Евреи и «Советский проект», том 2 «Русские, евреи, русские евреи»

Часть 7. Российская культурно-историческая матрица восстанавливается

Глава 38.

«Матрица» принимает будничный характер

Везде, где не зная смущения,

историю шьют и кроят,

евреи – козлы отпущения,

которых к тому же доят

Игорь Губерман

Со смертью Сталина фабрикация массовых политических процессов прекратилась, но их прекращение, пишет Медведев [90, стр. 277], «не прекратило антисемитизма в СССР. В некоторых отношениях государственный антисемитизм даже усилился в период правления Хрущева, а затем Брежнева». Ну, последнюю фразу, мне кажется, можно считать некоторым преувеличением. «Процентная норма» действовала, как и при Сталине, в лучшие вузы евреев не пускали совсем – так это тоже при нем было. С престижных и «хлебных» должностей «вычищали» даже меньше – просто потому что большая часть этой работы была выполнена при нем.

Более полную картину нового правления рисует Костырченко [83, стр. 707]: «И это правление несло на себе каинову печать государственного антисемитизма, хотя он и был водворен в узкие рамки строго регламентированной негласной политики, не позволявшей провоцировать такие крупномасштабные пропагандистские и полицейско-репрессивные акции, которые имели место в недалеком прошлом (борьба с „космополитами“, „дело ЕАК“, „дело врачей“). К тому же, новое советское руководство приняло кардинальные меры к укрощению подпитывавшего антисемитизм великорусского шовинизма и в связи с этим отказалось от национально-государственной доктрины „старшего брата“, заменив ее сусловско-брежневской концепцией советского народа, рассматриваемого теперь в качестве „новой исторической, социальной и интернациональной общности людей“, возникшей на основе „юридического и фактического равенства всех наций и народностей СССР“»

А вот как выглядело это «равенство» на деле (стр. 696): «Массовые антиеврейские чистки государственного аппарата и учреждений прекратились. Однако, так сказать, тихое „выдавливание“ евреев продолжилось, и прежде всего из сферы, связанной с обеспечением национальной безопасности страны (армии, тайной политической полиции, ВПК, внешнеполитического и внешнеэкономического ведомств). Причем наиболее видных специалистов еврейского происхождения, задействованных в ВПК, как и прежде, не трогали, дожидаясь их естественного (в силу возраста) ухода со своего поприща. Постепенно преодолевались и последствия антиеврейских гонений,  имевших место в гуманитарно-культурной области в последние годы правления Сталина. Поскольку была свернута пропаганда русского патриотизма, угрожавшая ключевому в системе власти в СССР лозунгу о дружбе советских народов, а значит, и монолитности империи, кадровые кампании „за чистоту русского искусства“ больше не проводились. Творческие работники еврейского происхождения могли теперь более или менее спокойно смотреть в будущее».

Труды Костырченко и Медведева посвящены сталинскому времени, последующей эпохи они коснулись лишь вскользь. Иное дело работа Леона Шапиро [130] «Евреи в Советской России после Сталина», которая, как видно из названия, целиком посвящена послесталинскому периоду. Жаль только, что описание заканчивается 1967 годом (сборник статей, в который она входит, издан впервые в 1968 году). Шапиро дал (стр. 371) наиболее точное определение той перемены, которая произошла в политике государственного антисемитизма в СССР при смене эпох: «После смерти Сталина антиеврейские ограничения приняли, так сказать, „будничный“ характер». Это определение использовано мною в названии данной главы.

Преемственность политики государственного антисемитизма сказалась уже в том (стр. 386), что «в своей нашумевшей речи на ХХ съезде коммунистической партии (1956 г.), в котором разоблачались сталинские преступления, Хрущев ни одним словом не коснулся массовых расстрелов представителей еврейской интеллигенции, хотя антиеврейские преследования выделялись даже на фоне страшных лет диктатуры Сталина». В том же году произошло событие, очень напомнившее коллизию 8-летней давности, связанную с прибытием в Москву первого дипломатического представительства Израиля во главе с Голдой Меир. В июле 1956 года в столице СССР  состоялся Международный праздник молодежи, в котором приняла участие и израильская делегация. Советские евреи совершили страшное преступление [131, стр. 346]: они «встретили участников израильской делегации с теплотой и энтузиазмом, свидетельствовавшими об их глубокой привязанности к возрожденному еврейскому государству».

Ровно 50 лет спустя, в июле 2006 года, в Германии проходил чемпионат мира по футболу, в котором принимала участие и украинская команда. Ее очень тепло приветствовали не только живущие здесь украинцы, но и другие выходцы из Украины (и даже из России) – евреи, немцы. Разве это не естественно? Но советские евреи 1956 года забыли, в какой стране они живут и что они в этой стране на особом счету. Вот что было дальше: «Как только разъехались иностранные делегации, тысячи участников произраильских демонстраций были под разными предлогами сняты со службы, многие были арестованы и сосланы. Около 120 таких ссыльных были направлены на сроки от 15 до 17 лет в Воркуту».

Не претерпела существенных изменений политика замалчивания Холокоста, искажалось участие евреев в войне [130, стр. 375]: «Всем памятна реакция Хрущева на поэму Евтушенко „Бабий Яр“. Выступая на собрании писателей в декабре 1962 г., он резко критиковал Евтушенко, который, дескать, не сумел как следует разоблачить фашистских преступников… Ведь у Евтушенко выходит, „что только евреи были жертвами кровавого нацизма…“ Печать и в центре и на местах посвящала много места разным нападкам на евреев. Писали об евреях, которые на фронт не шли, а в тылу умудрялись захватить самые лучшие места, наиболее удобные квартиры и т. д. Газеты вскрывали псевдонимы и подчеркивали еврейское происхождение разных чиновников, которые по тому или иному поводу подвергались общественному порицанию… Для читателей, привыкших к советскому стилю, не могло быть сомнения, что речь идет об организованной кампании».

Так что антиеврейские кампании все же продолжались, только в другой, не «расстрельной» форме. Понятно, например, что чиновники нееврейского происхождения совершали не меньше проступков, да и было их гораздо больше. Но выпячивались проступки евреев. Да и расстрельные дела не совсем сошли на нет. Джонсон пишет о Хрущеве [17, стр. 648]: «Возглавив страну, он сделал в антиеврейской пропаганде основной упор не на „шпионаже“, а на „экономические преступления“, и большое количество евреев было приговорено к смертной казни на девяти показательных процессах». Дополняет Шапиро [130, стр. 381]: «Согласно опубликованным на Западе неполным данным, с 1 июля 1961 г. по 1 июля 1963 г. 140 обвиняемых были приговорены к смертной казни, и среди них было 80 евреев». Цифра вполне сопоставимая со сталинскими расстрелами.

«Преступления», за которые людей казнили, были в большинстве своем такого рода, которые в нормальных государствах вообще преступлениями не считаются: валютные операции, «нелегальное» производство товаров широкого потребления. Более того, в первом процессе такого рода, состоявшемся в 1961 году в Москве, был попран один из основополагающих принципов правосудия, гласящий, что закон обратной силы не имеет: двух подсудимых – Рокотова и Файбишенко – за валютные операции приговорили к расстрелу, хотя в момент совершения преступления за это полагалось максимум 3 года лишения свободы. Сам Никита Сергеевич настоял на том, чтобы срочно была изменена соответствующая статья УК и чтобы эта измененная статья была применена за совершенные ранее преступления. И советская юстиция взяла под козырек: суть власти осталась неизменной.

Но главным орудием государственного антисемитизма оставалась насильственная ассимиляция – путем лишения евреев их языка и культуры. Тут Хрущеву особенно ничего и делать не надо было: Сталин почти все уже сделал, достаточно было все так и оставить. Например [130, стр. 386]: «Начальные и средние школы на еврейском языке были ликвидированы во время сталинского террора. Та же участь постигла еврейские исследовательские институты в Киеве и Минске. После Сталина ничего не изменилось, и еврейские школы остаются под запретом… это также относится к Еврейской Автономной Области – Биробиджан».

А помните, как Кожинов вешал нам лапшу на уши, утверждая, что в «закате еврейской литературы в СССР повинен Израль, отвергнувший язык идиш ради модернизированного древнего иврита»? Шапиро сообщает по этому поводу (там же): «В 1957 г. Союз советских писателей обращался с письмом в Центральный комитет партии и указал на невозможное положение писателей, пишущих на идиш: еврейские писатели были лишены возможности печатать свои труды, так как государственные издательства не принимали рукописей на еврейском языке» (а других издательств в СССР не было). Но читаем дальше: «Сталин умер в 1953 г., а первая книга на идиш вышла в 1959 г. За весь период от 1948 до 1965 г. включительно вышли в Советском Союзе 13 книг на идиш. Для сравнения укажем, что в одном 1962 г. советские издательства выпустили 34 книги на удмуртском языке (общее число удмуртов – 600 000), 49 книг на марийском языке (500 000) и 116 на башкирском языке (1 000 000)».

Еще хуже дело обстояло с еврейским театром (стр. 390-393): «В июле 1956 г. Хаим Сулер из нью-йоркской коммунистической газеты „Морнинг Фрайтаг“, по возвращении из России, сообщил о планах восстановления еврейского театра в Москве… Одиннадцать лет после появления заметки на всей территории СССР нет еще ни одного профессионального еврейского театра… Между тем, тяга к еврейскому театру была огромна. Вопреки желанию официальных кругов среди еврейских масс начался процесс культурной самодеятельности… Старые актеры, певцы и музыканты начали организовывать кружки, специализирующиеся в репертуаре на идиш… Согласно имеющимся данным, в одном 1957 г. в СССР состоялось около 3000 концертов с репертуаром на идиш». Как только они посмели, если в Израиле был принят благородный иврит?

В 1961 году начал выходить [130, стр. 388] «первый и единственный в Сов. России журнал на идиш после сталинского разгрома – „Советиш Геймланд“ („Советская Родина“)… Во главе журнала власти поставили Арона Вергелиса, поэта и публициста». Вот как характеризует его поведение в разгар сталинских преследований евреев Костырченко [83, стр. 481]: «Спасая собственную свободу (а, может быть, и жизнь) Вергелис направил в партийное бюро Союза советских писателей пространное послание, в котором каялся в собственных ошибках, проклинал еврейскую литературу (главным образом арестованных писателей) и доносил на тех ее представителей, кто еще оставался на воле». Шел естественный отбор – естественный для советского режима.

Не случайно именно Вергелису в 1961 году власти «„вверили“ еврейскую литературу». В 1964 году в ответ на письмо Бертрана Рассела [130, стр. 384], «в котором последний спрашивал, почему до сих пор не восстановлены еврейские культурные учреждения», Вергелис отвечал, что «тяга к еврейской культуре понизилась и поэтому совершенно невозможно искусственно увеличивать культурную работу на идиш».  Журнал просвещал читателей относительно (стр. 388) «тяжелого положения американских негров, клеймил политику США во Вьетнаме, писал и о евреях „эксплуатируемых в капиталистическом Израиле“. Однако на его страницах никогда не ставился вопрос о страшной судьбе еврейских писателей в России… Вергелис отказался поместить еврейский перевод поэмы Евтушенко „Бабий Яр“ и откровенно солидаризовался с позицией Хрущева в отношении этой поэмы». Подержав этот «еврейский» журнал в руках, хотелось, надо полагать, руки вымыть…

Отсутствие школ, литературы, театров, нормальной периодики на родном языке неизбежно вели к тому, что язык переставал быть родным: молодежь его уже не знала. Как сообщает Шапиро (стр. 385), при переписи 1959 года 18% евреев назвали идиш родным языком. А через 30 лет [4, т. 2, стр. 315], «по переписи 1989 г. из 537 тыс. евреев РФ родным считали идиш 47 тыс.», то есть около 9%.

Эпоха правления Хрущева известна новым общим наступлением на религию, но иудаизм был «на особом счету». Г. Свет сообщает [132, стр. 220-222]: «На 40 миллионов православных насчитывается в стране 20 000 церквей, 35 000 священников и около 70 монастырей. На 3 миллиона баптистов приходится 6 000 приходов и пасторов – по одному приходу и пастору на каждые 500 верующих. Лютеранские церкви Латвии и Эстонии насчитывают 100 церквей и 150 пасторов. На миллион, если не больше верующих и верных традициям евреев в Советском Союзе приходится всего 60-70 синагог, – по одной синагоге и одному раввину, примерно, на 15 000 верующих.

Православная церковь в СССР имеет две духовные академии и 5 семинарий для подготовки священников. Мусульмане имеют Медрассу для подготовки мулл. Несколько студентов из Медрассы обучаются в Каире, а молодые семинаристы-баптисты – в духовных академиях Англии и Канады. Но на протяжении 40 лет не было во всей России ни одного раввинского семинара. Только в 1957 году разрешили ешибот при Большой синагоге в Москве, но из него за все годы вышло всего два раввина.

Священнослужители православной, мусульманской веры ездят за границу, где общаются со своими единоверцами, которые порой приезжают в Советский Союз на религиозные съезды. Мусульманам разрешили учредить в Москве специальный департамент для внешних сношений с их единоверцами вне пределов России. Православная, Грузинская, Армянская, Баптистская и Лютеранская церкви Эстонии и Латвии состоят членами Всемирного Совета Христианских Церквей. Между тем, еврейским синагогам не разрешен контакт с религиозными еврейскими общинами и учреждениями вне пределов России».

Картину, нарисованную Г. Светом, дополняет Л. Шапиро [130, стр. 358-368]. Он пишет о том, что, в отличие от представителей других конфессий, «еврейское население не получило разрешения на создание центрального учреждения… Гонения на еврейские религиозные общины приняли более решительные формы, когда волна арестов прокатилась по Советскому Союзу в 1960 г.  Казалось, что Хрущев возвращается к сталинским методам: многие еврейские деятели были арестованы по обвинению в шпионаже и в связях с „посольством одного из капиталистических государств“. Три руководителя общины в Ленинграде были приговорены в октябре 1961 г. к разным срокам тюремного заключения… В том же году три руководителя Московской общины были осуждены на три года заключения…» Позднее подобные открытые преследования еврейских религиозных общин прекратились.

Но, сообщает Шапиро далее, власти препятствовали восстановлению синагог на оккупированных во время войны территориях, под разными предлогами реквизировали здания синагог и в то же время запрещали богослужения, устраиваемые верующими на частных квартирах. Большой редкостью стали предметы религиозного культа, а посылки с ними из-за границы не допускались. Как известно, на Пасху евреи едят мацу, и этого обычая придерживаются даже многие нерелигиозные евреи. Даже при Сталине особых проблем с мацой не было: она выпекалась в государственных пекарнях. При Хрущеве ее выпечку периодически запрещали. Посылки с мацой из-за границы не допускались, а выпечка и распределение ее на месте квалифицировались как незаконная предпринимательская деятельность, за что людей, случалось, судили. «В 60-х годах власти распространили политику удушения еврейских религиозных обрядов на область, в которой религиозные евреи проявляют особую чувствительность: в целом ряде городов под разными предлогами были принудительно закрыты еврейские кладбища».

Против иудаизма велась пропагандистская кампания, далеко выходящая за пределы общей антирелигиозной пропаганды и имевшая целью опорочить не только иудаизм как таковой, но направленная против Израиля и еврейства («сионистов») вообще. Шапиро пишет (стр. 366): «Появившийся в 1954 г. „Краткий философский словарь“ ясно указывал, что еврейская религия представляет из себя собрание суеверий, основанных на религиозной нетерпимости и на реакционных идеях, причем особенно подчеркивалась связь еврейской религии с „империалистическим сионизмом“». Шапиро приводит также (стр. 376) примеры разнузданных антиеврейских выступлений в пресее: «Журнал „Крокодил“ поместил карикатуру, изображающую Иуду, продающего Христа за доллары. Лицо Иуды было взято без изменений из типичной нацистской карикатуры на евреев (Москва, 10.2.1960). „Львовская правда“ в хронике сообщала о драке в львовской синагоге, которая, дескать, всем известна, как обычное место кутежей, скандалов и спекуляции (Львов, 11.1.1962)… Дошло до того, что местная газета в Буйнакске (Дагестан) поместила статью, в которой рассказывалось, что религиозные евреи покупают небольшие количества крови у своих нееврейских соседей и потом для своих ритуальных целей пьют эту кровь, предварительно смешав ее с водой».

Новый этап антисемитской кампании начался в 1963 году, когда (стр. 377-379) «вышла на украинском языке в Киеве под эгидой Украинской Академии Наук книга Т. Кичко „Иудаизм без прикрас“… Кичко не жалеет места, чтобы объяснить украинскому читателю, что еврейские раввины занимаются по существу грязными делами, жульничеством, эксплуатацией труда и к тому же полны ненависти к чужакам – неевреям… „Спекуляция мацой, свининой, воровство, обман, разврат – суть настоящее лицо руководителей синагоги… Нельзя понять историю взаимоотношений между американским капитализмом и сионизмом и иудаизмом, если не учесть дела миллионеров Рокфеллеров, которые уже десятки лет стараются захватить в свои руки часть Палестины – Негев с ее нефтяными залежами“… Для того, чтобы оценить по существу книгу Кичко, нужно видеть карикатуры, сопровождающие текст…Все карикатуры – числом до тридцати как будто взяты автором из нацистского органа Штрайхера „Дер Штюрмер“». Джонсон называет [17, стр. 649] Трофима Кичко «коммунистическим Розенбергом». Каков был враль, можно судить уже по тому, что нефть в Негеве не обнаружена до сих пор.

«Появление этой книги было встречено с возмущением не только среди евреев свободных стран, но также среди широких нееврейских общественных кругов Западной Европы и Америки. Книга особенно поразила те круги либеральной интеллигенции, которые до сих пор рассматривали всякое указание на антисемитизм в Сов. Союзе, как проявление холодной войны. Даже коммунисты запротестовали… Москва сначала пыталась даже защищать опубликование „Иудаизма без прикрас“, но потом, под давлением из коммунистических кругов Запада, старалась загладить впечатление, произведенное книгой Кичко». В конечном итоге книга была признана «ошибочной и плохо подготовленной». Однако, подобные опусы, только в смягченном виде, продолжали издаваться в СССР и в последующие годы.

Если при Сталине антисемитизм маскировался под антикосмополитизм, то позднее, как видно уже на примере «труда» Кичко, его сменил антисионизм. Джонсон пишет [17, стр. 650]: «Кампания против евреев была с 1967 г. постоянной кампанией советской системы и велась под кодовым названием антисионизма, который стал прикрытием для всевозможных форм антисемитизма». Ту же, по сути, мысль высказывает Костырченко [83, стр. 708]: «Располагая в „застойный“ период ограниченными внутренними ресурсами воспроизводства, официальный антисемитизм как никогда ранее был взаимосвязан с внешнеполитическими отношениями СССР, особенно с США и Израилем и потому чаще всего рядился в тогу антисионизма».

Внутри страны политика советского руководства и после Сталина была направлена на ускоренную ассимиляцию евреев. И политика эта давала свои плоды: народ, лишенный религиии, языка, культуры, переставал быть народом. Культурная ассимиляция дополнялась физической, которая после войны также ускорилась: ввиду уменьшения общей численности еврейского населения СССР, усиления его территориальной разбросанности вследствие военных эвакуаций, перемещения предприятий и пр., а также ослабления внутриеврейских религиозных и культурных связей резко возросла доля межнациональных браков.

В итоге, как пишет наш друг Андрей Буровский [4, т. 2, стр. 354]: «В таком-то ассимилированном состоянии, в двух шагах от полного исчезновения, и застала евреев Советского Союза эпоха национального возрождения, что обрушилась на народы Советского Союза в 1970-е годы». Казалось бы, власти достигают своей цели, евреи становятся «как все», почти русскими, да и остается их с каждым поколением все меньше, ибо дети от смешанных браков принимают национальность нееврейского родителя. Что еще надо? Но, как и в сталинские времена, всемерно подталкивая ассимиляцию, советские власти подвергали дискриминации и ассимилированных евреев.

Свидетельствует тот же Буровский (стр. 313): «После 1953 года евреев старались не допускать на руководящие должности… Не пускали то на престижную работу, то учиться, „закрывали“ для евреев столичные институты и министерства. В этом занятии власть предержащих бывали приливы и отливы, но в целом тенденция ясна: для евреев сокращались возможности, правительство отводило евреям все меньшее место уже не только в аппарате управления страной, но и в любых областях жизни, кроме самых непрестижных и мало что сулящих: таких, куда никто особенно и не шел». То есть евреи оказались в СССР примерно в таком положении, как, скажем, чернокожие граждане в США в ХIХ веке, оставалось, правда, еще ввести правила расовой сегрегации: отдельные места в автобусах, скамейки в парке и т. п.

Но продолжим цитирование: «Хочешь окончить педагогический институт и стать сельским учителем? Пожалуйста! Но если хочешь окончить провинциальный пединститут, остаться при кафедре и быть ученым… Гм…Это можно уже не во всяком пединституте и не при всяких обстоятельствах. А если хочешь сразу поступить в МГУ, даже в Ростовский или Воронежский университет… Ну, не с фамилией Хаймович туда поступать?!». И даже такой вывод наш друг артикулирует: «Каждый из „народов СССР“ можно смело назвать „жертвой политики“. Но евреев – даже больше, чем других».

И еще он пишет (стр. 335): «В некоторых местах для евреев были особенно плохие условия, их не брали на работу во многих республиках решительно никуда: например, на Украине. Оттуда народ старался уехать, а куда именно – в Сибирь или Израиль, во многом становилось делом вкуса. В Красноярск в 1970-е годы приехало довольно много таких не совсем добровольцев с Украины, несколько десятков семей». Ну, от Израиля они отказались, вероятно, из-за того, что там слишком жарко, другое дело – Сибирь…

О том же, в общем, пишут все авторы, касающиеся данной темы. Шапиро [130, стр. 373]: «Существование антиеврейских ограничений подтверждается всеми делегациями, посетившими Советский Союз… Евреи наталкиваются на большие затруднения не только при поступлении на работу, но особенно в тех случаях, когда после долголетней службы они имели право на повышение или на получение более ответственной работы». Джонсон [17, стр. 649]: «В 1977-78 гг. ни одного еврея не приняли в Московский университет».

Каждый из евреев, кто жил в те годы в СССР, может привести примеры дискриминации из собственной жизни или жизни родственников и близких знакомых. Моя близкая родственница, окончив во второй половине 60-х годов Ленинградский университет, работала по распределению в обсерватории на Дальнем Востоке. Через несколько лет подала заявление на поступление в аспирантуру в тот же университет. Получила вызов, а когда приехала (через всю страну!), ей сказали, что аспирантская единица по этой специальности ликвидирована.

Не все евреи горели желанием ассимилироваться, да еще при этом оставаться в стране в роли граждан второго сорта. Искали выход в эмиграции. Но не тут-то было: коммунисты-интернационалисты вынуждая евреев к ассимиляции, ассимилированных все равно дискриминировали, но из страны выпускать отказывались – видно, так дороги были им евреи. Большинство смирялось, пригибало голову и старалось как-то приспособиться к этой «неполноправной» жизни. Но были смелые и настойчивые – для них начинались муки «жизни в отказе»…

Буровский считает (стр. 313), что «политика властей СССР по отношению к евреям с 1953 года была… очень, очень непоследовательной… Такой же непоследовательной, как и политика Российской империи». Это не совсем точно, политика самодержавия в отношении евреев, по крайней мере, в одном вопросе была очень даже последовательной: евреи могли в любую минуту убираться на все четыре стороны – все до одного. И в сталинскую эпоху эта политика была по-своему последовательной: вождь даже последнюю еврейскую старуху ни за какие коврижки никуда не выпускал.

А с 1953 года евреи стали для советского руководства разменной монетой, своего рода даже валютой: вопрос о том, выпускать или не выпускать, а если выпускать, то сколько, решался в зависимости от того, какая была надобность задобрить Запад, зависимость от которого все «крепнущего» советского режима с годами возрастала. По данным Костырченко [83, стр. 698], «в цифрах эта „уступчивость“ советских властей западному нажиму выражалась следующим образом: если в 1948-1967 годах они выпустили в Израиль в общей сложности 6,9 тыс. человек, то только за 1972 год – 29,8 тыс., а в 1973-м и того больше – 33,5 тыс. В последующем в зависимости от причудливой конъюнктуры советско-американских политических отношений количество выдаваемых евреям разрешений на выезд из СССР то резко сокращалось, то, наоборот, увеличивалось, составив к примеру, в 1975 году всего 11,7 тыс., а в 1979-м – более 51 тыс.»

Мне в этом сообщении очень понравились два выделенных мной слова. Первое: евреев «уступали»  – как можно уступить лошадь или, скажем, подержаный автомобиль – дороже или дешевле. И второе: их «выпускали» – как выпускают из тюрьмы (из больницы, например, «выписывают»). Вполне точное слово.

Историк сообщает (стр. 699), что и «в самом советском руководстве существовал определенный разнобой в подходах к еврейской проблеме. Если Генеральный секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев придерживался при решении этого вопроса относительно либеральной точки зрения, то председатель КГБ СССР Ю. В. Андропов стоял на позиции жесткого сдерживания общественной активности евреев вообще и их эмиграции из страны в частности» (это несмотря на то – или, напротив, благодаря тому? – что самого Андропова подозревают в еврейском происхождении).

Но евреи-то не могли предугадать все эти колебания в международных отношениях, в соотношении сил в ЦК КПСС, тем более, что все эти обстоятельства не раз менялись, пока заявление проходило все положенные ступени. Естественно, «бросовых» евреев «уступали» охотнее, а что-то собой представляющих «выпускали» с большим трудом.

Вот описание процесса от Буровского [4, т. 2, стр. 313-314]: «Подает человек документы на выезд… А ему отказывают. Раз он такая сволочь, не захотел жить на нашей социалистической родине, человека лишают буквально всего, и в первую очередь работы… нищенствовать, сидя на чемоданах и год, и два, жить за счет подачек друзей и знакомых по обе стороны границы – это и называется „сидеть в отказе“. Поскольку в конце концов „отказников“ практически всегда выпускали,.. понимать этот „отказ“ можно только одним способом – „отказ“ был способом наказать того, кто хочет уехать, создать максимум трудностей, да еще и показать пример того, как плохо приходится отъезжантам».

А вот о том же – от Джонсона [17, стр. 649-650]: «Советская антиеврейская политика, подобно царской и даже нацистской в 30-е годы, страдала рядом противоречий и непоследовательностей. Сталкивались противоположные желания: использовать евреев, держать их в плену или изгнать; но в любом случае их очень хотелось унизить. Так, в 1971 г. Брежнев решил открыть ворота, и в последующее десятилетие 250 000 евреев позволили уехать. Но параллельно с каждым взлетом эмиграции резко увеличивалось количество судебных процессов над евреями, а процедура получения выездной визы была сделана настолько сложной, трудной и позорной, насколько это возможно. Необходимость в характеристике с места работы желающего выехать приводила зачастую к разбирательству, в ходе которого еврея публично осуждали, клеймили позором и увольняли, после чего он оказывался без работы, без копейки денег, да к тому же его могли осудить за „тунеядство“ задолго до получения визы. Процедура выезда еще усложнилась в 80-е годы… Количество виз сократилось, и стало обычным, что семье приходилось дожидаться разрешения на выезд по 5, а то и по 10 лет».

В том, что хотелось евреев унизить, нет ничего удивительного: это стремление часто возникает от бессилия у не слишком обремененного моралью человека, чувствующего превосходство другого. Иначе чем стремлением унизить, невозможно объяснить требование характеристики с места работы у человека, уезжающего в другую страну. Представьте только положение семьи, которая 5-10 лет находится «в отказе». Дело не только в отсутствии средств к существованию. А если в семье дети, которым ведь надо учиться. Можете не сомневаться, в школе все известно, и не только учителям…

Между прочим, в те же годы шла борьба за право выезда российских немцев, но их, естественно, «уступали» Германии и в Германию же «выпускали».

Но посмотрим теперь, как оценивают отношение к евреям в СССР в послесталинский период наши друзья. Кара-Мурза, как мы уже знаем, считает, что в СССР вообще никакого антисемитизма не было. Например [1, стр. 137-138]: «Что же вменялось в вину СССР за последние сорок лет? Ни много ни мало – государственный антисемитизм. Это обвинение просто навязло в зубах, хотя само „преступление“ неуловимо, как призрак… Мало-мальски строгие исследования самих еврейских социологов показывают, что антисемитизма в СССР не было»». Ну, мы, видимо, пользовались результатами нестрогих исследований, и капитальный труд [83] русского историка Костырченко, посвященный как раз отношению в СССР к евреям, следует тоже считать недостаточно серьезным.

Другое дело – сочинения Кара-Мурзы – ну, просто кладезь информации. Если даже из сталинских времен он вспомнил только [1, стр. 22] «довольно темное „дело врачей“», и относительно этого дела он сообщает читателям ту «ценную информацию», что дело это «было использовано в еврейской среде для создания сильнейшего психоза», то о притеснениях и преследованиях евреев в последующие десятилетия вы у него вообще не найдете ни слова. Но зато он обратил внимание (стр. 7) на «важную роль», которую в те же годы евреи «сыграли в кризисе и гибели совестского строя». Этому, собственно, и посвящен весь его труд [1].

Но Бог с ним, с этим убогим юдофобом, обратимся к более солидному ученому – Вадиму Кожинову. Как было показано в предыдущей главе, он довольно активно обсуждает репрессии в отношении евреев в сталинский период, естественно, изыскивая им хотя бы косвенные оправдания, но, посвятив 230 страниц описанию жизни в СССР в послесталинский период, и словом не упоминает о притеснениях евреев в это время. Зато он провозглашает  [2, т. 2, стр. 373] тезис о том, что «любое участие иностранцев в коренных решениях судеб страны само по себе есть безнравственное явление». И тут же (стр. 374) он с явным одобрением цитирует некоего М. Хейфеца, который в своем труде писал: «Я полагаю, что мы, евреи, должны извлечь честные выводы из еврейской игры на „чужой свадьбе“». О каких выводах речь, понятно: держаться в стороне. Таким образом, Кожинов косвенно приравнивает российских евреев к иностранцам.

Призывали воздерживаться от участия на «чужих свадьбах» в свое время видные сионисты Владимир (Зеев) Жаботинский, Макс Нордау, видный российско-еврейский историк Семен Дубнов. Эта позиция имеет право на существование, но мне она представляется все же спорной. Известно, например, что этнический еврей Дизраэли был премьер-министром Британской империи и сыграл немалую, и по оценкам самих британцев – положительную, роль в судьбах империи. Выходец из семьи русских эмигрантов Пьер Береговуа был премьер-министром Франции. А как быть с известной немкой, влиянию которой на судьбы России русские патриоты не нарадуются до сих пор?

Но постойте, а разве не сам Кожинов писал [2, т. 1, стр. 246]: «Из вышеизложенного, полагаю, ясно, сколь значительна была роль “иностранцев” в России 1917 – 1922 годов… И решусь утверждать, что без этого “компонента” большевики и не смогли бы победить, не сумели бы прочно утвердить свою власть». Напомню: почвенник считал, что большевистский переворот стал благом для России, ее спасением, и, выходит, без «иностранцев» и, в первую очередь, без евреев Россия не могла быть спасена.

Более того, далее Кожинов пишет (см. у 23): «Обращение к мировой истории убеждает, что в подобных ситуациях роль “чужаков” закономерна или даже необходима». И приводит ряд конкретных примеров из мировой и российской истории. Жаль, не могу я уже спросить у Кожинова, когда он высказывал свое истинное мнение: когда писал, что роль «иностранцев», «чужаков» в случае острых внутренних конфликтов в стране часто бывает «закономерной или даже необходимой», или когда утверждал, что «участие иностранцев в коренных решениях судеб страны само по себе есть безнравственное явление»?

Должен признаться: когда я писал главу 23, я последнее утверждение Кожинова просмотрел. Но сейчас я хотел бы сформулировать следующий вопрос: если вмешательство евреев в судьбы России следует признать безнравственным, не было ли безнравственным вмешательство России в судьбы еврейского народа? Хотели евреи воссоединиться с соплеменниками на своей исторической родине – какое вам до этого было дело? Почему вы их не выпускали? Отпустили бы с миром – и от них, безнравственных, освободились и собственную нравственность подтвердили.

Трудно назвать страну, в которой к евреям относились бы с большой любовью, во многих странах их притесняли, из некоторых изгоняли. Но чтобы притесняли и одновременно из страны не выпускали – это российское ноу-хау. Даже Гитлер до самого 1941 года пытался евреев сплавить – на Мадагаскар, дружку-Сталину, в Палестину, да куда угодно. Я долго думал, почему русские, не любя евреев, видя в них чужаков, в то же время «держали и не пущали» их. Смог найти только одно объяснение: русским нужен козел отпущения. Что они только на евреев не сваливали: все Русские революции, крах Исторической России, крах Советского Союза, в начале 50-х они были врачами-отравителями, в 90-х – олигархами, ограбившими народ.

Вдобавок ко всему евреи были козлом, который еще и доится. Более половины евреев работали специалистами. При той зарплате, которую получали специалисты в СССР, в нормальной стране посчитали бы, что люди работают даром. Но все же главным было то, что, благодаря их активности и привычке везде совать свои длинные носы, на них можно было списывать собственные провалы и преступления. Такого козла, при всей нелюбви к нему, действительно жаль лишиться…

У нас есть еще наш лучший друг, тот уж нам точно посочувствует. Помните (см. выше), он сокрушался по поводу того, что в 70-е годы евреи в СССР оказались «в двух шагах от полного исчезновения»? Более того, он пишет [4, т. 2, стр. 415]: «Не все понимают, что какой бы счет русские не предъявляли евреям и за какие бы грехи, но они-то совершили по отношению к евреям гораздо больше. Они не только практически уничтожили Страну ашкенази, но истребили сам народ – правда, истребили не физически, а путем культурной и физической ассимиляции».

Не пугайтесь: это не более чем лицемерная и абсолютно пустая декларация. До этого он на протяжении двух томов (800 страниц) расписывал, как евреи миллионами истребляли русских, причем истребляли физически (что, несомненно, намного больший грех, чем ассимиляция), а в самом конце, ради демонстрации своей „объективности“, запустил «покаяние», которое мы только что привели. Да если поверить во все преступления перед русским народом, которые он приписал евреям, нам бы и тысячи лет не  хватило, чтобы отмолиться. Но сколь лживы были его описания преступлений наших предков, столь же лживо его покаяние перед нами.

Доказательство тому – его собственный текст. Ассимиляция – преступление? Если ему поверить, евреи счастливы были ассимилироваться русским народом (стр. 338): «Миллионы евреев в СССР… жили очень спокойно и счастливо, ассимилируясь медленно и верно, а главное – ко взаимному удовольствию». Акцентирую ваше внимание: Буровский говорит о «миллионах евреев». По переписи от 1 января 1959 г. их было зафиксировано в СССР 2 267 814, и вряд ли их число в дальнейшем существенно росло. Выходит, с удовольствием ассимилировалось их подавляющее большинство? В чем же тогда вина русских, о которой он говорит на странице 415?

Вот еще он нас радует (стр. 341): «Шла быстрая, бурная и очень удачная ассимиляция…» Удачная, надо думать, в том числе и для тех, кто ассимилировался? Что же посыпать голову пеплом: «Русские совершили по отношению к евреям гораздо больше»? Да ведь хорошее дело совершили – «очень удачное» и «ко взаимному удовольствию».

Но, может быть, несмотря на все «удачи» и «удовольствия», он все же считает «полное исчезновение» одного из древнейших народов Земли «грехом»? Вот же написал (стр. 316): «Что ассимиляция зашла уже очень далеко, что дальнейшие шаги ассимиляции приведут к уже окончательному исчезновению евреев – это факт». Вроде бы даже тревога в этой фразе слышится?  Не спешите с выводами – читайте на той же странице, какие «титулы» он присвоил еврейскому автору, который в своих статьях высказал тревогу по поводу как раз того, что смешанные браки в условиях советского и постсоветского пространства ведут к полному исчезновению евреев. Вот эти «титулы»: «сукин сын», «еврейский нацист», «сволочь такая», «фашиствующий придурок», «такая погань». И еще он предлагает тому автору: «п…й в свой Израиль и гавкай там, что хочешь, на иврите. А язык Пушкина не погань».

В завершение своего посвященного евреям труда Буровский предположил (стр. 410-411): «Кто-то наверняка сочтет мою книгу „недостаточно объективной“». И предлагает: «Ответ очень простой: докажите! Не выкрикните, не провизжите, не тявкните, как Д. Маркиш на Солженицына, а докажите… Буду рад послушать возражения… Хорошо бы не в жанре бабьего визга».

Скромничает господин хороший, книжка его не то что «недостаточно объективна» – она смердит ложью и клеветой. И чем его площадная брань лучше бабьего визга? А доказательств его, мягко говоря, необъективности много приведено было в предыдущих главах, но приведем еще некоторые.

Вот он описывает гонения на евреев, начавшиеся с конца 30-х годов (стр. 286): «В 1939 году… секретное постановление ЦК ВКП(б) было разослано директорам учебных заведений по всему Советскому Союзу. В нем устанавливался точный процент для приема евреев, имевший целью ограничить их приток в советские учебные заведения… В 1943 году в действующую армию поступил негласный указ – убрать евреев с руководящих постов… В 1945 году ЦК разослал „конфиденциальную“ инструкцию директорам фабрик и заводов с предписанием отстранить под каким-нибудь предлогом евреев от ответственных должностей».

А вот он же пишет о послевоенной ситуации (стр. 290): «Маховик гонений раскачивался все сильнее и сильнее, евреев стали увольнять с работы и, уж во всяком случае, старались никуда не брать». Еще одна яркая характеристика ситуации (стр. 291): «Дух прессы сделался таков, что Алексей Сурков, главный редактор „Огонька“ в феврале 1953 года сказал Борису Полевому: „Когда я читаю наши газеты, мне кажется, что я попал на территорию, оккупированную Геббельсом!“» Там же: «Пятнадцать лет, с 1938 по 1953, в тумане постановлений, тайных указов и циркуляров, еврейская триба устранялась от рычагов управления государством».

И после 1953 года, свидетельствует он, легче в этом отношении не стало (стр. 313): «После 1953 года евреев старались не пускать на руководящие должности… И давили, жали в том смысле, что не пускали то на престижную работу, то учиться… правительство отводило евреям все меньшее место… в любых областях жизни…» и т. д. и т. п. Мы много говорили об этом выше, надеюсь вы помните: кампания за кампанией разворачивались по чистке учреждений, учебных и исследовательских заведений, физики и музыки, редакций газет и общественных организаций от евреев. И все тайком, тайком – понимали, что занимаются чем-то постыдным. Все это нам известно, но я специально еще раз привел свидетельства на этот счет именно Буровского.

А зачем, сейчас станет ясно. Он же приводит (стр. 248) выдержку из статьи некоего Соломона Шварца от 1966 года: «Скрытый, ползучий антисемитизм советской бюрократии, как он начал отчетливо вырисовываться во второй половине 30-х годов, тот, назовем его условно, новый антисемитизм, который находит свое выражение в оттеснении евреев на задний план во всех областях жизни Советского Союза».

Отличается констатация Шварца от того, что сообщил нам Буровский? Нет, высказывания того и другого даже текстуально почти совпадают. Можно все описанное Буровским (и Шварцем) квалифицировать как проявления антисемитизма? Вопрос риторический. А вот как комментирует оценку этого явления Шварцем Буровский: «Шварц, похоже, даже самому себе не задает элементарного вопроса: а почему, собственно, евреи обязательно должны находиться на переднем плане? А у него ведь так и получается: антисемитизм состоит в том, что евреи не на первом плане».

Я по этому поводу могу сказать следующее: «Буровский, похоже, даже самому себе не задает элементарного вопроса: идиот я или просто зоологический антисемит?» Ибо любой здравомыслящий и не предвзятый человек из высказывания Шварца сделает несколько иной вывод: антисемитизм состоит в том, что евреев не в порядке нормальной конкуренции, а насильственно, используя административные рычаги (как это было на первых порах в нацистской Германии), оттесняют с занимаемых ими мест (совсем не обязательно переднеплановых, ибо на задний план можно отодвинуть человека даже с очень cредненького места).

Буровский сам говорит [4, т. 1, стр. 210-211]: «Во все времена евреи очень эффективно конкурируют с христианами и мусульманами. В равных условиях конкуренции они почти всегда выигрывают у христиан и мусульман…Что происходит в Европе Х1Х – первой половины ХХ века? Там происходит то же самое, что происходило уже и в эллинистическом Египте, и в Испании Омейядов… Выяснилось, что если евреям предоставить возможность свободно – в более или менее равных условиях – конкурировать с окружающей средой, их шансы на успех значительно более высоки…У самых развитых народов лидерство евреев вызывает, скорее, восхищение… Народы менее развитые испытывают перед евреями настоящий тяжелый страх».

И еще (там же, стр. 227): «Для того, чтобы стереть с еврейских физиономий ухмылочку превосходства, можно сделать только одно – достигнуть такого же уровня развития… а попытки запрещать занимать евреям какие-то должности или работать в каких-то сферах от конкуренции не спасут…» И еще (стр. 201): «Если сам хочешь так, но не умеешь, надо учиться. Если учиться лень – то хотя бы перестань завидовать».

Я даже не склонен обижаться на эту «ухмылочку превосходства», важно, что в главном все верно. Но тогда так и скажи, что русский народ все еще испытывает перед евреями настоящий тяжелый страх, конкурировать по-честному с ними не умеет, долго и упорно учиться ему лень и потому он вместо честной конкуренции предпочитает, как это было в добрые царские времена, прибегать к запретам и ограничениям для евреев. А на тот случай, если евреи станут нагло называть это антисемитизмом, русские держат ученых мужей, которые квалифицируют это, как клевету на русский народ и домогательство евреями для себя преимуществ.

Некто Флейшман высказался в журнале «Лехаим» в том смысле [133], что «процентная норма» для евреев при приеме в учебные заведения, которая существовала в царской России, а в 1939 году была восстановлена в России Советской, есть форма дискриминации евреев. Буровский тут же седлает своего любимого конька [4, т. 1, стр. 106]: «Давайте „переведем“ сказанное господином Флейшманом: евреи – это исключительный народ, который просто не может не занимать привилегированного положения. Не занимать его он может только из-за каких-то интриг, из-за попыток искусственно ограничить его возможности».

Кара-Мурза и Буровский – юдофобы разные, но тут они трогательно сошлись: Кара-Мурза тоже считает [1, стр. 143], что требование отмены «процентной нормы» есть домогательство «чисто политических привилегий для евреев» и расизм: тот, кто этого требует, «считает, что евреи генетически талантливы, а неевреи – генетически обусловленные дебилы». На мой, «расистский» взгляд, дело обстоит ровным счетом наоборот: это Буровский с Кара-Мурзой и все сторонники «процентной нормы» считают евреев сплошь вундеркиндами, а своих соплеменников – недоразвитыми, и потому стремятся оградить последних от первых «процентной нормой».

Буровский однозначно соглашается с тем (там же, стр. 308), что «коллективная ответственность – это преступление». Но разве «процентная норма» не есть вид коллективной ответственности? По его данным [4, т. 2, стр. 301], в СССР «процентная норма была порядка 2% всех принятых». Значит, если в данный университет среди 100 принятых студентов уже есть Рабинович и Каплан, то Розенбаума не примут. Это – не род коллективной ответственности, не «искусственное ограничение возможностей» евреев? Нормальный подход: один человек – один голос, каждый оценивается по его личным данным, а не по тому, сколько представителей его нации уже принято. Конечно, для представителей отсталого народа может быть установлена специальная квота. «Процентная норма» для евреев в русских учебных заведениях и есть такая замаскированная квота для отсталых русских.

Перекрутив позиции Шварца и Флейшмана, он еще пытается нажить на этом моральный капитал [4, т. 2, стр. 410]: «Может быть, считать всех людей равными – это антисемитизм. В этом случае я антисемит. Может быть, предъявлять ко всем равные требования – антисемитизм? Тогда я тоже антисемит». Дескать, евреи требуют себе привилегий, а тех, кто выступают против их притязаний, объявляют антисемитами. Нет уж, неуважаемый, это вы – против равноправия людей, вы выступаете за то, чтобы евреи, кроме общего конкурса, проходили еще конкурс внутренний, между собой, и именно поэтому вы – антисемит.

Можно было бы привести множество других случаев, когда он намеренно запутывает вопрос, ставит все с ног на голову или вообще откровенно врет, жаль – нет места. Но одну его картинку я все же еще разберу. Читаем [4, т. 2, стр. 309-311]: «В 1960-1980 годы десятки миллионов парней и девушек „выплеснулись“ из деревень и маленьких городков… Во всех вузах, академиях наук, редакциях и учреждениях выходцы из деревень нашли… Я думаю, если читатель даже не убедился на собственном опыте, он легко догадался, кого это они там застали». Я тоже так думаю: если читатель достаточно знаком с сочинением Буровского, ему не составит труда догадаться, кого этот фальсификатор имеет в виду.

Но продолжим чтение: «Эти люди хорошо понимали, что эти… сидящие везде, где только возможно, вовсе не умнее и не лучше деревенского деда Егора и бабки Дарьи. Они даже ученостью не сильно превосходят этих деда и бабку, потому что Абрам Самуилович из Управления культуры знает что-то лишь в самом узком диапазоне. Он примитивный зубрила, этот Абрам Самуилович, тип совершенно пошлый… Деду Егору меньше повезло в жизни, чем Абраму Самуиловичу. Будь у него другие возможности лет пятьдесят назад, он, при его остром уме, давно бы оттеснил Абрама Самуиловича от его занятий. От деда Егора было бы наверняка и для культуры лучше…»

Для начала разберемся с «этими… сидящими везде, где только возможно». Вот что пишет сам фальсификатор (там же, стр. 285): «К середине 1930-х годов еврейское племя выдохлось, начала сказываться и его малочисленность, и растущий уровень образования других „племен“». А вот о послевоенном времени (стр. 301-303): «Приходится признать печальное: что евреи попросту надорвались – в самом простом, популяционном смысле…Евреям не хватало сил… попросту не хватало людей для того, чтобы составить хотя бы значительную, по-настоящему заметную часть интеллигенции… К 1980 году только научных работников в Советском Союзе было больше полутора миллионов… А инженеров сколько было в СССР? Десять или двадцать миллионов… А учителей сколько? Миллионов пять… Врачей? Тоже около пяти миллионов… Евреев попросту не хватило на интеллектуальную элиту – силы народа быстро истощились…»

Не будем придираться к деталям – что евреи «выдохлись, надорвались…», дело в другом: колоссально расширились промышленность, наука, здравоохранение и т. д., требовались миллионы и десятки миллионов образованных людей, естественно, евреи не могли дать и близко столько, тем более, что и Гитлер помог тем, кому мешала еврейская конкуренция – более чем переполовинил число евреев в СССР: их осталось всего 2 миллиона. Так что в принципе Буровский на сей раз нарисовал верную картину. Но сказав «А», надо говорить «Б».

Давайте считать. Инженеров к 1980 году было не то 10, не то 20 млн. Возьмем среднюю цифру – 15 млн. Учителей и врачей было по 5 млн., научных работников – 1,5 млн. Сложив, уже имеем 26,5 млн. Но, говорит Буровский, были еще «журналисты, художники, писатели, другие группы интеллигентов». Не забудем, в частности, работников Управлений культуры, того же Абрама Самуиловича. В итоге мы получим около 30 млн. работников интеллигентных профессий к 1980 году. Пусть к 1960 году их было вдвое меньше – 15 млн. Сколько из них могли быть евреями? Из общего числа 2 млн., если вычесть детей, стариков, инвалидов, домашних хозяек, студентов, военнослужащих, останется никак не более 500 тысяч работающих. Будем считать, что среди них не было рабочих, торговцев и т. п. – все были людьми интеллектуального труда. Значит, из 15 млн. должностей в сфере интеллектуального труда евреи могли занимать в 1960 году не более 3%, а из 30 млн. в 1980 году – еще вдвое меньше.

Вопрос: как могло быть, что «выплеснувшиеся в 1960-1980-х годах» обнаружили «этих… сидящих везде, где только возможно»? Как так, неуважаемый, я использовал в расчете исключительно ваши цифры. Почему же у вас концы с концами элементарно не сходятся? Я знаю, вы скажете, что цифры отражают общее число людей умственного труда, а «эти» «сидели везде, где только можно» на руководящих постах. Но это будет еще большим враньем. Ибо с конца 30-х годов волнами, одна за другой катились по стране чистки: «этих» вычищали «везде, где только возможно», но в первую очередь, конечно, с руководящих постов, и об этом вы тоже сами писали: «15 лет, с 1938 по 1953 еврейская триба устранялась от рычагов управления государством», «После 1953 года евреев старались не допускать на руководящие должности» и т. д.

Окинем взором общую картину. Уже к середине 30-х годов евреи выдохлись. В 40-х годах нацисты уничтожили более половины их. С этого же времени родная власть начала (и уже никогда не прекращала) изгонять их со всех ответственных и хлебных мест. А в 60-80-е они «сидят везде»? Даже еще лучше: на стр. 310 вы пишете, что «выплеснувшиеся в 60-80-е» обнаружили евреев «везде», а на стр. 311 вы сообщаете, что те же «выплеснувшиеся», когда начали знакомиться с литературой по специальности, стали задаваться вопросом: «Почему раньше, в 1920-1930-е, так много было евреев-начальников, евреев-интеллектуалов, а потом вдруг не стало?» Ради Бога, объясните, как это может быть: с одной стороны, они «сидели везде», а с другой – их «не стало»? Если верить вашему сочинению, и то и другое было обнаружено одними и теми же людьми в одно и то же время. У вас что – плюрализм в голове? Тогда надо в соответствующую лечебницу, а не книги писать.

Я мог бы привести массу данных на эту тему из других источников, но намеренно ограничиваюсь вашими. Вот еще [4, т. 2, стр. 315]: «В 1970 году 56% евреев были специалистами в разных областях народного хозяйства. 0,9% населения Советского Союза, евреи составляли 1,9% студентов, 6,1% научных работников, 8,8% ученых и 14% докторов наук». То есть процент специалистов среди евреев был действительно велик (что могло вызывать зависть), но процент евреев среди всех специалистов (например, ученых) был совсем не столь огромен, чтобы можно было сказать, что они «сидят везде, где только возможно».

Так что с первым аспектом нарисованной вами «ужасной картины» мы разобрались: евреи просто физически не в состоянии были рассесться «везде, где только возможно» – их на это элементарно, в штуках, не хватало. Это, кстати, замечательная иллюстрация к ситуации после 1917 года: тогда тоже многим казалось, что евреи заняли чуть ли не все места в большевистской власти. Как, надеюсь, исчерпывающим образом показано в части 5, это было ложное впечатление, связанное с активностью евреев, а еще больше – с «работой» пропагандистов-юдофобов. Как и в данном случае. Итак, по поводу первого аспекта картины поздравляю вас, господин Буровский: вы – соврамши.

Обратимся ко второму аспекту – вашему сравнению «деда Егора» с «Абрамом Самуиловичем». Я нисколько не сомневаюсь в том, что некий деревенский Егорка мог оказаться талантливее некоего местечкового Абрашки. Но вы же не станете отрицать, что обе фигуры – символические, обобщающие. То есть вы хотите сказать, что будь у русских парней и девушек в 20-30-е годы те же возможности, что у еврейской молодежи, они бы этих евреев за пояс заткнули, были бы лучшими, чем евреи, специалистами в различных областях деятельности.

А это разве не вы писали о евреях, что «в равных условиях конкуренции они почти всегда выигрывают у христиан и мусульман» и что так было всегда, начиная с Древнего Египта? Если этого мало, могу напомнить некоторые другие ваши панегирики в адрес евреев, например [4, т. 1, стр. 204]: «Я искренне считаю, что евреи действительно умнее нас. Нас – это в смысле любых гоев. Именно поэтому они и составляют заметную часть элиты в любой стране, где евреи есть, а преследование евреев – не очень сильное». То есть даже не обязательно дать евреям равные права, а хотя бы не очень сильно их ущемлять, и они в любой стране занимают передовые позиции. Какие у вас основания считать, что русские Егорки, получив в те годы равные с евреями права, обставили бы их? Или вы это не вполне искренне считаете?

Хотите еще из вас? Пожалуйста (там же, стр. 207): «Интеллектуальную элиту общества евреи формируют никак не в соответствии с процентной нормой». Поскольку не указано ни время, ни место, ни какие-то особые условия, значит, это – общее правило, причем правило закономерное: формируют евреи элиту «по заслугам», по их способностям и стараниям. А вот еще (стр. 227): «Евреи – это передовой народ на протяжении огромного пространства истории… Евреи своей поголовной грамотностью, своей привычкой к книжному, теоретическому, отвлеченному обогнали все народы ровно настолько, сколько времени они будут идти к этой поголовной грамотности… Россия, насколько можно наблюдать, евреев еще не догнала». Так кто проповедует, что «евреи – это исключительный народ» – Флейшман или Буровский?

До поголовной грамотности дойти мало, надо пусть не две тысячи лет, как евреи, но хоть в нескольких поколениях побыть грамотными (вы же сами писали о «правиле трех университетов»). В  главе 35 приведены мнения старшего научного сотрудника Института философии АН СССР Н. Козловой и видного филолога и культуролога С. Аверинцева об основной массе «новых интеллигентов»: «Открылись десятки университетов, появились тысячи новых научных работников… Новых, „красных“ студентов отличал удивительно низкий уровень грамотности, результатом же стала деградация университетов…»

Да и приведенные чуть выше ваши цифры, при внимательном анализе, говорят о том же. В 1970 году студентов евреев, пишете вы, было 1,9%, а научных работников – уже 6,1%, а ученых  – 8,8%, а докторов наук – целых 14% (надо полагать, ученые – это кандидаты и доктора наук). Данные эти однозначно свидетельствуют о том, что из каждой сотни еврейских студентов выход квалифицированных специалистов значительно выше, чем из сотни русских студентов, и чем более высокий уровень специалистов мы рассматриваем, тем эта разница выше.

По данным Костырченко [83, стр. 101] «В РСФСР на начало 1927 года доля студентов-евреев  в педагогических вузах составляла 11,3%, в технических – 14,7, медицинских – 15,3, художественных – 21,3%». В среднем можно считать 15%. Значит, русских было около 85% (остальных было очень мало). А по вашим данным [4, т. 2, стр. 300] «В 1935 году этнические русские составляли малую толику советских ученых, вряд ли больше третьей части докторов наук. В 1955 году их было примерно столько же, сколько этнических евреев». Не будем трогать 1935 год, но доктора наук 1955 года – это как раз бывшие студенты 1927 года. Значит, если верить вашим данным, 15% еврейских студентов дали стране столько же ученых высшей квалификации, сколько 85% русских студентов? М-да…

Выше было приведено ваше высказывание: «Евреи действительно умнее нас». Я не хотел бы обсуждать этот вопрос. Допустим, не умнее. Но один очень ученый человек (с двумя учеными степенями) советовал [4, т. 1, стр. 223]: «Если вы попали в чужой город и вам срочно надо выдернуть зуб, из двух кабинетов с надписями „Гершензон“ и „Иванов“ выбирайте тот, на дверях которого написано „Гершензон“… Шансов на то, что еврей хороший специалист, больше. Евреи чаще и острее, чем люди других народов, считают, что плохо работать – это стыдно. И еще они считают, что плохо работать – это опасно». Я думаю, это общеизвестно: еврей, как правило, более ответственно относится к своей работе (и к учебе тоже). Все это – не последие качества для специалиста любого профиля (о гениях говорить не будем: нам чаще приходится иметь дело не с гениями).

И вот ведь как интересно получается: свой родной зуб упомянутый ученый человек доверяет лечить или вырывать Абраму Самуиловичу Гершензону, но никак не Егору Кузьмичу Иванову, а страну предлагает оставить на попечение последнего.

Итак, неуважаемый обладатель двух ученых степеней, мне кажется, что я, опираясь, в основном, на ваши же тезисы и данные, но сопоставив их друг с другом и произведя элементарные расчеты, доказал, что еврейские специалисты, по меньшей мере, не хуже русских. А теперь мне очень хотелось бы узнать, на основании чего вы пришли к противоположному выводу. То есть, конечно, очень может быть, что в каких-то отраслях знания или умения русские превосходят евреев, но вы явно рисовали общую, всеохватную картину. Иначе невозможно понять ваши утверждения о том, что «Абрам Самуилович примитивный зубрила, тип совершенно пошлый и неумный», а у деда Егора, напротив, «острый ум», и вся беда только в том, что у него не было тех беспримерных возможностей, которые выпали на долю Абрама Самуиловича и т. д. и т. п. Ну, очень хотелось бы узнать, из какого пальца вы все это высосали – по вашим же текстам судя, кроме как из этого благодатного источника, почерпнуть эти представления вам было неоткуда.

Констатируем: и вторая сторона нарисованной вами картины, долженствующая показать превосходство русского ума над еврейским и, соответственно, русских специалистов над еврейскими, оказалась абсолютно фальшивой. Поздравляю вас, вы и тут соврамши.

Переходим к третьему аспекту – к тому, почему это  «деду Егору меньше повезло в жизни, чем Абраму Самуиловичу». Поскольку обе фигуры символические, все «невезение» деда Егора, надо понимать, состояло в том, что он родился русским, а «везение» Абрама Самуиловича – в его еврейском происхождении. Собственно, так и сказано [4, т. 2, стр. 310]: «„Новая интеллигенция“ обнаружила, что существующее положение вещей глубоко несправедливо. Что евреи имеют какое-то непонятное, но и несомненное отношение к этой несправедливости».

Ну, врешь, так ври хоть складно. В 1960-1980 годы „новая интеллигенция“ если и могла обнаружить несправедливость, то обратную той, которую имеет в виду Буровский. А имеет он в виду несправедливость, которая якобы имела место в 20-30-е годы, и заключалась она, как он пытается нас убедить, в том, что в вузы еврейскую молодежь принимали всю подряд, независимо от классового происхождения, а русским – выходцам из «эксплуататорских» классов путь к образованию был закрыт. Выше было показано, что это наглая и ни на чем не основанная ложь. В частности, были приведены заимствованные у Костырченко [83, стр. 101] данные о том, что доля «лишенцев» тогда на Украине «среди евреев составляла 29,1%, тогда как среди остального населения – 5,4%». Оно и понятно: эксплуататорами числились что русский помещик, в поместье которого работали сотни наемных работников, что еврейский ремесленник, «эксплуатировавший» двух подмастерьев. Кого было больше, особенно в бывшей черте оседлости, думаю, ясно.

Но допустим на минутку, что Буровский прав: евреев принимали в вузы всех, а русских – по классовому признаку. Какое это имеет отношение к деду Егору, ему-то повезло – он крестьянский сын, на него ограничения в любом случае не распространялись. В 20-х годах среди студентов, в среднем, как говорилось выше, около 15% составляли евреи, остальные 85% - русские. Почему Егорки не оказалось среди этих 85%? Евреи помешали?

Обратимся снова к нашему кладезю знаний. Буровский рассуждает [4, т. 2, стр. 293], как пошло бы развитие России, если бы Александр II не был убит, довел до конца реформы и году в 1883 отменил черту оседлости: «Эмансипация евреев неизбежна, и образованные евреи входят в состав интеллигенции; естественно, их все больше и больше. Российская интеллигенция продолжает напухать евреями; российская буржуазия этак на 80% становится  еврейской. И потому я убежден, что в Российской империи вполне могло обойтись и без революции… Но вряд ли могло обойтись без явления, которое читатель волен назвать и преобладанием евреев в верхушке общества, и „жидовским засильем“ – это уж как кому нравится. Иначе никак не может быть при таком положении вещей, когда большинство русского народа просто не желает ничего, кроме как выпить и закусить, а пять миллионов евреев – это примерно миллион молодых, энергичных  людей, которые уж по крайней мере грамотны, и притом в большинстве своем энергичны и активны».

Конечно, здесь содержатся чудовищные преувеличения, но доля истины в этом есть. Я даже не хочу измерять эту долю, меня интересует другое: как это согласуется с вдруг обнаруженным (через 17 страниц) тем же автором «острым умом» деда Егора, которому только евреи помешали реализоваться? Ведь дед Егор, по мысли автора, явно представляет то самое «большинство русского народа». Нарисованные им картины несовместимы. На одной (стр. 293) мы видим еврейский народ, который при первых проблесках равноправия просто обречен, в силу своего ментального (не только умственного, но и волевого) превосходства над русскими пьянчугами, выйти на передовые позиции в российском обществе. На второй (стр. 310) мы видим неумную, узколобую жидовню, которая то ли силой, а скорее хитростью сумела оттеснить острых умом русских от образования, а, следовательно, и от идейного руководства обществом.

Нельзя сводить все к тому, что русские-де чуть ли не поголовно пьяницы, а евреи, как один,  – трезвенники. Я уже приводил следующее высказывание Буровского (стр. 322): «Даже если рациональный подход решительно ничего не дает, мало кто из евреев откажется от применения логики. Еврея иррационально влечет рациональное, и с этим ничего нельзя поделать». Мне, еврею, этот подход, особенно со стороны человека, считающего себя ученым, представляется диким: как это стремление к логике, к рациональному может казаться иррациональным? Бескорыстное стремление к логике, к рациональному означает стремление к истине, а, значит, к знанию – как таковому, даже если это «решительно ничего не дает», – кроме самого знания.

Но если русский ученый этому удивляется, что же говорить о простых людях. Я уже рассказывал где-то в данном сочинении, кажется, в 1-м томе, что мне приходилось спрашивать у толковых молодых рабочих, русских или украинцев по национальности, почему они не идут дальше учиться. В ответ меня всегда спрашивали: а сколько ты, инженер, зарабатываешь? И после моего ответа: так я, простой рабочий, получаю вдвое больше, зачем же мне учиться? Позже, когда я стал кандидатом наук, и моя зарплата выросла, я слышал несколько другой ответ: так я зарабатываю столько же, так зачем мне сушить мозги сначала в институте, потом в аспирантуре, а затем еще над диссертацией корпеть, чтобы в итоге получать столько же? Нет уж, увольте!

Отсутствует у русских эта бескорыстная тяга к знанию, к знанию как таковому, и это отсутствие, может быть, важнее даже наличия тяги к алкоголю. Евреи перекрывали в 20-30-е годы русским дорогу к образованию? Это выдумка, но если бы даже так… Русские после этого 50 лет – и это не вызывает никаких сомнений – препятствовали евреям в получении высшего образования, а спросите любого нынешнего русского патриота, и он вам с глубоким возмущением подтвердит: более 70% евреев имеют высшее образование! Стремились – и имели (пусть не МГУ, а Тьмутараканский пединститут), а «дед Егор», не очень к нему рвался и потому не имел…

И опять же, Буровский сам пишет (стр.293): «Любимая идея антисемитов в том и состоит, что если евреев много „наверху“ – значит, страна ими порабощена. Позволю себе вопрос: а что, если большинство народа и не хочет никуда „наверх“… А мне ни разу не предъявляли серьезных доказательств того, что евреи кому-то мешали или кого-то оттесняли. Идея „оттеснения“ характерна для интеллектуально и морально сниженных людей». Умри, Андрей Михайлович, – лучше не скажешь. Но, видно, у него бывают провалы памяти, он забывает, что не относится к этим «сниженным людям» и вот – «обнаруживает», что «евреи имеют несомненное отношение» к той несправедливости, что дед Егор (читай: русский народ) не смог получить образование: оттеснили…

Но забудем обо всем этом, я еще раз иду навстречу Буровскому: да, евреям удалось в ходе революции и Гражданской войны охомутать доверчивых русских и хитростью захватить систему образования (85% студентов были евреями, а на долю русских оставались жалкие 15%) и затем руководящие посты в обществе. Но, слава Богу, «пришел» Сталин, а при нем (стр. 389) «как бы к нему не относиться, направление людоедства резко изменилось, теперь под нож шел совершенно другой контингент». Под нож шел тот самый контингент, который до этого господствовал. Когда «пришел» товарищ Сталин? От того же автора мы знаем, что в 1938 году. Это очередное явное вранье, но примем и его за истину. Деду Егору евреи помешали получить образование, но сыновьям его, а тем более внукам они помешать уже никак не могли. Как сообщает Костырченко [83, стр. 602], «уже в 1944-1945 годах в числе вновь принятых в МГУ студентов и аспирантов евреев почти не было».

Значит, евреи боговали в России, всячески притесняли русских с 1922 по 1937-38 годы, то есть 15-16 лет. Но с 1944 года, когда в наиболее престижные вузы евреев перестали принимать, и их практически полностью могли заполнить русские, по 1960 год прошло тоже 16 лет. Если за первые 16 лет евреи сумели завоевать господство, то за вторые 16 русские его, очевидно, отвоевали? Почему же, когда «в 1960-1980-е годы десятки миллионов парней и девушек „выплеснулись“ из деревень и мелких городков», они опять везде увидели Абрамов Самуиловичей, а не сыновей деда Егора? Кто же заполнял университеты и институты все эти 16 лет?

Ну, ладно, замешкались где-то сыночки, но уж внуки-то деда Егора среди тех, что «выплеснулись» в 1960-1980-е годы, должны были быть? И что же, почти начисто вытеснив Абрамов Самуиловичей с мало-мальских руководящих постов в стране, они привели ее к процветанию? Ага, как раз – к оглушительному краху… Поздравляю, неуважаемый: вы в третий раз соврамши.

Констатируем: с какой стороны ни взглянуть на нарисованную Буровским на стр. 309-311 картину, она оказывается лживой: ложь, что в 1960-1980-х годах «евреи сидели везде, где только можно», то есть на руководящих и «хлебных» местах; ложь, что еврейские специалисты были глупее русских и профессионально несостоятельны; ложь, что евреи каким-то образом причастны к тому, что образовательный уровень русского народа длительное время оставался низким.

Я потратил много дефицитного места на разбор одной-единственной картинки этого «ученого». Мне этого места будет остро не хватать для обсуждения других важных тем. Но это надо было сделать, чтобы показать «творческий метод» этого философа-историка. Метод этот лучше всего описывается так: ложь на лжи скачет, ложью погоняет, да еще кричит: «Держите ложь!».

Картинка из Буровского, которую мы столь подробно анализировали, касалась притеснений, которые русские в 20-30-е годы якобы испытывали со стороны евреев. А как он оценивает те притеснения, которые позднее евреи испытывали со стороны русских? Знаете, как-то гораздо легче. Я уже приводил его сообщение, относящееся к послевоенным десятилетиям (стр. 313): «Правительство отводило евреям все меньшее место уже не только в аппарате управления страной, но и в любых областях жизни, кроме самых непрестижных и мало что сулящих: таких, куда никто сам особенно и не шел». А вот еще (стр. 335): «Их не брали на работу во многих республиках решительно никуда». Но тут же он сообщает: «Но и в СССР 1960-1990-х годов множество евреев чувствовало себя превосходно». Надо же, видно, такой жизнерадостный народ эти евреи – все им нипочем. Так и хочется спросить: а дустом не пробовали?

А потом он начинает рассказывать сказки (стр. 337): «Из НКВД евреев почти полностью выперли в конце сталинской эпохи… В армии после Второй мировой войны евреям не было ходу… Но существовало несколько очень престижных областей, в которых евреи и после войны занимали совсем неплохое положение: торговля, медицина, искусство, наука». Постойте-ка: а кто только-что (на стр. 313) рассказывал, что их пускали только в «самые непрестижные области жизни»? Да, в медицине евреи после войны занимали неплохое положение (знаем это по делу врачей), но это были люди, которые закончили мединституты еще до войны. Но еврейской молодежи в последние десятилетия существования СССР в мединституты ходу уже не было. И только из-за недостатка места я не стану приводить конкретные свидетельства мытарств, которые испытывали евреи, работавшие или пытавшиеся пробиться в науку, искусство.

Впрочем, кое о чем рассказывает Буровский сам. Вот он повествует (стр. 339) о том, как «питерский еврей, Юра Л. не мог поступить на исторический факультет: существовало телефонное распоряжение не брать евреев на гуманитарные факультеты престижных вузов. Юра поступил в Технологический институт… Он работал в Эрмитаже и учился в Технологическом». А потом «Юра сдал дополнительный экзамен по всеобщей истории и защитил кандидатскую». Дескать, все замечательно. А я спрошу: почему еврей, в отличие от остальных, должен изворачиваться, идти кружным путем, терять годы? И не унизительно ли это – ощущать себя не таким как все?

Но Буровский опять цитирует (стр. 340) некоего Хейфеца. Его охотно цитируют едва ли не все русские юдофобы, ибо он исповедует (и не видит в этом ничего унизительного) русско-еврейские законы, негласно существовавшие еще в царской России (см. главы 1 и 2). Напомню первый из этих законов: еврей должен терпеть и не возникать. Вот Хейфец и пишет: «По-моему, за все эти ограничения евреи должны быть благодарны советской власти. Я не знаю ни одного из них, кто бы в конечном счете – с пятого захода или с другого плацдарма – не пробился бы, если он чего-то в деле стоит. Разница в том, что русский может отдохнуть на государственной соломенной подстилке, еврей дожен отточить мозги, закалить волю и мускулы. В сущности, советская власть – наша благодетельница. Своими ограничениями она лишь заставляет нас быть сильнее, умнее, волевитее, чем остальные граждане СССР».

Спасибо вам в шляпу, господин Хейфец! За две тысячи лет у нас была масса благодетелей, и все, что можно было, мы уже отточили. А на 2001-й год приходит такой господин Буровский и говорит: что это вы такие хитрые и пронырливые!? Вона у деда Егора ум поострее вашего, а вы его своею хитростью оттерли. А ну кыш отсюда!

Вот его повествование (стр. 383) еще об одном еврее: «В Красноярске живет человек, который лет двадцать был заместителем декана… Быть деканом еврею в СССР времен Брежнева не полагалось. Он и был заместителем, что тут поделаешь. При моей попытке спровоцировать С. И.  вопросом – как он думает, почему он не был деканом, С. И. ответил коротко и ясно: „А я предпочитаю об этом не думать!“» Вот такие евреи господину Буровскому очень даже нравятся. Впрочем, что С. И. мог в тех условиях ответить этому провокатору?

А больше всего ему нравятся те евреи, которые ненавидят сионистов или, как он их еще называет, «идеологических евреев», и свирепеют от одного упоминания государства Израиль. Вот (стр. 384) «к одному достойному, богатому и умному человеку» пришли другие евреи за благотворительной помощью. Сначала тот их понял, что речь идет о «помощи больным и увечным в странах третьего мира» и «почти согласился помочь», но когда выяснилось, что имеются в виду «получившие ранения в ходе последних военных действий» в Израиле, он рассвирепел и спустил просителей с лестницы. И потом так это объяснял: «Я деньги зарабатываю! Ясно?! Работаю – и зарабатываю! А эти суки…» Вот этот еврейский жлоб – самый уважаемый Буровским еврей.

И он еще пытается нас убедить (стр. 410): «Мне не нравятся деклассированные и денационализированные элементы – и для евреев я не делаю исключения». Это очередная ложь. Он с большой теплотой говорит о Маршаке (стр. 275): «Маршак всю жизнь очень любил… русское лицо, русское слово и вообще все, связанное с Россией… Пушистая, уютная доброта стихотворных сказок Самуила Яковлевича – никак не еврейского, не инородческого происхождения». Вы поняли, чем ему так нравится Маршак? Вот – для полной ясности: «Все названные писатели и поэты, как и множество других менее известных людей – это евреи, которые хотят быть русскими писателями и плевать хотели на свою еврейскость». Кроме Маршака, были названы Пастернак, Мандельштам, Саша Черный и, по-моему, совсем не к месту – Эренбург.

Как обычно, ложь у Буровского и на этот раз оказалась многослойной: мало того, что он лжет, будто ему не нравятся денационализированные евреи – как раз только такие ему и нравятся, но он еще и оболгал, по меньшей мере, Маршака и Пастернака: как было показано выше, оба отнюдь не «плевать хотели на свою еврейскость», другое дело, что в условия сталинского СССР опасались ее афишировать.

И вот к чему он приходит (стр. 339-340): «Очень возможно, государственный антисемитизм убил несколько десятков или сотен слаба… я хотел сказать, несчастных жертв чудовищного режима. Вот только жалеть ли о них?.. Сломались от процентной нормы преимущественно слабаки… Покалечить жизнь можно только тому, кто ничего не имеет против этого».

И этот человек еще называет себя христианином (стр. 414): «Я живу по закону Иисуса Христа, а не по племенным заветам Иисуса Навина». Закон сильного – это не христианский, а волчий закон. Есть ли в мире народ, состоящий исключительно из сильных духом людей? Почему же евреи должны были быть поставлены в СССР в условия, когда выживали только сильные из них? Как будто мы жили не в ХХ веке, а в глубокой древности. И он еще ерничает, этот «христианин»: дескать, эти слабаки представляли себя «несчастными жертвами чудовищного режима». Какая мерзость!

Я человек въедливый, и я спрашиваю: к чему тогда был плач о дедушке Егоре? Вернемся чуток назад (стр. 310): «Деду Егору не повезло, и он так до глубокой старости и будет кидать навоз на ферме, пока совсем не одряхлеет и не умрет. Справедливо ли это?» Ты смотри, о справедливости заговорил! Да слабак он, скорее всего, дед Егор. Стоит ли его жалеть? Иисус Христос, кажется, сказал: «Нет ни эллина, ни иудея», а есть человек. А для господина Буровского, называющего себя последователем Христа, есть свои – русские, которых и пожалеть стоит, и «несчастными жертвами чудовищного режима» представить можно (когда режим якобы был еврейским), и есть чужие – евреи, которых жалеть не стоит, ибо они во всем сами виноваты: слабаки…

И он приходит к выводу (стр. 336), что уезжать из России евреям «не было никакой необходимости». А те кто все же уезжает, делают это большей частью («распространенный вариант») потому (стр. 355), что «недовольны утратой привилегированного положения, считают несправедливым быть „как все“». Да не нужны евреям никакие привилегии. Сам ведь неоднократно пишет, что им достаточно равных прав, чтобы занять в любом обществе хорошее положение. Логика хромает, с какой стороны не подойди. Евреи уезжают из России из-за «недовольства утратой привилегированного положения»? А что, привилегированное положение ожидает их в странах, в которые они едут – в Израиле, США, Германии? Опять – ложь на лжи.

Обвинив евреев в том, что они хотят быть непременно «выше всех», Буровский одновременно говорит о том, что они готовы смириться с существованием в условиях «ниже всех». Он утверждает (стр. 335), что «и в СССР 1960-1990-х годов множество евреев чувствовало себя превосходно». Есть такая максима: уважающий себя человек должен жить в стране, в которой его сын может стать ее президентом. Не мог еврей «чувствовать себя превосходно» в стране, где его сын не мог стать даже деканом факультета в университете.

А в чем он только не обвиняет уехавших евреев! Главное обвинение (стр. 378): «драпают за жратвой». Да хоть бы и так: почему мы должны были оставаться в стране, где были людьми второго сорта, если из нее драпают полноправные, «титульные», жители? Опять же, сам пишет (стр. 359): «40% выехавших в Израиль даже официально – не евреи… Едет один еврей, а с ним пятеро русских. А сколько людей купили документы, что они евреи?» И купившие документы – тоже русские! Приврал, конечно (насчет 40%), как обычно, но явление имеет место быть. А что, приятно: раньше были евреи, которые стремились стать русскими, теперь – наоборот. Меня самого просили: усыновить, удочерить, удоженить, лишь бы вырваться…

Вот на такой забавной ноте подходит к концу русско-еврейский роман. Что он идет к концу, сомнений нет: накануне Русской революции было в империи около 6 миллионов евреев, ныне их в Российской Федерации осталось порядка 200 тысяч, чуть более 0,1%  населения. Приэтом, как сообщает пресса, 80% евреев женится на русских женщинах и 70% евреек выходит замуж за русских мужчин. Все – занавес опускается…

Кто теперь будет для русских козлом отпущения? Найдут, уже находят…