1799 – 1816

 Глава драматическая, с элементом злорадства

Не буду подробно останавливаться на том, как мы возвращались в лес, к Машине Времени, потому что за время этой поездки случилось не более заслуживающих внимания событий, чем во время обычной поездки по Невскому проспекту на троллейбусе. Отмечу только, что приближался вечер, и дорога стала совсем малолюдной. За всё время навстречу нам попалась лишь гружёная бочонками скрипучая телега, которой правил то ли сонный, то ли пьяный крестьянин, да одна коляска, с которой мы разминулись уже на самой окраине Петербурга. В коляске этой сидел не первой молодости франт, который, как мне показалось, вовсю стремился выглядеть молодым; он был тщательно завит (та самая причёска — а-ля Пушкин), его брюшко и тонкие ноги, обтянутые к тому же узкими панталонами, вызывали улыбку, которую я, встретившись с ним глазами, едва смог подавить в себе. Этот человек напомнил мне портрет Чичикова в нашем учебнике по русской литературе.

Окинув друг друга мимолётным взглядом, мы поехали каждый своей дорогой, и всё это не заслуживало бы столь подробного описания, если бы последующие события в Царском Селе не заставили нас вспомнить эту нечаянную встречу.

Наученные прошлым опытом, мы отпустили извозчика недалеко от заставы и дальше пошли пешком по лесу. Мы без особого труда обнаружили поваленное у дороги дерево и пенёк возле него. Ещё через несколько минут мы оказались на полянке, которая послужила посадочной площадкой для Машины Времени. МВ была на месте, в целости и сохранности.

Вскоре Виталий поднял вертолёт в небо, и, кинув прощальный взгляд в сторону видневшихся на горизонте шпилей и луковок церквей, мы взяли курс на Царское Село. Долетели мы удивительно быстро: кажется, не прошло и трёх минут, как сплошная пелена леса отодвинулась к горизонту — словно кто-то невидимый сдёрнул с поверхности земли зелёную скатерть — и нашим взорам предстал небольшой городок, расчерченный прямыми улицами на квадраты, что делало его похожим на шахматную доску, и нарядные дворцы, и парки, и озёра. С высоты нашего полёта даже дворцы казались игрушечными, а озёра напоминали разбросанные по земле огромные блюда необычной конфигурации. Вообще, очень красиво это всё смотрелось с высоты. Да уж, не плохо жили русские цари. На такую дачку и я бы не отказался выезжать каждое лето. И не только на лето. И на зимние каникулы тоже.

Кстати, на прошлых зимних каникулах мы ездили сюда всем классом на экскурсию. Тогда мы ехали поездом, полчаса, поэтому сейчас для меня явилась приятной неожиданностью та быстрота, с которой мы долетели до Царского села. Вертолёт — это вам не поезд и уж тем более — не извозчик.

Лес близ городка был со множеством плешин, так что нам не составило особого труда отыскать просторную поляну, на которую можно было приземлиться. Посадка совершилась вполне благополучно, и мы, не теряя времени, направились в сторону Екатерининского дворца, надеясь, что теперь-то мы встретимся с Александром Сергеевичем. Только бы он не уехал уже назад, в Петербург!

Хотя я и был готов к тому, что Царское село в 1816-м году — это совсем не то, что город Пушкин в 2021-м — его первозданный облик всё равно удивил меня. И дело вовсе не в том, что я не увидел привычных мне современных многоэтажек. Я чувствовал, что здесь переменилась даже сама атмосфера. Прошлое я ощущал всей кожей, даже больше, пожалуй, чем в Петербурге. Представьте эту разницу: или вы приехали сюда на экскурсию, и везде — и в парке, и в залах дворца — шумные толпы экскурсантов, щёлканье фотоаппаратов, громкие речи экскурсоводов, для которых всё, что здесь есть — это экспонаты, и сам дворец — большой экспонат, «памятник, охраняемый государством», или же вы идёте по пустынному и тихому парку, в тени деревьев которого стыдливо прячутся статуи с не отбитыми ещё частями тел, выходите к пустынному дворцу, от чего он кажется просто громадным, видите высокие тёмные окна, в каждом из которых отражается закатное солнце... И нигде, чёрт возьми, ни на одной статуе даже не видно этих табличек: «РУКАМИ НЕ ТРОГАТЬ!» Вот тогда вы ощутите дыхание времени, в котором очутились, когда ещё добрых сто лет этому дворцу быть дворцом, домом, в котором живут, а не экспонатом, пусть и сверхценным, пусть и охраняемым государством...

Дворец казался пустым, — окна все были занавешены шторами, и оттуда не доносилось ни единого звука. Только когда мы подошли к центральной лестнице, двумя изогнутыми маршами спускавшейся вниз, мы увидели у дверей гвардейцев, неподвижных, словно кариатиды. Неужели дворец пуст, и царь сейчас в Петербурге? Но я ведь помню, как экскурсовод рассказывала, что летом император выезжал обычно сюда... Нет, вот тяжело колыхнулась бордовая занавесь на втором этаже, и я заметил в окне человека... Кажется, он смотрит на нас. По спине у меня пробежали мурашки... Ну надо же — а вдруг это и впрямь царь?!

Мои размышления прервал Виталий, двинувшийся было к лестнице. Я едва успел схватить его:

— Стой! Ты куда?

— Спрошу у них, где тут Лицей, — простодушно ответил мой друг.

— У кого, у гвардейцев?! — ошеломлённо переспросил я. Ну даёт! Можно подумать, это какие-то рядовые граждане, у которых он собирается поинтересоваться, где здесь ближайший супермаркет.

— Так больше ж не у кого.., — обиженно пробормотал Виталька.

— Подожди-подожди! — воскликнул я. — Ты что же, не знаешь, где находится Лицей?

— Не-а...

— А ты что, не ездил тогда с нами на экскурсию?

— Нет, я ж как раз гриппом болел.

— Ага, — понятливо кивнул я, — ну так спросил бы у знающих людей... Лицей — там, в пристройке. Сейчас увидишь, он соединяется с дворцом галереей... Ну, вроде как наша школа и мастерские.

И я скорее потащил Витальку вдоль дворца, пока гвардейцы не обратили на нас внимание. Неподвижные атланты, навечно согнувшиеся под тяжестью подпираемых ими колонн, казалось, провожали нас взглядом. Мы подходили к ажурным золочёным воротам, за которыми уже просматривался Лицей, когда заметили вдруг человека, одиноко прогуливавшегося вдоль одноэтажных строений, опоясавших  дворцовый двор. Мы остановились. Поначалу он удалялся от нас, и мы видели его спину, которую плотно облегал тёмно-зелёный мундир. Человек этот был на голову выше нас и несколько полноват. Пройдя небольшое расстояние, он развернулся и стал медленно приближаться к нам, нас, впрочем, не замечая: взгляд его был направлен непонятно куда.

Лицо этого человека показалось мне до ужаса знакомым. Причём, не потому, что он напомнил мне очередной портрет какого-нибудь персонажа в учебнике русской литературы, вовсе нет. Я готов был поклясться, что мы встречались с этим господином сегодня, в Петербурге, в 19-м веке! Тьфу ты, чертовщина какая-то получается, каким образом это могло быть?!

— Давай спросим у него про Пушкина, — шепнул мне Виталька.

Я машинально кивнул, гадая про себя, где мы имели удовольствие видеть сегодня эту физиономию. Впрочем, отчего было и не спросить?

— Прошу прощения, — мой друг сделал решительный шаг навстречу загадочному господину, — что отрываю вас от... раздумий, но не могли бы вы подсказать нам... где бы мы могли... где бы... отыскать Пушкина Александра Сергеевича?

У Витальки, который, как мне казалось, неплохо научился изъяснятся на манер 19-го века, на сей раз что-то не заладилось: он несколько раз запнулся, и фраза получилась довольно неуклюжей. Мне показалось, что человек этот действовал каким-то образом на Витальку, отчего тот сбивался.

Гулявший господин не удостоил нас никаким ответом. Лишь глаза его на секунду сузились, словно сфокусировались на нас, и мне стало не по себе от мелькнувшей в них жёсткости, если не сказать — жестокости, но уже через мгновенье они снова приняли прежний туманный вид, выражая полное ко всему безразличие. Глядя в пустоту перед собой, он равнодушно проплыл мимо нас, словно мы к нему и не обращались.

Виталька дёрнулся было вслед — очевидно, желая высказать вслух, что он думает по поводу подобной невежливости — но я, потрясённый внезапным озарением, ухватил его за руку.

— Ты чего? — обернулся, недовольный, Виталька.

Но я только зашипел на него. Перед глазами моими стоял, запечатлённый, как фотография, этот взгляд — с прищуром, жёсткий и властный — и я сразу вспомнил, где мы сегодня видели точно такой властный взгляд: в кабинете Костратовского! Этот человек смотрел на нас с портрета, висевшего за спиной полковника! Вот только на портрете он был моложе и худощавее.

— Послушай.., — ошеломлённо зашептал я, — да знаешь ли ты, к кому ты сейчас обращался и кого, кажется, хотел обругать? Или, может, даже вызвать на дуэль?

Виталька побледнел. Он всё понял. Ни слова больше не говоря, мы двинулись поскорее к Лицею, пока его величество не надумал позвать стражу. Не было никаких сомнений, что нас угораздило нос к носу столкнуться с самим царём!

Не сбавляя шаг, мы нырнули в арку под галереей, соединявшей дворец с Лицеем, и оказались по ту сторону дворца. Здесь только мы почувствовали себя в относительной безопасности и остановились. Что я, что Виталька тяжело дышали, как будто пробежали стометровку. Это ж надо — приставать к царю со своими расспросами, словно к какому-нибудь прохожему! Вот кто из наших во всё это поверит?!

— Когда-нибудь мы посмеёмся, вспоминая эту историю,— отнюдь не весёлым тоном сказал Виталий и оглянулся вокруг. Уж не надеялся ли он вот так сразу увидеть Пушкина?

Обстановка возле Лицея оказалась более живой, чем у дворца. Александра Сергеевича, правда, что-то не было видно, но недалеко от входа в Лицей стояла группа подростков нашего возраста. Одеты они были почти, как и мы — в серые сюртучки и штаны. Они оживлённо беседовали друг с другом, и беседа то и дело прерывалась дружным хохотом. Анекдоты, что ли, рассказывали? Кроме них, по двору носилась стайка мальчиков лет одиннадцати-двенадцати. Одним словом, всё выглядело так, как и в нашем школьном дворе во время переменки. Кажется, в этом плане ничего за 200 лет не переменилось.

— У кого же спросить про Пушкина? — озадаченно сказал Виталий и почесал в затылке. — Не у этих же пацанов...

— Давай спросим у них, не приезжал ли к ним сегодня в Лицей кто-нибудь из Петербурга, — предложил я.

— Ну давай.., — как-то не очень вдохновенно согласился Виталий.

Мы подошли к старшим ребятам и задали этот вопрос.

— Сегодня у нас было много посетителей, — ответил белобрысый паренёк, и мы с Виталькой радостно переглянулись, — сегодня ведь воскресенье. Ко мне отец приезжал.

— И ко мне! — добавил ещё кто-то.

— К вам должен был приехать один известный поэт.., — начал было пояснять Виталий, но в этот момент в дверях Лицея показался человек лет сорока. Чем-то он напомнил мне нашего Косинуса, учителя математики. Сорванцы, носившиеся по двору, тут же притихли, и человек этот, спускаясь по ступенькам, добродушно погрозил им пальцем.

— Кто это? — шёпотом спросил я.

— Это наш директор, Егор Антонович, — ответил белобрысый юноша.

Ага-а... Вот это удачно. Пусть только директор Лицея попробует теперь не отвести нас прямо к Пушкину!

Поначалу, кажется, Егор Антонович принял нас за воспитанников Лицея: он чуть нахмурился, когда мы подошли к нему — очевидно, пытался вспомнить наши фамилии. Конечно, принять нас за лицейских можно было запросто: мы ведь подходили и по возрасту, и одежда у нас была такая же, как у учащихся. В связи с этим я даже ощутил некоторую гордость. Впрочем, когда мы спросили насчёт Пушкина, директор тут же понял свою ошибку.

— А-а... Так вы проведать Александра, — понимающе кивнул он. — А почему ж вы с Васильем Львовичем не приехали?

Виталька что-то промычал, и это вполне могло сойти за умный ответ немногословного человека. Ответ, видимо, удовлетворил Егора Антоновича, потому что больше про Василья Львовича он не спрашивал. Но мы-то про себя подумали: что это ещё за Василий Львович и при чём он, собственно, здесь?

Директор между тем кликнул одного из учащихся, с которыми мы только что беседовали. Подошёл подросток, самый толстый из всей компании.

— Иван,— ласково сказал директор, — вот молодые люди приехали навестить нашего Александра. Вы не знаете, не у себя ли он сейчас?

— Нет, Егор Антонович, не знаю, — ответил Иван.

— Вы ведь, кажется, соседи? — продолжал директор. — У вас № 14, а у Александра — 13?

— Наоборот, Егор Антонович, у меня № 13...

— Ах, да... Я вас прошу, сходите позовите вашего друга, если он, конечно, у себя. Не иначе, он сочинительствует,— и в голосе добрейшего, как мне казалось, Егора Антоновича послышались нотки то ли сарказма, то ли зависти.

Иван кивнул и направился ко входу в Лицей.

— Стойте! Стойте! — хором закричали мы с Виталькой, ничего не понимая в происходящем. При чём здесь комнаты под номерами, и почему директор называет этого толстого юношу другом Пушкина?

— Пущин, подождите! — велел Егор Антонович и вопросительно посмотрел на нас. Пущин, Пущин... Знакомая фамилия.

— Вы, наверное, неправильно нас поняли, — пробормотал Виталий. — Нам нужен ваш бывший воспитанник Александр Сергеевич Пушкин. Он закончил Лицей лет двадцать назад.

Директор, бедняга, аж крякнул от неожиданности.

— Я, видимо, действительно что-то не понимаю, — сказал он. — Объясните мне, господа, каким образом кто-либо мог закончить наш Лицей двадцать лет назад, когда ещё не исполнилось и пяти лет со дня его основания?

И Егор Антонович испытующе посмотрел на нас.

Я видел, как побледнел Виталька. Своего лица я видеть не мог, но чувствовал, что побледнел тоже. И вообще, если б я сейчас не разговаривал со столь почтенным человеком, директором Лицея, я бы предпочёл присесть на землю, потому что ноги у меня натуральным образом подкашивались. Неужели мы опять вляпались?!

— Слушай, а не ошиблись ли мы? — вполголоса спросил у меня Виталий. — Может, это не тот Лицей?

— Здрасьте!— ответил я ему. — Как будто я не был тут на экскурсии!

— Единственное, что я могу сказать вам со всей определённостью,— заверил нас директор, — так это то, что Александр Пушкин действительно наш воспитанник. И никакой не бывший. Иван, сходите за Александром, без него, я чувствую, мы не разберёмся.

— А как же, — воскликнул Виталий, — хозяин гостиницы в Петербурге сказал нам, что Пушкин — кстати, его постоялец — поехал сегодня к вам!?

Егор Антонович на мгновенье задумался.

— Понимаю,— улыбнувшись, молвил он. — Я не зря говорил вам про Василья Львовича. Это Василий Львович приезжал сегодня к племяннику.

— Какой Василий Львович?! Какой племянник?!

— Разве, молодые люди, вы не знаете Василья Львовича? — удивился директор. — Василий Львович — известнейший наш стихотворец. Он дядя нашего Александра. Вы разве не знали?

— Какой ещё стихотворец!?— не сдавался Виталька. — Это Александр Сергеевич — всемирно известный поэт! А никакого дядю-поэта мы не знаем и даже в школе его не проходили! Тоже мне — известный, называется...

— Александр наш, действительно, сочинительствует, — не отрицал Егор Антонович, и в голосе его опять послышались ироничные нотки, — но навряд ли несколько публикаций в «Вестнике Европы» да благожелательное расположение к нему Николая Михайловича могут быть приняты за, как вы говорите, всемирную известность.

Ну вот, ещё и какого-то Николая Михайловича сюда приплёл!

— Да что же это происходит! — воскликнул Виталька и топнул от бессилия ногой. — Андрюха, сколько сейчас Пушкину? Лет тридцать шесть?

— Ну да, — кивнул я.

— Да к тридцати шести годам он написал почти все свои произведения! Ну, неужели вы не знаете «Евгения Онегина»?

— Как вы, говорите, фамилия?— переспросил Егор Антонович.

— «Евгений Онегин».., — растерявшись, молвил Виталий.

— Нет, у нас нет такого воспитанника.

— Какой воспитанник!? — простонал Виталька. — Это же роман в стихах Александра Сергеевича! Ну что же вы, и «Дубровского» не читали, и «Капитанскую дочку» не знаете?

— Увы.., — развёл руками директор. — Но постойте-ка! Какие тридцать шесть лет?! Поверьте, мы не держим в Лицее тридцатишестилетних воспитанников!

— Вы хотите сказать...

— Уверяю вас, господа, что Александр как раз вашего возраста. Впрочем, сейчас Иван приведёт его и вы сами в этом убедитесь!

— Скажите... Будьте так любезны... м-м-м... А какой сейчас год?— спросил я, вспомнив свои подозрения насчёт неточности нашего приземления во времени. Я, конечно, не зря запинался — вопрос должен был показаться Егору Антоновичу более чем странным — но я всё-таки задал его, потому что только ошибкой Машины Времени лет этак на двадцать можно было объяснить и то, что Пушкину, как выяснилось, всего лет семнадцать, и то, почему он учится в Лицее, и то, почему никто в Петербурге не слышал о таком поэте... В общем, все-все те загадки, которые до сих пор были необъяснимы.

— Что... Что вы спросили?— директор, видимо, решил, что он ослышался. Виталька смотрел на меня, как на полоумного.

— Простите, я понимаю, сколь странен мой вопрос,— сказал я,— но... поверьте, это очень важно для нас. Какой сейчас год? ТЫСЯЧА ВОСЕМЬСОТ ШЕСТНАДЦАТЫЙ?!

— Ну да!!!— отрывисто ответил директор. Виталька торжествующе посмотрел на меня. Нашёл, чему радоваться! Его-то Машина реабилитирована, но как тогда объяснить все эти загадки?!

— Одну минуту!— воскликнул вдруг Виталий, осенённый какой-то мыслью. — Вы утверждаете, что Александр Пушкин учится сейчас в Лицее и ему семнадцать лет?!

— Конечно!

— Родился он в 1799-м году? Я это хорошо помню — на год раньше начала века.

— Д-да... Вполне возможно, — не возражал Егор Антонович.

Художник Руслан РАПОПОРТ