Евреи и «Советский проект», том 2 «Русские, евреи, русские евреи»

Часть 7. Российская культурно-историческая матрица восстанавливается

Глава 39, отдельная

О коллективной ответственности народов

Далеко давным,

              годов за двести,

первые

      про Ленина

                восходят вести

      Владимир Маяковский,

      «Владимир Ильич Ленин»

Вопрос о коллективной ответственности народов – весьма щепетильный. После Второй мировой войны, когда нацисты самым крайним образом применили этот принцип по отношению к евреям и цыганам, в цивилизованном мире сформировалось убеждение в том, что принцип коллективной ответственности народов – это несомненное зло, и только зло, без каких-либо исключений.

Надо сказать, принцип коллективной ответственности с той же тотальностью, что и нацисты, использовали большевики, только по отношению не к народам, а – классам. Впрочем, позднее они с успехом применяли его и по отношению ко многим народам.

Так что же, теперь от этого принципа надо полностью отказаться? Нет, это тот нечастый случай, когда я выражаю согласие с Солженицыным, который требует от всех народов и, конечно же, прежде всего от евреев [5, том 2, стр. 120]: «Отвечать, как отвечаем же мы за членов своей семьи. А если снять ответственность за действия своих одноплеменников, то и понятие нации вообще теряет всякий живой смысл».

Очень точно здесь сравнение с семьей. Вдумаемся в него. Представим, судят молодого человека за некое гнусное преступление. Родители и другие родственники преступника, если они не совсем совесть потеряли, не знают куда глаза деть от укоряющих взглядов соседей, знакомых. Но срок-то дают только конкретному преступнику. Значит, ответственность родственников может быть только моральной. То же самое относится к коллективной ответственности народов. После Второй мировой в Нюрнберге и других местах судили конкретных нацистских преступников за конкретные преступления. А на немецкий народ в целом возложили коллективную моральную ответственность за эти преступления, которая в определенных случаях имела и материальное выражение. Но, что гораздо важнее, немцы приняли на себя эту ответственность.

И далее, отклоняя (стр. 119-120) доводы типа «Почему еврейская масса должна отвечать за мерзости отдельных евреев-комиссаров?», Солженицын говорит: «Так ведь и немцы могли отговариваться за гитлеровское время: „то были не настоящие немцы, а подонки“, они нас не спрашивали. Однако приходится каждому народу морально отвечать за все свое прошлое – и за то, которое позорно. И как отвечать? Попыткой осмыслить - почему такое было допущено? В чем здесь наши ошибки? И возможно ли это опять?» («наши» выделено Солженицыным, остальные слова – мною).

Сразу отмечу еще одну точку согласия между мной и писателем: когда мы говорим о коллективной ответственности того или иного народа за свое прошлое, мы имеем в виду ответственность моральную. Но дальше у нас начинаются расхождения. Я не могу отрицать долю ответственности российских евреев за большевистскую революцию. И долю эту я попытаюсь ниже оценить. Но вернемся еще раз к утверждению писателя о том, что «Так ведь и немцы могли отговариваться за гитлеровское время…» Солженицын очень удачно применил здесь слово «время». Кто виноват в том, что в Германии наступило «гитлеровское время»? Львиная доля вины, без сомнения, лежит на самих немцах. Не нужно было ввязываться в Мировую войну, тогда не было бы военного поражения со всеми вытекающими последствиями. А затем совсем не обязательно было приводить к власти Гитлера. На рубеже 20-х – 30-х годов прошлого века тяжелейший экономический кризис поразил все развитые страны, но американцы, например, избрали для выхода из него Рузвельта, а немцы – Гитлера. Он-то, как и Рузвельт, пришел к власти в результате выборов. Была, видно, разница в менталитете двух народов, которая привела к выбору различных путей выхода из кризиса.

А теперь зададимся вопросом, кто виноват в том, что в России наступило «большевистское время»? Каково бы ни было участие евреев, латышей, поляков и прочих в Русской революции, но разве они втянули Россию в Мировую войну, которая стала прологом к революции? Нет, это сделали сами русские – с их бесконечной тягой к территориальной экспансии, с дурацкой претензией «освобождать» и объединять «родственные» славянские и православные народы (которые их на второй день после «освобождения» предают).

Но дело не только в этой несчастной войне – вся история России неизбежно вела к революции. Кто ее только не предсказывал – от зарубежного «злопыхателя» маркиза де Кюстина до отечественных «пророков» Достоевского и Константина Леонтьева. Отсчет времени можно вести от сложившегося еще в 30-е – 40-е годы XIX века консенсуса – антизападного, антибуржуазного – между славянофилами и «западниками», можно от жившего в ХVI веке старца Филофея с его «Москвой – Третьим Римом», а можно – от Второго Рима, то есть от Византии, чьим наследником Москва себя видела. Можно считать, что о Ленине, то есть о большевистской революции, «доходят вести» даже не за двести, а за пятьсот или полторы тысячи лет.

Если даже ограничиться ХIХ веком, то надо сказать, когда зарождался гибельный для России консенсус между славянофилами и «западниками», когда пророчествовали де Кюстин и Достоевский, евреями в политическом паноптикуме России еще и не пахло, и никто грядущую революцию с ними и не связывал. И уже это одно доказывает, что не они ее виновники.

Можно подойти и со стороны менталитета. Как показано в главе 24, тяга к социализму особенно свойственна русскому народу. Не будем повторять все приведенные в пользу этого аргументы, ограничимся одним: при выборах в Учредительное собрание в 1917 году почти 85% голосов были отданы за социалистические партии. В главе 25 было исчерпывающим образом показано, что большевистский извод марксизма – именно русское явление, дитя русской широкой натуры, и лучше всех об этом свидетельствовал русский патриот и монархист Василий Шульгин. Он же свидетельствовал о том, что русские без вожака – царя, императора, вождя, генсека – ладу себе дать не могут, и это на ярких примерах подтвердили такие русские мыслители как Кара-Мурза и Буровский.

А еще лучше все это подтвердил русский почвенник Кожинов, который писал (см. главу 22): «Победа Октября над Временным правительством и над возглавляемой “людьми Февраля” Белой армией была неизбежна, в частности, потому, что большевики создавали именно идеократическую государственность, и это в конечном счете соответствовало тысячелетнему историческому пути России… “идеократизм” большевиков все же являл собой, так сказать, менее утопическую программу, чем проект героев Февраля, предполагавший переделку России — то есть и самого русского народа – по западноевропейскому образцу». Идеократическое государство – это традиционное государство. Во главе него непременно стоит монарх, вождь, вожак, фюрер. Потому, когда изжила себя самодержавная монархия, Россия, по Кожинову, и схватилась за большевистскую диктатуру: она оказалась ей ближе, чем западная демократия. Так причем здесь евреи?

У Солженицына несколько иной взгляд на эти вещи, но он тоже считает (см. главу 23): «Чем ближе к Октябрьскому перевороту, чем явственнее росла большевистская угроза, – тем еврейство… становилось все более оппозиционным к большевизму…  И надо отчетливо сказать, что и Октябрьский переворот двигало не еврейство… Нам, в общем, правильно бросают: да как бы мог 170-миллионный народ быть затолкан в большевизм малым еврейским меньшинством? Да, верно: в 1917 году мы свою судьбу сварганили сами, своей дурацкой головой – начиная и с февраля и включая октябрь-декабрь».

Там же приведены аналогичные мнения ряда других русских мыслителей самых разных направлений. Один из них, Василий Маклаков, даже оценивал роль евреев в революции как «пренебрежимо малую величину». Это он, желая подчеркнуть, что роль евреев не была решающей, перегнул. Роль эта действительно не была решающей в том смысле, что и без евреев революция в своих основных чертах развивалась бы так же, как и при их участи. Но все же нельзя отрицать, что роль наших соплеменников в этих событиях была заметной и весьма активной. Один Троцкий чего стоил.

А недавно попалась мне статья о Якове Агранове. Деятель этот, все образование которого ограничивалось четырьмя классами городского училища, в 1922 году руководил высылкой цвета российской интеллигенции (знаменитый «философский пароход»). За год до этого он сыграл подлую роль в стряпании «белогвардейского заговора» во главе с профессором Таганцевым, по которому было расстреляно более 60 представителей питерской интеллигенции, включая Николая Гумилева.

И позднее среди палачей были «яркие личности» еврейского происхождения. Когда Солженицын пишет [5,том 2, стр. 296-297] о профессоре Григории Майрановском, с 1937 по 1951 год возглавлявшем в системе НКВД «Лабораторию – Х», где разрабатывались яды – отнюдь не для борьбы с насекомыми, – или о начальнике админхозотдела УНКВД Московской области Исае Берге, «организовавшем» создание в 1937 году первой в мире (до немецких нацистов) «душегубки», что остается сказать – горько и стыдно. Вину трех названных «личностей» не искупает даже то, что все трое стали жертвами созданной при их активном участии системы: Агранов был расстрелян в 1937 году, Берг – в 1939, Майрановский – в 1951, естественно, не за их реальную преступную деятельность, а по вымышленным обвинениям в участии в «заговорах» и т. п. Конечно же, названными тремя именами участие евреев в преступлениях коммунистического режима не ограничивалось. И потому долю ответственности за преступления режима мы должны взять на себя.

Неприятие вызывает то, что юдо-озабоченные русские авторы пытаются создать впечатление, что евреи несут едва ли не львиную часть ответственности за преступления большевиков. Когда заходит речь о необходимости покаяния за эти преступления, тот же Солженицын о русских вспоминает вскользь, другие не упоминаются вовсе, и каяться, выходит, следует практически только евреям!

Предварительно замечу, что, какова бы ни была, например, роль Агранова в организации «философского парохода», высылка наиболее значительных представителей интеллигенции была осуществлена по распоряжению Ленина (хорошо хоть распорядился выслать, а не расстрелять!). И среди высланых на этом пароходе, а также расстрелянных по «делу профессора Таганцева» были и евреи. И лаборатория ядов после расстрела Майрановского не была закрыта, есть сведения, что она успешно функционирует по сей день. И очень может быть, что это ее «продукция» была использована при отравлении Щекочихина, Литвиненко, Ющенко. А что касается Берга, то вряд ли приходится сомневаться в том, что его роль – роль начальника АХО – была в деле создания «душегубки» более чем скромной. Не зря, как сообщает Солженицын, он был в 1956 году реабилитирован, и этот эпизод его деятельности при этом даже не упоминался (а что же нам не сообщают, кто был изобретателем и конструктором этого чуда техники ХХ века?)

А теперь перейдем к рассмотрению темы более основательно, и сделаем это, в основном, на примере труда [5] Солженицына. Он без конца сетует: как мало кающихся еврейских голосов! Но – самое поразительное – в подтверждение этого он, как правило, цитирует еврейские же голоса, буквально десятки голосов! Кто за дело кается, а кто – поддавшись юдофобской пропаганде, кается за все про все. Честное слово, в одной только книге Солженицына можно насчитать больше кающихся еврейских голосов, чем во всей России можно насчитать кающихся русских.

Обратимся к его оценке участия евреев в Октябрьском перевороте, Гражданской войне, в органах ЧК и т. п. Давая эти оценки, он, как правило, предпочитает прятаться за чужие спины, лучше всего – еврейские. Особенно ему помог в этом отношении упоминавшийся выше сборник «Россия и евреи», изданный группой еврейских эмигрантов в 1924 году в Берлине. Вот он цитирует (том 2, стр. 58-59) одного из них, И. О. Левина: «Не подлежит никакому сомнению, что число евреев, участвовавших в партии большевиков, а также во всех других партиях, столько способствовавших так называемому углублению революции: меньшевиков, эсеров и т. д., как по количеству, так и по выпавшей на них роли в качестве руководителей, не находится ни в каком соответствии с процентным отношением евреев ко всему населению России. Это факт бесспорный, который надлежит объяснять, но который бессмысленно и бесцельно отрицать».

На десятках страниц он цитирует этих «кающихся евреев». Вот тот же Левин недоумевает (стр. 102), как же это «вековые традиции этой древней культуры оказались бессильными против увлечения варварскими революционными лозунгами большевизма»? Тут же цитируются подобные недоумения двух других авторов этого сборника – Г. А. Ландау и Д. О. Линского. На странице 103 «ищет мотивы столь обильного участия евреев в большевицком предприятии» четвертый из этой когорты – И. М. Бикерман. Рядом Солженицын приводит мнение некоего Ментора, из еврейского издания 1919 года: «Значителен факт самого большевизма, значителен факт, что столь многие евреи стали большевиками, что идеалы большевизма во многих пунктах согласуются с высшими идеалами иудаизма…»

Каются у него евреи на страницах 178-186, 190-191 и т. д. По поводу биения себя в грудь авторов сборника «Россия и евреи» точно сказал Ш. Маркиш (стр. 192): «тяжелая истерия». Истерия эта была вызвана ураганом обвинений в адрес евреев со стороны русской эмиграции – не все могли этот ураган выдержать. Приводит (стр. 97) Солженицын мнение насчет роли евреев в большевистской революции и Сергея Булгакова: «Еврейская доля участия в русском большевизме – увы – непомерно и несоразмерно велика».

В главе 26 мы касались вопроса о том, почему у непосредственных участников событий тех лет могло создаться впечатление о несоразмерном участии евреев в большевистском перевороте – это более высокая активность и шумливость евреев (что да – то да), их бросающаяся в глаза, отличная от славянской внешность. Сюда можно добавить то, о чем неоднократно говорит Солженицын, ссылаясь опять же на еврейские источники (стр. 82, 117): «Для страны, где евреев вообще не привыкли видеть у власти, какая разительность…», «Русский человек никогда прежде не видал еврея у власти». То есть дело не только в том, что евреев было «много» в большевиках, но еще и в том, что немало из них занимали руководящие посты разного уровня. И некоторые, не от большого ума, могли еще и упиваться свалившимся на них новым положением.

К вопросу о роли евреев в большевистском руководстве мы вернемся ниже. Но многие, как мы видели, были убеждены, что евреев среди большевиков было просто много, в штуках. Можно понять, если под этим впечатлением оказались Сергей Булгаков (или Василий Шульгин) или еврейские авторы того времени. Но наши современники Солженицын или Кожинов располагали конкретными цифровыми данными, которые это впечатление опровергают. Мы видели в главе 26, как Кожинов говорит о том, что в составе большевистской власти «было исключительно много евреев», а когда он же обращается к цифрам, оказывается, что «В 1922 году, к XI съезду, в большевистской партии, насчитывавшей 375901 человек, евреев было всего лишь 19564 человека — то есть немногим более 5 процентов...»  И он сам заключает: «Какое уж тут “еврейское засилье”!»

Как видно из той же главы, никогда евреев в партии большевиков не было больше 4-5%, что примерно соответствовало их доле в населении страны. Но и Солженицын располагал этими цифровыми данными. Вот, например, он цитирует статистический обзор за 1925-26 годы: «в руководящих советских органах „процент евреев почти не разнился от процента их в составе городского населения“ (а в ВКПб – и значительно ниже)». Если сравнивать процент евреев в партии с их долей не во всем населении, а только в городской его части (а во время всей Гражданской войны большевиков среди крестьянства почти не было), то окажется, что евреев в партии всегда был большой «недобор». Это тем более удивительно, учитывая преследования и стеснения, которым они подвергались при царизме, но это неопровержимый факт!

Как, зная все это, Солженицын без конца повторяет, никак не пытаясь их опровергнуть, утверждения о «столь обильном участии евреев в большевицком предприятии» и т. п.? Или вот он, после утверждений, что «Октябрьский переворот вовсе не был нужен еврейству», что «не евреи были его главной движущей силой» и т. п. (см. главу 23), вдруг заявляет (стр. 100): «Но когда переворот уже совершился, активное молодое секуляризованное еврейство легко и быстро совершило перепрыг с коня на коня – и с неменьшей уверенностью погнало теперь и в большевистской скачке». Не правда ли, читатель, у вас создалось впечатление, что после Октября процент евреев в партии большевиков резко подскочил? Но это не соответствует действительности: как видно из приведенных в главе 26 данных, к началу 1917 года евреев в партии было 4,3%, в 1922 году их стало чуть больше 5%, а в 1927 году – 4%. Да, абсолютное число их в партии выросло, но – как и всех других, как это обычно бывает в стане победителей: евреи оказались не лучше, но и не хуже других. Что же выделять, как нечто экстраординарное, «перепрыг с коня на коня» именно евреев?

Кстати, сказанное относится не только к партии большевиков. Солженицын цитирует (том 1, стр. 359), не оспаривая его, еврейский источник, где говорится, что и в партии эсеров евреи «всегда составляли незначительное меньшинство». Другое дело – их процент в руководстве социалистических партий: и у большевиков, а еще больше у меньшевиков и эсеров в руководящих органах партий их было намного больше, чем в общем составе. Но, если евреев в партии было не более 4-5%, а подавляющее большинство ее членов составляли русские, значит русские и выбирали в руководство этих евреев, преследуя свои цели, и потому я имею полное право послать ко всем чертям нынешних потомков русских коммунистов, скрупулезно высчитывающих, какой процент евреев был среди делегатов съезда, какой в ЦК и т. д.

Что евреи оказались в руководстве партии большевиков не в силу каких-то козней, подтверждает Кожинов [2, том 1, стр. 243]: «Необходимо сознавать, что вхождение людей различных национальностей в состав верховной власти не было и не могло быть неким малосущественным фактом, ибо при всех возможных „случайностях“ эти люди, прежде чем оказаться в правящей страной верхушке, проходили достаточно длительный и многоступенчатый „отбор“. Приведу хотя бы один показатель: со времени создания РСДРП  в ее высшем руководящем органе побывало в общей сложности 65 человек, но только 13 из них (то есть 1 из 5) входили в состав ЦК после прихода большевиков к власти». Еще одно подтверждение сказанному: как только нужда в евреях отпадала, их тут же устраняли: в 1926 году, то есть всего через 4 года после победы в Гражданской войне, их «вычистили» из Политбюро, а еще лет через 15 стали вычищать со всех уровней в партийном и государственном руководстве.

Итак, за тех евреев, которых прадеды нынешних русских выбрали себе в вожди, мы не отвечаем. А вот за те 4-5% в составе партии большевиков – да, как народ, отвечаем: они выросли в еврейской среде, впитали ее менталитет. Но и тут не все так однозначно. Рассуждая о национальном происхождении Ленина (стр. 75-76), в котором смешалась кровь многих народов, но не было ни капли русской, Солженицын говорит: «Мы должны принять его как порождение не только вполне российское,.. но и как порождение русское, той страны, которую выстроили мы, русские, и ее общественной атмосферы…» Резник по этому поводу резонно ставит вопрос [21, стр. 401]: «Если все это приложимо к не имеющему ни капли русской крови Ленину, то почему не приложимо к Каменеву или Троцкому?» Действительно, разве они выросли не в той же «общественной атмосфере», что и Ленин? Конечно, в их характерах, поведении, прежде всего – в активности, полной отдаче делу, которым они занимались, сказалось их происхождение, но, родись они в другой стране, их активность и другие качества получили бы совсем другое воплощение. Солженицын и сам приводит мнение (стр.469): «Всякая страна имеет таких евреев, каких она заслуживает».

Вообще, как он показывает, музыку в российском революционном движении заказывали русские. На начальном этапе движения, в середине ХIХ века, признает он (том 1, стр. 213), в нем евреев вообще не было. К началу 1880-х годов в этом движении появилось немного евреев (стр. 229, 236), но в основном это были мелкие сошки, руководили им по-прежнему русские (стр. 227). Так что кто кого в революцию втягивал, ясно.

Солженицын это еще многократно подтверждает: «Российские революционеры с годами все больше нуждались в еврейском соучастии, все больше понимали выгоду использовать евреев как зажигательную смесь в революции, использовать их двойной порыв: против стеснений национальных и стеснений экономических» (стр. 235); «От либералов до эсеров и большевиков, евреев то и дело привлекали – кто и с искренним сочувствием, но все – как удобный козырь противосамодержавного фронта, и этот козырь, без зазрения совести, уже не выпускался революционерами из рук. Использовался до самого 1917 года» (стр. 318); «Как до революции революционеры и радикал-либералы охотно и активно использовали стеснения евреев совсем не из любви к евреям, а для своих политических целей, – так и в первые месяцы, затем и годы после Октября большевики с величайшей охотой использовали евреев в своем государственном и партийном аппарате опять-таки не из сродства к евреям, а по большой выгоде…» (том 2, стр. 81).

Он приводит свидетельство русского эмигранта в Париже (том 2, стр. 162): «В России ни в общественном, ни в революционном движении (имею в виду глубины, а не поверхность) „русского одиночества“ не чувствовалось, виднейшими фигурами, дававшими тон и окраску… были русские – славяне». А это из воспоминаний «видной кадетки А Тырковой» (том 1, стр. 419): «Главными созидателями и руководителями кадетской партии были не евреи…самые значительные люди в кадетской партии были русские».

А это уже Солженицын говорит от себя (том 1, стр. 416): «…присоединившиеся к революции российские евреи». И еще (том 1, стр. 352): «Вместе со всем русским либеральным обществом они были „пораженцами“ в японской войне. Вместе со всем обществом восторгались удавшимися „казнями“ министров Боголепова, Сипягина, Плеве. А вся русская  „прогрессивная“ общественность даже толкала евреев в эту сторону, не допускала, чтобы еврей был правее левого демократа, а еще бы естественней – социалист. Еврей-консерватор – это отталкивало!». А когда началась Первая мировая война, политизированная часть еврейства, опять же вслед за русскими либеральными кругами, заняла патриотическую позицию (том 1, стр. 477).

Таким образом, из труда Солженицына ясно видно, что на всех этапах освободительного, революционного движения ведущую роль в нем играли русские, которые евреев «привлекали», «использовали» в своих целях и интересах, евреи постоянно, до советского времени включительно, оставались ведомыми. Так кому следует предъявлять претензии за втягивание еврейской молодежи в революционное движение, включая большевистскую партию, – еврейскому народу или «старшему брату»? Следуя за методой Солженицына, русскому народу следует предъявить счет за то, что он «воспитал» своих, русских, революционеров, а через них – еще и еврейских.

Но русские основательно «воспитывали» евреев и с другой стороны: бесчисленными ограничениями, притеснениями, 626 законами, посвященными им специально, процентной нормой, запретами на профессию, делом Бейлиса, депортациями во время войны, одни погромы чего стоят. Получается так: одни русские евреев «били» (я засомневался: брать ли это слово в кавычки?), а другие зазывали: присоединяйтесь к нам, вместе мы им как дадим! Каждый ли мог устоять?

Так что еще вопрос: даже за те 4-5% евреев, которые состояли в большевиках, кто должен нести большую ответственность – еврейская среда или русское общество? Но не будем мелочиться –примем на себя коллективную ответственность за этих еврейских большевиков (как показано в главе 26, в разгар Гражданской войны эти 4-5% составляли примерно 10 тысяч человек). От силы еще пару процентов можно списать на латышей, поляков, грузин и прочих. Подчеркну, что меру их вины я определяю по их проценту в большевистской партии, независимо от постов, которые они занимали, ибо, опять же, на эти посты их определило русское большинство в партии. Что же в остатке? В остатке, как не крути, вот что: как минимум, 90% вины за Русскую революцию, в целом, и за большевистский переворот с его последствиями, в частности, лежит на русских большевиках.

Помните, с чего начиналась данная глава? С того, что Солженицын пытался возложить коллективеую ответственность за «большевистское время» на еврейский народ – так же, как за «гитлеровское время» ответственность возложена на немецкий народ. Не получается, уважаемый: львиную  долю ответственности за большевизм должен взять на себя русский народ. Мы, евреи, берем на себя 5% этой ответственности. Вам от этого много легче стало?

Евреи берут на себя эту ответственность даже, как мы видели, сверх своей доли. Причем, это относится не только к послереволюционным поколениям, но и к нынешним. Это, между прочим, признает и Солженицын (том 2, стр. 81-82): «В 70-80-е годы, под давлением многого обнаруженного, взгляд на революционные годы приоткрылся. И уже немалочисленные еврейские голоса стали высказываться об этом публично. Например, поэт Наум Коржавин: „Если наложить  „табу“ на участие в [революции] евреев, то говорить о революции вообще будет невозможно… Евреи в революции участвовали, и в непропорционально больших количествах“…  Или израильский социалист С. Цирульников: „В начале революции… евреи служили основовой нового режима“».

Десятилетиями участие евреев в революции замалчивалось – когда этим участием гордились. А когда все яснее становилось, что этим участием стыдиться следует, вдруг стало «многое обнаруживаться» о еврейском участии. Обнаруживалось с превеликим преувеличением – это русские патриоты известного замеса так пытались преуменьшить вину своих, русских, большевиков. А наивные евреи, – что особенно свойственно поэтам, – заглатывали: как же, чистая правда открылась!

Покаяние за преступные деяния предков не в том заключается, чтобы рубаху на груди рвать. Я почти семь лет живу в Германии и вижу, как выглядит покаяние немцев. Почти каждый божий день по телевизору показывают фильмы – иногда художественные, чаще документальные – о Второй мировой войне, о преступлениях нацистов, свои, американские и прочие – не скрывают ничего. В стране действую десятки музеев, посвященных этим события, в том числе в бывших лагерях смерти. Возят туда группы школьников. Тому времени уделяется серьезное внимание в школьном курсе истории. В Нюрнберге, где я живу, есть огромный «Doku-Zentrum», где собраны документы и другие свидетельства преступлений гитлеровцев. Если вы посетите его, вам выдадут наушники, по которым вы получите информацию о каждом экспонате на избранном вами языке, в том числе и на русском. А сколько судебных процессов над нацистскими преступниками прошло в Германии. Только главных военных преступников и еще некоторых судил международный трибунал, большинство же – сами немцы. Я уже не говорю о материальных компенсациях жертвам национал-социализма: от уцелевших узников концлагерей до остарбайтеров.

Плоды этой многосторонней работы проявились не сразу, и сопротивление ей было немалое, но то, что Германия сегодня – другая страна, результат этой работы. А кто должен был сделать все это в России – неужто евреи? Нет, сделать они могли многое: снять фильмы, создать музеи и т. п. – это было им по силам. Но кто должен был эту работу инициировать или хотя бы разрешить? Достаточно поставить несколько таких вопросов, как сразу становится ясно, о чьей коллективной ответственности за большевистские преступления стоило бы озаботиться писателю земли русской. А ему ответственность евреев покоя не дает…

Между тем, именно евреи были в числе первых, кто озаботился этим в СССР.  В советской литературе первым открыто поставил вопрос о сходстве советского и нацистского режимов Василий Гроссман. Прозрачные намеки на это содержались в фильме Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм. Более того, как пишет Солженицын (стр. 446), «М. Ромм нашел смелость недвусмысленно высказаться в публичной речи об известной кампании против „космополитов“, – и это стало одним из первых документов самиздата». Мне этот факт не был известен, но «кампания против „космополитов“» – это ведь еще при Сталине!? Но тогда это означало не риск положением, карьерой, а – жизнью. Конечно, Солженицын тут же вспоминает о созданных Роммом просоветских фильмах-фальшивках, но подобные фальшивки (разве что менее талантливые) создавали сотни и тысячи режиссеров, писателей, художников, а с отчаянно смелым протестом выступил один Ромм…

А далее он пишет (стр. 446-447): «И с тех пор евреи дали значительное пополнение „демократическому движению“, „диссидентству“ – и стали при том отважными членами его… Так евреи снова оказались – в российских революционерах и, в наследие той русской интеллигенции, которую евреи-большевики рьяно помогали уничтожить в первое пореволюционное десятилетие, – также и истинным, и искренним ядром нововозникшей оппозиционной общественности. Так что и – никакое прогрессивное движение без евреев снова стало невозможным.

Кто остановил поток лживых политических (и чаще полузакрытых) процессов? Александр Гинзбург. – Вслед за ним Павел Литвинов и Лариса Богораз. Не преувеличу, что их обращение „К мировому общественному мнению“ в январе 1968 – не отданное капризам самиздата, а протянутое Западу бесстрашной рукой перед фотоаппаратами чекистов, – было рубежом советской идеологической истории. – Кто те семеро отважных, кто потянул свои чугунные ноги на Лобное место 25 августа 1968? – не для успеха протеста, но жертвой своей омыть российское имя от чехословацкого позора? четверо из тех семи евреи. (А в населении их к 1970 – даже меньше процента, это ж надо и тут напомнить). – Не забудем и Семена Глузмана, не жалевшего своей свободы в борьбе против „психушек“. – И многие московские интеллигенты-евреи из первых удостоились партийной кары».

То что Солженицын счел необходимым сказать о роли евреев в диссидентском движении, делает ему честь. Но, конечно же, он не может удержаться, чтобы не кинуть в эту бочку меда солидную ложку дегтя: «Но от редких диссидентов можно было услышать хоть интонацию сожаления о прошлом своих еврейских отцов. П. Литвинов никогда нигде не обмолвился о пропагандной работе своего деда. Не услышим и от В. Белоцерковского сколько невинных людей сгубил его отец, с тяжелым маузером».

От писателя земли русской можно бы ожидать более тонкого понимания таких вещей. Много вы слышали слов осуждения в адрес Сталина, Берии, Хрущева от их потомков? А ведь те, особенно первые двое, буквально могли бы утонуть в пролитой ими крови. Не знаю, как отец Белоцерковского, но Максим Литвинов ни в чем таком не замечен. Ну да, в молодости занимался «пропагандной работой», а затем отстаивал интересы Советского Союза на международной арене. И то, и другое – не самые позорные занятия. Кстати, дед Павла Литвинова был подстать внуку смелым человеком. Солженицын рассказывает (стр. 327), что, покидая в 1943 году пост посла СССР в США, он «имел смелость передать Рузвельту от себя личное письмо, что Сталин развязывает в СССР антисемитскую кампанию». Окружение Рузвельта в то время кишело советскими агентами, что не могло не быть известным послу, и все же он решился. Так что у Павла было меньше, чем у многих других, оснований стыдиться своего деда.

В любом случае дети или внуки, поливающие грязью отцов или дедов, – не самое вдохновляющее зрелище. Павел Литвинов, Вадим Белоцерковский, Петр Якир использовали единственно достойный приличного человека метод покаяния за деяния своих предков: борьбу с системой, созданной в результате этих деяний. И в целом широчайшее участие евреев в диссидентском движении можно рассматривать как покаяние российского еврейства за преступления еврейских большевиков.

А почему среди диссидентов что-то не видно было никого из потомков видных русских большевиков? И куда это попрятались любители считать проценты? Четверо из семи вышедших на Лобное место 25 августа 1968 года – это сколько процентов? Да, возвышались в диссидентском движении две фигуры – Андрея Сахарова и самого Солженицына, и были еще весьма значительные – Владимир Буковский, Сергей Ковалев, Глеб Якунин, Леонид Бородин. Но и еврейских было немало значительных фигур, а в целом евреев в движении было, пожалуй, не менее 50%. Сравните это с 4-5% евреев-большевиков в период Гражданской войны. Солженицын говорит, что широкое участие евреев в диссидентском движении в 60-е – 70-е годы было «в наследие той русской интеллигенции, которую евреи-большевики рьяно помогали уничтожить в первое пореволюционное десятилетие», то есть пошедшие в диссиденты еврейские интеллигенты как бы заместили уничтоженную русскую интеллигенцию. Это тоже можно рассматривать как форму покаяния евреев. Но я еще раз напомню, что в 1927 году евреев в ВКП(б) было всего 4%. Значит, добрых 90% тех «уничтожителей» русской интеллигенции были русские большевики. Почему же в диссидентах русских было далеко не 90%?

Самое «смешное», Солженицын приводит (стр. 183-184), надо полагать, с сочувствием, относящееся к 1922 году высказывание некоего Ю. Делевского: «Лишь активное участие евреев в борьбе за ликвидацию большевизма гарантирует благо еврейства…». Ага, держи карман шире: трудно сказать, что вызвало большее негодование юдо-озабоченных русских авторов, а вслед за ними и народных масс – участие евреев в становлении советской власти или – в ее ниспровержении. Далеко за примерами ходить не надо. Труд [1] нашего системного аналитика весь посвящен этому. Только один пример. Вот он пишет о революции 1917 года (стр. 97): «…в этой драме евреи  вышли как актеры первого плана – и придали этой драме особо жестокий, безжалостный характер». А это уже о событиях начала 90-х годов (на той же странице): «…радикальные реформаторы пытаются силой заставить русских людей  жить не так, как русским кажется правильным и справедливым. И среди этих реформаторов евреи выступают как самая яркая и активная сила». Или (стр. !05): «Сейчас уже всем видно, что разбогатевшая и политически влиятельная часть еврейства взяла на себя роль тарана, сокрушающего „старый режим“ и оставляющего нас и без святынь (ценностей), и без минимальных средств к жизни».

Но мы отвлеклись. Обратимся еще к оценке Солженицыным роли Александра Галича в диссидентском движении. Вначале он, как обычно, отдает ему должное (стр. 448-453): «Магнитофонные записи его гитарного полупения-полудекламации расходились широко и почти обозначили собой целую эпоху общественного оживления 60-х годов, выразили его с большой силой и даже яростью. Мнение культурного круга было едино: „самый популярный народный поэт“, „бард современной России“… Он нашел в себе мужество оставить успешную, прикормленную жизнь и „выйти на площадь“» (слова выделены Солженицыным).

А затем начинается: «И как же он осознавал свое прошлое? Свое многолетнее участие в публичной советской лжи, одурманивающей народ? Вот что более всего меня поражало: при таком обличительном пафосе – ни ноты собственного раскаяния, ни слова личного раскаяния нигде!» Так уж нигде? Сам же следом пишет: «Уже не в России говорил: „Я был благополучным сценаристом, благополучным драматургом, благополучным советским холуем. И я понял, что я так дальше жить не могу. Что я должен наконец-то заговорить в полный голос, заговорить правду“».

Значит, было все-таки и «личное раскаяние»? Да, но почему не сразу, почему не в России стал рвать рубаху на груди, а уже в Париже? Опять мы видим тупое непонимание того, что раскаянием Галича стало само его творчество. И еще более тупейшее непонимание, что раскаялся более чем благополучный человек, человек, которому было, что терять. А сколько благополучных русских деятелей от литературы и искусства не захотели отказаться от своего благополучия. Одна семейка Михалковых чего стоит! А ведь потомственные русские дворяне! Вот только что Никитушка, сынок главного советско-российского гимноведа, пел дифирамбы Путину по случаю его 55-летия.

И еще укоряет он Галича за то, что не воспел он «ни одного героя-солдата, ни одного мастерового, ни единого русского интеллигента и даже зэка порядочного ни одного». А сам-то: не воспел ни одного героя-летчика или танкиста, ни одного геолога-первопроходца, ни одну доярку… Честное слово, у меня возникло удивившее меня самого предположение: а что, если Александр Исаевич просто недостаточно умен? Или он не слышал, что произведения искусства (и их творцов) оценивают не по тому, чего в них нет, а по тому, что в них есть?

Дело не в недостатке ума, а в недостатке элементарной порядочности. Не хотелось бы «переходить на личности», но писатель земли русской вынуждает меня к этому: уж больно надоели его суровые претензии к другим в сочетании с личной «скромностью». Он каждого укоряет: а что ты делал (писал, говорил, снимал) раньше? (вариант советской анкеты: «что ты делал до революции?»). А вам приходилось где-нибудь у него читать о том, каков он сам был раньше, о чем писал, что проповедовал? Раскаивается он за свое прошлое?

Я перечитал десятка полтора его биографий. Вот что говорится в них о том, за что он был осужден: «В 1945 был арестован и осужден на 8 лет исправительно-трудовых лагерей "за антисоветскую агитацию и попытку создания антисоветской организации"»; «Приговорен к восьми годам заключения с последующей ссылкой в Сибирь за антисоветскую агитацию и пропаганду: в руки НКВД попали письма Солженицына к другу с критикой Сталина»; «Арестован за резкие антисталинские высказывания в письмах к другу детства»; «9 февраля 1945 Солженицына арестовали за резкие антисталинские высказывания в письмах к другу детства»; и т. д.

Какое у вас сложилось впечатление? Конечно, смелый русский патриот обвинял советскую власть и лично Сталина в уничтожении русской интеллигенции, в крестьянском Холокосте, в бездарно погубленных миллионах солдат в первые два года войны, в том, что неверно были выбраны перед войной союзники и т. д. Но вдруг читаю в интервью русского почвенника Вадима Кожинова израильскому журналу «22» [134]: «Вы, наверно, знаете, что Солженицын был репрессирован за защиту канонических, ортодоксальных коммунистических взглядов?» Вот это да!

Дальше – больше, у того же Кожинова находим [2, том 2, стр. 96] свидетельство первой жены нашего героя о разговоре с ним в мае 1944 года, то есть за полгода с небольшим до его ареста: «Он говорит о том, что видит смысл своей жизни в служении мировой революции. Не все ему нравится сегодня. Союз с Англией и США (то есть «буржуазными странами».— В. К). Распущен Коммунистический Интернационал. Изменился гимн. В армии — погоны. Во всем этом он видит отход от идеалов революции. Он советует мне покупать произведения Маркса, Энгельса, Ленина. Может статься и так, заявляет он, что после войны они исчезнут из продажи и с библиотечных полок. За все это придется вести после войны борьбу. Он к ней готов».

Антисоветского, антикоммунистического духа Александр Исаевич набрался уже в лагерях, а когда в феврале 1945 года он был арестован, сообщает Кожинов, «в его бумагах обнаружили портрет Троцкого, которого он считал истинным ленинцем». Позднее Троцкий стал для него главным врагом русского народа…

Я не стал бы пенять ему за заблуждения молодости, если бы… Помните его обвинение: «Но когда переворот уже совершился, активное молодое секуляризованное еврейство легко и быстро совершило перепрыг с коня на коня – и с неменьшей уверенностью погнало теперь и в большевистской скачке». Как он может обвинять тех полуграмотных местечковых юнцов, соблазнившихся большевистской утопией («братство народов», «кто был никем, тот станет всем» – а они и были никем), если он оставался у нее в плену, уже имея высшее образование, и когда уже были видны плоды этой утопии, – или он только в лагере узнал об уничтожении большевиками русской интеллигенции и вообще высших сословий русского общества, о крестьянском геноциде, о сталинских репрессиях и т. д.? Мы говорили уже о черте его характера: обвинять других, в чем сам грешен. Мы будем видеть это еще и еще.

И что же он укорял Ромма, Галича и других в изменении взглядов, требовал от них какого-то особого покаяния за прошлое? Сам-то покаялся? Я что-то этого не припомню, да и не очень оно мне нужно: его покаянием были «Один день…», «Архипелаг ГУЛАГ» и другие произведения того периода. Каяться нужно делом, и таким было покаяние немцев.

Призывая каяться евреев, Солженицын не забывает и своих (стр.120): «Как и мы, русские, должны отвечать за погромы, и за тех беспощадных крестьян-поджигателей, за тех обезумевших революционных солдат, и за зверей-матросов». Как он сам «кается» за еврейские погромы и многое другое, чем обязаны евреи России, мы вспомним ниже. А как русские каются хотя бы за то, что сотворили со своими, кровными – кулаками и прочими «врагами народа»? Читайте:

В. Сунгоркин в «Комсомольской правде» писал [135], какой поток писем хлынул в газету после небольшой его публикации об одном из бывших сталинских лагерей в Читинской области. Жительница Иркутска Иванова писала: «Вы сталинское время порочите. Больше бы в то время таких лагерей, чтобы отпрыски кулаков там подохли». Гринев Г. М. Из Московской области: «Мы жили в тяжелое время. В лагерях сидели за преступления – что нам их кормить, что ли?» Автор обобщает: «Все чаще слышно: сколько можно копаться в прошлом – хватит, надоело, народ устал!»

Точно такой же, по сообщению Ларисы Латыниной, была реакция на публикации на лагерную тему в «Литературной газете» [136]: «Обвинения в предательстве идеалов, обещающих счастье человечеству, проклятия, угрозы, ругательства, набор ритуальных заклинаний, ностальгические воспоминания о временах, когда „был порядок“, когда люди делали что прикажут, не рассуждая, и уверенность, что так и нужно жить – исполняя приказ».

Наум Коржавин в «Комсомолке» рассказал [137]: «Когда начали падать лагеря, в Караганде одна карлаговская дама (жена лагерного офицера) сказала другой: „Хоть бы лагеря еще года два продержались, детей на ноги поставить“».

Георгий Кузнецов, ведущий телепрограммы «Киноправда?» в «Независимой газете» делился впечатлениями от реакции зрительской аудитории [138]: «Из 600-700 телефонограмм, поступающих в студию, примерно половина содержит проклятия в наш адрес. Нас упрекают, что мы хотим лишить людей всякой нравственной основы… Гостям студии трудно вынести этот физически ощущаемый вал ненависти». О том же писал Константин Кедров в «Известиях» [139]: «Телевидение завалено требованиями: прекратить, запретить, не пускать, посадить, расстрелять».

Некто З. Артемьева из Калуги прислала в «Известия» письмо [140], где были такие строки: «Внутренняя политика государства служила большинству народа, а гибло в лагерях и тюрьмах меньшинство (саботажники, антисоветчики, бывшие эксплуататоры всех мастей). Да, были и невинные люди, но… для переходного периода 10 процентов незаконных умерщвлений, смертей от голода, репрессий – это нормально… Советская власть воспитывала людей, а не пускала все на самоте, как сейчас. Все наши прежние фильмы не зря  называют „Из золотого фонда“. Человеколюбие, оптимизм… все воспитывало в людях гуманизм». Вот так, в одном флаконе – гуманизм и 10 процентов «законных» незаконных умерщвлений. Кстати, автор письма сообщала, что у нее два высших образования и дочери она тоже дала два образования…

А уж если дело касалось «внешних врагов»… Андрей Иллеш в «Известиях» рассказал [141] о реакции на его публикацию о сбитом советской ПВО в 1983 году корейском «Боинге»: «Насколько глубоко в психологии людей в нашем обществе укоренилось милитаристское сознание, насколько устойчив образ врага… Их очень много. Писем, которые пришлось складывать в папку с грифом „агрессивные“»

Журналист «Фигаро» Александр Седр интересовался в 2005 году мнением жителей Сталинграда об установке в их городе памятника Сталину. Он рассказывает [142] о 16-летней школьнице Оксане Лопатиной, которая «написала воспоминания о своем деде – жертве сталинских репрессий». Тем не менее, «сравнения Сталина с Гитлером вызывают у нее возмущение. „Сталин, по крайней мере, делал народу добро!“».

Но, может быть, неспособны к осознанию нашего прошлого, к покаянию только так называемые «простые люди»? Укранская православная журналистка Клара Гудзик писала [143] в киевской газете «День»: «Мы не очень склонны к раскаянию, к признанию своих исторических или новых грехов – ни политики, ни партии (даже те, что связали себя с православием), ни церковные деятели».

Одна из наиболее известных в прошлом советских балерин в интервью «Известиям» рассказывает [144], что в юности «была беззаветно влюблена в комсомол», потом состояла в партии, но «когда арестовали сестру моего отца, абсолютно кристальной чистоты человека, – я не могла оставаться столь преданной идеалам партии». Однако, партбилет и сейчас лежит у нее в столе: «Он – часть моего прошлого, это ведь все было, и было много хорошего».

А вот не менее известная Татьяна Доронина в интервью здешней газете [145] объясняет причины своего уважения к Сталину: «Тогда была сильная держава и вера в то, что она незыблема, а ты являешься ее частью. Когда говорят, что был Гулаг, – да,,это так, были несчастья и трагедии… По-моему, нужно для начала сотворить, возродить сильное государство, а не поносить свою исто рию наподобие пьяных лакеев, ругающих барина».

Но «много хорошего» было и у Гитлера. Пока русские люди не поймут, что за «хорошее» не обязательно платить «десятью процентами незаконных умерщвлений», что «сильная держава» – это не та держава, которая насылает на своих граждан «несчастья и трагедии», – до тех пор не будет у русских нормальной, человеческой жизни.

Солженицын это вроде бы понимает (стр. 474): «Мы не устаем призывать русских: без раскаяния не будет у нас будущего. А то ведь: осознали коммунистические злодейства те, кого они прямо затронули, да близкие к ним. А те, кого не затронули, – старались не заметить, а теперь забыли, простили, и непонятно им: а в чем раскаиваться?» Действительность гораздо хуже: даже те, кого злодейства близко затронули, нередко хотят все забыть.

Григорий Гуртовый в киевской газете «День» вспоминает [146] о голоде 1933 года  в родном селе на Запорожчине: «В моей Корнеевке умерло полторы тысячи душ, в том числе мои дедушка, бабушка, двое сестренок, родственников до сорока человек. Я пишу в Корнеевку письма, вспоминаю об этом, а мне отвечают: мы сомневаемся, что у нас был голод».

Ольга Кучкина в «Комсомолке» передала [147] впечатления Сергея Аверинцева от беседы с пожилой интерфронтовкой в Вильнюсе. Было это в период борьбы литовцев за независимость их республики. Он пытался объяснить ей, «что у литовцев есть основания чувствовать себя обиженными». И далее он говорит: «Никогда не забуду ее ответа: „Моих родителей репрессировали при Сталине. Ну и что? Кипятиться я по этому поводу буду, что ли!“ Эти слова принадлежат к числу самых безнадежных моих переживаний за всю жизнь».

А вот совсем свежая зарисовка с натуры [148] российского журналиста Сергея Баймухаметова: «Придумать такое я бы не решился  А вернее всего – просто не смог бы, Я гулял по парку в московском районе Свиблово с симпатичным мужчиной моего возраста. Совершенно мне незнакомым. Наши собачки рядом гуляют – и мы тоже рядом. Тихое, благостное утро, и разговор наш тихий, благостный. Хотя говорили о политике, о прошлом, о будущем. – А если на этой волне общего недовольства к власти снова придут коммунисты? – спрашивал он. – И что тогда будет? – Как бы сажать не начали… -А что, разве сажали? – спросил он. – Как это так? – не понял я. – Да никого они не сажали, это все разговоры, непонятно откуда! – уверенно сказал он. – А вы деда своего помните – вдруг спросил я. – Нет, мама говорила, что последнее письмо от него получила из Нагаевской бухты в 42 году…  –  А Бабушку? – спросил я. – Тоже нет, она умерла в ссылке, в Акмолинске. – Ну вот, а вы говорите, что не сажали – как бы пожурил его я, мягко, с некоторым удивлением в голосе. – А я как-то не думал… – тоже удивился мой собеседник». Журналист заключает: «Это, конечно, страшно: знать – и не думать. Но он хотя бы знал, на страшном опыте своей семьи. Когда-нибудь, глядишь, и подумал бы. А сколько таких, которые вообще и почти ничего не знают?»

Как видим, даже те, у кого самые близкие люди стали жертвами коммунистической диктатуры, часто ничего не знают, не помнят, не хотят помнить. А насчет того, «сколько таких, которые вообще ничего не знают?» – вот свежайшая информация. Я пишу эти строки в октябре 2007 года. Вчера получил газету, а в ней сообщается: «В России был проведен социологический опрос – населению был задан вопрос: „Что вы помните о 1937 годе“. Только половина опрошенных вспомнили, что этот год стал годом массовых репрессий».

Чему удивляться? В прошлом году в России был показан 40-серийный телефильм о Сталине. Я его не видел, но пишут, что там рассказывается о том, какой он был любящий отец, как заботился о развитии советской науки, спорта и т. п. О репрессиях – очень вскользь и, главным образом, о том, что они были вызваны необходимостью. В российских городах восстанавливаются памятники Сталину, возвращают его имя улицам, открываются посвященные ему музеи. А ленинские статуи во многих местах и не сносились.

В Украине учредили День памяти геноцида украинского народа. При этом президент Украины Ющенко специально отметил: виновны в этом не русские, а коммунистический режим. Но все равно это вызвало неудовольствие российского руководства. Кстати, когда говорят о голодоморе 1932-1933 годов, обычно относят это к украинскому крестьянству. Но ведь в том голодоморе погибли и миллионы русских крестьян. Что мешает русским объявить и у себя такой День памяти?

Когда в Грузии открыли Музей оккупации, Путин при встрече выразил неудовольствие грузинскому президенту Саакашвили, сказав при этом, что во главе той «оккупационной власти» стояли как раз грузины (имея в виду, очевидно, Сталина и Берию), от которых и русским досталось. На что Саакашвили ответил в таком духе: так откройте у себя музей грузинской оккупации…

Да где там, если нынешний российский режим ощущает себя прямым наследником советского. Самая большая катастрофа ХХ века для Путина – не Октябрьский переворот с последовавшей за ним Гражданской войной, не крестьянский Холокост начала 30-х годов, не Вторая мировая война, а распад Советского Союза. А недавно Путин поставил перед Академией педагогических наук задачу создать такие учебники по новейшей истории России, которые «не навязывали бы учащимся чувства вины за историю России», а, напротив, рисовали Россию «как великую державу, которой не следует стыдиться своего прошлого».

Заметим, что летом 2007 года Солженицын с благодарностью принял из рук Путина государственную награду. Оно бы и ничего, но вспоминается, что в свое время он отказался принять награду от Ельцина. При первом президенте России тоже мало было сделано для осознания россиянами своей новейшей истории, но хоть какое-то движение в этом направлении было. При Путине явно все пошло вспять. Но путинский режим оказался Солженицыну ближе ельцинского, и, приняв от Путина награду, он взял на себя толику ответственности за то, что Россия отказалась даже от намека на покаяние за свое недавнее прошлое.

Могут сказать: что ты приматываешься к 88-летнему старику, у которого к тому же достаточно заслуг в прошлом. Не стал бы приматываться, но ведь свои «Двести лет вместе», все тысяча с лишним страниц которых, по сути, представляют собой требование к евреям покаяться за преступления перед русским народом, написаны им тоже уже в возрасте за 80. Да и мне самому уже под 80…

А теперь вернемся к его призыву к своим соплеменникам покаяться за еврейские погромы. Да ведь его собственное «покаяние» за них (см. главы 8, 11, 16 и др.) свелось, в основном, к попыткам всячески смягчить вину за них правительства (дескать, оно вообще сонное, закоснелое, что с него взять?) и самих погромщиков (известная песня: еврейская эксплуатация виновата). Или вот он описывает (том 1, стр. 289-290) высылку из Москвы тысяч еврейских ремесленников. Чем он озабочен? Тем, что русская полиция прозевала американских эмиссаров, миссия которых заключалась в оценке положения евреев в России. И их отчет был напечатан в материалах Конгресса США и послужил «к вящему посрамлению России». А как позорно его описание процесса Бейлиса…

Ладно, лицемерно его покаяние за преступления предков по отношению к евреям, так хоть бы сам не клеветал на нас, не сгущал вину наших предков. Но мы же видели: признав, и неоднократно, что вина за Октябрьский переворот лежит на самих русских, он все равно пытается побольше этой вины перебросить на евреев. Приведем еще раз его фразу (том 2, стр. 90) «Из такого повсеместного присутствия евреев в большевиках в те страшные дни и месяцы – не могли не вытекать и самые жестокие последствия». Это очевидная ложь: того количества евреев, которые реально были в партии, на «повсеместное присутствие» никак не могло хватить.

А как он, игнорируя данные хорошо известных ему капитальных работ Мельгунова и Кричевского, нагло лжет (см. главу 28) об огромной роли евреев в преступлениях ЧК. Чего стоит один вот этот пассаж: «Как же объяснить, что население России – в целом – сочло новый террор „еврейским террором“?.. Почему и в красных рядах, и в белых, вообще у народа, – отложилось впечатление, что чекисты и евреи – едва ли не одно и то же? И кто виновен в таком впечатлении? – Многие, в том числе и Белая армия, о чем ниже. Но никак не в последнюю очередь сами те чекисты, кто ревностной службой в верхушке ЧК послужил такому отождествлению». Чтобы знать, что «в верхушке ЧК» евреев не было, не нужно было даже читать Мельгунова и Кричевского: общеизвестно, что верхушку эту составляли поляки и латыши. А «такое впечатление», что там были сплошь евреи, создали такие лжецы и клеветники, как сам Солженицын.

Совсем меня «достал» Солженицын своими бесчисленными упреками «хорошим» евреям (или вообще еврейству), почему они не остановили «плохих» евреев. Например, сказав (стр. 81), что «еврейское население относилось к большевикам настороженно, если не враждебно», он продолжает: «Но, обретя от революции наконец полную свободу… евреи не помешали в несколько месяцев выйти вперед именно евреям-большевикам, а те с жестоким избытком использовали привалившую власть». Другой пример (стр. 100): отметив, что «Октябрьский переворот вовсе не был нужен российскому еврейству, получившему свободу в полноте – в период именно Фввраля. Но, когда переворот уже совершился, активное молодое секуляризованное еврейство легко и быстро совершило перепрыг с коня на коня – и с не меньшей уверенностью погнало теперь и в большевицкой скачке», он добавляет: «Но благоразумная часть еврейского народа – упустила головорезов. Так отщепилось – чуть ли не целое поколение». Насчет «целого поколения» – это очевидная ложь: в главе 26 показано, что в разгар Гражданской войны евреев-большевиков было всего около 10 тысяч и даже в 1922 году, то есть к концу войны, 19 564 – из общего состава в 375 901 человек.

Таких упреков у него только во 2-м томе наберется с полдюжины. Гитлер тоже высказывал подобную претензию к немецким евреям [71, стр. 48]: «Я убежден, что среди наших евреев были люди порядочные в том смысле, что они воздерживались от участия в любых акциях, направленных против германской нации. Но ни один из них не выступил против своих соплеменников за германскую нацию». Мало у кого из русских юдофобов не звучит этот мотив. Вот, например, у Кара-Мурзы [1, стр. 27]: «Вот это единство и разделение Израиля, это упоение „всемирной властью еврейства“…и составляют главную трудность для диалога. Евреи – патриоты России не могут „сдать“ Гусинского и потому молчат».

Это – род паранойи, в основе которого лежит представление о том, что евреи управляются из какого-то общего центра, например, «сионскими мудрецами» или масонской ложей. Допускал же Шульгин [14, стр. 103] возможность существования «тайного еврейского правительства». Нобелевскому лауреату, видно, неудобно в явном виде обсуждать эту тему, но что-то такое он, вероятно, тоже допускает. Иначе, без приказа из единого центра, как одни евреи могут удерживать других? Тем более, что он сам призывает нас [5, том 2, стр. 71]: «Надо помнить постоянно, что еврейство – всегда очень разное, что фланги его широко раскинуты по спектру настроений и действий. Так и в российском еврействе в 1917, – уж конечно повсюду в провинциях, но даже и в столице, – сохранялись круги с разумными взглядами, а с ходом месяцев, к Октябрю, они расширялись».

Как, в его представлении, «хорошие», «разумные» евреи должны были останавливать «плохих», «неразумных»? Уговаривать, объяснять, сажать под домашний арест? Попытки такие были, Солженицын о них пишет (том 1, стр. 367): «Во многих местах…замечалась активная борьба состоятельных религиозных элементов еврейства против революции. Они помогали полиции ловить еврейских революционеров, срывать демонстрации, забастовки и т. п…А для молодых революционеров религиозный „Союз евреев“ был – „черносотенный“». Это описание относится к периоду революции 1905 года. Ну и что – помогло? А теперь представьте себе позднее лето 1917: уже не только Временное правительство, но и эсеровско-меньшевистский ЦИК советов не в состоянии ничего сделать с взбунтовавшейся солдатней и рабочими массами, чем пользуются большевики, готовя переворот. И вот некий синедрион раввинов (или банкиров, или банкиров вместе с раввинами) вызывает Троцкого с другими евреями-большевиками и этак строго у них спрашивают: вы что это творите, вы подумали, как замышляемый вами переворот скажется на судьбе вашего народа? Немедленно прекратите!

Должен разочаровать Александра Исаевича: ну, нет у евреев единого управляющего центра, не подчиняются они друг другу и, как у всех народов, молодежь не всегда прислушивается к мнению старших! А уж перед русскими подобных вопросов можно столько наставить… Ну, например, как вы, русские, допускали еврейские погромы? У вас же, в отличие от евреев, действительно был общий центр – царь-батюшка, правительство, а у них – вся государственная машина в руках: армия, полиция, суды. Или как вы допустили позорное для России дело Бейлиса? Или зверские депортации евреев во время Первой мировой войны? Да черт с ними, с евреями, но как вы допустили, чтобы большая часть ваших соплеменников так долго оставалась в рабстве? И уже после их освобождения – как вы допускали, чтобы они оставались безграмотными, чтобы они жили впроголодь? Хоть бы о собственной безопасности подумали – это был прямой путь к революции. Проявили крайнюю беспечность, а теперь евреев в катастрофе обвиняете…

Но вот катастрофа уже разразилась. Только что мы еще раз привели цифры: в 1922 году, к концу Гражданской войны, в ВКП(б) было 19 564 евреев – из общего состава партии в 375 901 человек. Кто были остальные? Ясно, в подавляющем большинстве – русские. Как вы допустили? Да черт и с этими русскими большевиками – голытьба, полуобразованщина. Но в главе 26 мы цитировали Солженицына: «Да ведь и сотни и тысячи русских генералов и офицеров, из императорской армии, кто служил в Красной армии большевикам, пусть не в политотделах, но тоже на немалых постах… и принес им неисчислимую пользу, может быть даже решающий вклад в победу красных». Насчет «решающего вклада» – очень может быть. Напомню, тех генералов и офицеров на стороне красных воевало 70-75 тысяч – почти столько же, как на стороне белых, и они командовали у красных почти всеми фронтами и армиями. Тут уж речь идет не о русских вообще, а о людях одного круга, одного класса. Как же белые, да и вообще русское общество допустили, чтобы их братья (иногда кровные) сражались за погибель России?

Я не придираюсь к писателю – я возвращаю ему его вопросы. В конце концов, труд его называетса «Двести лет вместе», он посвящен взаимоотношениям русских и евреев. Почему же все вопросы ставятся почти исключительно евреям, почему оценивается исключительно их поведение?

Вот еще он пеняет евреям (том 2, стр. 109): «После Октября другие социалистические партии – эсеры и меньшевики, как мы знаем, имевшие евреев многочисленно в своем руководстве, – не стали каменной стеной против большевизма…» Как же, ставали, он сам пишет на той же странице: «И в числе лидеров рабочего сопротивления большевизму в 1918 встречаются еврейские имена: в числе 26, подписавших в Таганской тюрьме „Открытое письмо заключенных по делу Рабочего съезда“ – еврейских имен, видимо, четверть. И к этим меньшевикам большевики были беспощадны». И опять непонятно, почему речь только о евреях. Пусть их было 25% в руководстве меньшевиков и эсеров, пусть даже треть, но большинство-то были – русские. Почему он с них не спросит – «ставали каменной стеной против большевизма или нет?»

Но что это мы все о Солженицыне, другие юдо-озабоченные могут обидеться. Вот и наш большой друг Буровский говорит [4, т. 1, стр. 310-311] о покаянии немцев за преступления их предков во время Второй мировой, о покаянии поляков, англичан, а затем делится тем, что его мучает: «На этом фоне позиция современных евреев, свято убежденных в своей невиновности перед другими народами, просто пугает… Там, где у европейцев течет полноводная река национального покаяния, у евреев еле-еле сочится чахлый родничок покаяния отдельных личностей». Интересно было бы узнать у него, кто, кроме «отдельных личностей», должен покаяться за преступления российских евреев: правительство государства Израиль, Всемирный совет евреев, синедрион сионских мудрецов?

Он снова и снова возвращается к этой теме. Вот он обвиняет (там же, стр. 381) «в неумении понимать других людей» украинско-польских евреев ХVII века: «Евреи не умели смотреть на себя глазами других». О каких событиях идет речь? А вот он сам рассказывает (стр. 386): «Еврейские историки часто пишут, что уцелела от силы одна десятая еврейского населения. Это, выражаясь мягко, преувеличение, но и более реальные цифры ужасны: порядка пятисот тысяч жертв. В то время в Польше жило порядка… полтора миллиона евреев. Значит, погиб каждый третий… это потери не только мирного населения, но и вообще не воевавшего, не объявлявшего никому войны народа. Евреи ни с кем не воевали, но все воевали с евреями».

А это он описывает (стр. 382), как именно казаки Богдана Хмельницкого «воевали» с евреями: «Сдирали с живых кожу, распиливали пополам, забивали до смерти палками, жарили на угольях, обливали кипятком; не было пощады и грудным младенцам…» Это казаки мстили евреям за то, что некоторые из них были у польских панов управляющими или арендаторами. Но, предвосхищая русско-еврейские законы, мстили всем без разбору. И после всего этого он еще обвиняет этих зверски уничтоженных евреев «в неумении понимать других людей». Вот убивавшие их казаки – те умели понимать…

Но не будем углубляться в историю, достаточно того, что [4, том 2, стр. 389] «та на 90% еврейская кодла варила из русских костей свое ведьминское варево с 1922 по 1941 год, в это самое страшное двадцатилетие русской истории», а евреи теперь не хотят за это каяться! А русским, конечно, за что каяться, если их там было всего ничего: остальные 10% – это, вероятно, поляки, латыши, грузины и пр. Эта еврейская кодла с небольшой примесью прочих нацмэнов и заполняла в годы Гражданской войны органы ЧК, ЧОНы, продотряды, политотделы, короче, все большевистские органы, уничтожавшие русский народ, эта же кодла в 20-е годы уничтожала православные святыни и их служителей, а также остатки русской интеллигенции. В начале 30-х кодла устроила крестьянский Холокост, в середине 30-х кодла организовала массовые репрессии, которые для маскировки нарекла сталинскими репрессиями…

Но зато потом (надо полагать, где-то в 1942 году) «пришел» товарищ Сталин (см. главу 33) и – давайте разделим радость Буровского (стр. 389) –  «При Сталине, как к нему не относиться, направление людоедства резко изменилось, теперь под нож шел совершенно другой контингент». Да вот и Кожинов пишет [2, т. 1, стр. 322]: «Один из людей моего круга, П. В. Палиевский, еще на рубеже 1950-1960-х годов утверждал, что 1937 год – это „великий праздник“, праздник исторического возмездия» (последнее слово выделено Кожиновым). Не будем придираться к частностям – по Кожинову, как мы знаем, Сталин «пришел» не в 1942, а в 1934 году, а 1937 год – это уже был апогей его «пришествия».

Ну, ладно, праздновали русские в 1937 году возмездие евреям, латышам, полякам за их злодеяния в отношении русского народа: благодаря товарищу Сталину людоедская машина, которую они обслуживали, теперь пожрала их самих. Не будут они больше уничтожать русскую культуру, издеваться над русской историей, русскими святынями. Радовались русские люди тогда, радуются Буровский с Кожиновым 60-70 лет спустя.

Но… сталинская машина, за пультами которой теперь стояли, в основном, русские (в 1940 году они составляли 84% кадров НКВД – см. главу 28), стала пожирать не только евреев, латышей и поляков, но и греков, финнов, немцев и т. д. А что касается культуры, то на корню стала уничтожаться культура всех нерусских народов СССР, закрывались национальные школы, культурные учреждения, корежилась сама письменность. Вы укоряете евреев, за то, что они не умеют посмотреть на себя глазами других, не чувствуют чужой боли. Но ни один из вас – ни Буровский, ни Кожинов, ни Кара-Мурза, – радуясь тому, что людоедская машина изменила свое направление, словом не вспомнили о том, что выпало на долю всех остальных народов империи, их культуры (см. часть 2 1-го тома моего сочинения). Таких эгоистов, как русские, еще поискать надо…

Что касается «эгоизма евреев», то гораздо больше оснований имеется обвинять их в прямо противоположном: им до всего дело есть, везде они суют свой длинный нос. Буровский сам пишет [4, т. 2, стр. 160]: «Никому из еврейских революционеров в 70-е годы (Х1Х века) и в голову не могло прийти, что надо работать только для своей национальности». Или (стр. 147): «В США, несмотря на престижное положение белых, еврейские общины Юга не раз голосовали за предоставление гражданских прав чернокожим. Если бы эти права были даны, евреи проиграли бы, а не выиграли, а своей позицией они вызывали раздражение и непонимание остальных белых». И пресловутая политкорректность очень во многом была создана американскими евреями.

Русскому историку Буровскому дико, что евреи могут выступать за справедливость в отношении других даже вопреки собственным интересам. Точно так же он удивляется тому (стр. 322), что евреи следуют логике, даже если это ничего не дает. Зачем справедливость, для чего логика, если они мне ничего не дают? Просто, нецивилизованные люди какие-то, эти евреи. А потом он берется рассуждать об их эгоизме и толстокожести…

Одновременно у него можно прочитать и такое (стр.313): Каждый из „народов СССР“ можно смело назвать „жертвой политики“. Но евреев – даже больше, чем других». Или даже (стр. 415): «Не все понимают, что какой бы счет русские не предъявили евреям и за какие бы грехи, но они-то совершили по отношению к евреям гораздо больше. Они не только практически уничтожили Страну ашкенази, но истребили сам народ – правда, истребили не физически, а путем культурной и физической ассимиляции». Философ, однако…

А теперь вернемся на минутку к Солженицыну. Он цитирует [5, том 1, стр. 384] приведенную в приложении к книге [14] Шульгина статью в издаваемой отчимом последнего газете «Киевлянин» за 1905 год: «Несчастные евреи! Чем виноваты эти тысячи семейств…На свое горе и несчастье евреи не удержали своих безумцев… Но ведь безумцы есть и между нами, русскими, и мы не могли их удержать». Нетрудно понять, что статья посвящена киевскому погрому того времени.

Радует то, что Шульгин, а следом за ним и Солженицын признают, что русские тоже не смогли удержать своих безумцев. Но воспроизвел я эту картинку ради вывода, который сделал из нее Солженицын. Вот он, этот вывод: «Так – мы копали бездну с двух сторон».

Нет уж, уважаемый, так – не пойдет. Ни один здравомыслящий еврей не станет отрицать долю вины представителей своего народа за Катастрофу России начала ХХ века. Но не надо пытаться разложить эту вину пополам – на русских и евреев. Фундаментальный факт состоит в том, что доля евреев в большевистской партии во время революции, Гражданской войны и после нее никогда не превышала 4-5% общего состава партии. Вот это и есть наша доля ответственности за художества большевиков. А если учесть, что на стороне красных сражались еще 70 – 75 тысяч русских генералов и офицеров царской армии, доля эта будет и того меньше.

Я не рассчитываю этими данными убедить юдо-озабоченных русских господ. Многим из них эти данные и без меня известны. Как были они точно известеы, например, Вадиму Кожинову, который писал, «В 1922 году, к XI съезду, в большевистской партии евреев было немногим более 5 процентов...» и еще добавлял к этому: «Какое уж тут “еврейское засилье”!» Это он пишет на странице 265. При этом он даже не пытался объяснить читателю, как это совмещается с его же утверждение на странице 134 о «совершенно несоразмерном участии евреев во всем, что делалось после октября 1917 года» и с аналогичными утверждениями на страницах 182 и 248.Я уже сопоставлял эти его утверждения в главе 26 и в начале данной главы и прошу у читателя извинить меня за повторы, но я просто не устаю удивляться этим кое-какерам с учеными степенями, которые не удосуживаются свести в своих сочинениях концы с концами.

Таковы даже, казалось бы, наиболее солидные из них. Ну, вот Шафаревич – академик, причем академик-математик. Нет более логической науки, чем математика. В главе 8 своего труда [30] он утверждает: «Я не вижу никаких аргументов в пользу того, что евреи вообще “сделали” русскую революцию, то есть были ее инициаторами, хотя бы в виде руководящего меньшинства». А несколькими страницами выше, в главе 7, у него можно прочесть: «Вряд ли был в Истории другой случай, когда на жизнь какой-либо страны выходцы из еврейской части ее населения оказали бы такое громадное влияние». Речь здесь идет о России и о той же революции. Тут же он пишет о том, что некий еврейский автор «в “Континенте” признает участие евреев в революции на 14 процентов (?!) — “вот за эти 14 процентов и будем отвечать”!» Вопросительный и восклицательный знаки призваны отметить, очевидно, его возмущение: дескать, какие хитрецы – всего на 14%, когда на самом деле было «громадное влияние». Как совместить одно с другим? И, если верно первое его утверждение, из главы 8, зачем вообще было огород городить, то есть писать его «Русофобию», которая вся посвящена тому, как «Малый народ», то бишь те же евреи, вовлекли Большой народ, сиречь русских, в губительную революцию?

И то же самое относится к Нобелевскому лауреату: все он знает, многажды пишет о том, что «это мы сами, русские, своей дурной головой сотворили», что евреям переворот этот не нужен был, чем ближе к Октябрю, тем более они ему противились, и цифры все ему известны – он просто их игнорирует и пишет о «громадном участии» евреев.

Так что убедить своими выкладками юдо-озабоченных господ я не рассчитываю. Выкладки эти – для благоразумных русских людей и, в первую очередь, для моих соплеменников. Их я призываю: не позволяйте этим юдо-озабоченным задуривать себе голову, как это позволил, например, замечательный поэт Наум Коржавин. Или вот еще один бывший советский еврей написал в издающейся в Мюнхене русскоязычной газете: «Неужели и впрямь никакой вины нет ни у немцев перед евреями за Катастрофу, ни у турок перед армянами за геноцид, ни у евреев перед русскими за революцию и последующие „подвиги“ в органах ВЧК-ГПУ-НКВД?». Нет сомнения, что немцы были на 100% (или почти на 100%) ответственны за уничтожение 6 миллирнов евреев, как и турки – за убийство 1,5 миллиона армян. Но утверждать, что евреи точно так же несут единоличную ответственность за  уничтожение многих миллионов русских, это можно только от помрачнения ума… или от запойного и некритичного чтения сочинений юдо-озабоченных русских мыслителей.

Даже 14% нашей коллективной ответственности, которыми недоволен Шафаревич, – это много. 5% – это максимум ответственности, которая лежит на еврейском народе за преступления еврейских большевиков. И напомню еще: если вас будут тыкать носом в цифры более высокого участия евреев в период революции в руководстве большевистской партии, посылайте этих тыкающих ко всем чертям: своими руководителями их выбрали русские большевики, пусть потомки этих русских за них и отвечают.

А теперь – о самом мерзопакостном. Солженицын – большой поклонник Столыпина. И вот что он  пишет о его убийстве (том 1, стр. 440 – 444): «Столыпин, давший свое направление, свет и имя предвоенному десятилетию России, – весной 1911, при озлоблении и кадетского крыла и крайне правых, растоптанный и законодателями обеих крыльев… - был в сентябре 1911 убит. Первый русский премьер, честно поставивший и вопреки Государю выполнявший задачу еврейского равноправия, погиб – по насмешке ли Истории? – от руки еврея… А этот выстрел, которым было подсечено выздоровление России, мог же быть совершен и в самого царя. Но убить царя Богров счел невозможным: потому (по его словам), что „это могло бы навлечь на евреев гонения“, „вызвать стеснения их прав“…»

Далее писатель одаряет нас философскими размышлениями: «Я не раз задумывался над капризностью Истории: над непредвиденностью последствий, которую она подставляет нам, последствий наших действий. Вильгельмовская Германия пропустила Ленина на разложение России – и через 28 лет получила полувековое разделение Германии…» Затем следует ряд других примеров подобного рода, после чего автор продолжает: «Этих дальних последствий – нам не дано предвидеть никому никогда. И единственное спасение от таких промахов – всегда руководствоваться только компасом Божьей нравственности. Или, по-простонародному: „Не рой другому ямы, сам в нее попадешь“. Так и от убийства Столыпина – жестоко пострадала вся Россия, но не помог Богров и евреям…

Богров убил Столыпина, предохраняя киевских евреев от притеснений. Столыпин – и без того был бы вскоре уволен царем, но несомненно был бы снова призван в круговращательном безлюдьи 1914 – 16, и при нем – мы не кончили бы так позорно, ни в войне, ни в революции (если бы еще при нем мы в ту войну вступили бы).

Шаг первый: убитый Столыпин – проигранные в войне нервы, и Россия легла под сапоги большевиков.

Шаг второй: большевики, при всей их свирепости, оказались много бездарней царского правительства, через четверть века быстро отдавали немцам пол-России, в том охвате и Киев.

Шаг третий: гитлеровцы легко прошли в Киев и – уничтожили киевское еврейство.

Тот же Киев, и тоже сентябрь, только через тридцать лет от багровского выстрела».

То есть евреи, убив руками Богрова Столыпина, сами уготовили себе погибель. И, хотя речь идет о киевских евреях, но ясно: весь Холокост – историческое возмездие евреям за убийство Столыпина. Трудно сказать, чего в этой «гипотезе» больше: плохо завуалированной лжи или гаданий на кофейной гуще, но вот чего в ней точно нет – так это «Божьей нравственности». Подробный анализ «гипотезы» дан Резником [21, стр. 263-292], я остановлюсь лишь на основных моментах.

Прежде всего я хочу напомнить, что Столыпин был не только премьер-министром, но еще и министром внутренних дел. И он несет значительную долю ответственности за широко распространенное в тогдашней России явление, которое получило название «системы провокации», или «азефовщины». Вот что об этом говорится в «Истории России. ХХ век» [32, стр. 129]: «К числу застарелых „государственных болезней“ Российской империи относилась провокация… В конце 1908 г. был разоблачен Евно Азеф, длительное время руководивший боевой организацией эсеров… Для правительства самым неприятным было то, что отнюдь не все покушения, организованные Азефом, кончались провалом. Достаточно назвать убийство Плеве и великого князя Сергея Алекскндровича. Отвечая на запрос в Думе, Столыпин… утверждал, что Азеф – добросовестный агент и слухи о его участии в убийствах высших должностных лиц не имеют оснований. В те времена Столыпин располагал очень большой властью. При желании ему, возможно, удалось бы искоренить эту заразу… Искоренил бы – и сохранил бы себе жизнь. Но Столыпин, наоборот, открыто отстаивал существование системы провокаций».

С этим согласен и Резник, который пишет о Столыпине [21, стр. 264]: «Есть неумолимая логика в том, что он пал жертвой той самой азефовщины, которую насаждал». И еще раз (стр. 292): «Если бы Столыпин не делал ставку на провокацию, то не погиб бы от руки провокатора». Так что не там видит Солженицын первоисточник «непредвиденных последствий», не от той точки ведет им отсчет.

Двойными агентами, провокаторами буквально кишела тогда политико-полицейская кухня России. Одной из этих темных фигур был и Дмитрий (Мордыхай) Богров. Павел Милюков, описывая убийство Столыпина, так и характеризует [33, том 2, стр. 81] Богрова: «полуреволюционер, полуохранник», то есть агент охранки. В той же «Истории…» о нем сообщается [32, стр. 138]: «Долгие годы нет ясности в том, кем же был Богров в действительности. Отмечалось пристрастие Богрова к наркотикам и алкоголю, стремление к „легкой жизни“, его принадлежность к киевской „золотой молодежи“. Стремление к красивой жизни, с одной стороны, и революционная бравада, с другой, были характерны для этого круга людей. Покушение на Петра Столыпина стало для Богрова разновидностью самоубийства, яркого и эпатирующего. „Нет никакого интереса к жизни, – писал он накануне покушения. – Ничего, кроме бесконечного ряда котлет, которые мне предстоит скушать в жизни. Хочется выкинуть что-нибудь экстравагантное“». То есть не исключено, что Богровым на убийство Столыпина толкнули геростратовские мотивы.

Далее там же говорится: «В советской историографии существовало мнение, что товарищ (заместитель) министра внутренних дел Павел Курлов подыграл придворным кругам, желавшим устранить Столыпина, и использовал для этого двойного агента Богрова. Поспешность и закрытость суда над убийцей премьера косвенно свидетельствует в пользу подобной версии». Затем делается вывод, что преступление Богрова «может быть как показателем крайней внутренней неуравновешенности террориста-маньяка, так и результатом тщательно продуманной полицейской операции». О том, что придворные круги, сам царь и, особенно, царица к этому времени не жаловали Столыпина, известно достоверно: царь, помимо прочего, считал, что премьер его «заслонял», царица ненавидела его за то, что он «плохо относится к нашему другу», то есть Распутину. Это подтверждает и Солженицын, когда пишет: «Столыпин – и без того был бы вскоре уволен царем». Показательно, что против ряда высоких чинов МВД в связи с убийством премьера было возбуждено уголовное дело, но Николай II собственноручно прекратил его, не допустив до суда.

Резник основной версией считает ту, что Богров просто запутался в своих отношениях с революционерами, с одной стороны, и охранкой, с другой (что не исключает версии, согласно которой охранка использовала его в своих целях). На одном из допросов Богров показал [56, стр. 277], что  он «кого-то должен был убить, чтобы не быть убитым самому, а Столыпина выбрал как наиболее заметную и им самим легко узнаваемую фигуру». Но о главном своем мотиве он на первом же допросе сказал (стр. 276): «Покушение на жизнь Столыпина произведено мною потому, что я считаю его главным виновником наступившей в России реакции. Т. е. отступление от установившегося в 1905 году порядка: роспуск Государственной Думы, изменение избирательного закона…». И подтвердил это на втором допросе (стр. 277): «Я решил убить министра Столыпина, так как я считал его главным виновником реакции и находил, что его деятельность для блага народа очень вредна».

То есть свое преступление Богров объяснял заботой о России, а не о евреях. Забота о евреях проходит у него как побочный мотив. Он объясняет (стр. 278), почему своей жертвой выбрал не царя: «из боязни вызвать еврейский погром». Но можно ли трактовать это, как трактует Солженицын: «Богров убил Столыпина, предохраняя киевских евреев от притеснений». Такая трактовка могла бы иметь смысл, если бы Столыпин был врагом евреев. Но, как пишет сам Солженицын, он был их единственным защитником в правящих верхах. Нестыковочка…

Я уже приводил в пример логику американских расистов соответствующего времени: если убил белый, говорили – убил Смит или Кларк, если убил черный, говорили – убил ниггер, и наказанию подлежали все ниггеры в округе. Точно такова же логика русско-еврейских законов, и, следуя этим законам, Солженицын считает: Столыпина убил Мордка Богров – значит, убил еврей, и не просто еврей, а представитель еврейства…

Утверждение, что выстрелом Богрова «было подсечено выздоровление России» ни на чем не основано, ибо дни его на посту главы правительства, как мы видели, были и без этого выстрела сочтены. Еще менее обосновано предположение о том, что,  будь жив Столыпин, он «несомненно был бы снова призван в круговращательном безлюдьи 1914 – 16, и при нем – мы не кончили бы так позорно…»

Несомненно, от Октябрьского переворота тянется цепочка к приходу к власти нацистов в Германии. Но начало той цепочки гораздо логичнее видеть, например, в убийстве в 1881 году Александра II русскими террористами (см. часть 2). Резник сообщает [21, стр. 13]: «1 марта 1881 года Александр II должен был подписать Конституцию. Но именно в этот день он был убит». Получи Россия тогда Конституцию, это действительно изменило бы ее дальнейшую историю, а вместе с ней – и историю мировую. Но Солженицыну важно, чтобы зловещим для российской и мировой истории считался выстрел террориста еврейского происхождения…

И вот еще странность: Солженицын прекрасно осведомлен, по какому каналу изливался из России в Германию (и не только) яд антисемитизма, он сам пишет об этом, но в другом месте своего труда, а при обсуждении данной темы обходит эту информацию. Приведем ее мы [5, том 2, стр. 173-174]: «Послевоенная Европа и Америка были затоплены огромными тиражами „Протоколов сионских мудрецов“, распространившихся внезапно и мгновенно: за 1920 год – 5 изданий в Англии, по нескольку в Германии и Франции, полумиллионный тираж в Америке, напечатанный Генри Фордом. – Неслыханный успех „Протоколов“, переведенных на многие языки, показывал, насколько была широка вера в большевистскую революцию как еврейскую. – Английский ученый Норман Кон: „в годы, непосредственно следовавшие за первой мировой войной,, когда „ Протоколы" выплыли из тумана и прогремели по всему миру, множество вполне здравомыслящих людей отнеслись к ним совершенно серьезно“… На Запад „Протоколы" попали из охваченной Гражданской войной России».

Далее Солженицын рассказывает, что «Протоколы» были состряпаны в самом начале века по инициативе и заказу П. И. Рачковского, возглавлявшего Заграничную Агентуру Департамента Полиции, впервые напечатаны в 1903 году в Петербурге. Однако, вопреки горячему желанию «черносотенцев», широкое распространение в России они не получили, ибо проверка, проведенная по заданию Столыпина, показала, что это подлог.

Продолжим цитирование (стр. 175): «Но 1918 был переломным в истории „Протоколов“. После захвата власти большевиками, после убийства царской семьи и в раскате Гражданской войны - интерес к „Протоколам“ бурно оживился, стал массовым. Их издавали и переиздавали отделения ОсвАга в Новочеркасске, Харькове, Ростове-на-Дону, Омске, Хабаровске, Владивостоке, они имели широкое хождение и в Добровольческой Армии, и в населении (а позже в среде русских эмигрантов в Софии и Белграде)… В Европе завезенные белой эмиграцией „Протоколы“ сыграли зловещую роль в становлении идеологии правых движений, особенно национал-социализма в Германии».  Последняя цитата заимствована им из еврейского источника, но Солженицын ее не оспаривает (ОсвАг – это отдел пропаганды и агитации при Белой армии).

Но что же он тогда наводит тень на плетень? Не от убийства Богровым Столыпина, а от царской охранки, состряпавшей «Протоколы», через «черносотенные» элементы, засевшие в отделениях ОсвАга, а затем осевшие в Европе, особенно в Германии, протянулась зловещая цепь к национал-социалистам, цепь, приведшая к уничтожению миллионов европейских евреев. Столыпин как раз пытался прервать эту цепь, что не могло быть неизвестно российским евреям, и это делает версию писателя об убийстве Столыпина, как о сугубо «еврейском» акте, еще более мерзкой.

Как можно даже выдвигать такую версию, всю построенную на натяжках, на более чем шатких предположениях, версию, в которой можно усмотреть попытку переложить на самих евреев ответственность за гибель миллионов их соплеменников. Видно, нечистый подменил писателю земли русской «компас Божественной нравственности» своим…

Но, как оказалось, это еще не вся мера мерзости, на которую способны юдо-озабоченные русские господа. Вот что пишет [4, том 2, стр. 229-230] об этой «версии» писателя Буровский: «Мне эта идея Солженицына, при всей слабости ее доводов, представляется как раз одной из самых интересных. И более того: все данные указывают на то, что евреи сами накликали Холокост. Только не тем, что не смогли удержать Мордку Богрова от убийства Столыпина».

То есть философ/историк видит слабость доводов юдо-озабоченного коллеги, но доводы – мелочь, была бы подходящая идея – доводы под нее найдутся. Да вот же они: «В отличие от убийства одного, пусть и очень значительного человека, свержение законной власти Российской империи и установление советской власти было делом огромного числа людей. В этом деянии… играло самую активную роль огромное число евреев из разных классов общества… О том, что коммунисты последовательно готовили А. Гитлера на роль „ледокола революции“, писалось много и убедительно. „Победа в России белых скорее всего сделала бы невозможным приход в Германии к власти Гитлера“, – признает и еврейский автор. Вот и цепочка причин и следствий: огромное большинство евреев приводит к власти правительство, которое приводит к власти Гитлера.

Всего 20 лет отделяют события 1941 года от Гражданской войны. И вот из строя советских военнопленных вытаскивают людей, лично участвовавших в преступлениях большевиков, изо всех сил поддерживавших эту маразматическую власть. Этим людям мало было России, всей Российской империи! Они скакали в составе Первой конной: „На Варшаву! Даешь Берлин!“… В 1941 году под дулами немецких пулеметов оказались люди, в 1919 году громившие не только Россию, но и Германию, и Венгрию, в 1920 году не дошедшие до Варшавы, не сумевшие сделать поляков и немцев такими же счастливыми, как русских».

Ну, конечно же, и законного царя евреи свергли, и в Октябре они советскую власть установили, и на Варшаву в составе Первой конной, правда, под командованием русского Буденного, под общим руководством обрусевшего поляка Тухачевского и под политическим руководством грузина Сталина, но скакали почти исключительно евреи. А, главное, вы же помните, как он разоблачил [4, том 2, стр. 389] «ту на 90% еврейскую кодлу, что варила из русских костей свое ведьминское варево с 1922 по 1941 год, в это самое страшное двадцатилетие русской истории».

Именно это двадцатилетие было годами завоевания Гитлером власти в Германии, затем укрепления этой власти и начала его завоевательных походов. Вот эта «на 90% еврейскую кодла» как раз и «готовили А. Гитлера на роль „ледокола революции“», эта кодла и пакт Молотова-Риббентропа с нацистами заключила (именем Молотова кодла его назвала для отвода глаз). Но еврейская кодла жестоко ошиблась: Гитлер разгадал ее коварные замыслы и пришел в СССР Великим мстителем. Он-то уж отплатил еврейской кодле за все! Ну, правда, и русским и другим народам СССР немного досталось. Так ведь все из-за них, носатых!

Ну, каков мерзавец?!