся «русофобией» Бабеля, сам приводит [4, т. 2, стр. 211] сцены из его рассказа, от которых у нормального человека кровь в жилах стынет, но касаются они как раз евреев и даже самого автора рассказа. А описаны они все с той же отстраненностью.

Между прочим, российский журналист и писатель Дмитрий Быков пишет [107]: «„Тихий Дон“ – безусловно величайший роман ХХ века, но ничего более русофобского в советское время не публиковалось… Вот про что, в сущности, шолоховская книга: на протяжении пяти лет, с семнадцатого по двадцать второй, соседи, братья, отцы и дети убивают друг друга почем зря без всякой видимой причины, и нету никакой силы, которая могла бы их остановить. Писал об этом, в сущности, И. Бабель – «Конармия» (в особенности рассказ „Письмо") по своему пафосу с «Тихим Доном» очень схожа… В шолоховском романе между красными и белыми нет решительно никакой разницы. И те, и другие – звери. А раньше были соседями. Почему поперли друг на друга? Никакого ответа. И открывается страшная, безвыходная пустота, о которой и написан „Тихий Дон“: нету у этих людей, казаков, опоры престола, передового и славнейшего отряда русской армии, – никакого внутреннего стержня. Под какими знаменами воевать, с кого шкуру сдирать, кого вешать – все равно».

Но, повторяю в который раз, может ли быть в России по-другому, если, как пишет Кожинов [2, т. 1, стр. 147]: «В западноевропейских странах даже самая высокая степень свободы в политической и экономической деятельности не может привести к роковым разрушительным последствиям, ибо большинство населения ни под каким видом не выйдет за установленные “пределы” свободы, будет всегда “играть по правилам”. Между тем в России безусловная, ничем не ограниченная свобода сознания и поведения – то есть, говоря точнее, уже, в сущности, не свобода (которая подразумевает определенные границы, рамки “закона”), а собственно российская воля вырывалась на простор чуть ли ни при каждом существенном ослаблении государственной власти» («воля» – выделено Кожиновым).

При этом Кожинов, как и Шафаревич, и Кара-Мурза считает, что русские только так и должны жить. Государство, основанное на законе – не для них, только – идеократическое, с Вожаком во главе. Мне уже надоело это повторять. Так на что жалуетесь, господа? Решите, наконец, как вы хотите жить: в стае или в человеческом обществе? Вы каждый раз выбираете стаю, но, когда в стае, оставшейся без вожака, начинается страшная грызня, вы ищете виноватых где угодно – только не в самих себе. Вот, русофоб Бабель во всем виноват: сказал, что король голый…

Может быть, и не стоило заводить разговор на эту навязшую уже в зубах тему, но у Буровского она получила неожиданный поворот [4, т. 2, стр. 223]: «Русофобия вообще была частью официальной политики СССР до Сталина». Насчет «официальной политики» спорить не будем, но вот что означает «до Сталина»? Вы наверно подумали – до 1924 года? Ну, так это всего ничего.

Но вчитайтесь внимательно в другое его заявление (стр. 291): «Пятнадцать лет, с 1938 по 1953… еврейская триба отстранялась от рычагов управления государством…Как бы ни оценивать личность и политику Сталина, все же с его приходом страну избавили от этого потока концентрированной злобы, от призывов расплавить Минина и Пожарского, от вколачивания в головы россиянина бредовых представлений о России, как омерзительной стране „мертвеющих рек“».

Значит, на стр. 291 у него «с приходом Сталина» была отстранена от власти ненавистная «еврейская триба», благодаря чему страна была избавлена от «потока концентрированной злобы», а на стр. 292 он пишет: «Русские коммунисты, пришедшие на смену еврейским, ничуть не лучше их в нравственном отношении, а в умственном отношении и по части образования им даже уступают». Ну, раз «пришедшие на смену ничуть не лучше» «ушедших», а в чем-то даже и хуже, очевидно, и «концентрированной злобы» меньше не станет. Ау, логика, где ты? Ну, не логика, хотя бы элементарная непротиворечивость заключений. Господи, кому в России присваивают кандидатские и докторские степени…

Но когда страну стали «избавлять от концентрированной злобы»? Ну, конечно, когда «еврейскую трибу» начали «отстранять от рычагов власти», то есть в 1938 году. Выходит, и «приход Сталина» датируется 1938 годом? Теперь разъясняется и предыдущее недоумение: «Русофобия была частью официальной политики СССР» не до 1924, а до 1938 года – вот что означает «до Сталина». А чья же власть была в СССР «до Сталина», то есть до 1938 года? Ну, конечно, той самой «еврейской кодлы»!

Но выше мы приводили изречение Буровского же, в котором говорилось о «той на 90% еврейской кодле, что варила из русских костей свое ведьминское варево с 1922 по 1941 год, в это самое страшное двадцатилетие русской истории». Значит, «кодла» властвовала года на три больше? Ну да, вот он говорит (стр. 247) о «специфическом „наборе“ узников ГУЛАГа 1937 года», который составили «советские сановники» еврейского происхождения. А в 1938 году, по его же словам (стр. 286), «разогнали еврейские организации, в том числе и самые невинные, культурные… Пересажали и перестреляли еврейских писателей, пишущих на идиш и на иврите». Что не мешает ему чуть выше (стр. 285) опять писать: «Еврейская „семья“, бессменно господствовавшая 20 лет в важнейших узлах партаппарата…» Так, черт побери, по какой год властвовала «та на 90% еврейская кодла» – по 1941 или по 1937-1938?

Даже Солженицын пишет, что «советский общественный антисемитизм» стал «неосмысленным отзывом на то первое послереволюционное пятнадцатилетие» – цитирую, кстати, по Буровскому (там же, стр. 355). Действительно, с 1922 по 1937 год – это не 20, а как раз 15 лет.

Реально же отстранение евреев от рычагов власти в СССР началось даже не через 15 лет, а едва ли не с первых лет советской власти. Во всяком случае, как было показано выше, уже в 1926 году евреи были вышвырнуты из средоточия верховной власти в СССР – Политбюро ЦК ВКП(б). А избавившись от еврейских оппонентов, Сталин уже без особого труда избавился или заставил замолчать остальных и, как пишет Костырченко [83, стр. 11], «стал к концу 20-х годов полновластным хозяином в стране».

Если вести отсчет «самого страшного двадцатилетия российской истории» с 1922 года, то отчасти еврейским, тоже достаточно условно (имея ввиду, что евреи были в составе высшего руководства), его можно считать только несколько первых лет. После 1926 года, как писал Кожинов (см. выше), выходило, «что их роль… уже сыграна». Далее евреи, если они даже были членами правительства, по его же словам, были «всецело подчинены Политбюро», что с конца 20-х годов фактически означало – товарищу Сталину.

Но что же это Буровский так упорно пытается внушить нам, что Сталин «пришел» если не в 1941-м, то уж никак не раньше 1938 года? Ответ на этот вопрос мы постараемся дать позднее.

Интересно, а что говорит обо всем этом русский почвенник Вадим Кожинов? Для него Сталин тоже спаситель от русофобии… нет, не еврейской, он о евреях в этой связи прямо не говорит, а, скажем так, от русофобии предыдущей эпохи. Он не нарадуется [2, т. 1, стр. 311] «реабилитации исторического прошлого» в 30-х годах, тому (стр. 405), что в то время «по всем линиям происходит естественный здоровый процесс реставрации, восстановления, возрождения тканей русского (российского) имперского социума».

Костырченко по этому поводу пишет [83, стр. 148]: «Апеллируя к великому прошлому России, Сталин не собирался возрождать национальную духовность, неразрывно связанную с историей русского православия. Его прагматический ум надеялся обрести в прежнем величии этой державы прежде всего идеологическое обоснование своим властным амбициям. По свидетельству родственного окружения Сталина, тот в 1935 году высказал мысль о „фетишизме народной психики, о стремлении иметь царя“. Как бы оправдывая необходимость своего единоличного лидерства в партии и государстве, Сталин вызывал из небытия тени великих преобразователей России – Ивана III, Ивана Грозного, Петра Великого…»

Костырченко приводит (стр. 148-149) мнение на этот счет русского философа-эмигранта Ивана Ильина, кумира русских патриотов, который считал, что «безумию левого большевизма Россия должна противопоставить не безумие правого большевизма, а верную меру свободы… государственная власть, подавляющая свободу человека, строящая все на тоталитарности и терроре, подтачивает свои собственные силы и силы управляемого им народа и потому обречена в исторической перспективе».

Именно это и случилось, в конечном итоге, с Советской Россией, но, даже зная конечный итог, Кожинов все равно радуется фантикам дорогого имперского прошлого: «восстановление казачьих лампасов и чубов» (!) (стр. 296), «восстановление дореволюционных воинских званий» (стр. 311). А вскоре – совсем обалдеть можно – «завораживающе звучал над страной призыв из кинофильма “Александр Невский”: Вставайте, люди русские...» (стр. 401). А тоталитарность, которую не приемлет Ильин, так она для русского почвенника вовсе не помеха, скорее наоборот: нечто родственное любезному самодержавию.

Но Кожинов, по крайней мере, не перевирает ход событий, и Сталин у него «пришел» никак не в 1938 году. И он справедливо считает (стр. 294): «Террор 1937 года — это только один из результатов совершавшейся с 1934 года политико-идеологической метаморфозы, хотя, конечно, наиболее поражающий ее результат...»

Правда, с объяснением им этой метаморфозы трудно согласиться. Он пишет (стр. 306): «До 1934 года в сущности нет и намека на приверженность Сталина собственно русской (а не только революционной) теме. В своем докладе на XVI съезде партии (27 июня 1930 года) он посвятил целый раздел разоблачению “уклона к великорусскому шовинизму”». А позднее, якобы (стр. 304), «осознав, что назревающая война будет по существу войной не фашизма против большевизма, но Германии против России, Сталин, естественно, стал думать о необходимости “мобилизации” именно России, а не большевизма».

Это чистая схоластика, и тут Кожинов противоречит сам себе. Он с явным одобрением цитирует (стр. 275) книгу «видного сиониста» М.С. Агурского «Идеология национал-большевизма»: «Давление национальной среды, сам тот факт, что революция произошла именно в России, не мог не оказать сильнейшего влияния на большевистскую партию, как бы она ни декларировала свой интернационализм... Это было результатом органического процесса». Он приводит относящееся еще к 1928 году высказывание Троцкого: «Борьба против эмиграции... входит неразрывной частью в сталинскую идеологию национал-социализма... После каждой революции реакция начиналась с борьбы против эмигрантов, против чужаков и против инородцев...» Кожинов и с Троцким не спорит, он только говорит, что «Троцкий слишком забегал вперед: в 1928 году едва ли были основания усматривать в политике Сталина какие-либо собственно “национальные” устремления».

Он воспроизводит (стр. 283) и относящееся к 1926 году наблюдение Василия Шульгина: «Многие... полагают, что в России царит беспросветное еврейское засилье. Я бы несколько смягчил этот диагноз, я бы сказал, что в современной русской жизни рядом с еврейским потоком, несомненно, пробивается и очень сильная русская струя на верхи».

Это действительно был «органический процесс». Вспомним, что говорил Костырченко о «ленинском призыве в партию» 1924 года, о «массовом наплыве в ее ряды льнущей к власти молодежи мещанско-крестьянского происхождения». К середине 30-х эти молодые волки окрепли и требовали себе места под партийным солнцем. А что у Сталина в 1928 году «вряд ли могли быть национальные устремления» – это вообще несерьезно: из его письма от 1922 года к Ленину (см. выше) видно, что он уже тогда был законченным русским великодержавником.

Пусть вас не смутит его национальность: я здесь, в Германии, вижу вокруг себя массу русских великодержавников из числа бывших российских евреев и немцев. Еще Ленин говорил, что самых больших русских великодержавников можно найти среди российских нацменов. Костырченко приводит [83, стр. 147] ряд примеров того, что Сталин часто «старался подчеркнуть свою пускай не кровную, но духовную русскость», употребляя выражения типа «мы, русские большевики», «мы, русские». Он делает вывод: «Все это свидетельствовало о наличии у Сталина устойчивого комплекса национальной неполноценности». Сталин не хуже Троцкого или Агурского понимал, что «революция произошла именно в России», и он чутко уловил момент, когда опору нужно было перенести с интернационализма на русский национализм/шовинизм. А приход к власти в Германии нацистов скорее сыграл для него роль заразительного примера.

Сталин целеустремленно шел к этому моменту. Вполне возможно, что и «ленинский призыв» был им организован с дальним прицелом. Костырченко называет целый ряд шагов, которые исподволь готовили тот перелом в национальной политике (стр. 172): «Если весной 1923-го, после Х11 съезда РКП(б), Сталин благословил курс на „коренизацию“ кадров на Украине („украинизацию“) (тогда он был заинтересован в поддержке со стороны республиканских элит), то спустя два года, в апреле 1925-го, он добивается назначения на пост  генерального секретаря ЦК КП(б)У своего верного клеврета Л. М. Кагановича, которого напутствовал указанием призвать к порядку не в меру увлекшихся самостийностью украинских товарищей».

И далее (стр. 174-175): «Став полновластным хозяином в стране, Сталин больше не утруждал себя заигрыванием с националами. Уже начиная с 1929 года он все решительнее и жестче пресекал любые более или менее заметные проявления „cамостийности“ на Украине. Поскольку разворачивалась кампания борьбы с вредителями из числа так называемых буржуазных специалистов, первый удар набиравших силу политических репрессий пришелся по наиболее авторитетным представителям старой национальной интеллигенции… По аналогичному сценарию развивались события в Белоруссии. В августе 1929 года местные органы безопасности приступили к ликвидации контрреволюционной организации так называемых национал-демократов…К сентябрю следующего года… были взяты под стражу десятки представителей национальной интеллигенции, в том числе шесть видных белорусских академиков. Опасаясь расправы, покончил жизнь самоубийством президент АН Белоруссии В. М. Игнатовский». В Украине несколько позднее, в 1933 году, результатом преследований стали самоубийства наркома просвещения Украины Скрыпника, писателя Хвылевого…

Уже с 1931 года (а не с 1934, как внушает нам Кожинов), пишет Костырченко (стр. 147), «краеугольным камнем… нового идеологического курса советского руководства… стал открыто провозглашаться патриотизм». Именно с конца 20-х – начала 30-х годов начался прессинг и на еврейскую (идишистскую) культуру (см. предыдущую главу). Прав был Костырченко, когда писал (стр. 132), что этот этап наступления на еврейскую культуру не был специфически антисемитским явлением – в 30-е годы евреи разделили судьбу всех нерусских народов СССР. Но апофеоз наступил в 1937 году.

Вопреки распространенному мнению, евреи не были тогда наиболее пострадавшим народом (стр. 132): «Наиболее сильный удар пришелся тогда по полякам, финнам, грекам, немцам, эстонцам, литовцам и другим нацменьшинствам – выходцам из сопредельных и в то время враждебных СССР стран. С 1936 года началось их массовое выселение (главным образом немцев и поляков) из западных приграничных районов. А в период с лета 1937 года по зиму 1938 года ЦК ВКП(б) и НКВД СССР был издан ряд директив о борьбе с румынскими, иранскими, греческими и другими „буржуазными националистами – агентами буржуазных спецслужб“. Из 1 602 000 человек, арестованных в 1937-1939 годах по политическим статьям Уголовного кодекса, 346 000 человек были представителями нацменьшинств, причем 247 тысяч из них были расстреляны как иностранные шпионы. Из арестованных чаще других казнили греков (81%) и финнов (80%). В трагической череде уничтожавшихся нацменьшинств евреи занимали тогда одно из последних мест. Всего в 1937-1938 годах их было арестовано НКВД 29 тыс., что составляло приблизительно 1% от ощей численности этого нацменьшинства (такой же процент репрессированных был характерен для русских, украинцев и других основных народов СССР). В то же время в заключении оказалось 16% всех проживавших в стране поляков или, скажем, 30% латышей».

30% – это вся взрослая мужская часть оставшихся в СССР латышей. Практически все они были опорой советской власти в Гражданскую войну, потому и остались. Теперь власть их «отблагодарила», многие были уничтожены, в частности, «знаменитые» Лацис и Петерс. А евреи получили даже привилегию – их приравняли к «основным народам СССР»! Это потому, что у них тогда не было своего государства, а что у многих из них родственники в США и других заграницах, в тот момент почему-то забыли. Но пройдет десяток лет, и им все припомнят!

Но читаем Костырченко дальше (стр. 132-133): «Одновременно шла ликвидация культурно-образовательных и территориально-управленческих институций нацменьшинств… После того как 17 декабря 1937 г. вышло постановление политбюро „О национальных школах“, повсеместно началось закрытие этих учебных заведений». Тюркским народам, ко всему, в течение одного десятилетия дважды меняли письменность: сначала с арабской на латиницу, затем с латиницы на кириллицу. Нетрудно себе представить, что это означало для национальной культуры каждого из этих народов. О том, что досталось всем нерусским народам в СССР, более подробно рассказано в части 2 1-го тома моего сочинения.

Из всего изложенного становится очевидным, что, по меньшей мере, с конца 20-х годов курс страны всецело определял Сталин и никакие не евреи. Вот сам Буровский сообщает [4, т. 2, стр. 238], что в 1929 году Сталин назначил главой всей системы ГУЛАГа Нафталия Френкеля. Согласен, Френкель был гнусной личностью, но назначил-то его лично Сталин и, очевидно, в каких-то своих целях. В другом труде Буровский пишет [36, стр. 356]: «В 1930 году советские историки получили четкое задание ЦК и лично Сталина – найти исторические оправдания репрессиям эпохи Ивана и опричнине». В середине 30-х годов вождь режиссировал известные политические процессы. Как он мог всем давать указания (которые принимались к неукоснительному исполнению), всем руководить, – когда он еще «не пришел»?

В Москве в начале 30-х годов было уничтожено много памятников старины. Кто виноват? Конечно же, еврей Каганович [4, т. 2, стр. 241]: «План реконструкции Москвы осуществлял не кто иной, как Лазарь Каганович… Когда взрывали Собор Христа Спасителя, Каганович повернул рычаг взрывателя со словами: „Задерем подол матушке России“. По другой версии он произнес: „Задерем подол навозной России“». Откуда версии-то, не из достославной ли книжечки Владимира Солоухина? А Солженицын сообщает [5, том 2, стр. 275], что «взрывал Храм Христа Спасителя инженер Жевалкин, из крестьян Скопинского уезда».

А это Кожинов [2, т. 1, стр. 391-392]: «Совершенно ясно, что помимо воли Сталина не могли быть уничтожены в декабре 1931 года московский Храм Христа Спасителя, 1 мая 1933 года – древнейший – в 1930 году ему исполнилось 600 лет! – кремлевский собор Спаса-на-Бору и в апреле 1934 года – главный московский памятник Петровской эпохи – Сухарева башня. Притом, узнав о подготовке уничтожения этой башни, Сталину направляли протестующие послания И. Э. Грабарь, И. В. Жолтовский, А. В. Щусев, К. Ф. Юон и другие, но 18 сентября 1933 года вождь собственноручно написал директиву тогдашнему „хозяину“ Москвы Кагановичу, заявив, что Сухареву башню „надо обязательно снести… Архитектора, возражающие против сноса – слепы и бесперспективны“» («древнейший» выделено Кожиновым). И на сайте Русской православной церкви вполне однозначно сказано, что Храм Христа Спасителя был взорван по личному приказу Сталина.

И я снова ставлю все тот же вопрос: как это может быть, что помимо воли Сталина, «пришедшего» в 1938 году, в стране уже в начале того же десятилетия ничего не может быть сделано? Что послания направляются ему, что директивы «хозяину» Москвы дает он? Все он да он, и без него – ни шагу. И «хозяин» Москвы тоже он, а Каганович у него служит завхозом столицы.

А теперь вернемся к утверждению Буровского о «той на 90% еврейской кодле, что варила из русских костей свое ведьминское варево с 1922 по 1941 год, в это самое страшное двадцатилетие русской истории», и зададимся вопросом, почему он столь упорно пытался навязать нам представление, что Сталин «пришел» если не в 1941 году, то уж  никак не раньше 1938 года? Зачем Буровскому понадобилось это многократно доказанное выше и вообще-то и без моих доказательств очевидное вранье? Возможно, чтобы репрессии середины 30-х годов свалить на евреев? Отчасти, возможно, и это.

Но не это было главной целью. Познакомлю вас еще с одним его откровением [4, т. 2, стр. 389]: «При Сталине, как к нему не относиться, направление людоедства резко изменилось, теперь под нож шел совершенно другой контингент». Здесь явно чувствуется удовлетворение изменением «направления людоедства». Поскольку людоеды-евреи из той самой «кодлы» «варили варево из русских костей», логично заключить, что теперь варево будет вариться из костей еврейских или, может быть, еще каких-то, но в любом случае не русских. А когда был последний большой пир на русских костях? Правильно, во время коллективизации, в 1932-1933 годах.

И вот вам ответ: в «самом страшном двадцатилетии российской истории» были свои два самых страшных (1932-1933) года: коллективизация с ее раскулачиванием и раскрестьяниванием, голод, стоивший миллионов жизней украинских, русских, казахских, немецких (в Поволжье) крестьян. Если Сталин «пришел в 1938 году», значит… их смерть на совести «еврейской кодлы». Прямо Буровский этого не говорит, – все же как-то зябко взять да прямо выдать такую явную брехню, но вся его хронологическая эквилибристика ведет читателя к этому выводу. 

Даже Кара-Мурза до такого бесстыдного, наглого навета на евреев не додумался. Нет, конечно он, как и все юдо-озабоченные, тоже пытается хоть краешек вины за крестьянский Холокост возложить на евреев. Описывая коллективизацию [40, т. 1, стр. 475-484], он говорит о том, что за образец для нее взяли сионистские кибуцы, которые замечательно подошли для евреев, а для русских крестьян оказались «несовместимыми с их представлениями о  хорошей и даже приемлемой жизни». Ну так ведь сионисты никому не навязывали свои кибуцы в качестве примера для подражания.

А в общем из его описания вырисовываются две основные силы, двигавшие процесс коллективизации: вождь, который всем руководил, и народные массы, которые Кара-Мурза называет (стр. 478) «главной движущей силой тоталитаризма» и которые, по его словам, были обуяны «массовой страстной волей выполнить признанной необходимой задачу, не считаясь ни с какими жертвами». Очень поучительно у него читать, как, после указания товарища Сталина на допущенные на местах в ходе коллективизации перегибы, показательные суды сурово карают перегибщиков, одного даже к смертной казни приговорили, а через несколько дней осужденные, в том числе и «смертник», как ни в чем не бывало, участвуют в совещании у вождя по вопросам коллективизации. Великий театральный постановщик был товарищ Сталин! Обо всем этом подробнее рассказано в 1-м томе.

Любопытное документальное свидетельство из той эпохи приводит Д. Ниткин в рецензии [41] на «Советскую цивилизацию» Кара-Мурзы: «В июне (1928 г.) заместитель наркома финансов Фрумкин направил членам Политбюро письмо, в котором заявлял: „Мы не должны закрывать глаза на то, что деревня, за исключением небольшой части бедноты, настроена против нас“. Приведя слова Молотова: „Надо ударить по кулаку так, чтобы перед нами вытянулся середняк“, Фрумкин писал, что в этих словах выражена фактически проводимая новая политическая линия, которая „привела основные массы середнячества к беспросветности и бесперспективности. Всякий стимул улучшения хозяйства, улучшения живого и мертвого инвентаря, продуктивного скота парализует страх быть зачисленным в кулаки ... Объявление кулака вне закона привело к беззаконию по отношению ко всему крестьянству“. Фрумкин предлагал вернуться к линии, провозглашённой XIV и XV съездами, открыть базары, повысить цены на хлеб и бороться с кулаком „путём снижения его накоплений, путём увеличения налогов“, но не путём раскулачивания». 

«Ударить по кулаку» Молотов требовал в посвященном коллективизации докладе на ХV съезде партии в декабре 1927 года. Между тем, Кара-Мурза пытается представить [40, т. 1, стр. 312] Молотова, наряду с Калининым, защитником интересов русского народа в партийной верхушке. А здесь мы наглядно видим, как товарищ Молотов «заботился» о русских крестьянах, а еврей Фрумкин пытался защитить их от его «заботы». 

Из описания Кожинова [2, т. 1, стр. 189-194] еще более явственно вытекает, что инициатором коллективизации и человеком, определявшим весь ход и каждый изгиб этого процесса, был Сталин. В ноябре 1927 года он говорит, что к коллективизации «дело идет, но еще не скоро придет», в феврале 1928 года заверяет партию и страну, что «разговоры о том, что мы будто бы отменяем нэп, вводим продразверстку, раскулачивание и т.д., являются контрреволюционной болтовней», а уже  2 июня того же года «Правда» публикует его доклад под названием «На хлебном фронте», в котором высказана прямо противоположная позиция.

А с 1929 года года в той же «Правде» пошли сталинские статьи, каждая из которых уже непосредственно определяла судьбы миллионов людей: 7 ноября 1929 года – «Год великого перелома», 21 января 1930 года – «К вопросу о политике ликвидации кулачества как класса», 2 марта 1930 года – «Головокружение от успехов»… Кожинов пишет (стр. 193): «Решение о немедленной и всеохватывающей, “сплошной” коллективизации было, в сущности, первым самостоятельным и действительно реализованным решением Сталина (если иметь в виду, конечно, решения, определяющие политический курс в целом)».

Итак, коллективизация – это Сталин, Сталин и еще раз Сталин. Причем здесь евреи? Ну, не волнуйтесь так, господа юдофобы и юдофилы, совсем без евреев дело не обошлось. Посмотрите, как «изящно» извивается мысль Нобелевского лауреата [5, том 2, стр. 271-272]: «На ХV съезде компартии (декабрь 1927) пришло время высказываться по нарастающе грозному крестьянскому вопросу: что делать с этим несносным крестьянством, которое в обмен на хлеб нагло желает получать промышленные товары? Главный доклад тут – от Молотова. А в прениях среди ораторов – бессмертные удавщики крестьянства Шлихтер и Яковлев-Эпштейн… Разумеется, при любом „проценте“ в советском и партийном аппарате – и тут ошибочно объяснять злейший антикрестьянский замысел коммунизма именно еврейским участием. Нашелся бы на Наркомзем и русский, вместо Яковлева –Эпштейна. Это достаточно проявилось в нашей послеоктябрьской истории».

Ну, если бы нашелся, так зачем ты мутишь воду? Зачем ты из многих десятков выступивших в прениях выделил двух «евреев»? Естественно, с «тонким» намеком – смотрите, какую роль сыграли два еврея в крестьянском Холокосте. Но мы несколько раз уже говорили: Шлихтер – никакой не еврей, он на четверть немец и на три четверти украинец. Ткнуть пальцем в одного еврея – как-то не солидно, а два – это уже микрозаговор. А еврей или не еврей Шлихтер – кто станет проверять?

Вот что пишет о выступлениях этих двоих Каджая [61]: «Итак, бессмертные удавщики крестьянства – Шлихтер и Яковлев-Эпштейн, хотя главный доклад делал все-таки Молотов, правая рука Сталина, а план коллективизации разрабатывался и утверждался Политбюро, съезд лишь проштамповал его». И далее Каджая сообщает, что Шлихтер и Яковлев-Эпштейн на съезде вообще не говорили о коллективизации, их выспупления касались каких-то вопрос селбско-хозяйственного производства.

Тут не лишне вспомнить, как Солженицын точно так же многочисленную делегацию Петросовета, явившуюся в ночь с 1 на 2 марта якобы с ультиматумом к Временному правительству (см. главу 21), свел к двум «евреям», притом, что один из них, как и Шлихтер в данном случае, никакого отношения к евреям не имел. Какая мерзость, хоть бы разнообразил свои юдофобские приемы…

Кожинов рассматривает вопрос шире. Он пишет (стр. 356-357), что по тогдашнему административному делению территория страны включала 8 основных зерносеющих регионов. «Накануне коллективизации во главе этих “единиц” были поставлены поляк Станислав Косиор (Украина), еврей Шая Голощекин (Казахстан), русский Андрей Андреев (Северный Кавказ), латыш Роберт Эйхе (Сибирь), русский Борис Шеболдаев (Нижняя Волга), еврей Мендл Хатаевич (Средняя Волга), литовец Юозас Варейкис (Черноземный Центр) и латыш Карл Бауман (Московская область). Многозначительность этого “отбора” станет понятной, если знать, что в общем количестве членов ЦК ВКП(б) 1930 года (а все перечисленные люди были членами ЦК) поляки, прибалты – то есть фактически “иностранцы” – и евреи составляли совместно только одну четверть; между тем в когорте “главных коллективизаторов” они заняли три четверти!» (слова выделены Кожиновым).

С Кожиновым можно согласиться в том, что (стр. 360) «едва ли сей “отбор” был случайным… из тех вышеупомянутых восьми членов ЦК, которые непосредственно осуществляли коллективизацию в основных “зерновых” регионах, к концу 1930-х были расстреляны семеро, – “уцелел” один только Андреев, – кстати сказать, уже в 1930 году возвращенный с Северного Кавказа в Москву и более не занимавшийся “коллективизаторством”...»

Вспомним о том (см. главу 28), что из 20 человек, получивших в ноябре 1935 года верховные звания ГБ, к концу 30-х годов тоже уцелел только один – С. А. Гоглидзе (видимо, его спас Берия, покровительствовавший ему и позднее). Из тех 20 человек русских было всего 4 (20%), все остальные – нацмены и «иностранцы», из 8 «коллективизаторов» русских было 2 (25%). Очевидно, русских в обоих случаях Сталин вводил в эти команды «смертников» для маскировки, а составляя их, в основном, из «чужаков», преследовал сразу несколько целей: избавлялся от «чужаков» и освобождал места для «молодых волков» из русских; выставлял в глазах населения виновниками произвола этих «чужаков», а при их последующей ликвидации зарабатывал ореол борца с обидчиками русского народа. Мы же видели: Буровский и ныне предлагает считать Сталина спасителем русских от «еврейской кодлы»: Сталин «пришел» и «направление людоедства резко изменилось»…

Да вот и Кожинов пишет (стр. 362): «К середине 1930-х годов жизнь страны в целом начала постепенно “нормализоваться”, и деятели, подобные тем, которые, не щадя никого и ничего, расправлялись с составлявшим огромное большинство населения страны крестьянством, стали, в сущности, ненужными и даже “вредными”; они, в частности, явно не годились для назревавшей великой войны, получившей имя Отечественной, – войны народной, а не “классовой”».

Сталин и в третий раз провернет тот же трюк после Второй мировой войны. Буровский рассказывает (стр. 293), как уже в разгар антисемитской кампании он, тем не менее, выдвигал евреев на крупные должности в присоединенных к Союзу землях – в Прибалтике, на Западной Украине, – а также в странах Варшавского договора. Буровский резюмирует: «Эти люди исчезли сразу, как только сделали самую грязную работу… В сущности, их руками загребли жар, и только».

Но какой цинизм! И Кожинов, и Буровский сами ясно показывают, что Сталин намеренно создавал эти команды «смертников», чтобы их руками сделать грязную работу, а затем, свалив на них вину, их уничтожить. Тем не менее, оба затем представляют Сталина спасителем русского народа от злодее – евреев или инородцев. По Кожинову, сталинские выдвиженцы для Отечественной войны не годились, а вот товарищ Сталин, их напустивший на русских крестьян, был для этой войны в самый раз. Что он блестяще и подтвердил, уложив на этой войне еще многие миллионы тех же крестьян.

Кожинов еще довольно пространно рассказывает (стр. 358-359), что «чрезмерно агрессивные действия Хатаевича», руководившего Средне-Волжским крайкомом, при проведении раскулачивания и коллективизации, «вызвали немедленный протест Сталина», и Хатаевичу была отправлена телеграмма с требованием прекратить «перегибы». Но, вот какая странность: хотя реакция Сталина была «немедленной», но, как сообщает сам же Кожинов, было поздно: «перегибать» было уже нечего. И он еще силится уверить нас, что и эта телеграмма, и статья «Головокружение от успехов» были искренними попытками Сталина прекратить произвол местных властей. Наигранная наивность…

Кожинов, правда, пишет (стр. 358), что «попытки „обелить“ Сталина несостоятельны, ибо даже в том случае, если наиболее беспощадные и разрушительные акции того времени осуществляли другие лица, ответственность все равно лежит и на Сталине, ибо эти лица (тот же Хатаевич) оказались на своих постах с его ведома и не без его воли». Вот это «и на Сталине» уже есть попытка обелить вождя, ибо за то, что произошло в начале 1930-х годов в деревне, Сталин несет львиную долю ответственности, иначе трудно объяснить, почему во всех регионах творилось одно и то же. И что же: после «Головокружения от успехов» разве не продолжалось, с некоторой передышкой, то же самое?

Но стремление Кожинова смягчить ответственность Сталина за крестьянский Холокост этим не ограничивается: он вообще считает, что коллективизация сельского хозяйства тогда была единственно возможным решением. В этом отношении русские почвенники были вполне солидарны с большевиками. Этот вопрос был нами рассмотрен в главе 37 1-го тома, и сейчас мы на нем останавливаться не будем.

Как бы то ни было, из 8 зерновых регионов только 2 возглавлялись евреями. И хорошо известно, что самые страшные последствия коллективизация имела на Украине, где число погибших тогда от голода, по разным данным, составило от 4 до 8  миллионов человек. Были попытки и к украинскому голодомору приплести евреев. Но компартию Украины возглавлял тогда Станислав Косиор, поляк по национальности, правительство Украины – Влас Чубарь, украинец и сам сын крестьянина, украинское ГПУ – Станислав Реденс, тоже поляк. Жорес Медведев сообщает [90, стр. 30]: «На Украине Реденс считался одним из главных организаторов жестоких репрессивных мер, связанных с коллективизацией крестьян и конфискациями зерна, которые привели к голоду 1932-1933 годов в южных областях Украины». Да наркомом земледелия был Шлихтер, о котором мы уже говорили.

Но я еще раз подчеркиваю: даже Реденс, Косиор, Чубарь, Шлихтер не были главными виновниками трагедии украинского крестьянства. Доля ответственности лежит на каждом из них, как и на более мелких исполнителях, среди которых были и евреи. Но постановщиком и режиссером трагедии, без тени сомнения, был сам Великий Вождь. Все остальные, начиная от высших руководителей Украины и кончая последним уполномоченным по проведению коллективизации «колебались» вместе с его генеральной линией. Но, правда, кто отставал «колебаться», для тех был товарищ Реденс.

Таким образом, попытка повесить на евреев вину за коллективизацию и голодомор 1932-1933 годов, в которой особое усердие проявил Буровский, представляет собой не более чем наглый навет. Главная вина за это зверство лежит на том, кого Буровский, Кара-Мурза, Кожинов считают спасителем русского народа – на Сталине.

Бушков, как и почвенник Кожинов, все преступления вождя оправдывает исторической необходимостью, но ему недостает кожиновской «тонкости». Не подумайте, что речь идет о евреях, с них он как раз расхожие обвинения юдофобов – в том, что это они сделали революцию – снимает, измышления о еврейском или жидо-масонском заговоре высмеивает и т. д. Но он полностью оправдывает сталинские процессы 30-х годов, и в качестве аргумента в пользу того, что осужденные на них к смерти были действительно «агентами империализма» и «врагами народа», приводит (в приложении)… полные тексты обвинительных речей на этих процессах А. Я. Вышинского.

И он фактически оправдывает сталинскую коллективизацию с ее голодомором, вот послушайте [55, стр. 297]: «Оправдывать ничего нельзя (в конце концов, и мои собственные предки попали под этот каток), но необходимо понимать: организация колхозов была не произволом Сталина, а жестокой необходимостью. Потому что в противном случае страна могла просто-напросто прекратить свое существование…» А вот еще лучше (стр. 308): «У Советской России не было колоний, которые можно старательно и систематически грабить, как это проделывали чуть ли не все европейские державы. Кем-то нужно было пожертвовать. Крайними оказались крестьяне». Ничего себе, психология…

Не было никаких реальных оснований решать в СССР аграрную проблему методом, который ни в одной другой стране не применялся, – если не считать, конечно, большевистских догм и сталинских претензий на мировое господство. Но пусть будет даже коллективизация – почему такими зверскими методами, какие описаны в главе 37 1-го тома? Неужели нельзя было на время страшного голода хотя бы приостановить вывоз зерна и другого продовольствия за границу? И почему правительство отказывалось от зарубежной помощи? Так может вести себя только власть, для которой жизни подданных – последнее на шкале ценностей.

Можно посмотреть глубже – кто привел Сталина к власти, кто помог ему сделать эту власть абсолютной, кто сотворил культ Сталина? Вы еще не знаете? Читайте Кара-Мурзу [1, стр. 112]: «Первыми концептуальными творцами культа Сталина были в 1934-1935 гг. „поводыри“ Исаак Бабель и Борис Пастернак». Вы ждете доказательств или хотя бы элементарного объяснения, каким образом эти два «поводыря» (видимо, синоним «инженеров человеческих душ») смогли соорудить столь грандиозное явление?

Известно, что Бабель на 1-м съезде советских писателей пел дифирамбы Сталину. Но вряд ли кто-либо из выступавших на съезде в той или иной форме не пел их. А все почему? Да именно потому, что к этому времени (1934 год) культ Сталина уже вполне сложился. Пастернак написал в 30-е годы хвалебное стихотворение о Сталине, позднее он это так объяснял : «Поддался общему настроению». Но вот что сообщает о нем Андрей Вознесенский [108]: «В 1937 году, когда собирали подписи под письмом, одобряющим смертный приговор Якиру, Тухачевскому и другим, Пастернак был единственным писателем, который отказался подписать это позорное письмо». Вот такой «творец культа Сталина». Два еврея навязали культ вождя многомиллионной стране? Это было бы смешно, коль не было так глупо.

В глупое положение поставил себя Кожинов, написав [2, т. 1, стр. 393]: «Верно, что культ Сталина непомерно разросся в это время (к середине 30-х годов), но в какой-то мере за счет других – по-своему также „уродливых“ – культов. Так, например, сейчас уже мало кто представляет себе во всем его объеме культ В. Э. Мейерхольда». Очень может быть, что культ Мейерхольда был уродлив даже без всяких кавычек, но сравнивать его с культом Сталина можно только от непреодолимого желания хоть как-то обелить любимого вождя.

Кто, когда и почему сделал выбор в пользу «твердой руки», известно. Леонид Волков, бывший народный депутат РФ, писал [109]: «Странная у россов историческая память: Иван Грозный, Петр Великий, Сталин великий и мудрый – вот ее герои. Им с легкостью отпускаются чудовищные исторические грехи, моря крови и унижений, преступления, нищета. Иное дело мирные реформаторы – царь Александр Второй, Хрущев, Горбачев, Ельцин. Тут каждое лыко в строку». А вот мнение Галины Старовойтовой [110]: «Сознание народа остается „царистским“: народ обожает идти за харизматическим лидером».

Но, конечно, лучшим опровергателем собственных измышлений, как обычно, является сам Кара-Мурза [40, т. 1, стр 529]: «В конце 20-х годов сталинизм, при всех его видимых уже тогда ужасах, оказался с точки зрения судьбы  России (СССР) лучшим выбором – и потому подавляющая масса народа сделала именно этот выбор… Когда утвердился Сталин – оставалось 10 лет до войны». Ну, насчет того, что это был «лучший выбор с точки зрения судьбы России» автор чуточку неточен: это был лучший выбор с точки зрения Кара-Мурзы. Но, так или иначе, в этих признаниях Кара-Мурзы – еще одно подтверждение лживости утверждений его коллеги по цеху юдо-озабоченных Буровского, что Сталин «пришел» не то в 1941, не то в 1938 году.

Буровский – легок на помине – не связывает прямо сталинский тоталитаризм с евреями, а Борис Пастернак для него вообще, «строго говоря, никакой не еврей» [4, т. 1, стр. 271]. Но посмотрите, как он описывает (стр. 353) неких евреев, «которые не вписались в европейское общество»: «Такие люди не могут руководствоваться существующими нормами жизни в гражданском обществе, когда не полиция, местком и администрация заставляют тебя жить прилично, а ты сам управляешь собой. Они не могут жить сами по себе, следуя моральным нормам и соблюдая законы, им необходим начальник, обожаемый и ненавидимый, необходим коллектив (он же община) себе подобных, и чтобы впереди шествовал главный во всей красе».

Господи, да это же нарисован точный портрет русского человека, и не отдельных личностей, а доброй, пожалуй, даже большей части русского народа! Если кому мало приведенных выше свидетельств русских людей на этот счет, то вот вам мнение Василия Шульгина [14, стр. 122]: «Для русских наивыгоднейшая форма общежития есть Вожачество. К такому вожачеству (в форме ли монархии, диктатуры или иной) русские, понявшие свою истинную природу, будут стремиться» (слова выделены Шульгиным). Яснее не скажешь. Вот русские, лишившись монархии, поторопились уже через десяток лет соорудить себе культ Вождя, то есть Вожака. Вспомним приведенное выше в данной главе высказывание самого Сталина о „фетишизме народной психики, о стремлении иметь царя“.

Помимо того, что русский народ в своей массе жаждал Вожака, особую роль в формировании и укреплении неограниченной власти Сталина сыграли те молодые и голодные волки, о которых говорилось выше. Они счастливо нашли друг друга – Сталин, своим маккиавелиевским умом понявший, что они станут его надежной опорой, и эта молодая партийная поросль из «коренного» населения, уловившая, что с его помощью они могут вытеснить с теплых местечек всяких «чужаков».

А евреям вождизм, стремление к «твердой руке» никогда не были свойственны. У евреев испокон века была одна «твердая рука» – Творец. В Торе (Ветхом завете) множество раз повторяется: «Не сотвори себе кумира!» Каждая еврейская религиозная община самостоятельна. Цари у них (у нас) появились позднее, чем у окружающих народов. А уж когда евреи оказались рассеянными по всему свету, – какие могли быть вожди? Нет у евреев такой привычки, такой потребности. И, кстати, чем более креп культ, тем труднее становилась жизнь советских евреев.

Вообще, нет, кажется, ни одной присущей русским и имеющей негативный оттенок черты, которую кто-либо из юдо-озабоченных не попытался переложить с больной головы на еврейскую. Наиболее преуспел в этом, естественно, господин Буровский. Вот он сообщает об одном тягостном качестве евреев [4, т. 1, стр. 331-332] «У русских все же при любой убежденности сохраняется и ирония, и умение дистанцироваться от любимой „идеи фикус“. А у евреев – не всегда… Вот что есть у всех евреев, верующих во что бы то ни было: они всецело охвачены своей идеей. Они так погружены в идеологию, так обожают ее, так проникаются ею, что это просто страшно наблюдать. Идеология может меняться, но в каждый отдельно взятый момент еврей предан данному конкретному бреду всей душой, всем сердцем, всем дыханием жизни». А вот и вывод (стр. 361): «Евреи вообще намного больше склонны к идеологиям, чем русские».  

Но вот что говорит Кожинов [2, т. 1, стр. 219]: «Государство в России в течение веков имело идеократический характер, то есть власть основывалась не на системе законов, как на Западе, а на определенной системе идей… Но Февральский переворот “отделил” Церковь от государства, уничтожил самодержавие и выдвинул в качестве образца западноевропейские (а не российские) формы общественного бытия, где властвует не идея, а закон… Победа Октября над Временным правительством и над возглавляемой “людьми Февраля” Белой армией была неизбежна, в частности, потому, что большевики создавали именно идеократическую государственность, и это в конечном счете соответствовало тысячелетнему историческому пути России». То есть русские, едва избавившись от одной идеократии – царского самодержавия, – тут же схватились за другую – большевистскую, а затем еще – за самое страшное, сталинское, ее воплощение.

Итак, русские мыслители убедительно доказали, что в 1917-1922 годах русские, причем не только большевики или простонародье, но и значительная часть привилегированного класса (черносотенно-почвенническая), не считаясь с жертвами, отвоевали возможность жить в привычном для них идеократическом обществе, в его большевистском варианте. Затем русские, увидев, что им в этом обществе недостает другого привычного им элемента – твердой руки Вожака, быстренько, менее чем за одно десятилетие, соорудили культ Вождя, который снова залил страну кровью – сначала в ходе раскулачивания и коллективизации на рубеже 1920-1930-х годов, а затем – в ходе репрессий в середине 1930-х годов. А теперь пытаются еще обвинить в этом евреев.

Дополнение из августа 2008 года. Книгу я закончил около двух лет назад, и никак не могу ее издать. За это время накопилось много новой информации, и мне часто хотелось написать дополнения к разным главам. Приходилось себя сдерживать, ибо объем тома уже и без того предельный, да и процесс появления новой информации бесконечен. Но данную главу я все же решил дополнить.

В декабре 2007 года в «Политическом журнале», №32 (175) была опубликована статья старшего научного сотрудника Института российской истории РАН, кандидата исторических наук Игоря Курляндского под названием «Протоколы церковных мудрецов». Статья доступна в Интернете, я только кратко перескажу ее содержание. В ней говорится: «В 1999 г. в журнале „Наш современник“ и ряде средств массовой информации без ссылок на источники, но с пафосными комментариями были опубликованы сенсационные материалы, призванные свидетельствовать о радикальной смене сталинского государственного курса по отношению к православной религии и Церкви в 1939 г., перед войной, о прекращении гонений на православное духовенство и верующих, а также о массовой амнистии осужденных по церковным делам в ноябре-декабре того же года».

Были сфабрикованы две группы «документов». С одной стороны, как сообщает автор, «В „Указании ВЦИК и Совнаркома“ за подписями председателя ВЦИК М.И. Калинина и председателя СНК В.И. Ленина от 1 мая 1919 г. за № 13666/2, адресованном председателю ВЧК Ф.Э. Дзержинскому, со ссылкой на некое таинственное „решение ВЦИК и СНК“ (ни номера, ни даты, ни названия его публикаторами не приводится), указывалось на необходимость „как можно быстрее покончить с попами и религией. Попов надлежит арестовывать как контрреволюционеров и саботажников, расстреливать беспощадно и повсеместно. И как можно больше. Церкви подлежат закрытию. Помещения храмов опечатывать и превращать в склады“».

Вторую группу «документов» возглавляет, говорится далее в статье «“Выписка из протокола № 88 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 11 ноября 1939 г.“ с подзаголовком „Вопросы религии“ за подписью И.В. Сталина. Содержащееся в выписке решение обращено к „религии, служителям Русской Православной Церкви и православным верующим“. Его пункт отменяет „Указание товарища Ульянова (Ленина) от 1 мая 1919 года“ и „все соответствующие инструкции ВЧК–ОГПУ–НКВД, касающиеся преследования служителей Русской Православной Церкви и православно верующих“. Один из пунктов гласит: „Признать нецелесообразным впредь практику органов НКВД в части арестов служителей Русской Православной Церкви, преследование верующих“. НКВД поручается „произвести ревизию осужденных и арестованных граждан по делам, связанным с богослужительской деятельностью, освободить тех из них, чья деятельность „не нанесла вреда советской власти“. Дополняет „постановление“ краткая справка наркома внутренних дел СССР Л.П. Берии от 22 декабря 1939 г. на имя Сталина. В ней глава НКВД докладывает о „выпуске на свободу“, со ссылкой на постановление Политбюро от 11 ноября 1939 г., из лагерей – 12 860 человек и „из-под стражи“ – 11 223. То есть 24 000. По „справке Берии“, из продолжающих отбывать наказание более 50 тыс. человек, „деятельность которых нанесла существенный вред советской власти“, планировалось „освободить“ еще около 15 тыс. заключенных, и дела остальных „будут пересматриваться“. Этот сюжет и приводится в обоснование тезиса о повороте сталинского руководства навстречу Церкви еще до войны…».

Автор не стремится приуменьшить масштабы репрессий против служителей культа при Ленине, он только говорит, что в этих «документах» они намеренно раздувались до вселенских размеров, чтобы затем в других фальшивках еще больше оттенить сталинскую «заботу» о церкви.

Между тем, говорится далее в статье, «Эти материалы получили широкое распространение в отечественной историографии начала нового тысячелетия. Свою лепту в это дело внесли и церковные люди. Так, один из их первых публикаторов, священник отец Димитрий Дудко, диссидент советской эпохи, „прозревший“ после перестройки и ставший духовником газеты „Завтра“, делает вывод, что публикуемые им „сенсационные“ „архивные находки“ реабилитируют Сталина как „православного“, „верующего“ человека. На тех же „документах“ основывают свои важнейшие историософские выводы о природе церковно-государственных отношений в 1930-е гг. и ряд современных солидных ученых, докторов наук (следует поименный список, который я опускаю – И. З.). Не отстают в этом ряду и некоторые просталински настроенные мыслители и общественные деятели – писатель В.В. Карпов (труд „Генералиссимус“, где данные „документы“ воспроизведены факсимильно, вероятно, чтобы усилить впечатление их „достоверности“), маршал Д.Т. Язов, бывший председатель КГБ В.А. Крючков и многие другие публикаторы и комментаторы этих интересных „архивных находок“».

В действительности, сообщается далее в статье, «Не существовало никакой массовой амнистии осужденных по церковным делам ни в ноябре-декабре 1939 г., ни в 1940 г., ни в 1941 г. якобы во исполнение „Постановления Политбюро от 11 ноября 1939 г.“, в чем легко убедиться, анализируя электронную базу гонений на верующих по сайту Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, многие годы целенаправленно собирающего данные о репрессиях священноцерковнослужителей и мирян по церковным делам за годы советской власти…

Вопреки ложным тезисам о „либеральном повороте“ Сталина к Церкви и верующим в 1939 г. и отмене им гонений, 1940–1942 гг. отмечены новыми жестокими репрессиями по церковным делам. Объем гонений был значительно меньше, чем в 1937–1938 гг., но сами гонения прекращены не были. Органы НКВД и сталинской юстиции продолжали в массовом порядке фабриковать фальсифицированные дела против священнослужителей и мирян… По данным авторитетного исследователя статистики гонений на Церковь, преподавателя Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета Н.Е. Емельянова, в 1939–1940 гг. происходило по 1100 казней в год по церковным делам, в 1941–1942 гг. – новые тысячи казненных. По данным правительственной Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий, только в 1940 г. было арестовано 5100 церковников, расстреляно 1100, в 1941 г. арестовано 4000, расстреляно 1900. И только с 1943 г. (в результате действительного поворота государственной политики) число репрессий резко сокращается. Продолжалась и фабрикация „групповых“ церковных дел...»

Автор заключает: «Итак, в результате нашего исследования получены надежные доказательства, что все рассмотренные выше опубликованные материалы по истории церковно-государственных отношений в 1919 г. и в 1939 г. являются подлогами, грубо сфабрикованными неизвестными политическими провокаторами в конце 1990-х гг. и транслированными в СМИ некоторыми поверившими в их подлинность политиками и публицистами. Сочинение этих бумаг понадобилось для достижения ясных политических целей – формирования и внедрения в общественное сознание мифа о расположенности Сталина к Церкви и православной религии еще до войны, создания положительных образов „православного“ Сталина и „патриотического“ сталинского руководства. Соответственно все сюжеты в историографии и в учебных пособиях (версия о радикальном изменении государственно-церковного курса до Великой Отечественной войны уже вошла в состав сюжетов ряда вузовских учебников и хрестоматий по отечественной истории ХХ в., рекомендованных Министерством образования РФ), необходимо признать не соответствующими действительности».

Как видим, русские почвенники, кучкующиеся вокруг газеты «Завтра» (я бы их назвал, для краткости, «завтраками») и журнала «Наш современник» (которому лучше подошло бы название «Наш временщик»), ради обеления любимого вождя не брезгуют даже фабрикацией фальшивок.

9 августа 2007 года на сайте Милосердие.ru (сайт комиссии по церковной социальной деятельности при Епархиальном совете г. Москвы, действующий по благословению Святейшего Партиарха Московского и Всея Руси Алексия II) была опубликована статья «Спасибо товарищу Сталину?» Георгия Митрофанова. Сайт кратко характеризует автора: «Протоиерей Георгий Митрофанов родился в 1958 г. Oкончил исторический факультет Ленинградского Государственного Университета и Ленинградскую Духовную Академию. Настоятель храма святых первоверховных апостолов Петра и Павла при Университете Педагогического Мастерства. Профессор Санкт-петербургской Православной Духовной Академии, автор курсов по предметам "История Русской Церкви", "История России". Член Синодальной комиссии по канонизации святых Русской Православной Церкви. Автор ряда монографий и учебников».

Приведем только небольшие выдержки из статьи: «В эти дни Россия и весь мир отмечают 70-летие Большого террора (октябрь 1936 – ноябрь 1938 гг., достиг своего пика в августе 1937), вдохновленного и организованного Иосифом Сталиным. За этот период было арестовано несколько миллионов человек, приговорено к расстрелу – не менее 724 тысяч, около миллиона отправлено в лагеря. Православные христиане, от священноначалия до простых мирян составили немалый процент среди жертв сталинских карательных органов. Однако до сих пор в церковной и околоцерковной среде встречается мнение, что православным людям есть за что благодарить Сталина, что он, тем не менее, много послужил и на пользу отечеству и Церкви.

Наиболее кровавые, наиболее страшные этапы гонений (гонения периодов с 1929 по 1933 год и с 1936 по 1942 год) приходятся именно на то время, когда Сталин уже получил полноту власти в партии и государстве. Именно в результате этих двух этапов гонений, практически полностью была уничтожена крупнейшая поместная Церковь православного мира. Достаточно сказать, что по данным официальной комиссии по реабилитации при президенте РФ только в 1937 году было расстреляно 85 тыс. священнослужителей. Таким образом, мы должны признать, что наиболее масштабные и кровавые гонения на Церковь, которые имели место с конца 20-х по начало 40-х годов, пришлись на время, когда вся полнота власти в партии и государстве уже была сконцентрирована в руках именно Сталина…

С 1948 года начинаются новые аресты духовенства, которые продолжаться весь период с 1948 по 1953 год и, самое главное, с этого времени начинается методичное закрытие храмов. Так что можно сказать, что последний период жизни Сталина, был периодом как раз нового витка гонений на Церковь, которые бы продолжались, если бы он оставался в живых…

Многим хочется избавиться от труда покаянного переосмысления собственной истории, прикрывшись новыми мифами о святом оболганном царе Иване Грозном, святом и также оболганном старце Распутине, о тайном христианине Сталине, о благочестивом, тайно верующем полководце Жукове. Все это ложь. И, тем не менее, этой якобы православной и патриотической ложью пытаются усыпить себя многие наши современники.

Вместо того, чтобы признать весь советский период периодом разрушения нашей страны, пытаются выделить из него либо какую-то личность, либо какое-то событие и возвести его на пьедестал. Вторая Мировая война остается последним неразвенчанным мифом советской пропаганды, который имеет в качестве своей персонификации мифологизированного Сталина – якобы тайного христианина и великого полководца. То, что это имеет место именно в церковных кругах, является признаком вполне понятной вещи: непреодоленной политизированности сознания очень многих наших православных современников. Потому что, если бы их взгляд на русскую историю был христоцентричным, экклезиоцентричным, исходил бы из Церкви, как главной ценности, они бы сразу очень верно расставили акценты, и Сталин бы занял вполне заслуженное им место - одного из величайших гонителей христианства в мировой истории».

Я прошу читателя особое внимание обратить на два момента. Протоиерей Георгий Митрофанов «страшный этап гонениний» на церковь и верующих «периода с 1929 по 1933 год» вполне однозначно относит «на то время, когда Сталин уже получил полноту власти в партии и государстве». Чего стоят после этого утверждения Буровского о том, что Сталин «пришел» не то в 1938, не то даже в 1941 году, а до того «варила из русских костей свое ведьминское варево на 90% еврейская кодла»?

Второй момент. Вы помните, как Кожинов радовался тому, что Сталин, начиная с 1934 года, совершил «поворот к национальной, патриотической политике», как он млел от «плывших над страной» мелодий из псевдо-патриотических фильмов. А под эти мелодии, оказывается, только в 1937 году было расстреляно 85 тысяч православных священнослужителей. Кожинов не мог этого не знать. Возникает вопрос: за что современные русские почвенники так ценят усатого вождя, что готовы простить ему даже уничтожение православия? Я вспомнил приведенное в главе 21 первого тома высказывание одного из них, Александра Проханова: «Меня привлекало московское, кремлевское, княжеско-царское самодержавие: темное, с плахами, с дыбами, но все же теплое, несмотря на это». Ну, в пыточной «теплоте» в царстве товарища Сталина недостатка не чувствовалось. Так, может быть, за это они его и любят, возможно, они просто мазохисты? Но зачем они тащат назад в это пыточное царство русский народ? Патриоты…

5 марта 2008 года на сайте Интерфакс-религия опубликована статья «Никакие достижения не могут оправдать жертвы сталинизма». В ней говорится: «В день 55-й годовщины смерти Сталина в Московском Патриархате предостерегли от идеализации сталинской эпохи и призвали к ее реалистичному восприятию. „Современные и последующие граждане России должны отдавать себе реалистичный отчет о сталинской эпохе и не строить никаких идеалистических картин того времени“, – заявил и.о. секретаря по взаимоотношениям Церкви и общества Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата священник Георгий Рябых.

По словам священника, при Сталине страна смогла „оправиться после гражданской войны, сохранить свое единство, провести индустриализацию, выиграть войну, нарастить свой научный потенциал“. „Но эти достижения общественного строительства не могут оправдать жертвы правления Сталина“, – подчеркнул он. Отец Георгий отметил, что на примере опыта других народов видно, «как те же самые успехи могли быть достигнуты иными путями, ориентированными на сбережение собственных граждан“. „Никакая общественно-политическая система не должна строиться за счет массовых репрессий и привлечения рабского труда представителей собственного народа“, – подчеркнул отец Георгий.

Он также призвал не забывать, что в сталинский период „неистовому гонению“ подвергалась религия – в частности, к 1940-м годам планировалось „полное уничтожение Церкви и других религиозных общин России“. „Красноречивым является тот факт, что в конце 1930-х годов на свободе оставалось всего четыре епископа. Это означало близость к реализации зловещих планов. Великая Отечественная война остановила этот безумный проект“».

Таким образом, сама православная Церковь недвусмысленно указывает на Сталина как на главного организатора гонений, готового полностью умертвить ее. А ведь русские почвенники считают себя православными людьми. Ради чего они пускаются во все тяжкие, чтобы снять с усатого вождя вину за страшные преступления в отношении Церкви, священнослужителей и просто верующих? Неужто ради их ничтожных любимых фантиков типа казачьих лампасов, «чарующих» мелодий псевдопатриотических фильмов и т. п. (Кожинов)? Или ради того, чтобы «доказать», что во всем виновата «та на 90% еврейская кодла, что варила из русских костей свое ведьминское варево с 1922 по 1941 год, в это самое страшное двадцатилетие русской истории» (Буровский)?

6 сентября 2008 года в эфире «Эхо Москвы» в передаче «Именем Сталина» обсуждалась тема «Николай Ежов». Гость программы историк Никита Петров, автор книги «"Сталинский питомец" – Николай Ежов» говорит о том, что за время «ежовщины», с июля 37 года по ноябрь 38 года было арестовано 1,5 миллиона человек. Далее он сообщает, что всего «за сталинские годы было расстреляно около миллиона человек. Из них почти 800 тысяч было расстреляно как раз в 37-38 гг.»

Ведущая передачи Нателла Болтянская задает историку вопрос: можно еще как-то понять, что миллионы людей загоняли в лагеря как бесплатную рабочую силу ради индустриализации страны, но какой смысл был в расстреле 800 тысяч человек? Историк отвечает: «Как это ни странно покажется, но с точки зрения Сталина и в этом был свой рационализм. Потому что репрессии 37-38 гг. распадаются на три составляющие… Во-первых, та кампания, которая началась 2 июля – т.н. „кулацкая“ – операция по директиве политбюро: нужно было брать на учет т.н. „бывших“ людей, они всегда в официальных документах НКВД назывались „бывшие люди“, то есть представители старых сословий, носители старых взглядов, представители старой интеллигенции, духовенства, крестьянства, то есть те, кто, с точки зрения Сталина, не могут быть перевоспитаны. Почему за них взялись? Потому что была принята новая Конституция в 36 году, согласно которой право выбора получали все - всеобщие, равные, тайные выборы. А до этого все эти люди или их подавляющее большинство были лишенцами, то есть они не имели права голосовать. Опасения Сталина, что эта часть населения, тем более на переписи многие объявили себя православными – эти результаты тоже несколько озадачили Кремль, они не ожидали, что народ так трудно перевоспитуем в атеистическом духе. То есть все эти опасения привели к этой кампании.

Вторая кампания – это т.н. национальные операции. Начиная с немецкой, польской, харбинской, то есть выходцы с КВЖД и Дальнего Востока, переселившиеся к тому времени в СССР, латышская, эстонская, финская и ряд мелких – афганская, иранская и так далее. Так вот, это имело целью, с точки зрения Сталина, уничтожение потенциальной шпионской базы, потому что все государства вокруг СССР враждебны нам. Это знакомый, кстати, тезис. Что-то он ужасно напоминает. Все государства вокруг нас враждебны нам, и, естественно, весь этот национальный контингент может быть использован как потенциальная шпионская база.

И наконец – чистка советской элиты, включая бывших оппозиционеров и тех, кто может проявить нелояльность. Здесь приговоры выносил сам Сталин с помощью т.н. сталинских расстрельных списков. Вот в эту категорию попадает порядка 34 тысяч человек, которые были приговорены непосредственно Сталиным и членами политбюро, его ближайшим окружением. А в предыдущих операциях – в одном случае 800 тысяч, в другом случае 600 тысяч, примерно так вот, такие вот расклады по объемам этих операций».

Помните, как радовался Буровский, описывая эти же события: «При Сталине, как к нему не относиться, направление людоедства резко изменилось, теперь под нож шел совершенно другой контингент». Он имел в виду, что «теперь под нож» шла «та на 90% еврейская кодла, что варила из русских костей свое ведьминское варево с 1922 по 1941 год…» Придется его разочаровать: значительное число евреев было среди третьей из названных Петровым категорий репрессированных, то есть среди 34 тысяч представителей советской элиты. Среди 600 тысяч репрессированных нацменов, которые могли стать шпионами соответствующих соседних государств, евреев, очевидно было немного. А вот самая большая категория репрессированных – 800 тысяч «бывших людей», то есть кулаки, духовенство, представители старой интеллигенции – это, несомненно, в подавляющем большинстве были русские, украинцы, белорусы. Так что зря господин юдо-озабоченный радовался…

И еще на что хочу обратить внимание: репрессии 1937-1938 годов осуществлялись под непосредственным руководством Николая Ежова, русского, не говоря, конечно, об общем идейном руководстве Сталина и сталинского Политбюро, почти полностью тоже состоявшим из русских. Когда ведущая спросила Никиту Петрова, зачем Сталину понадобилось к началу этих репрессий менять во главе НКВД Ягоду на Ежова, ведь Ягода тоже проводил ранее «нужные» репрессии, тот ответил: «Ягода на самом деле был человеком другого склада, и у Сталина не было уверенности, что он так будет предан самому Сталину и столь блестяще, как фанатичный исполнитель, проведет эти операции. А Ежову эта роль как раз импонировала. Сталин в нем очень рано разглядел эти задатки». А помните (см. главу 27), нам рассказывали, зачем Ленину и большевикам понадобились в революции евреи? Якобы потому, что русские – слишком мягкотелые, не то что евреи…

И последнее, что я хочу привести в этом «дополнении» (дополнять – так дополнять!) – это выдержки из статьи «Рациональное управление убийствами», опубликованной 25 августа 2008 года в российской гезете «Время новостей». Читаем: «„Модернизация“ отечественной истории, вызвавшая бурное обсуждение в минувшем году, с новой силой возобновилась в нынешнем. Поводом стал состоявшийся в августе, в канун учебного года, сбор учителей истории в Академии повышения квалификации и профессиональной переподготовки работников образования, посвященный преподаванию новейшей истории России. Напомним, что в прошлом году общественности был представлен учебник Александра Филиппова (с группой соавторов) «История России 1945--2007», вышедший массовым тиражом в издательстве „Просвещение“. На этот раз издательство объявило о готовящемся новом учебнике «История России 1900--1945» (судя по всему, того же авторского коллектива), а учителям была роздана его концепция… Судьба предыдущего учебника Филиппова, широко рекомендованного нынче к преподаванию, показывает, что и будущий учебник готовится стать базовым для изучения российскими школьниками.

Как предупреждают авторы, „основное внимание учащихся предполагается сконцентрировать на объяснении мотивов и логики действий власти“. Итак, с самого начала нам заявляют: история, которую предлагают для изучения, в первую очередь история власти. Истории людей там нет. Остались лишь цели и средства государства. И хотя слово „оправдание“ не значится, во многом это именно история оправдания средств…

Вот некоторые тезисы, изложенные в концепции… Организованного голода в деревне в СССР не было, он был связан „как с погодными условиями, так и с незавершенностью процессов коллективизации“… Пакт Молотова--Риббентропа -- ответ на Мюнхенское соглашение… Начальные поражения в Великой Отечественной войне носили в основном объективный характер; о депортации народов в годы войны надо говорить с „особой сдержанностью и осторожностью“... Если в советских учебниках истории сталинские репрессии либо просто замалчивались, либо подавались как некое „искривление“ генеральной линии КПСС, то наши разработчики фактически ищут „рациональные“ оправдания действий власти по уничтожению миллионов своих граждан.

Судите сами. Цитируем. „Важно показать две составляющие этой проблемы. Первая относится к числу объективных факторов. Сопротивление курсу Сталина на форсированную модернизацию и опасения лидера страны утратить контроль над ситуацией было главной причиной „большого террора“… Это грозило не только Сталину утратой позиций в руководстве и даже физическим устранением (что наглядно продемонстрировало голосование на 17-м съезде ВКП (б)). Это создавало угрозу общей политической дестабилизации. Опыт использования внешними силами „пятых колонн“ в других странах (Испания -- самый яркий пример) внимательно изучался руководством СССР. К тому же Сталин не без основания мог считать тех, кто начинал военную карьеру в Гражданскую войну, „выкормышами“ Троцкого… Вполне реальными были негативные настроения в армейском руководстве, которые не могли быть сброшены со счетов. Это было особенно важно с учетом опасения совершения терактов против руководителей страны. Убийство С.М. Кирова в этой связи стало катализатором уже назревших процессов. Популярными в партийной бюрократии были идеи правых (Бухарина и К)… Сталин не знал, от кого именно можно ожидать удара, поэтому с его стороны последовал удар по всем известным группам и течениям, а также по всем, кто не был его безусловным единомышленником и союзником. Вторая же сторона вопроса лежит в сфере субъективных причин „большого террора“. Она связана, с одной стороны, с доктринальными особенностями большевистской идеологии и практики, а с другой – с личностью самого Сталина“.

После такого анализа авторы делают соответствующий вывод и дают ценные методические указания: „Таким образом, важно показать, что Сталин действовал в конкретно-исторической ситуации, действовал (как управленец) вполне рационально – как охранитель системы, как последовательный сторонник преобразования страны в индустриальное общество, управляемое из единого центра, как лидер страны, которой в самом ближайшем будущем угрожает большая война“.

Рациональный „большой террор“, как утверждают авторы, прекратился сразу, как только Сталину стало ясно, что монолитная модель общества создана. И это произошло к лету 1938 года. А дальше, оказывается, начинается другой народно-хозяйственный проект под руководством не менее „эффективного управленца“ Лаврентия Берия. „Террор был поставлен на службу задачам индустриального развития: по разнарядкам НКВД обеспечивались плановые аресты инженеров и специалистов, необходимых для решения оборонных и иных задач на Дальнем Востоке, в Сибири. Террор превращался в прагматичный инструмент решения народно-хозяйственных задач“…

Заметим, что заведомо неправовые трактовки предполагается тиражировать в массовом масштабе, предлагая их как установки – российским учителям и как знания – российским школьникам».

Каждому, кто владеет Интернетом, я бы посоветовал найти эту статью и ознакомиться с ней, ибо много описанных в ней мерзостей мне пришлось опустить. Но я обращаю ваше внимание на следующее обстоятельство: авторы нового учебника весь сталинский террор 1937-1938 года свели к репрессиям в отношении только старой советской элиты. А это по численности, как рассказал историк Никита Петров на «Эхо Москвы», была самая маленькая (34 тысячи человек) группа из полутора миллионов репрессированных и 800 тысяч расстрелянных за эти 15 месяцев террора. Это кощунство по отношению к памяти сотен тысяч убитых и замордованных людей.

И вот что еще я прошу заметить. Выше в данной главе мы говорили о том, что из оставшихся после революции в СССР латышей в период сталинского террора были уничтожены практически все взрослые мужчины. То же самое произошло с эстонцами, финнами и представителями других народов, имевших свои государственные образования за пределами СССР. Как говорит Никита Петров, делал это Сталин по той причине, что кто-то из них мог оказаться шпионом. Кто именно – пойди разберись, на всякий случай уничтожали всех. Авторы нового учебника оправдывают этот людоедский метод: заботился очень товарищ Сталин о благе государства, весь погружен был в эти заботы, недосуг ему было разбираться, кто из старой элиты может ему (а значит, и государству) угрожать, вот и вынужден был, скрепя сердце, уничтожить эту элиту подчистую.

Господи, какую только мерзость не оправдает государственническая идеология, и какую мерзость не схавает российский пипл под государственническим соусом. Государственничество – это не естественная забота граждан о своем государстве, а именно вот это – когда заботой о государстве оправдывается любая мерзость.

Кампания по обелению Сталина и его режима под мощным давлением верховной власти длится в России уже несколько лет. Зачем это делается, зачем это нужно верховной власти России? А вы прочтите выше в данной главе, что говорит о политике Сталина в 30-е годы Костырченко: «Его прагматический ум надеялся обрести в прежнем величии этой державы прежде всего идеологическое обоснование своим властным амбициям». С теми же целями реабилитирует ныне деяния Сталина Путин.

Вот уже и православная Церковь, как мы видели, заговорила о преступлениях Сталина. Но Церковь в нынешней России очень дружна с властью, которая со свечечками в руках стоит в храмах. Как же позиция Церкви согласуется с позицией верховной власти в этом вопросе? Скорее всего, как многое другое в России: высказывания священнослужителей, которые мы цитировали выше, предназначены загранице и не слишком многочисленной продвинутой части населения, имеющей доступ к Интернету, остальную же паству иерархи Церкви оставляют заботам государственного телевидения. Иначе трудно объяснить те неизменно высокие рейтинги, которых вождь неизменно удостаивается в опросах населения.

Путинский режим за многое виноват перед российским народом. Но одно из самых больших его преступлений – в оправдании сталинского террора по отношению к собственному народу, в возвращении сознания людей, особенно молодежи, на круги ложного государственного величия и имперской спеси. Когда-нибудь очистку этих авгиевых конюшен придется начинать сначала. А останется ли у России для этого время?..