Евреи и «Советский проект», том 2 «Русские, евреи, русские евреи»

Часть 6. Евреи наслаждаются плодами победившей революции (первые 20 лет)

Глава 34.

Евреи недодали России

В зоопарке тигру не докладают мяса!

Попугай Геннадия Хазанова

Многие мои сочинения отражают влияние еврейской музыки.

Это не чисто музыкальный вопрос, но и моральный.

Для меня евреи стали символом. В них сконцентрировалась

вся человеческая беззащитность

Дмитрий Шостакович

В основе антисемитизма лежит бездарность.

Когда изъявляют претензию на то, что Эйнштейн,

открывший теорию относительности, еврей, еврей Фрейд,

еврей Бергсон, то это есть претензии бездарности.

В этом есть что-то жалкое…

Николай Бердяев

Целые две главы (стр. 250-284) Буровский посвящает доказательству того… впрочем, пусть он сам скажет, что он тщится доказать: «Какой исторический шанс! Как невероятно много могли бы дать ашкенази миру… если бы им было что сказать. Потому что результаты их владычества не просто малозаметны…Они исчезающе ничтожны…» Период русской культуры, когда «над Русью парил трехголовый еврейский Горыныч», он называет «Одесским» и затем последовательно «доказывает», что евреи (ашкенази), имея столь замечательные возможности, практически ничего не дали России и миру в науках, в искусствах, в литературе. И за пределами тех двух глав он вновь и вновь возвращается к этой теме – чувствуется: накипело у человека.

Речь он ведет, как и в других случаях, о «двадцатилетии» («одесском двадцатилетии»), совершенно игнорируя тот факт, что этот период (1922-1941 годы) состоит из двух, неравных по продолжительности и просто таки противоположных по содержанию частей. Первая из них, когда культура могла еще относительно свободно развиваться, длилась с 1922 по 1928-29 годы. Примерно в 1929 или 1930 году Сталин наложил на культуру свою лапу, как и на все остальное в стране, и уже никогда не снимал ее: началась эпоха «социалистического реализма».

Но почему этот период Одесский? А вот (стр. 254-255): «Это – единственный город, на протяжении всех десятилетий пога… советской власти генерировавший какие-то культурные формы, причем совершенно самостоятельно». Оборванное слово «пога…» – это автор так острит, он хочет сказать «поганой». По существу возражений нет, но это же дешевка. И сразу открывается одна из причин, почему он так не любит Одессу: у него с чувством юмора слабовато, и на этой почве выработался своеобразный комплекс неполноценности. Впрочем, я, кажется, уже говорил: неразвитость чувства юмора – почти неотъемлемая черта всех юдо-озабоченных.

Но ближе к делу. Только что мы узнали об «одесском двадцатилетии», а теперь что же выходит – это «двадцатилетие» длилось «на протяжении всех десятилетий советской власти», то есть 70 с лишним лет? И все это время только в этом городе «какие-то культурные формы генерировались? Становится совсем уже не по себе, когда узнаешь, что «генерировались» они даже не во всей Одессе, а на маленьком ее пятачке (стр. 256): «У еврейского населения Одессы был свой район с красочным названием Молдаванка, неподалеку от рынка Привоз. Размеры части Одессы, населенной и освоенный евреями, не превышают и квадратного километра… Но не это главное. Главное в том, что еврейская Одесса – это вовсе не Одесса купцов, ремесленников и даже работников по найму. Это Одесса торгашей, спекулянтов и криминального элемента: контрабандистов, воров, налетчиков, перепродавцов краденного, прочих мелких преступников и жуликов… Вот эта Одесса и определила двадцатилетие нашего культурного развития».

Ну, вот – опять «двадцатилетие». Люди добрые, помогите разобраться. Давайте все же рассуждать по-еврейски, то есть логически (что поделаешь: я еврей и иначе не умею). Если все 73 года советской власти больше нигде, как сообщил нам господин Буровский, «культурные формы не генерировались», то что же – за пределами этого одесского пятачка (менее квадратного километра) в СССР культуры не было или она, по крайней мере, совсем не развивалась? И что же корифеи советской культуры – Шостакович и Прокофьев, Петров-Водкин и Шагал, Пастернак и Мандельштам, Булгаков и Шолохов и десятки других – они культуру «не развивали» или работали на этом пятачке, среди воров и налетчиков?

А что же собой представляла собственно «одесская культура»? Читаем (стр. 254-255): «Например, джаз Леонида Утесова. Сейчас просто трудно представить себе, насколько популярен был джаз в 1920-е годы… Такие феномены, как одесский анекдот. Одесская музыка. Та самая, еврейская, а скорее – балканская, без прямой привязки к какой-либо нации. Скрипочка, веселая танцевальная мелодия, так что ноги сами начинают под нее ходить. А особенно выделяется в ряду этих феноменов одесская песня. Ну, не обязательно блатная. Да, вся одесская музыка, вся одесская песня производила впечатление чего-то приблатненного».

Тогда была востребована массовая культура, культура трудящихся. Допустим (хотя это неправда во многих отношениях) из всей огромной России только «трудящиеся» воры и налетчики этого одесского пятачка оказались в состоянии создать хоть что-то, напоминающее культуру. Это их вина? Можно по-разному относиться к той культуре, но сказать, что это и была вся или почти вся русская культура в то двадцатилетие… А Буровский именно так и говорит (стр. 257): «Ведь в 1950-1970-е годы в России было хоть что-то, кроме продукта, извергнутого головами еврейского Горыныча, а в довоенное время – почти что и не было». Стремясь охаять «продукт еврейского Горыныча», он «уничтожает» всю русскую культуру того двадцатилетия. Но именно оно было самым плодотворным за все 70 с лишним советских лет.

Одного Булгакова было бы достаточно, чтобы оправдать то 20-летие. Буровский сам неоднократно поминает его творения. Все ценное, что написано Шолоховым – «Тихий Дон» – написано тогда. В те 20 лет работали такие разные поэты как Пастернак, Мандельштам, Маяковский, Есенин. Все четверо были так или иначе умучены советской властью, но это другой вопрос. Конечно, ни один из названных не имеет отношения к Одессе, но вольно же Буровскому ограничивать русскую культуру того времени этим городом.

Обратимся непосредственно к вопросу о том, что дали (или не дали) в то 20-летие русской и мировой культуре евреи-ашкенази, точнее – русские евреи. Буровский пишет (стр. 257-258) о «железной закономерности»: «Как только у народа появляется достаточно людей, избавленных от тяжелого ручного труда, имеющих образование и досуг, – и тут же они создают что-то такое, что входит в сокровищницу не только национальной, но и мировой культуры… До сих пор неизвестна ни одна имперская нация, не создавшая светочей ума в тот краткий миг, когда империя была на взлете и в ней появился слой достаточно культурный, богатый и свободный, чтобы творить». Достаточно банально, но особых возражений не вызывает.

А теперь попрошу вас внимательно проследить за тем цирковым фокусом, который совершает, оттолкнувшись от этой мысли, ученый человек: «В конце концов, весь „золотой век“ русской литературы создан сословием, которое насчитывало порядка 400-500 тысяч человек. Этим людям дали возможность реализовать свои таланты и способности, вот и все».

Тоже возражений не вызывает, но далее (sic!): «И потому полет трехголового Горыныча над Русью – исключительный исторический шанс. Вдруг, в одночасье, уже не 400 тысяч, а почти 3 миллиона человек начинают жить в условиях свободы, образования, сравнительной обеспеченности и приобщения к культуре. И никаких ограничений! Наоборот. Действительно – какой исторический шанс! Как невероятно много могли бы дать ашкенази миру… если бы им было что сказать».

Во-первых, автор до этого на протяжении почти десятка страниц втолковывал нам, что то «двадцатилетие нашего культурного развития» определялось Одессой, точнее – одесским пятачком (менее квадратного километра), населенным спекулянтами, ворами, налетчиками и другими симпатичными евреями. Сколько всего их там могло жить – тысяч 20-30-40? И вдруг – скачок к «почти 3 миллионам» всего российского еврейства. Но это еще не весь фокус. Следующий трюк – он сравнивает положение этого еврейства в 1920-30-е годы с положением русского дворянства ХIХ века!

Только что он нам рассказывал, что для творческого прорыва требуется слой «людей, избавленных от тяжелого ручного труда, имеющих образование и досуг,.. слой достаточно культурный, богатый и свободный, чтобы творить». И вот он нашел такой слой. Богатых? Ну, конечно, они, как говорилось выше, всего три раза на день умирали от голода. Избавленных от тяжелого ручного труда, имеющих досуг? Ну, да, очень многие из них были ремесленниками, но всяческими запретами советская власть и родные евкомы избавили их от всякого труда вообще, и теперь у них все время – один сплошной досуг: твори, дерзай, пробуй! Свободны? Естественно, добрая половина из них– «лишенцев» – свободна даже от элементарных гражданских прав. Ну, чем они хуже русских дворян ХIХ века?!

Правда, насчет образования, достаточной культуры эти почти 3 миллиона евреев немного подкачали. Был уже к революции слой по-еропейски образованных евреев, но Буровский сам пишет, что большинство из них подалось в эмиграцию. А остальные… да, были грамотны, но европейского, современного образования не имели и даже просто изъясняться по-русски не всегда толком могли, опять же сам пишет (стр. 143), что к началу ХХ века 64% еврейских детей получали образование только в хедере (на иврите и на идиш).

Сравнивать «золотой век» русского дворянства, обратившийся в «золотой век» русской литературы, – это был действительно век, столетие – с той щелочкой в 10-15 лет, которую получили советские евреи, можно от «избытка ума»… или от избытка антиеврейской злобы. Стоит еще вспомнить старое изречение: чтобы стать по-настоящему культурным человеком, нужно окончить 3 университета: один – твой дед, второй – отец и третий – ты сам. У слоя новой еврейской интеллигенции ничего этого за спиной не было. Были, правда, выработанные веками тяга и способность к образованию, но эти похвальные качества надо было еще реализовать.

Буровский пишет (стр. 375): «Два поколения евреев имели исключительные, невероятные возможности для реализации себя». Сказано сильно, но в чем конкретно заключались эти «исключительные, невероятные возможности»? Скажем, для евреев был установлен более низкий проходной балл при поступлении в вузы? Он пытается создать представление, что евреев принимали в вузы всех подряд, а вот русскому парню – сыну попа или «буржуя» вход туда был закрыт. По приводившимся выше данным Костырченко [83, стр. 101], дело обстояло несколько иначе: на Украине «лишенцев» среди евреев было 29,1%, а среди украинцев – 5,4%. В любом случае, подавляющее число славянской молодежи составляли выходцы из семей рабочих и крестьян. Для них никаких препон не существовало. Да и реально, по тем же данным, на начало 1927 года доля евреев-студентов в вузах различного профиля находилась в пределах 10-20%. Много, если учесть, что доля евреев в населении составляла около 2%, но 80-90% студентов составляли все же братья-славяне.

Но перейдем к деталям. Что такое «поколение»? В «Новом энциклопедическом словаре» 2002 года дано такое определение этого понятия: «Родители, дети, внуки – 3 последовательных поколения; промежуток времени между рождением отца и сына, матери и дочери называется длиной поколения (около 30 лет)». Так, берем два поколения. Первое поколение евреев, которые «имели исключительные, невероятные возможности для реализации себя» – это те, кто родился в 1915 году. В 1922 году, когда настала мирная жизнь, они впервые в истории российских евреев могли на равных со всеми правах пойти в школу. Не будем говорить о том, что даже Солженицын признает [5, том 2, стр. 239]: «господство большевиков превратило „все русское еврейство в толпу нищих“» (речь о 1920-х годах). Но мы будем считать, что Бруцкус, Солженицын и все прочие лгут, а правда – в словах Буровского (см. выше): «Вдруг, в одночасье… почти 3 миллиона человек начинают жить в условиях свободы, образования, сравнительной обеспеченности и приобщения к культуре. И никаких ограничений!»   

Еврейские дети, пошедшие в 1922 году в 1-й класс, выйдут из стен институтов и университетов в 1937 - 1938 годах – как раз (см. следующую главу) начнутся вновь притеснения евреев, запреты на профессию и т. п. То есть точь-в-точь повторится ситуация 1880-х годов (см. главу 3): тогда тоже первое же поколение еврейских специалистов натолкнулось на стену запретов. А в 1940-х годах эти преследования достигнут апогея, чтобы в советское время никогда уже полностью не прекратиться. Когда же поколение 1915 года могло «в условиях свободы и пр.» себя реализовать? А второе поколение, если отсчитать 30 лет, – это родившиеся в 1945 году. У этих «возможности для реализации себя» были «исключительными» с момента рождения…

Ну, сколько, неуважаемый, врать можно?

Далее он пишет (стр. 303): «Новая русская голова отросла к рубежу 1970-х и 1980-х… Произошло это в полном соответствии с „законом трех поколений“ – когда пришло в мир третье поколение выдвиженцев социализма». Под «законом трех поколений» он понимает, очевидно, «закон трех университетов», о котором мы говорили выше. Но почему он этот закон распространяет только на русских? Поясню на примере. Учатся в университете или в институте в 20-е годы вместе 15 еврейских юношей и девушек и 85 – русских (я взял средний процент). И те, и другие – интеллигенты в первом поколении: первые – дети ремесленников и мелких торговцев, вторые – дети рабочих и крестьян. Буровский считает нормальным, что сколько-нибудь значимых интеллектуальных достижений можно ожидать только от внуков вторых, а от первых требует творений чуть ли не мирового уровня немедленно, в первое же десятилетие, а раз их нет – объявляет, что они «мало дали миру».

Я задаю простой и ясный вопрос, на который хотел бы получить столь же простой и ясный ответ: почему, господин Буровский, вы считаете, что еврейская голова должна отрастать за одно поколение, а своим соплеменникам отводите на это три поколения? Вы так не уважаете свой народ?

Сильно подозреваю, что он сам есть представитель поколения внуков. Если считать его типичным представителем этого поколения, результаты не впечатляют…

Но какие же конкретные данные он приводит в подтверждение того, что евреи «мало дали»?  Данные эти им изложены в трех разделах. Первый из них называется «Что „они“ „нам“ дали в науках?», затем идут два раздела с аналогичными названиями, посвященные искусству и литературе. Сразу обнаруживается одна странность: в каждом из этих разделов обсуждается, что евреи дали или не дали (не додали) «нам», то есть, надо полагать, русским, за все годы советской власти. Но глава-то, в которую включены эти разделы, называется «Одесский период развития русской культуры». Ну это ладно, господин Буровский еще и не такие фокусы проделывал…

Итак, что евреи «дали» России (СССР) в науках? Раздел начинается (стр. 265) с замечательного вопроса: «Каковы же следствия господства евреев над Россией?» Опять мне приходится отвлекаться от существа дела: поскольку рассматривается вклад евреев в науку за все 73 года советской власти, выходит, уже не только «первое двадцатилетие», но все 73 года «евреи господствовали над Россией»? Ну, сколько можно? Показал шарик зрителям под одним наперстком и тут же ловко перекатил его под другой. Но если бы хоть ловко! Ловко работает базарный наперсточник, того не грех и вознаградить за ловкость. А тут читателя пытаются надурить открыто, нагло. Вы, господин хороший, своих читателей за идиотов держите?

Но переходим все же к сути дела. Буровский пишет (стр. 265): «Если говорить конкретно о еврейских великанах советской науки, то сразу же выясняется, что 90% тех, „кем гордится коллектив“, – это физики-прикладники. Не те, кто создавал новые направления в науке, теории мироустройства, а прикладники, квалифицированные техники, делавшие, во-первых, оружие, оружие и еще раз оружие, а во-вторых, обеспечивавшие СССР космический приоритет». Значит, Иоффе, Харитон, Зельдович, Будкер, равно как и Сахаров, Курчатов, Королев были всего-навсего «квалифицированными техниками». Конечно, квалификацией повыше какого-нибудь сантехника из ЖЭКа. Ну что ж, каждый имеет право на свое мнение.

Но… вот он же пишет (стр. 301): «Туполев, Яковлев и Королев ковали его (советского государства) мощь. Среди этих „ковавших“ поразительно мало евреев». И еще (стр. 302): «В космос-то СССР вышел первым, да только где они – еврейские имена среди тех, кто посылал в космическое пространство Белку и Стрелку, а потом и Гагарина?» Сравнив его высказывания на страницах 265 и 301-302, я могу только привести известное выражение: «Плюрализм в обществе – это демократия. Плюрализм в голове – это шизофрения». Ко всему этому, он сообщает (стр. 267): «До войны… наука по разным оценкам на 70, а то и на 90% была еврейской». Но это же ужас: чуть ли не все советские ученые были евреями, но при этом они ни «теориями мироустройства», то есть фундаментальной наукой (стр. 265), ни «ковкой» оружия и космосом, или прикладными науками (стр. 301-302), не занимались. Это сколько же тунеядцев советскому народу приходилось кормить!?

Кто знает о том, что за все годы советской власти только несколько человек (то ли 6, то ли 7) трижды удостоились звания Героя Социалистического труда, и среди них три еврея – Яков Зельдович, Юлий Харитон и Борис Ванников, и именно за ту самую «ковку». Любители процентов – посчитайте-ка! Кому известно, что первый спутник, запущенный в 1957 году, и множество других космических аппаратов проектировал Глеб Максимов (который при русском отце и еврейской матери принципиально записал в паспорте «еврей»), что после старта 12 апреля 1961 года Гагарин воскликнул «Коберг сработал!» – Семен Коберг был конструктором двигателей космических кораблей. Засекречен был и физик Бенцион Вул, разработчик советских лазеров, полупроводниковых приборов для космических кораблей.

Идеологом и создателем системы управления советскими ПВО в послевоенное время был Анатолий Лившиц. Знаменитая аббревиатура «МИГ» расшифровывается так: Микоян и Гуревич – авиаконструктор Михаил Гуревич был заместителем Артема Микояна, оба шесть раз были удостоены Сталинских премий. Другое авиаконструкторское бюро возглавлял Семен Лавочкин. Знаменитым танкостроителем во время войны стал Исаак Зальцман, самолетостроителем – Израиль Левин.

Я перечислил ковавших советское оружие и космические корабли почти «навскидку», многие имена остались не названными. Но если даже ограничиться названными,– неужели мало? Стоит вспомнить, что до войны евреи составляли в СССР около 2% населения, а после войны – и вовсе 0,9%. Зачем же столь нагло врать, что среди «ковавших» было не просто мало, но «поразительно мало евреев»? Тем более, если тремя десятками страниц выше сам же писал, что они только тем и занимались, что «делали, во-первых, оружие, оружие и еще раз оружие, а во-вторых, обеспечивали СССР космический приоритет». Ну, каков враль?!

Отдельно стоит сказать о теоретиках космонавтики. Широко известны два советских теоретика в этой области – Константин Циолковский и погибший в 1942 году на фронте Юрий Кондратюк. Но последний – еврей по национальности, настоящая его фамилия – Шаргей. Был еще третий, менее известный широкой публике, автор книги  «Введение в космонавтику», ставшей настольным пособием для всех, работавших в этой области. Это был Ари Штернфельд (1905-1980), тоже еврей.

Одно частное замечание. Буровский пишет (стр. 266): «И даже у этих „великанов советского естествознания“ – что у русского Курчатова, что у евреев Капицы и Ландау, оказалась кишка тонка сделать Сталину атомное оружие. „Пришлось“ украсть атомный секрет в США, и, конечно же, с помощью евреев – супругов Розенберг». Ну, Курчатова к «великанам» науки отнести сложно, а «евреи» Капица и Ландау действительно были крупнейшими физиками-теоретиками. Но об обоих достоверно известно, что они всячески уклонялись от участия в «атомном проекте», отчетливо представляя себе, в чьи руки попадет это страшное оружие. Подробнее мы рассказывали об этом в 1-м томе. Должен сказать, у меня эта их позиция вызывает гораздо большее уважение, чем позиция Зельдовича и Харитона.

Отдельно – о «еврее» Капице. Я не знаю, чем он досадил Буровскому, но мы еще не раз увидим: людей, которые ему чем-либо не нравятся, он зачисляет в евреи. О Петре Леонидовиче Капице я нашел в интернете такие сведения: «Родился в 1894 году в Кронштадте в семье генерал-лейтенанта инженерного корпуса». Что-то я не слышал, чтобы в царской России водились генералы еврейского происхождения. Может быть, из выкрестов? Но и в этом случае евреи не преминули бы записать его в «свои». Таким соплеменником можно только гордиться – не только по его научным достижениям, но и моральным качествам: известно, что в 1938 году, когда был арестован Лев Ландау, Капица обратился по этому поводу с письмом к Сталину и спас коллегу, а в 1973 году он отказался подписать заявление с осуждением А. Д. Сахарова. Но ни в каких еврейских «святцах» Капица не фигурирует.

Что касается вклада советских евреев в фундаментальную науку, то достаточно сказать, что из 9 ученых, удостоившихся за время существования СССР Нобелевской премии в области науки, 3 были евреями: И. М. Франк (1958, физика), Л. Д. Ландау (1962, физика), Л. В. Канторович (экономика). Это – не считая «еврея» П. Л. Капицы. Из трех ученых, получивших это звание в постсоветской России два еврея – Ж. И. Алферов (2000, физика) и В. Л. Гинзбург (2003, физика). Мало для народа, доля которого в населении послевоенного СССР составляла 0,9%, а в нынешней России – 0,13%?

Буровский «удручен» тем (стр. 266), что среди гигантов математики в СССР из евреев был один Клейн. Он считает себя достаточно осведомленным во всех отраслях знания (и искусства, и литературы), я – нет. Чтобы без долгих проволочек проверить справедливость его заключения, я могу прибегнуть все к тому же средству – персональному составу лауреатов наиболее престижных международных премий. По математике Нобелевские премии не присуждаются. Но вот журналист Леонид Радзиховский в статье [111] пишет: «Не менее престижна Филдсовская премия, которую называют „математической Нобелевской“». За все время существования премии ее получило 44 ученых, из них 6 из СССР-РФ». И он их перечисляет: Новиков, Маргулис, Дринфельд, Зельманов, Концевич, Воеводский. Я не стал выяснять национальность каждого из них, но и без того ясно: как минимум, – половина, а то и две трети из них – евреи. Мало? В 2002 году российский математик Григорий Перельман доказал гипотезу Пуанкаре, которую математики не могли доказать целый век. Опять мало?

Еще один еврейский криминал: «На знаменитой Сессии ВАСХНИЛ 1948 года, где „народный академик“ Лысенко громил „менделистов, морганистов и других буржуазных ученых“, не названо ни одного еврейского имени. По-видимому, „гениальный от рождения“ народ так ни одного великого биолога не создал за годы своего владычества. Потом-то они появятся! Но пока их еще предстоит подготовить и воспитать, и будущий академик И. И. Гительзон хотя и присутствовал в МГУ, когда там ритуально шельмовали Н. И. Вавилова, но присутствовал-то в качестве студента первого курса…»

Евреи только в 1920-е годы получили доступ к образованию наравне со всеми, а ученые мирового класса не вырастают, как грибы, за ночь. Но что делать, если тяжелая, злобная зависть застит глаза: выделенные мной слова «„гениальный от рождения“ народ» (а подобные выражения по адресу евреев у него встречаются часто) – это ведь от черной, снедающей душу зависти. Народ этот в других странах дал целую когорту выдающихся биологов, совершивших буквально прорывные открытия в разных ее областях.

Да и врет завистник: были в СССР даже в те годы выдающиеся еврейские ученые-биологи. В уже упомянутом «Новом энциклопедическом словаре» (2002 г.) можно прочесть: «Зильбер Лев Ал-др. (1894-1966), микробиолог и иммунолог, акад. АМН СССР (1945). Брат В. А. Каверина. Описал (1937) возбудителя дальневост. клещевого энцефалита. Сформулировал вирусогенетич. теорию рака. Создал науч. школу мед. вирусологов. Подвергался необоснованным репрессиям (1937-1939, 1940-1944). Гос. Пр. СССР (1946, 1967, посм.)». Мало сделал? И преследований успел вкусить досыта, не знаю уж, как «менделист-морганист» или как «безродный космополит».

А физиология разве не является частью биологии? Физиолог Лина Соломоновна Штерн, академик АН СССР (1939 г.), была такой мировой известностью, что военная коллегия Верховного суда СССР, приговорив  18 июля 1952 года всех членов Еврейского Антифашистского комитета (ЕАК) к расстрелу, ей определила только 3,5 года заключения с последующей 5-летней ссылкой. Да и среди ученых-биологов, уволенных со своих постов по результатам той самой сессии ВАСХНИЛ, Костырченко называет [83, стр. 594-596] целый ряд имен точно еврейских (Берман, Шапиро, Гурвич) и ряд других, «подозрительных», требующих специальной идентификации. Но не могу же я положить годы жизни на проверку вранья господина Буровского. И без того много чести…

А слышал что-нибудь этот «всезнайка» об Иосифе Рапопорте? Он прошел всю войну, трижды представлялся к званию Героя Советского Союза, но ни разу не получил это звание из-за «пятого пункта», в начале 1960-х годов только из-за обструкции партийных бонз не получил Нобелевскую премии за открытый им химический мутагенез, но впоследствии все же стал Лауреатом Ленинской премии и Героем Социалистического труда.

Родился и вырос в России один из крупнейших микробиологов мира, ученик Ильи Мечникова, создатель противохолерной и противочумной вакцин (причем обе испытал сначала на себе) Владимир Хавкин. Не по свой вине покинул он Россию. Да и сам Мечников был наполовину евреем и тоже не по доброй воле был вынужден длительное время работать не на родине.

Евреи такой «гениальный от рождения» и вездесущий народ, что даже среди множества русских приспешников «народного академика» нашелся один, причем из ближайших и проходимейших (от слова «проходимец»), – некто И. И. Презент.

Далее Буровский обращается, как он пишет, к «области родных мне гуманитарных наук». И вот его общий вывод о ситуации в этих науках: «Во многих областях, где дореволюционные школы оказались вырезаны напрочь и в советское время сложились заново, евреям удалось сыграть исключительную роль». Все верно: в «дореволюционные школы» им путь был практически закрыт, а после революции появилась щелочка лет в 15, когда они имели равные со всеми права, им и «удалось сыграть исключительную роль».

Конкретно: «Могу назвать научный феномен действительно мирового масштаба: Московско-Тартусскую семиотическую школу во главе с Юрием Михайловичем Лотманом. В истории могу назвать Михаила Абрамовича Барга – личность и впрямь исключительную, Н. Эйдельмана, своеобразнейшего „диссидента“ от науки. В археологии видны несколько гигантских фигуг: Г. Б. Федоров, А. М. Монгайт, Л. С. Клейн – люди невероятно талантливые и во многом легендарные». А далее он продолжает: «Но! Даже в этих сферах возвышаются ничуть не меньшие по масштабам русские фигуры – Б. Ф. Поршнев, Б. И. Пиотровский, Б. А. Рыбаков, Вяч. Иванов, В. Е. Ларичев, В. Н. Топоров».

Я прошу вас обратить внимание на это великолепное «даже». Господи, о какой стране речь? Кажется, о России. Русских в России (СССР) было раз в 50 больше, чем евреев. Буровский называет имена шести выдающихся ученых-евреев (один из них почему-то с чисто русской фамилией Федоров) и шести русских – в доказательство... чего? Того, что не одни евреи двигали в России-СССР науку? Что можно еще доказать этим перечислением? Просто, какой-то театр абсурда...

Если бы кому-то даже удалось доказать, что евреи действительно «недодали» советской (российской) науке, это могло бы стать укором только самой России. Хорошо известно: в корпусе Нобелевских лауреатов в мире евреи составляют не менее 20% - при том, что их доля в населении планеты –  0,2%. В США из 160 лауреатов этой премии 61 (38%) – евреи. Между прочим, многие из них – выходцы из России: у одних еще родители бежали от погромов, другие  уже сами уезжали из-за дискриминации, невозможности реализовать себя в стране рождения. Назову два самых громких имени: Илья Пригожин и Айзек Азимов – оба евреи и оба выходцы из России. Все шестеро названных выше лауреатов Филдсовской премии (по математике) – как евреи, так и русские – ныне работают в зарубежных университетах и научных центрах. Так обстоит дело не только в математике. Радзиховский заканчивает свою статью [111], посвященную бегству ученых из РФ, словами: «Подобного разгрома в истории европейской науки больше и не припомнишь».

Но у российского ученого Буровского свои заботы. Закачивает он раздел, посвященный тому, что евреи «недодали» русским в науке, так: «Не надо выдумывать, будто российская наука потерпела какой-то страшный вред от еврейского засилья. Ничего подобного! Наоборот. Религиозное отношение евреев к науке и ко всякому знанию, активность, умение работать с информацией, писаными текстами, выдвинуло многих евреев, не лишенных способностей, в науку. Любовь к наукам сделала их верными хранителями знания, истовыми жрецами Просвещения, а некоторые даже внесли какой-то посильный вклад – чаще всего в какую-то очень частную область. Большинство евреев были полезны на разных научных постах, и я лично голосую за то, чтобы вынести им от нашего народа благодарность: за сохранность и посильное развитие русской науки в тот период, когда одна голова русского народа была уже оторвана, а новая пока еще не выросла. Мой народ ничем не лучше других, и очень часто черная неблагодарность свойственна для него. Как и кто убивал его лучших сынов, он помнит лучше, чем кто и как хранил его науку четверть века. Но помните: я лично отдаю свой голос за то, чтобы евреев поблагодарить».

Эту мерзость я комментировать не буду: полагаю, читатели сами оценят ее по достоинству.

Следующий раздел – «Что „они“ дали „нам“ в искусствах?» – он начинает таким образом: «Ну ладно: будем считать, геология с биологией, да и математика – это какие-то нееврейские области знания. Да и чего мы тут заладили про науку  да про науку?! Вот музыка – это область традиционно еврейская...».

Вы поняли? Что евреи неспособны к «геологии с биологией, да и к математике» – это он уже «доказал», теперь он берется развенчать их способности к музыке. И вот, развенчал: «За все десятилетия  русско-еврейской цивилизации Дунаевский и Утесов – вот весь „их“ вклад в „наше“ музыкальное искусство. Да и эти оба никак не тянут на мировые знаменитости и куда слабее поляка Шостаковича, безнадежно русских Лемешева с Козловским (не говоря об их современниках, Вертинском и Лещенко). Не густо…»

Я очень плохой знаток музыки, но смешать в кучу Утесова с Козловским и Шостаковичем… это вернейший признак того, что у автора с пониманием не то что музыки, но даже того, что такое есть музыка, что есть ее разные жанры и уровни – ну, совсем «не густо». И вдумайтесь внимательно в его фразу: «Дунаевский и Утесов… куда слабее Шостаковича, Лемешева с Козловским (не говоря о Вертинском и Лещенко)». Человек, мало-мальски чувствующий стилистику русского языка, сделает из этой фразы однозначный вывод: Шостакович, Лемешев и Козловский были корифеями музыкального искусства, ну а Вертинский с Лещенко – те уж были корифеи из корифеев, заведомо выше первых трех («не говоря о…»).

Интересно еще, что в этой своей фразе Буровский имеет в виду под «всеми десятилетиями русско-еврейской цивилизации»? «Все десятилетия» – это явно не только довоенное 20-летие. Мы тем более вправе прийти к такому заключению, что в предыдущем разделе («научном») Буровский охватил все советское время.

Но даже в то, первое послереволюционное 20-летие, музыкальную культуру СССР представляли, кроме Утесова и Дунаевского, композитор Михаил Гнесин, дирижеры Самсон Самосуд, Натан Рахлин, Борис Хайкин, певец Марк Рейзен, танцовщик, многолетний партнер Галины Улановой Михаил Габович, блистательная балерина, а затем педагог мирового класса (работала в Токио и Лондоне) Суламифь Мессерер, ее брат танцовщик, а затем балетмейстер и педагог Асаф Мессерер, скрипач Давид Ойстрах (которого называют «одним из создателей советской скрипичной школы»), пианист Эмиль Гилельс. Это я опять же назвал несколько имен буквально «навскидку», их было гораздо больше – выдающихся деятелей музыкальной культуры еврейского происхождения. Понятно, теноры Лемешев и Козловский впечатляли поклонниц больше, чем бас Рейзен, но человек, берущийся оценивать музыкальную культуру того периода, должен хоть немного возвышаться над уровнем этих поклонниц.

Характерный пример: в 1937 году на международном конкурсе скрипачей в Брюсселе первый приз получил Давид Ойстрах, третий – Елизавета Гилельс (сестра Эмиля Гилельса), четвертый – Буся Гольдштейн, пятый – Михаил Фихтенгольц, все – русские евреи. А господин хороший никого, кроме Утесова и Дунаевского, в советской музыкальной культуре того времени в упор не видит!

Еще пример. Костырченко рассказывает [83, стр. 259-260], как начальник управления пропаганы и агитации ЦК ВКП(б) Александров (из тех молодых волков), озаботившись национальной чистотой русского искусства, 17 августа 1942 года направил секретарям ЦК Маленкову, Щербакову и Андрееву докладную записку, в которой бил тревогу по поводу страшной засоренности учреждений культуры нерусскими (читай – еврейскими) кадрами. Начинал он с Большого театра. Действительно, из 12 перечисленных в записке ведущих работников ведущего театра страны один был русский, один армянин и 10 – евреев. Из них – пара административных фигур, но остальные – главный режиссер, дирижеры, художественный руководитель балета, главный концертмейстер. Такая же картина была в Московской и Ленинградской государственных консерваториях и т. д.

Это, напомню, был 1942 год, конец того самого 20-летия, в которое евреи, по утверждению этого… (выражение подберите на свой вкус), почти ничего не дали русской музыкальной культуре. Что, этот… (вставьте то же выражение) рассчитывал на полностью неосведомленного читателя?    

А если выйти за пределы того 20-летия и оценивать музыкальную культуру СССР за все время его существования, надо признать: что на уровне высокой культуры, что на уровне маскульта (если угодно, китча), если исключить евреев, от советского музыкального искусства, особенно исполнительского, не так много останется. Одних скрипачей высшего мирового класса – целая когорта: Давид и Игорь Ойстрахи (последний еще и дирижер), Леонид и Павел Коганы, Владимир Спиваков (тоже еще дирижер), Гидон Кремер, Борис Гутников, Виктор Пикайзен… пожалуй, хватит? Пианисты: Эмиль Гилельс, Яков Флиер, Владимир Ашкенази, Владир Крайнев, виолончелисты – Даниил Шафран, Наталья Гутман, альтист (и дирижер) Юрий Башмет… А балерина и балетмейстер Майя Плисецкая? Она, кстати, из семьи названных выше Мессереров. Попробуйте выбросить из советской массовой песни 30 – 50-х годов евреев – композиторов, авторов текстов, исполнителей… Я назвал звезд первой величины (тоже не всех), которые были удостоены самых высоких всесоюзных и международных наград, вошли в энциклопедии.

А сколько было музыкальных педагогов высшего класса? Музыкально-педагогический институт им Гнесиных был основан (вначале – в виде музыкальной школы) семьей Гнесиных еще в 1895 году. Из его стен вышли тысячи музыкантов, в том числе композиторы Хачатурян и Хренников.  

И точно так же, как в науке: сколько еврейских музыкальных талантов мирового уровня Россия потеряла, а США и другие западные страны приобрели: композитор и дирижер Аарон Копленд, композитор, дирижер и пианист Леонард Бернстайн, дирижер и конрабасист Сергей Кусевицкий, композитор Джордж Гершвин, пианист Владимир Горовиц, виоленчелист Григорий Пятигорский, скрипачи Иегуди Менухин и Михаил Эльман. Не от хорошей жизни уехали они или их родители из России. Сильно подозреваю, что наглый «всезнайка» многих из этих имен и не слышал…

А сколько их сейчас по всему миру, относительно еще молодых, но уже завоевавших мировую известность музыкантов-евреев из России. И почти все говорят о том, какие мытарства выпали им в СССР из-за их происхождения. Виоленчелист Миша Майский, ученик Ростроповича, выступающий с лучшими оркестрами мира, говорит в интервью здешней «Еврейской» газете», что никогда не был националистом и уехал в Израиль только потому, что в Союзе «всю жизнь испытывал на себе проявления антисемитизма». Дирижер Михаил Юровский той же газете заявил: «Я счастлив работать в Германии… Для нас, евреев, в России стартовая линия всегда была на 10 км дальше, чем у всех остальных». Он рассказал, какие мытарства выпали в СССР не только ему, но и его отцу, тоже дирижеру, причем связаны эти мытарства были не только с «пятым пунктом», но и с общим мракобесием. А здесь он сам успешно работает, и его старший сын Владимир стал дирижером с мировым именем, работают в музыке младший сын и дочь. Блестящую карьеру на Западе сделал пианист-виртуоз Ефим Бронфман. Кстати, здесь их всех называют русскими музыкантами, и отчасти это справедливо. Тот же Ефим Бронфман говорит, что «в Союзе начальное музыкальное образование было гораздо лучше, чем на Западе».

Когда эта глава была уже дописана попала мне в руки статья Михаила Дотлибова «Иудейский мир великого русского композитора» [112]. Автор говорит: «Мне посчастливилось работать и дружить с большими музыкантами из ближайшего окружения Д. Д. Шостаковича – композиторами М. Вайнбергом, В. Баснером, А. Петровым, проф. Гликманом, знатоком творчества Шостаковича и его другом, польским композитором Кшиштофом Майером. Все они взволнованно рассказывали о великом композиторе, о том, какое большое место занимали в его жизни судьба еврейского народа, его музыка».

Вспомним, какой видится еврейская народная музыка Буровскому (см. начало данной главы): «Одесская музыка. Та самая, еврейская, а скорее – балканская, без прямой привязки к какой-либо нации. Скрипочка, веселая танцевальная мелодия, так что ноги сами начинают под нее ходить».

Больше ничего этот крупный музыкальный эксперт в еврейской музыке не нашел, да и вообще, по его мнению, она на самом деле и не еврейская, а так, слямзили кое-какие мелодии у разных балканских народов и пытаются выдать за свои…

А вот Шостакович как-то отличал еврейскую музыку от балканской. Более того, как пишет Дотлибов, он утверждал: «Если говорить о музыкальных влияниях на меня как на композитора, то по силе воздействия ничто не может сравниться с еврейской народной музыкой… Я не устаю ею восхищаться, настолько она многогранна. Она может казаться радостной и быть на самом деле глубоко трагичной. Почти всегда это смех сквозь слезы. Евреи подвергались так долго угнетению, что научились скрывать свое отчаяние. Высшую степень своего отчаяния они способны выразить через веселую танцевальную музыку. Это свойство еврейской музыки очень близко моему представлению о том, какой музыка должна быть…Я часто могу судить о человеке по его отношению к евреям. Я всегда порывал с людьми, если замечал их антисемитский настрой». Автор перечисляет целый ряд выдающихся произведений композитора, написанных на еврейские темы и на мотивы еврейской музыки.

Вспомним еще один пассаж Буровского: «За все десятилетия  русско-еврейской цивилизации Дунаевский и Утесов – вот весь „их“ вклад в „наше“ музыкальное искусство. Да и эти оба никак не тянут на мировые знаменитости и куда слабее поляка Шостаковича…» То, о чем пишет Дотлибов, делает противопоставление еврейской музыки творчеству Шостаковича нелепым. И, кстати, откуда это мнение, что Шостакович – поляк? Дотлибов приводит на этот счет «мнение» самого композитора: «Я родился в Петербурге, в русской интеллигентной семье…» Все-то этот невежественный философ/историк знает, обо всем берется судить…

И еврейские живописцы тоже «недодали» России? Да, тут дела наши обстоят совсем плохо (стр. 269). Правда, «два по-настоящему крупных художника старой России: Пастернак и Левитан. Но, уж простите, оба – русские еврейского происхождения…» Но зато: «Вот что породили русские евреи на рубеже веков и продолжали „ порождать" в СССР – так это так называемый „русский“ авангард, так называемая абстрактная, она же беспредметная живопись. Здесь приоритет евреев, и притом русских евреев ашкенази – вне всякого сомнения. Первую в мире абстрактную картину нарисовал некто Кандинский в 1913 году, потом туда же ударились Малевич, Альтман, Шагал, Штеренберг, бывший одно время наркомом искусств… Среди этих людей как-то странно смотрится „чисто русский“ Павел Филонов, но он тоже выступает теоретиком жанра».

Это называется «ловкость рук и никакого мошенства». Евреев, которые соответствуют его представлению, какими надлежит быть ученому или художнику, он определяет в «русские еврейского происхождения», а несимпатичных ему неевреев – в евреи. В 2004 году в Вуппертале состоялась большая выставка картин Кандинского, отклики на нее появились во всех здешних русских изданиях. «Еврейская газета» писала: «К русской крови Василия Васильевича примешалась бабушкина немецкая (по материнской линии) и отцовская – бурятская. Фамилия Кандинский происходит от названия бурятской реки Конда». «Русская Германия» писала несколько иначе: «Его отец принадлежал к роду нерчинских купцов, потомков сибирских каторжан. Бабка же была прибалтийской немкой, поэтому немецкий он усвоил еще в детстве». То есть и намека нет на еврейские корни художника. Но журнал «Партнер», повторив данные «РГ» о происхождении художника,  добавил: «Семья будущего художника много странствовала по России и странам Европы, пока в 1871 г. не осела в Одессе». Не потому ли Буровский зачислил его в евреи? Что касается Казимира Севериновича Малевича, то он, несомненно, поляк. Ни тот, ни другой в еврейских «святцах» не фигурируют.

Кстати, немцы считают Кандинского «своим» – не из-за бабки, а потому, что он почти 30 лет работал в Германии, – и очень его любят. Он очень широко представлен в здешних музеях. Правда, был период, когда он и здесь был не в чести: художественные вкусы Гитлера были близки к вкусам Сталина, Хрущева и… Буровского.

Должен признаться, что я в абстрактной живописи совершенно не разбираюсь. Но все же даже на мой непросвещенный взгляд полотна Кандинского, которые я видел в Мюнхенской пинакотеке, отличаются от картин других абстракционистов какой-то особой свежестью красок. А «Черный квадрат» Малевича, когда знаешь, что это картина, заставляет, в отличие от любых других квадратов, о многом задуматься…

Но есть целый ряд других видов искусства, которые Буровский почему-то обошел молчанием. Ну да, заговори он, например, о скульптуре, придется вспомнить о Владимире Сидуре, чьи скульптуры украшают площади многих городов на Западе, особенно в Германии, но не на его родине, а также об Эрнсте Неизвестном, человеке с похожей судьбой. Невольно, как и во многих других случаях, возникает вопрос: кто кому «недодал»: они – родине или родина – им?

Ну и, наконец, третий раздел: «Что „они“ дали „нам“ в литературе». Для начала, как и в случае с живописью, нас уведомляют (стр. 271), что «потомственный интеллигент, Борис Леонидович Пастернак, сын известного русского художника Леонида Осиповича Пастернака, – он, строго говоря, никакой не еврей. Но вот Самуи Яковлевич Маршак – несомненный еврей, самое что ни на есть второе поколение ассимилянтов». Если помните, о Л. О. Пастернаке было сказано, что он – «русский еврейского происхождения», а сын его – уже вообще «не еврей». Надо полагать, просто русский. Почему Пастернак «никакой не еврей», а Маршак «несомненный еврей»? Так Буровскому Бог на душу положил, другое объяснение найти трудно.

Но идем далее: «Причем какая интересная судьба: Маршак был советским до самого мозга костей!.. Маршак „почему-то“ всю жизнь очень любил как раз то, что так истерично ненавидел Луначарский: русское лицо, русское слово и вообще все связанное с Россией, в том числе (О ужас! О поругание! Яхве! Яхве! Яхве!) и все, связанное с традиционной крестьянской жизнью и культурой. Пушистая, уютная доброта стихотворных сказок Самуила Яковлевича – никак не еврейского, не инородного происхождения… Все названные писатели и поэты, как и множество других, менее известных людей, – это евреи, которые хотят быть русскими писателями и плевать хотели на свою „еврейскость“».

Послушайте, вы! Считайте, что я отвесил вам пощечину. Вы же подлец! Сказать такое о множестве людей, которых вы лично не знали, в глаза никогда не видели, понятия не имеете, что у них на душе было, которые ушли из жизни и не могут защитить себя от вашей хулы, – можно только от собственной глубокой душевной подлости. Сказать такое о ком угодно: о русском –  что ему плевать на свою русскость, о татарине – что ему плевать на свою татарскость – это значит глубочайшим образом оскорбить человека.

От такой подлости мне потребовалось на какое-то время отложить работу, чтобы успокоиться. Но продолжим. Помните, Буровский говорил не только о Л. О. Пастернаке, но и о Левитане, что он «русский еврейского происхождения»? Так вот, когда в 1879 году евреев в очередной раз стали выселять из Москвы, этому «русскому» пришлось перебраться в подмосковную деревню Салтыковка и оттуда украдкой приезжать на занятия в училище. Да и о Л. О. Пастернаке мы рассказывали, что, когда он захотел своего сына Бориса – который, по Буровскому, вообще «никакой не еврей» – отдать в гимназию, он этого не смог, даже несмотря на поддержку московского градоначальника: директор гимназии ответил, что у него уже есть 10 таких «русских» учеников, и это составляет 3%, превысить которые он ни при каких обстоятельствах не может.

Майя Шеломенцева цитирует [113] другого «русского еврейского происхождения» – Осипа Мандельштама: «Как крошка мускуса наполняет весь дом, так малейшее влияние юдаизма переполняет целую жизнь». Она приводит целый ряд эпизодов из жизни отца и сына Пастернаков, свидетельствующих о том, что они своего происхождения не чурались. Я смогу привести только часть из них.

Вот строки из письма Леонида Пастернака жене, относящегося к весне 1891 года, когда из Москвы выселяли евреев-ремесленников: «Просто работать не хочется, когда посмотришь, какая паника царит среди евреев… И куда они денутся, все эти несчастные. Скверно! Вчера я столкнулся с Левитаном у Поленовых, и вот мы полдня почти прошлялись по городу и все пели одну и ту же заунывную ноту об исключительном положении евреев и о безнадежном их в будущем состоянии». Автор от себя добавляет: «Леонида Осиповича мало утешало то, что он сам был защищен от выселения университетским дипломом и званием почетного гражданина Москвы…В 1894 году Л. О. Пастернаку предложили место преподавателя в Училище живописи, ваяния и зодчества». Позднее он рассказал о своем ответе на это предложение: «Я поспешил выразить свою искреннюю радость и благодарность за лестное предложение. Вместе с тем я указал, что мое еврейское происхождение, вероятно, послужит непреодолимым препятствием. Я не был связан с традиционной еврейской обрядностью, но глубоко веря в Бога, никогда не позволил бы себе и думать о крещении в корыстных целях».

О младшем Пастернаке Шимановская пишет: «По своему воспитанию, по всей судьбе, по культурному окружению и языку Пастернак не мог ощущать себя никем, кроме как русским. Русским интеллигентом, русским поэтом». Она во всем права, кроме судьбы – на судьбе Бориса Пастернака его еврейское происхождение сказалось самым трагическим образом, о чем она и рассказывает. Первое напоминание о своем «ущербном» происхождении он получил уже в 10 лет – при той самой попытке поступления в гимназию. Потом он учился на философском факультете Московского университета, но без крещения не мог быть оставлен там на службе. А уже в Советской России, как и в гитлеровской Германии, и крещение ни от чего не могло бы спасти. Борис Пастернак подвергся «активной и злобной травле» в период борьбы с космополитизмом. А потом был «Доктор Живаго», в котором автор также неоднократно обращается к теме еврейства.

Таким образом, утверждать относительно Леонида или Бориса Пастернаков, что они «плевать хотели на свою еврейскость», можно только от дремучего невежества. В не меньшей мере это относится к Самуилу Маршаку. О нем рассказывает Матвей Гейзер [114], который близко общался с поэтом в последний период его жизни и впоследствии был членом комиссии по его литературному наследию. Статья его не зря называется «Почти неведомый Маршак». В статье так много материала по интересующей нас теме, что мне трудно выбрать из нее самое интересное.

М. Гейзер пишет: «Немногие знают, что значительная и, быть может, лучшая часть творчества Маршака восходит к библейской и еврейской теме». В проклятое царское время евреи в России испытывали много притеснений, но могли, по крайней мере, не скрывать свою «еврейскость». В первые годы ХХ века молодой Маршак написал откровенно сионистское стихотворение, которое Гейзер приводит, а я вынужден с сожаление опустить. В 1912 году Маршак в качестве журналиста посетил Палестину. «Под влиянием увиденного он создал цикл стихов „Палестина“, стихов, которые, быть может, являются вершиной поэтического наследия Маршака». Еврейский поэт А. А. Вергелис рассказывал: когда он уже в советское время принес Маршаку его первый изданный сборник стихов под название «Сиониды», тот «был до крайности озабочен: „Голубчик, неужели я не все уничтожил?..“» Такая реакция Самуила Яковлевича  на подарок, сделанный ему А. Вергелисом, более чем естественна - в ту пору за такой "махровый сионизм" оказаться на Колыме вместе с родными и близкими могло показаться счастливым уделом».

Далее автор рассказывает, что Маршак был «потомком выдающихся еврейских ученых-талмудистов и раввинов XVII-XIX веков… Впрочем, в преданности Маршака еврейству заметную роль сыграли не только его предки, но и Владимир Васильевич Стасов - почетный член Петербургской Академии наук». Стасов был очарован 14-летним поэтом, рекомендовал его Льву Толстому, а в 15 лет Маршак по его просьбе написал «Кантату в память скульптора Марка Антокольского» на библейские мотивы, музыку к которой написали композиторы Глазунов и Лядов, и которая была исполнена в синагоге под управлением известного дирижера Шнейдера. Первое опубликованное (в 17 лет) стихотворение Маршака "Над открытой могилой" было посвящено памяти "отца сионизма" Теодора Герцля. В письме Стасову 28 октября 1904 года он писал: «Сейчас я получил известие о страшных погромах в Смоленске, Полоцке, Невеле. Что - то будет? Ведь евреям и обороняться нельзя! Ужас!.. Взялся переводить Бялика. Что за чудный поэт! Какая сила!».

Даже в сталинские времена, хотя Маршак был очень напуган свирепствовавшим террором, он, по опубликованному в Израиле свидетельству родственнка его жены Д. Нахмановича, «передал крупную сумму денег для поддержки созданных в Каунасе и, кажется, в Вильнюсе интернатов и садика для еврейских детей-сирот, родители которых погибли от рук нацистов... Позже, в конце 1945 и в начале 1946 года, когда началась организация, конечно, нелегальная и конспиративная, переправки этих детей через Кенигсберг (Калининград) в Польшу, а оттуда в Израиль (тогда еще Палестину) он вновь прислал для этих целей большую сумму денег...» А в 60-е годы Маршак дал стихотворную отповедь поэту-антисемиту Сергею Маркову. Стихотворение, конечно, не было напечатано, но расходилось в «самиздате». Мне приходилось тогда его читать.

Гейзер передает слова Маршака, сказанные незадолго до его смерти: «А сами вы читаете Талмуд? Не представляю жизнь без этой книги. Есть в ней такие слова: „Человек приходит в мир со сжатыми ладонями, и как бы говорит: весь мир мой, а уходит из него с открытыми ладонями, и как бы говорит: смотрите, я ничего не беру с собой“».

И вот об этом человеке господин хороший рассказывает нам, как об одном из тех, кто «плевать хотели на свою „еврейскость“». Или вот еще он нас просвещает [4, т. 2, стр. 171]: «Маршак, Пастернак или Левитан не проявляли к остальным евреям совершенно никакого интереса». Все-то он знает, вероятно, они сами ему об этом рассказывали. Как будто господин с луны свалился и не знает, что означало в кичившемся своим интернационализмом СССР афишировать «еврейскость», особенно при Великом Вожде, при котором, к вящей радости того же господина, «направление людоедства изменилось на противоположное».

Раздел о литературе, начатый с подлости, ею и продолжился. Чтобы доказать, что евреи ничего (или почти ничего) не дали русской литературе, он всех их, подвизавшихся на этом поприще, просто-напросто поделил на две неравные части: талантливых, как Пастернака, он отнес к «никаким не евреям», или просто к русским писателям, а не слишком талантливых, которых, естественно.  намного больше, – к евреям, писавшим на русском языке. И затем он сравнивает этих вторых, большей частью, понятное дело, забытых, «с советскими русскими  поэтами первого поколения: с Маршаком или Чуковским». То есть бесталанных евреев сравнивает с талантливым их соплеменником, назвав последнего «русским», и делает вывод: видите, эти еврейские поэты ни в какое сравнение с русскими не идут. Шулерство чистой воды!

Нетушки, если уж сравнивать, расставим фигуры как положено. Принято считать (и не безосновательно), что та эпоха дала четверых самых выдающихся русских поэтов: Цветаеву, Ахматову, Мандельштама и Пастернака. Двое из них были евреями, одна – русская и одна – Ахматова (это я узнал от Буровского) – наполовину еврейка. Далее, в русской поэзии в то 20-летие работали прекрасные поэты еврейского происхождения Саша Черный (в эмиграции, как и Цветаева) и Маршак. Михаил Светлов был политически ангажирован, но поэт-то он был хороший. То же можно сказать о группе ифлийцев. И был замечательный русско-еврейский поэт Иосиф Уткин. А в прозе работали Исаак Бабель, Юрий Тынянов, Виктор Шкловский, Михаил Зощенко, Илья Ильф, Вениамин Каверин, Рувим Фраерман («Дикая собака Динго…»), Василий Ян. В эмиграции публиковали свои произведения на русском языке Марк Алданов и Владимир Жаботинский. Вполне достойный вклад для небольшого народа, всего полвека назад начавшего приобщаться к русской культуре, вклад, сравнимый с вкладом Его Величества титульного народа (в то 20-летие).

И совсем уж бессовестно топтание Буровского на памяти деятелей литературы на иврите и на идиш: такие, дескать, ничтожества были, что ныне никто их не знает, никто их не помнит. В России ранее считалось подлостью бить лежачего. А еврейская культура в СССР давно уже не то что лежачая – она убита. Сам же писал [4, т. 2, стр. 315]: «Внимательными людьми уже в 1920-е годы писалось, что „все молодое поколение русского еврейства духовно вымирает, все основы национально-еврейской культуры втоптаны в грязь“». Кто может ныне в России знать еврейских писателей начала прошлого века, если в стране не осталось носителей языка? Не осталось не потому, что большинство уехало, а гораздо раньше, когда за преподавание иврита люди получали сроки. Топчется этот тип на теле убитого и еще кликушествует. Какая мерзость!

Кстати, среди тех, кого «никто не знает и не помнит», Буровский назвал поэта Бялика. Как мы видели, Самуил Маршак прекрасно его помнил и высоко ценил.

А после Второй мировой войны в русской литературе сколько-нибудь значащими фигурами из числа евреев, по мнению Буровского, «оказались Симонов (еврей по отцу), В. Гроссман и Ю. Герман, написавший несколько сравнительно неплохих романов и чудовищную по своей проституточности книгу для детей (!) „Рассказы о Дзержинском“». А что, «Хлеб» Алексея Толстого, которого он нахваливает, менее проституированная книга? «Еврей по отцу Симонов» – это очередная новость от Буровского. Не того ли самого сорта, что «евреи» Капица, Кандинский, Малевич?

Из приведенной фразы не совсем ясно, идет ли речь о литературе первого послевоенного периода или же имеется в виду весь период с 1945 по 1991 год. В первом случае было бы интересно узнать, кого, кроме Виктора Некрасова и Александра Твардовского, назвал бы Буровский из писателей кровно-русского происхождения? Уж не Бабаевского ли, или Суркова с Грибачевым? А из евреев ведь тогда продолжали работать Маршак, Пастернак, Каверин, Зощенко, Шкловский. И появились новые имена: Эммануил Казаков, Давид Самойлов…  А какую замечательную, берущую за душу трилогию подарила нам Александра Бруштейн: «Дорога уходит вдаль», «В рассветный час», «Весна». Честное слово, это было намного лучше Бабаевского или Бубеннова…

А если взять весь послевоенный период, вклад еврейских авторов в русскую литературу тоже окажется весьма значительным. Несмотря на все цензурные рогатки, военная тема в советской литературе была представлена вполне достойно, достаточно назвать имена Василя Быкова, Алеся Адамовича, Вячеслава Кондратьева, Константина Воробьева. И все же два наиболее сильных произведения о войне принадлежат Василию Гроссману и Григорию Бакланову. У Бакланова – это «Июль 41 года». Учтите: роман впервые напечатан не в годы перестройки, а в 1965 году. Ни в одном другом художественном произведении о войне не показаны так откровенно и ярко причины наших поражений в начале войны. Перу Бакланова принадлежит еще целый ряд прекрасных произведений о войне: «Мертвые сраму не имут», «Пядь земли» и др., но «Июль 41 года» – непревзойденная вершина.

А роман Гроссмана «Жизнь и судьба», – несомненно, лучшее в советской литературе произведение о Второй мировой войне вообще (хотя его духовно-нравственное значение далеко выходит за рамки войны). Я возьму на себя смелость даже сказать: это самое значительное произведение советской литературы после Булгакова. Но к Гроссману мы еще вернемся. Только недавно я узнал, что Владимир Богомолов («Иван», «Момент истины») тоже был евреем.

Так что в военной теме евреи представлены просто-таки мощно. А за ее пределами: Виктор Конецкий, Анатолий Рыбаков, Юз Алешковский, Эфраим Севела, далее идут «половинчатые» – Василий Аксенов, Владимир Войнович, Сергей Довлатов, Виктория Токарева, Людмила Улицкая… Что делать, если «кристально чистых» евреев в России почти уже не осталось. В поэзии одна только ленинградская генерация чего стоит: Иосиф Бродский, Евгений Рейн и многие другие. В драматургии: Евгений Шварц, Григорий Горин, Александр Володин, Леонид Зорин… Я назвал тех, кого вспомнил, многих, вероятно, упустил. А о других и не знаю, что они евреи (вот о Володине совершенно случайно узнал, что на самом деле он – Лившиц). Вот, о братьях Стругацких еще вспомнил – весомейший вклад в советскую фантастику. А Борис Балтер с его пронзительной повестью «До свидания, мальчики!» И такой «несерьезный» жанр, где надо говорить не только об авторах, но и исполнителях, – сатира и юмор. Исключите из него евреев, кто останется на всю огромную Россию? Михаил Задорнов да Евгений Петросян, пожалуй, и все…

Я еще раз напомню: после войны евреи составляли в населении России всего 0,9%. Можно только изумляться вкладу этого небольшого племени в русскую литературу. Но, конечно, если «заметить» в ней только Гроссмана с Германом и половинкой Симонова, да еще на первых двух основательно потоптаться, тогда можно кричать: не додали!

А теперь вернемся к Гроссману. Буровский относится к нему с зоологической ненавистью. Он негодует по поводу того, что в журнале «Лехаим» написано о «традиции русских романов-эпопей, созданных Толстым, Достоевским и Гроссманом». Это сравнение настолько выводит его из себя, что он объявляет роман Гроссмана «вышедшим из-под блудливой руки еврейского графомана».

Он пытается представить дело таким образом, что это евреи раздувают значение этого «мыльного пузыря». Но вот что о романе написано в российском «Новом энциклопедическом словаре» 2002 года: «В ром. „Жизнь и судьба“ (1948-1960, в 1961 рукопись арестована; опубл. в 1980, в России – 1988) – многоплановая панорама эпохи Вел. Отеч. войны (Сталинградская битва, тыл, ГУЛАГ, нем. концлагеря, евр. гетто), проблемы противостояния личности насилию тоталитарной системы (фашистской и коммунистической), психологизм в изображении человека, прозревание экзистенциальных глубин сознания)». Я специально проверял: среди авторов словаря евреев нет.

Вы только представьте себе: в 1960 году автор вознамерился напечатать в СССР роман, в котором сталинский режим сравнивался с гитлеровским, советский ГУЛАГ – с нацистскими лагерями и вдобавок ко всему явственно намекалось, что корни сталинизма надо искать в теории и практике ленинизма. Что произошло дальше, представить нетрудно: изымалось все, вплоть до копирок. И все же один экземпляр рукописи уцелел и был с помощью В. Войновича, А. Сахарова, Е. Боннэр передан на Запад. Впервые роман увидел свет через 20 лет после его написания и через 16 лет после смерти автора, а на родине последнего – еще на 8 лет позднее. Как роман сказался на судьбе самого автора, представить тоже нетрудно.

Роман этот, естественно, был не единственным его произведением. Уже первый его рассказ «В городе Бердичеве», опубликованный в 1934 году, сообщают М. Еренбург и Д. Шимановский [115], был высоко оценен такими разными писателями как Горький, Бабель и Булгаков. Роман «За правое дело» (1952), также посвященный войне, тоже подвергся разгрому и не увидел свет при жизни автора. Между тем, как сообщается в статье [115], «Фадеев, Твардовский, Симонов… высоко оценили это произведение. Даже Шолохов, задумавший создать «Они сражались за родину», сказал: „Лучше Гроссмана о войне не напишешь, а хуже писать не хочется“». Оценки эти, понятное дело, были высказаны до того, как произведение подверглось официальному разгрому.

Никчемность Гроссмана Буровский «доказывает» тем, что некий варшавский (!) букинист на вопрос о нем ответил «А кто это такой?». Все, какие еще нужны аргументы! Вполне достаточно, чтобы вынести приговор: его роман «вышел из-под блудливой руки еврейского графомана».

Каждый имеет право на любое мнение о любом произведении. В конце концов, кто-то может и Пушкина посчитать графоманом. Но вот эта «блудливая рука» – это прямое оскорбление, которое ничем ни оправдать, ни даже объяснить нельзя. Впрочем, объяснить все же можно – взросшей на горючей зависти ненависти.  До чего должен опуститься номинально принадлежащий к интеллигентному сословию человек, чтобы сказать такое о талантливом и мужественном человеке, первым в стране посмевшем открыто сказать правду о советском режиме!

Удивительное совпадение: Буровский с особой ненавистью относится, как правило, к тем евреям, кого сильно не любила и советская власть. Он изливает свою желчь на Александра Галича [4, т. 2, стр. 316], Аркадия Белинкова (стр. 344-347), Иосифа Бродского (стр. 347-349), Игоря Губермана (стр. 376-377). Вот он пишет о Белинкове (стр. 347): «Не было ли чудовищной жестокостью держать этого несчастного в России? Он же ненавидел ее лютой ненавистью…» Как будто его просто «держали». Его жизнь растоптали, не зря же человек в 48 лет умер. И за что – за написанный роман. В какой нормальной стране такое в ХХ веке было возможно? Скажут, это сделала советская власть, а не Россия. Господа русские, а не пора ли, наконец, взять ответственность за происходящее в стране на себя? Вы же титульная нация, да и по численности составляете большинство. Ладно, 20 лет вами руководил и над вами издевался трехголовый еврейский Горыныч, но затем пришел спаситель-освободитель товарищ Сталин, и «направление людоедства изменилось», власть снова стала ваша. Что же вы за нее отвечать не хотите?

В заключение вернемся еще раз к главе Буровского, которую он назвал «Одесский период развития русской культуры». Вы помните, он в этой главе вышел далеко за пределы им самим обозначенного периода и расписал, как жутко много евреи недодали русским («нам») за все время советской власти. Но и этого ему показалось мало: он решил в этой главе показать, как евреи все доверчивое человечество надули: целый раздел (стр. 258-265) он посвящает разоблачению «дутой» славы Эйнштейна и Фрейда. Тут он следует за Шафаревичем, который в «Заключении» своей «Русофобии» писал: «Пониманию наших потомков будет недоступно влияние Фрейда как ученого, слава композитора Шенберга, художника Пикассо, писателя Кафки или поэта Бродского…»

Всё эти люди знают, во всем разбираются, обо всем берутся судить. Оба разоблачителя «дутых еврейских авторитетов» предполагают, что раздувались они евреями с помощью некоего гипноза. Шафаревич (как-никак академик), правда, на Эйнштейна не покушается, а Буровскому – море по колена, чего стесняться. Кстати, Пикассо для них – тоже еврей. Ну, не любят человека, значит, – еврей. Комментировать этот раздел Буровского я не буду – тут не комментарий требуется, а диагноз психиатра. Между прочим, при серьезном анализе труда [4] Буровского без учения нелюбимого им Фрейда, мне кажется, не обойтись, Жаль, я с этим учением плохо знаком…